Социология Бурдье.

ВВЕДЕНИЕ
БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА
СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ПРОСТРАНСТВО ПЬЕРА БУРДЬЕ
ОСНОВНЫЕ ПОНЯТИЯ СОЦИОЛОГИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ БУРДЬЕ
СОЦИАЛЬНОЕ ПРОСТРАНСТВО И СИМВОЛИЧЕСКАЯ ВЛАСТЬ
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ

Социология Бурдье.

В методологическом отношении Бурдье, испытавший множество философских влияний – от Паскаля до Левинаса, – был более всего обязан Марксу и М. Веберу и никогда не скрывал этого. Недоверие Маркса к «чистой» философии было в высшей степени присуще французскому социологу, поставившему во главу угла «теорию праксиса» и всегда предпочитавшему конкретное знание абстрактным конструкциям. Желание Маркса не только объяснить, но и изменить мир, воодушевляло Бурдье. Он был философом-активистом, постоянно покидавшим университетские стены, чтобы принять участие то в забастовке транспортных рабочих, то в студенческой демонстрации, то в митинге «нелегальных» иммигрантов, отстаивающих свои права. В последние годы он много занимался популяризацией своих взглядов, выступая с публичными лекциями, работая над документальным фильмом о неолиберализме, занимаясь театром. Одной из последних его фундаментальных работ стала книга «Нищета мира» (1993) – грандиозная коллекция основанных на интервью рассказов о бедственном положении неимущих в разных уголках земли.
Пьер Бурдье ненавидел нынешнюю глобализацию капитализма. Он ненавидел и сопутствующий этой глобализации неолиберализм. Бурдье видел в нем реакционную «идеологию экономистов», отступление от социалистических завоеваний 1960 – 70-х годов. Он усматривал в неолиберализме «консервативную революцию», сравнимую с той, которую проповедовали Эрнст Юнгер и Мартин Хайдеггер в Германии на рубеже 1920 – 30-х годов. В последние месяцы своей жизни Бурдье высмеивал «неолиберальную псевдосоциалистическую тройку» Шредера-Блера-Жоспена. Он воспринимал новый порядок в мире как отступление от принципов просвещенного и критического разума. Старые и совсем не простые кантовские понятия – Критика и Просвещение – никогда не теряли для Бурдье своей актуальности.
Как подлинный и последовательный социалист, он всю свою жизнь пропагандировал идею свободного образования для всех. Вместе с тем во многих своих работах Бурдье подверг жесткой критике те формы накопления и передачи знания, которые обеспечивают функционирование современного западного общества. Именно он ввел в интеллектуальный оборот знаменитое понятие «символический капитал», обнажающее хищнический и дискриминационный характер культурного бизнеса в мире, где правят банки, корпорации и коррумпированные элиты.3
Основные понятия социологической теории Бурдье
Основными понятиями социологической теории Бурдье являются: поле, habitus, «символическое насилие», «незнание».
Общество, по Бурдье, представляет собой совокупность отношений, складывающихся в различные поля, каждое из которых имеет специфические типы власти. Невозможна редукция одного поля к другому.
Нabitus — это структурированное социальное отношение; совокупность схем интеграции и интериоризации различных полей, система долговременных групповых и индивидуальных установок, ориентаций, функционирующих как матрицы восприятия, постановки целей, решения задач, действий. Нabitus, структурируя восприятие, мышление и поведение, воспроизводит социально-культурные правила, «стили жизни» разных социальных групп.
«Символическое насилие» — необходимая функция власти. Абсолютно любая власть опирается не только и не в полной мере на непосредственное насилие, а скорее на признание этой власти законной. Власть осуществляет «символическое насилие», навязывает свою систему ценностей, которые постепенно приобретают естественный, «само собой разумеющийся» характер. С помощью «символического насилия» происходит трансформация восприятия настоящих ценностей, чёткое вычленение отношений «господин — раб».
Законность власти предполагает бессознательное принятие людьми господствующих ценностей и установок. Бурдье считает, что «незнание» есть искаженное, неполное, мистифицированное знание. Символическая власть возникает и функционирует при соучастии угнетаемых ею людей, так как они признают ее легитимный характер. «Структурная мистификация» включает в себя механизмы мистификации, которые не осознаются самими субъектами. Это не сознательный обман, поскольку обманываются и сами мистификаторы. Поэтому свобода субъекта, полагает Бурдье, иллюзорна.
Система категорий Бурдье должна объяснять воспроизводство оппозиции «господство — подчинение» в обществе. На основании эмпирических исследований системы образования, социальной обусловленности суждений вкуса, Бурдье приходит к выводу о классовом характере культуры, искусства, образования. Классы понимаются Бурдье как группы, различающиеся не только своим положением в системе экономических отношений. Эти группы наделены собственным «стилем жизни», выражающим форму их приспособления к своему положению в социальной структуре, означающего у Бурдье борьбу различных классов за власть. Конфронтация между классами приводит к появлению совокупности полей власти. Господствующий класс состоит из ряда групп, представляющих экономический, политический, религиозный, культурный «капитал», каждая из которых стремится мобилизовать поле власти в собственных интересах. Метод критики Бурдье других философских и социологических теорий (Хайдеггера, Л. Альтюссера) заключается в «разоблачении» места критикуемой теории в поле власти.4
Социальное пространство и символическая власть
Социальный мир, по Бурдье, предстаёт как сильно структурированная реальность. Социальное пространство представляет собой совокупность агентов, наделённых различными и систематически взаимосвязанными свойствами: те, кто пьёт шампанское, противопоставляются тем, кто пьёт виски, но противопоставляются также, другим образом, тем, кто пьёт красное вино; однако у тех, кто пьёт шампанское, больше возможностей иметь старинную мебель, заниматься гольфом, верховой ездой, ходить в театры и т.д., чем у тех, кто пьёт виски, и бесконечно больше, чем у тех, кто пьёт красное вино. Такие свойства, когда они воспринимаются агентами, наделёнными соответствующими категориями перцепции, способными видеть, что игра в гольф «изображает» традиционную крупную буржуазию, функционируют в самой действительности социальной жизни как знаки. Различия функционируют как различительные знаки и как знаки отличия (позитивного или негативного), будучи даже вне какого-либо стремления отличаться. Иначе говоря, через распределение свойств социальный мир объективно представляется как символическая система, пространство стилей жизни и группы по статусу, характеризующиеся различными стилями жизни.
Таким образом, восприятие социального мира есть продукт двойного структурирования. Со стороны объективной оно социально структурировано, поскольку свойства, атрибутированные агентам или институциям, предстают в сочетаниях, имеющих очень неравную вероятность: так же, как у животного, покрытого перьями больше вероятности иметь крылья, чем у животного, покрытого мехом, у обладателей изящной речи больше шансов быть увиденными в музее, чем у тех, кто ею не владеет. Со стороны субъективной оно структурировано в силу того, что схемы восприятия и оценивания, в особенности те, что вписаны в язык, выражают состояние отношений с символической властью; например, пары прилагательных: тяжелый — легкий, блестящий — тусклый и т. п., которые структурируют суждения вкуса в самых разных областях. Эти два механизма участвуют в производстве общего мира, мира здравого смысла или самое малое — минимума консенсуса о социальном мире.
Но объекты социального мира могут быть восприняты и выражены разным образом, поскольку они содержат всегда часть недетерминированности и неясности и, в то же время, некоторую степень семантической растяжимости: действительно, даже наиболее устойчивые комбинации свойств всегда основываются на статистических связях между взаимозаменяемыми чертами; кроме того, они подвержены изменениям во времени таким образом, что их смысл (в той мере, в какой он зависит от будущего) сам находится в ожидании и относительно недетерминирован. Этот объективный элемент неопределенности, который часто усиливается эффектом категоризации — одно и то же слово может покрывать различные практики — дает основание для множественности воззрений на мир, которая в свою очередь связана с множественностью точек зрения, и, одновременно, для символической борьбы за власть производить и навязывать легитимное видение мира.
Символическая борьба по поводу восприятия социального мира может принимать разные формы. С объективной стороны, она может проявляться через действия представления, индивидуальные или коллективные, направленные на то, чтобы заставить увидеть и заставить оценить определенные реалии, например, манифестации, имеющие целью показать группу, ее численность, ее силу, ее сплоченность, сделать видимым ее существование. На индивидуальном уровне все стратегии представления себя предназначены манипулировать образом себя и, в особенности, — своей позицией в социальном пространстве. С субъективной стороны, можно действовать, пытаясь изменить категории восприятия и оценивания социального мира, когнитивные и оценочные структуры: категории перцепции, системы классификации, то есть в главном, — слова, названия, которые конструируют социальную реальность в той же степени, в какой они ее выражают, являются исключительными ставками в политической борьбе, в борьбе за навязывание легитимного принципа видения и деления, за легитимное осуществление эффекта теории. На уровне ежедневной борьбы классов, которую социальные агенты ведут в изолированном и распыленном состоянии, это могут быть оскорбления, как магическая попытка категоризации, сплетни, молва, дискредитация, инсинуации и т. п.. На уровне коллективном, более свойственном политике, это все стратегии, нацеленные на внедрение нового конструирования социальной реальности через отказ от старой политической лексики или на сохранение ортодоксального видения через сохранение слов, которые являются часто эвфемизмами, предназначенными называть социальный мир. Самыми типичными стратегиями конструирования являются те, которые нацелены на ретроспективное реконструирование прошлого, применяясь к потребностям настоящего, или на конструирование будущего через творческое предвидение, предназначенное ограничить всегда открытый смысл настоящего.
Символическая борьба — как индивидуальная, за ежедневное существование, так и коллективная, организованная, в политической жизни, — имеет специфическую логику, придающую ей реальную автономию по отношению к структурам, в которых она берет начало. Поскольку символический капитал есть не что иное, как экономический или культурный капитал, когда тот становится известным и признанным, когда его узнают по соответствующим категориям восприятия, постольку отношения символической силы стремятся воспроизвести и усилить отношения сил, конституирующих структуру социального пространства. Более конкретно, легитимация социального порядка не является продуктом сознательно направленного действия пропаганды или символического внушения, как в это верят некоторые; она вытекает из того, что агенты применяют к объективным структурам социального мира структуры восприятия и оценивания, произошедшие от этих объективных структур,и потому существует тенденция воспринимать социальный мир как должное.
Объективные властные отношения стремятся воспроизвестись в отношениях символической власти. В эту символическую борьбу за производство здравого смысла, точнее, за монополию легитимной номинации, агенты вовлекают символический капитал, полученный ими в ходе предшествующей борьбы, и иногда гарантированный юридически. Дворянские титулы так же, как и дипломы представляют собой настоящий документ, подтверждающий обладание символической собственностью и дающий право на получение прибылей от ее признания. Теперь еще раз нужно порвать с маргиналистическим субъективизмом, ведь символический порядок не устанавливается по образцу рыночной стоимости или через простое механическое сложение индивидуальных порядков. С одной стороны, при выработке объективной классификации и иерархии ценностей, предписываемых индивидам или группам, все суждения имеют разный вес; обладатели большого символического капитала, то есть этимологически, тот кто известен и признан, — способны навязать свою шкалу цен, наиболее благоприятную для их собственной продукции. Это происходит, в частности, потому, что на деле в нашем обществе они обладают квазимонополией на институции, официально устанавливающие, как, например, образовательная система, и обеспечивающие определенные ранги. С другой стороны, символический капитал может быть официально санкционирован, гарантирован и установлен юридически в результате официальной номинации. Официальная номинация, то есть акт, по которому кому-либо присуждается определенное право или звание, как социально признанная квалификация есть одно из наиболее типичных проявлений монополии легитимного символического насилия, которая принадлежит государству или его официальным представителям. Тип диплома, например, является универсально признанным и гарантированным видом символического капитала, действующим на любом рынке. В качестве официального определения некой официальной идентичности, диплом как бы освобождает своего обладателя от символической борьбы всех против всех, предписывая ему общепринятую перспективу.
Государство, производящее официальную классификацию, является в определенном смысле высшим судом. Для науки не может быть выбора между релятивизмом и абсолютизмом: истина социального мир; поставлена на карту в этой борьбе между агентами имеющими неравные возможности для достижения совершенного, то есть самоконтролируемого видения. Легализация символического капитала придает перспективе абсолютную и универсальную ценность, позволяющую вырваться, таким образом, из относительности, которая, по определению, свойственна любой точке зрение как взгляду с какой-то отдельной точки социального пространства.
Существует официальная точка зрения, которая есть точка зрения официальных лиц, выражающаяся в официальных высказываниях. Такие высказывания выполняют три функции: во-первых, функцию диагностики, то есть акт узнавания, которое получает признание и которое достаточно часто направлено на подтверждение, что некая персона; или вещь существует и что она существует универсальным, возможным для любого человека, и, следовательно, объективным образом. Во-вторых, функцию администрирования, когда при помощи директив, приказов, предписаний и т. д. людям указывается, что они могут делать, будучи тем, что они есть. В-третьих, с помощью официальных отчетов, полицейских рапортов и т. п. сообщается о том, что люди сделали в действительности. В каждом случае предписывается некая точка зрения, точка зрения институции, в частности, через вопросники, бланки, формуляры и др. Эта точка зрения установлена, как легитимная, то есть как такая, которую должны признавать все, по крайней мере в границах данного определенного общества. Уполномоченное лицо государства — носитель здравого смысла, поэтому официальные номинации и дипломы об образовании стремятся получить универсальную ценность на всех рынках.
Наиболее типичный результат действия «государственного интереса» — эффект кодификации, применяемой при таких достаточно простых операциях, как вручение удостоверения (диплома эксперта, доктора, юриста и т. д.), подтверждающего, что некто уполномочен высказывать точку зрения, признаваемую более высокой по отношению к частным точкам зрения. В форме справки о болезни, свидетельства о неспособности или о способности такие точки зрения дают общепризнанные права владельцу документа. Государство выступает как центральный банк, обеспечивающий все удостоверения. Именно поэтому можно увидеть в Государстве держателя монополии на легитимное символическое насилие.
Однако в борьбе за производство и навязывание легитимного видения социального мира держатели бюрократического авторитета никогда не получают абсолютной монополии, даже когда добавляют авторитет науки (как, например, экономисты на службе у государства) к бюрократическому авторитету. В действительности, в обществе всегда есть конфликт между символическими властями, стремящимися внедрить свое видение легитимных делений, т. е. конструировать группы. Символическая власть в этом смысле есть власть конструирования мира, которое заключается в том, чтобы производить декомпозицию, анализ и композицию, синтез, что часто совершается одним наклеиванием ярлыка. Социальные классификации, оперирующие главным образом (как, например, в архаических обществах) бинарными противопоставлениями: мужской — женский, высокий - низкий, сильный — слабый и т. п., организуют восприятие социального мира и при определенных условиях реально могут организовать сам этот мир.
Символическая власть, чьей образцовой формой служит власть образовывать группы (либо уже сложившиеся группы, которые нужно заставить признать, либо группы, которые еще нужно формировать), базируется на двух условиях. Во-первых, как всякий вид перформативного (производительного) дискурса, символическая власть должна быть основана на обладании символическим капиталом. Власть внедрять в чужой ум старое или новое видение социального деления зависит от социального авторитета, завоеванного в предшествующей борьбе. Символический капитал — это доверие, это власть, предоставленная тем, кто получил достаточно признания, чтобы быть в состоянии внушать признание. Таким образом, власть конституирования, власть формирования новой группы с помощью мобилизации, или формирования ее «по доверенности», говоря от ее имени, являясь ее официальным выразителем, может быть получена лишь в результате длительного процесса институционализации, в итоге которого учреждается доверенное лицо, получающее от группы власть формировать группу.
Во-вторых, символическая эффективность зависит от степени, в которой предлагаемый взгляд основан на реальности. Очевидно, что конструирование групп не может быть конструированием из ничего. Оно может быть тем более успешным, чем в большей степени базируется на реальности, то есть на объективных связях между людьми, которых предстоит объединить. Эффект теории тем сильнее, чем теория более адекватна. Символическая власть есть власть творить вещи при помощи слов. И только тогда, когда описание верно, адекватно вещам, оно создает вещи. В этом смысле символическая власть есть власть утверждения или проявления, возможность утвердить или проявить то, что уже существует.
Группа, класс, род, регион, нация начинают существовать для тех, кто туда входит, и для всех остальных лишь тогда, когда они отличаются по какому-либо основанию от других групп, то есть узнаны и признаны.
Таким образом можно лучше понять смысл борьбы за существование или не-существование классов. Борьба классификаций есть фундаментальное измерение классовой борьбы. Власть навязывать определенное видение деления или делать видимыми, эксплицитными имплицитные социальные деления, является, прежде всего, политической властью, то есть властью создавать группы и манипулировать объективной структурой общества.5
Заключение