Образ деда Щукаря в романе М.А.Шолохова "Поднятая целина" или др. незаезженная тема по "Поднятой целине"

Введение
Роль приемов комического в создании образа деда Щукаря в романе М. А. Шолохова «Поднятая целина»
Заключение
Библиография

Образ деда Щукаря в романе М.А.Шолохова "Поднятая целина" или др. незаезженная тема по "Поднятой целине"

Щукарь очень высоко ценит свое слово, которое кажется ему полным мудрости и житейского опыта: «Уж я редко гутарю, да метко. Мое слово небось не пройдет! Хучь оно хорошее слово, как мое, и серебро…»
Для усиления комического эффекта автор вводит в язык Щукаря ряд слов в своеобразном их осмыслении. Например, желая показать свою ученость и понимание политических событий, Щукарь говорит: «Только мы с вами, товарищ Давыдов, со дня революции на платформе», «Мы сочинили в Гремячем колхоз». Слово «сочинили» сразу дорисовывает облик легкомысленного и лихого на словах деда, мало понимающего действительные трудности и опасности.
В речи Щукаря мы находим и примеры народной этимологии, весьма остроумной и точной: «при старом прижиме». Комизм его речи придает также употребление новых слов, имевших политический смысл, в неожиданно сниженном, бытовом употреблении. Например, о Титковом козле он говорит: «убил бы вредителя до смерти». Усиление общего комического впечатления достигается и за счет неправильно произнесенных слов в речи Щукаря: от Макара он требует «ливольверт», с Давыдовым обсуждает «планты, как колхоз устроить».
Свои познания Щукарь черпает из подаренного Нагульновым словаря, который приспособился читать без очков: «там... одно слово ученое пропечатано ядреными буквами, я их могу одолевать и без очков, а супротив него мелкими буковками прояснение, то есть – что это слово обозначает. Ну, многие слова я и без всяких прояснений понимаю. К примеру, что означает монополия? Ясное дело – кабак. Адаптер – означает: пустяковый человек, вообче сволочь и больше ничего. Акварель – это хорошая девка, так я соображаю, а бордюр – вовсе даже наоборот, ... гулящая баба, антресоли крутить – это и есть любовь... и так дале».
Нельзя не отметить, что самые яркие и неожиданные сравнения в романе принадлежат деду Щукарю. Сохранивший вопреки преследовавшим его всю жизнь неудачам веселый нрав и чувство собственного достоинства, он безбоязненно вступает в самые рискованные разговоры с хуторским начальством:
«Семушка, жаль моя! Повынай из глаз иголки! У тебя зараз глаза стали, как у цепного кобеля, злые и вострые!»
«Ох и силен ты, Макарушка, на добрых людей жать! Тебе бы только на маслобойке работать заместо прессы, из подсолнушка масло выдавливать...»
«И чего ты смеешься, белоглазый?.. Ты председатель сельсовета, важная личность... а как ты ведешь себя? Дуешься на собрании от дурацкого смеха и синеешь, как индюк».
Это бесстрашие выросло не на пустом месте. Именно Щукарю, наделенному необыкновенной чуткостью и наблюдательностью, дано углядеть глубинную доброту главных героев. Он с юмором воспринимает экспансивность Нагульнова («Эх, как вскочит со стулы! Как пужнет меня матом! ... как, скажи, я ему кипятку в шаровары плеснул!») и совершенно спокойно пережидает очередную вспышку («Пущай попрыгает, а все одно тем же местом на стулу сядет, каким и раньше сидел»).
Чуткость и наблюдательность Щукаря неразрывно связаны с его талантом рассказчика, артиста. Как всякий артист, он не может жить без слушателей, поэтому самое тяжкое наказание для него – работать с глухим напарником, а самое большое удовольствие – выступить перед публикой. И выступления эти вызваны отнюдь не единственным желанием побалагурить. Задавленный бедностью, Щукарь всю жизнь мечтал об уважительном отношении к себе, прекрасно понимая, что никогда не сможет достичь славы хорошего хозяина или искусного мастера. Страсть к самоутверждению не исчезла с годами, и Щукарь пытается освоить роль мудрого старика, к которому обращается за советом начальство. Ироническое отношение хуторян несколько охлаждает его пыл, но время подсказывает ему еще одну роль – роль обличителя, в которой он собирается предстать перед гремяченцами на открытом партийном собрании. Увлекаясь игрой, он дает «отлуп» вступающим в партию, ловко нанизывая обвинения, расцвеченные сравнениями.
Оказывается, у Кондрата Майданникова, гнавшего быков «на обчественный баз», «глаза были по кулаку и красные, как у крола или, скажем, как у старого кобеля спросонок». Дубцов, у которого «всею жизню язык треплется, как худая варежка на колу», «тоже норовит в партию пролезть, как ужака в погреб, чтобы молока напиться...». Окрыленный собственной смелостью, Щукарь не обходит и Нагульнова: «...я доберусь и до тебя, Макарушка, да так, что ты из-под меня не вывернешься, не на таковского напал!».
Невозможно забыть и неслыханную дерзость деда Щукаря, заявившего на открытом партийном собрании: «Дураки при советской власти перевелись!.. Старые перевелись, а сколько новых народилось – не счесть!». Разумеется, Щукарь адресует свое возмущение прежде всего Нагульнову, но к концу романа накапливается столько аргументов, подтверждающих справедливость этого высказывания, что оно вырывается за пределы конкретного эпизода, обретая пронзительную силу афоризма.
Щукарь ни с кем не собирается ссориться, его выступление совершенно безобидно для окружающих, но сравнения, которые так легко развернуть в доносы, напоминают о новом соблазне, навязанном временем, соблазне самоутверждения за счет других, соблазне стремительного взлета ценой предательства.
Щукарь не только попадает сам в смешные ситуации, но и одарен удивительной способностью подмечать смешное в жизни. Поэтому его выцветшие глазки частенько «прижмуряются» в лукавой улыбочке.
И не для потехи читателя Шолохов вводит в роман эпизод с ужом, которого перепуганный Щукарь принял за гадюку. Убедившись в ошибке, дед пытается воздействовать на обидчика в духе времени: «Выползок проклятый! Холоднокровная сволочь! Чума в желтых очках! И это ты, вредная насекомая, мог меня, то есть мужчину-производителя, так до смерти напугать?! А я-то сдуру подумал, что ты это не ты, а порядочная гадюка!..
...Вылупил свои бесстыжие глаза и не моргаешь, нечистый дух?! Ты думаешь, что тебе это так и обойдется? Нет, милый мой, зараз ты от меня получишь все, что тебе на твой нынешний трудодень причитается! Подумаешь, адаптер какой нашелся! Да я с тобой разделаюсь так, что одни анфилады от тебя останутся, факт!»
Вдохновенное обращение Щукаря к ужу, насыщенное давыдовскими интонациями и вычитанными из словаря непонятными словами, звучит пародией на набившие оскомину обвинительные речи, убеждая в том, что насаждаемый властью страх не всесилен.
Авторская ирония уточняет отношение рядовых тружеников к новым формам деятельности. Для людей, привыкших добывать свой хлеб нелегким трудом, разоблачение мнимых вредителей не имеет никакого отношения к настоящей работе и воспринимается как лицедейство.
По-новому начинает оценивать сложившуюся ситуацию и дед Щукарь. Поначалу он ничуть не жалеет о том, что прирезал телушку и «порастряс» овечек. Его радует и освобождение от прежних забот, и чистый воздух на подворье, и не требующая особого напряжения работа в колхозе, хотя он и не имеет представления об ее оплате.
Вскоре настроение его меняется. Вид пустой кладовки, где даже мыши с голоду дохнут, наводит на невеселые размышления, и гремяченцы все чаще слышат от него, что главное в жизни – жратва. Ждать, пока накормят в колхозе, становится невмоготу, и дед начинает готовить себе путь к отступлению, не сомневаясь, что все еще можно исправить: «Погляжу к осени, во что мой трудодень взыграет, а то я сразу опять подамся в мелкие собственники». Мечта «дотянуться» до коммунизма отступает на второй план, главным становится возвращение собственности, поэтому шутливое предложение Антипа Грача поступить в артисты и «грести деньгу лопатой» приводит деда в восторг, и он, не колеблясь, решает отправиться на заработки: «Давыдов меня отпустит, а лишние деньжонки мне в хозяйстве сгодятся: коровку приобрету, овечек подкуплю с десяток, поросеночка, вот оно дело-то и завеселеет...». Антипу стоит немалых трудов отговорить его от этого намерения.
Раньше Щукарь никогда не пытался оторваться от земли, сохраняя при всех своих неудачах чувство собственного достоинства и веселый нрав. Рассказывая о своем посещении станицы, он не без гордости добавляет: «Да мало ли делов у хозяина? То бутылку керосина купишь, то серников коробки две-три». Бездумно расставшись со своей живностью, дед в полной мере осознает, что хозяин без собственности – пустое место, и замышляет вернуть ее с помощью фантастического проекта раскулачивания кулацких кобелей.
Замысел Щукаря основывается на полученных от Нагульнова уроках классовой борьбы и общегосударственной идее извлечения максимальной пользы из врагов народа. Исходя из этого, он предлагает поступать с кулацкими кобелями, бросающимися на бедняков, как с классовым врагом: «Заготсырье принимает на выделку собачьи шкуры? Принимает! А по всей державе сколько раскулаченных кобелей мотается без хозяев и всякого присмотра? Мильены! Так ежели с них со всех шкуры спустить, а потом кожи выделать, а из шерсти навязать чулков, что получится? А то получится, что пол-России будет ходить в хромовых сапогах, а кто наденет чулки из собачьей шерсти – навеки вылечится от ревматизмы».
«И вот как пришла ко мне эта великая мысля насчет выделки собачьих шкур – я двое суток подряд не спал, все обмозговывал: какая денежная польза от этой моей мысли государству и, главное дело, мне получится?» – открывает дед свои карты Давыдову. Надеясь с помощью Нагульнова донести свою идею до центральной власти, Щукарь начинает лелеять мечту о вознаграждении: «...мне – лишь бы на корову-первотелку али хотя бы на телушку-летошницу деньжат перепало, и то буду довольный».
Необычное отношение к дедовым байкам объясняется тем, что он в азарте своем коснулся запретной темы – темы убытков, потерь, связанных с коллективизацией. Упоминание о безнадзорных кобелях воскрешает в памяти трагедию их хозяев, а соседство слова «мильены», выделенного в отдельное предложение, с необычным для Щукаря словом «держава» образует ядро вопроса, который никто из гремяченских коммунистов не осмелится задать вслух: чем же обернется для страны беспримерная по своей жестокости ликвидация лучших крестьян, хозяев? (По обнародованным позже данным, число жертв коллективизации только до 1932 года превысило пятнадцать миллионов человек.) Шолохов нашел способ поставить крамольный для своего времени вопрос перед читателем.
В крестьянской среде уважение к человеку неотделимо от его способности быть хозяином или мастером. «Хорош хозяин! – восхищаются гремяченцы старательным, смекалистым, расчетливым Кондратом Майданниковым. – Этот общественную копейку не уронит, а ежели уронит одну – подымет две».
Лишенный этих способностей Щукарь употребляет все усилия, чтобы, по крайней мере, казаться хозяином. По-иному ведет себя Разметнов, который, в отличие от Щукаря, не может даже перекрыть крышу. «Не будь у него матери, ноги протянул бы с голоду», – слышит Давыдов о своем друге. «Ты же в хозяйстве и пальцем о палец не ударишь! Какой ты мне помощник! Воды и то не принесешь. Поел и пошел на службу, как какой-нибудь квартирант, как чужой в доме человек», – отчитывает Андрея мать.
Существенное дополнение в финальные сцены вносят уже упоминавшиеся нами переживания Щукаря, оплакивающего утонувшего в колодце «раскулаченного Титкова козла» Трофима: «Он меня каждый божий день под страхом держал, я с кнутом с зари до вечера не расставался, держа от него оборону, а теперь какая моя будет жизня? Одна гольная скука!»
Скучно без вредителя! Это вопль не одного деда Щукаря. Уничтожение хозяев сопровождалось массовым душевным надломом, разрушением привычных понятий о сострадании, о чести и совести. Поиск врагов разнообразил беспросветно-унылое существование и манил иллюзией борьбы за высокие идеалы, за справедливость, готовя почву для будущих репрессий. «Не все понимают, что тридцать седьмой год – это лишь бледное зарево тридцатого»6, – писал об эпохе коллективизации Солженицын.
Заключение