Соотношение элитарной и массовой культуры в современном обществе

Введение
Глава 1. Высшая способность психического отражения реальности как философская проблема
1.1. Проблема массы и массового сознания в философии культуры
1.1.1 Исследования проблемы массового сознания Франкфуртской школой13
1.1.2. Угроза массового сознания, представленная Эрихом Фроммом
1.1.3 Технизация общества в концепции Герберта Маркузе
1.1.4 Взгляд Югена Хабермаса на влияние идеологии
1.2. Отражение культурного кризиса в испанском экзистенциализме
1.3. Проблема массового сознания в трудах постмодернистов
1.4. Представление об элите как интеллигенции и аристократии
1.5 Элита – «сверхчеловек»
1.6. Элита – творческая доминанта общества
Глава 2. Постмодернизм – современное состояние культуры
2.1. Развитие российской массовой культуры в последние десятилетия
2.1 1. Массовая культура
2.1.2. Массовая культура в постсоветском пространстве
2.1.3. Массовая субкультура детства
2.1.4. Массовое кино
2.1.5. Массовая музыка
2.1.6. Русские хип-хоперы и экстрималы
2.2. Элитарная художественная культура в атмосфере постмодернизма
Заключение
Список использованной литературы

Соотношение элитарной и массовой культуры в современном обществе

Противопоставляя аристократию духа аристократии по рождению, Ортега полагал, что понятие истинного «благород­ства» появилось лишь во времена упадка Римской империи, как противоположность понятию «голубая кровь» вырожда­ющихся патрициев. Для Ортеги «благородство - то сино­ним истинной полноты существования». Вместо инертного существования «среднего» человека, благородный, руковод­ствуясь чувством долга, стремится преодолеть рамки налич­ного существования. Его жизнь - постоянное напряжение и самоусовершенствование.
Социальное положение элиты двусмысленно, - эта нео­пределенность основана на особых симпатиях самого Ортеги, сочетавшего в себе социалистические и республиканские убеж­дения со склонностями к феодальному устройству общества и «массофобией». Элитарное меньшинство не относится к «правящей элите». Истинной элитой можно назвать свободно мыслящих, одаренных людей, сознающих свою ответственность перед страной и народом. Главными их качествами являются бескорыстие и увлечение своим делом, которое совпадает с их призванием. Исследователь творчества Ортеги Э.В.Соко­лов справедливо заметил, что элита - это нонконформисты, не имеющие, как правило, общей идеологии, по объединяемые своей оппозиционностью к тому, что «общепринято», а также к власти, ущемляющей творческую свободу. Избранные не те, кто ставит себя выше других, а кто добровольно взваливает на себя тяготы и обязанности.
1.5 Элита – «сверхчеловек»
Хайдеггер в своей статье «Слова Ницше «Бог мертв»» комментировал учение мыслителя о «сверхчеловеке» и его отношении к массовому, «профанному» сознанию. По мысли М.Хайдеггера, раскрытие тезиса Ф.Ницше предполагает осоз­нание целого спектра понятий и принципов, характеризую­щих современную эпоху. Можно утверждать, что многие про­видения немецкого философа касались базовых культурных процессов XX века. Так, сомнения в трансцендентальном су­ществовании Бога, характерном для сознания человека вто­рой половины XX века, основано на «нигилизме», сомневаю­щемся в высших ценностях. Под этими ценностями разумеют «истина, добро и красота: истинное, то есть сущее в действи­тельности; благое, в чем повсюду все дело; прекрасное, то есть порядок и единство сущего в целом»1. Исходя из логики ниц­шеанского понятия ценности, следует, что высшие ценности в современную эпоху утрачивают всякую «ценность». Упадок ценностей и неверие в них и означает суть «нигилизма». По словам М.Хайдеггера, Ницше трактовал нигилизм как «внут­реннюю логику», по которой движется культура Запада. Ины­ми словами, евро-американская философская мысль осуще­ствляет переоценку прежних базовых ценностей. «Вопрос о ценностях фундаментальнее вопроса о достоверности: после­дний обретает всю свою серьезность лишь при условии, что мы ответили на вопрос о ценности». Осознание «смерти Бога» является началом радикальной переоценки прежних высших ценностей. Способность же к такому осознанию присуща не­многим. Поскольку высшей ценностью для Ф.Ницше являет­ся искусство, - «Искусство ценнее истины», то творчество в его сфере, переоценка художественных ценностей выступает неоспоримой прерогативой высшего элитарного сознания.
Комментируя Ницше, Хайдеггер утверждает: «Есть наи­менование такого сущностного облика, поднимающегося над прежним людским складом человечества, - это «сверхчело­век». Под таковым Ницше разумеет не какую-то отдельную человеческую особь, в которой способности и намерения всем известного обычного человека гигантски умножены и возвышены. «Сверхчеловек» - это и не та людская разновидность, что возникает лишь на путях приложения философии Ницше к действительной жизни. Слово «сверхчеловек» наименовывает сущность человечества, которое, будучи человечеством но­вого времени, начинает входить в завершение сущности своей эпохи. «Сверхчеловек» - это человек, который есть на основе действительности, определенной волей к власти, и для нее»1.
Таким образом, понимание «сверхчеловека» основано на феномене культурного соответствия субъекта и объекта куль­туры, человека и культурной среды, его экзистенции. Задача «сверхчеловека», культурное осуществление своего предназ­начения заключается в том, чтобы подняться над прежним, привычным бытием, возвыситься над профанным сознанием, не подготовленным еще к обновленному бытию, «которое на­чинает меж тем властно править во всем сущем». Возникая в среде маргинальной элиты, «сверхчеловек» осуществляет переоценку ценностей. Отметим, что примитивно понимаемый нигилизм - это не просто переоценка прежних ценностей культуры. Хайдеггер в связи с этим комментирует: «На деле, до тех пор нигилизм понимается лишь как обесценивание высших ценностей, а воля к власти мыслится как принцип переоценки всех ценностей на основе новополагания высших ценностей, до тех пор метафизика воли к власти - это пре­одоление нигилизма. Однако в таком преодолении нигилизма ценностное мышление возводится в принцип».
Исследование Хайдеггером ницшеанского толкования ни­гилизма привело его к мысли, что автор «Заратустры» оста­новился в понимании этого феномена на уровне прежней ме­тафизики. В то время как современное его толкование предполагает нечто иное. «В эпоху начавшегося завершения нигилизма Ницше хотя и постиг, правда, некоторые черты его, однако истолковал их в духе нигилизма, а потому оконча­тельно похоронил их сущность». Процесс осмысления новых ценностных отношений, по мнению М.Хайдеггера, возможен лишь в сознании элитарного «сверхчеловека», понимаемого как интерсубъект, вбирающий в себя соответствие бытия - бытию, субъекта - объекту. Большинство же людей - безли­кая масса, живущая по воле случая и лишенная способности не только переоценивать, но и оценивать. «Они больше не могут искать, потому что перестали думать. Торчащие на пло­щади бездельники упразднили мышление, заменив его пере­судами, - болтовня чует нигилизм всюду, где предчувствует опасность для своих мнений. Подобная самоослепленность, сверх всякой меры ширящаяся перед лицом настоящего ни­гилизма, пытается заглушить в себе страх перед мышлением. Однако страх этот - страх перед страхом»1.
Истинным представителем интеллектуальной элиты, по мнению Ф.Ницше, является философ. Не тот философ, кото­рый облачается в научную мантию и читает лекции с университетской кафедры. Многие, мнящие себя истинными интел­лектуалами, на самом деле проповедуют «мир кажущийся». «Ложь идеала была до сих пор проклятием, тяготеющим над реальностью, само человечество, проникаясь этой ложью, из­вращалось вплоть до глубочайших своих инстинктов, до обо­готворения ценностей, обратных тем, которые обеспечивали бы развитие, будущность, высшее право на будущее»1. Подоб­но Сократу, Ф.Ницше призывал к очищению разума от лож­ных знаний и идеалов. Подобно Диогену - к переоценке ценностей.
П.Бурдье комментирует мысли самого М.Хайдеггера о природе элитарного сознания, определяя последнее как «под­линность», которое «обозначает исключительное свойство со­циальной «элиты», это свойство указывает на «универсаль­ную возможность (как и «неподлинность»), но по-настоящему принадлежит только тем, кому удалось ею воспользоваться. Кто постиг ее как таковую, обретя способность «вырваться» из «неподлинпости», своеобразного первородного греха, тем самым превращенного - через обращение некоторых - вину ответственную за саму себя». Современный человек, сво­бодный и раскованный, не может одинаково «подлинно» вос­пользоваться свободой, и лишь немногим, называемым «эли­той», присуща общедоступная возможность достичь свободы, отличающей подлинную «элиту»2.
В унисон с М.Хайдеггером, П.Бурдье определяет «онто­логические границы» элиты и базовые основы элитарного сознания. Действительно, статус особенного должен опреде­ляться качественными отличиями реального. Для М.Хайдег­гера таким определителем выступает «форма» - придание формы удерживает «профанов» па уважительном расстоянии. Соответствующим образом «оформленный» культурный текст защищает его от «тривиализации» и предназначен для «внут­реннего прочтения», зарезервированного для закрытой груп­пы профессионалов. Так, например, очевидно, что философс­кий текст в действительности может быть прочитан только «философами», изначально подготовленными читателями, спо­собными признать философский дискурс и прочесть его дол­жным образом, т.е. «философски», ввиду чистых и сугубо философских задач, исключая всякую привязку к чему-либо вне самого философского дискурса, который, будучи основа­нием самому себе, не нуждается в чем-то внешнем.
Истинный элитарный интеллектуал должен довести свою духовную работу до некоторой экстремальности, до «высоты и напряженности духа». Только тогда он сможет найти кри­терии оценки и силы, чтобы «разрушать глупость во всех ее видах». В современных условиях «истребления и искорене­ния культуры», «прекращения всякой созерцательности и простоты», когда масса озабочена бессмысленной «спешкой» и суетой «обмирщения», только философ может сохранить в себе внутренний импульс к культурному созиданию.
Ф.Ницше, предвосхищая идеи И.Пригожина и хаологию XX века, утверждал: «Мы живем в эпоху атомов и атомичес­кого хаоса»1. Культурология по Ницше - это хаология, где порядок и целесообразность относительны. Перенося этот принцип на жизнь общества и культуры, немецкий философ концентрирует внимание па изучении природы человеческо­го поступка, видя в нем, с одной стороны, броуновское движе­ние, хаотическое топтание толпы, с другой стороны, в структу­ре поступка отмечается бесконечность глубинных процессов мотивации и внутренних импульсов, т.е. – «непостижимость всякого поступка». Человеческий поступок может быть не­заметным, бессмысленным и неважным, по в нем способна концентрироваться потенциальная бесконечность великих последствий. Он может быть выстрадан и глубоко продуман, и в нем могут быть поставлены на весы судьбы высшие цен­ности и надежды человечества.
Истинный философ, таким образом, должен вобрать в себя различные способности и интеллектуальные методы, он дол­жен быть «почти всем, чтобы пройти круг человеческих цен­ностей и разного рода чувств ценности, чтобы иметь возможность смотреть различными глазами и с различной совестью с высоты во всякую даль, из глубины во всякую высь, из угла во всякий простор. Но все это только предусловия его задачи; сама же задача требует кое-чего другого, - она требует, чтобы он создавал ценности. Далеко не всякий так называемый интеллигент, исповедующий современные идеи, способен к та­кому созиданию. У большинства из них, по словам Ф.Ницше, «спокойная наглость взора и рук, с которой они все трогают, лижут и ощупывают». Таким образом, основные цели и за­дачи культурного строительства сводятся Ф.Ницше к аксио­логии, а творческий пафос интеллектуальной элиты находит свое выражение в создании новых культурных ценностей.
1.6. Элита – творческая доминанта общества
Развитие научной специализации, сделавшей возможным прогресс экспериментальной науки, подошло к своему преде­лу. Только преодолев ограничения отдельных видов знания, создав новую картину мира, можно создать условия для но­вых научных открытий глобального характера, потребность в которых давно назрела. Один из ведущих мыслителей постмодернизма Р.Барт в своих представлениях об элитарном творце - «мифологе», создателе социальных мифов, характеризует интеллектуала как человека, полного сарказма: «связь мифолога с реальным миром имеет характер саркастический... вся ценность его предприятия заключается в актах разрушения»1. Задача «мифолога» заключается в том, чтобы вскрыть под безобидной оболочкой самых простых жизненных отношений таящееся в их глубине отчуждение. Саркастический цинизм помогает осво­бодить сознание от «мертвых» ценностей и создать установ­ку на восприятие и освоение новых культурных оснований.
Цинизм современного интеллектуала повторяет первона­чальную установку одного из первых киников - Диогена, получившего от Дельфийского оракула пророчество - «пе­речеканить монету» -переоценить ценности и совершить эту процедуру предельно откровенно. Осуществляется одна из задач, сформулированная постмодернизмом: скомкать поверхность культуры с целью получения новых складок, веду­щих к новым связям культурных смыслов и ценностей.
Несмотря на полезность своих функций по разоблачению двусмысленности социального мира, «мифолог» в результате оказывается в тотальном одиночестве. Он не только отдаляется от публики, от массовой культуры, но также и от предмета мифического слова, поскольку процесс объективации требует постоянного самоотчуждения. Представитель элиты находит­ся в согласии только с воображаемым миром, он «обречен» жить исключительно в теоретическом социуме.
Однако ценность «мифолога» для общества заключается не в том, чтобы он замыкался в себе. Его главная задача - это «разрушение, которому он подвергает коллективный язык». Утопические построения для мифолога немыслимы, посколь­ку «позитивность завтрашнего дня для него заслонена нега­тивностью сегодняшнего»1. Цель его существования заключа­ется в нацеленности на будущее, которое, в свою очередь, для своего осуществления требует тотального разрушения про­шлого.
Таким образом, интеллектуал, создающий мифы, оказыва­ется существующим вне мифологического сознания массы. Создавая идеологию, он оперирует только метаязыковыми сообщениями, опосредованность которых отгораживает наблю­дателя от предмета наблюдения. Наблюдая реальный мир, он оказывается «посторонним», не умеющим вмешаться в собы­тия, но дающим им только языковую формулировку. «Высоко-лобый» интеллектуал осуждается обывателями за внешний снобизм, на самом же деле скрывающий за маской равноду­шия крайне циничное отношение к миру культуры. Ведь «куль­тура, как заметил еще Ортега, может быть расценена правиль­но только как иллюзия, как мираж, простертый над раскаленной землей»2.
Похожие идеи о роли интеллектуалов высказывал К.Манхейм. По его мнению, именно интеллектуальным слоям при­надлежит «монополия контроля над формированием карти­ны мира и над преобразованием и сглаживанием противоречий в наивных представлениях, созданных в других слоях»1. Раз­рабатывая проблемы социологии знания К.Манхейм постулировал, что типы мышления социально ориентированы. Он писал: «Строго говоря, утверждать, что индивид мыслит, вооб­ще неверно. Значительно вернее было бы считать, что он участвует в некоем процессе мышления, возникшем задолго до него... Таким образом, тот факт, что каждый индивид жи­вет в обществе, создает для него двойное предопределение: во-первых, он находит сложившуюся ситуацию, во-вторых, об­наруживает в ней уже сформированные модели мышления»2.
Характерной чертой современной интеллигенции являет­ся ее гибкое «оборотничество» - она способна стать «рупо­ром» различных, порой соперничающих между собой типов мышления социальных слоев. Поэтому различные формы интеллектуальной продукции, подчиняясь законам свободной конкуренции, способны вступать в противоречия друг с дру­гом и даже в борьбу. Борясь за «благосклонность общества», интеллектуальная элита вступает в борьбу друг с другом, ис­пользуя наиболее привычное для себя оружие - продукты творческого мышления. Борьба за приоритет в обществе тре­бует от интеллектуальной элиты развития рефлексивных спо­собностей и умения артикулировать различные способы восприятия и мышления, присущие различным социальным груп­пам и субкультурам.
В современной науке об обществе существуют, по крайней мере, две точки зрения о роли интеллектуальной элиты в со­здании и распространении мифов массового сознания. Соглас­но первой точке зрения, именуемой утилитаристской, идеоло­ги создают социальные мифы, потому что в них нуждается власть и сама идеология. Современные мифы формулируют­ся в среде интеллектуалов - писателей, журналистов, худож­ников, после чего они поощряются Властью и тиражируются, приобретая общественный резонанс. Таким образом, социальные исследования, объясняющие возникновение и функционирование массовых мифов, стал­киваются с давней проблемой эстетики. Философия искусст­ва, рассматривая процесс литературного творчества, объясня­ла его, с одной стороны, как индивидуальный творческий процесс создания принципиально нового произведения искус­ства, но другой точке зрения, писатель лишь выполнял обще­ственный заказ, находил образное оформление окружающих его явлений и чутко прислушивался к общественным настро­ениям и насущным потребностям социума.
Культурная среда всякого общества красноречиво харак­теризуется трактовкой и оценкой писательского творчества. Р.Барт выделяет наряду с профессией и призванием «писа­теля» так же - «пишущего», имея в виду интеллектуала, ра­ботающего в сфере науки или преподавания. Сутью литературного, как и всякого художественного твор­чества выступает двусмысленность, так как, не будучи реаль­ностью, «эта ее нереалистичность позволяет часто задавать миру серьезные вопросы, хотя и не напрямик». Понимание искусства как двусмысленности часто постулируется в пост­модернизме, ощутившим эту его универсальную черту. «Худо­жественное произведение, - писал Р.Барт, - по сути своей парадоксально, оно есть одновременно и знамение истории и сопротивление ей»1. Более того, просматривается четкая тен­денция рассматривать «пограничную природу» художествен­ной деятельности как модели для подражания других видов человеческой активности. Именно в искусстве создается со­стояние «неустойчивой устойчивости», так близкой любому носителю постмодернистских идей.
Расшатывая устойчивость социального мира, внедряясь во все щели культуры, писатель, между тем, находится под посто­янным надзором общества. Так, «если содержание произведе­ния окажется для общества неудобным, оно отстраняется от этого содержания, обращая его в чистое зрелище, о котором можно судить с либеральным равнодушием»2. Напускное рав­нодушие писателя не обманет истину: он напряженно ждет приговор своему творческому текст и часто готов пойти на возможные уступки общественному мнению. По суждению Р.Барта, любой писатель рано или поздно интегрируется соци­альными институтами литературы. Его конформизм неизбежен. Очевидно, что характеристика писательского труда не явля­ется специфической для понимания искусства в целом. Любой художник так же решает для себя проблему: поддаться «цент­ростремительному» или «центробежному» векторам движения.
Писатель насыщает художественный рынок, косвенно влияя на обращение создаваемого им товара и, тем самым, участвует в производстве не только идей, но и произведений искусства. Двойственная природа произведений искусства - как иде­альных, так и материальных объектов, - в постмодернистской трактовке требует более детального осмысления. Участвуя в процессах товарооборота, произведение искусства и его создатель - художник стано­вятся частью большой системы обращения искусства.
В современной культуре, по мнению Р.Барта, каждый пред­ставитель интеллигенции, независимо от его участия в про­цессах обращения искусства, несет в себе обе функции и одну из них более или менее «успешно прячет, в поведении писате­лей вдруг появляется нетерпеливость пишущих, а пишущие порой возвышаются до участия в театральном представлении языка»1. Общество двойственно относится к «писателю- пишущему», оно признает его, понемногу покупая произведения и прислушиваясь к его голосу, но в то же время «держит его на безопасном расстоянии», заставляя подчиняться подконт­рольным обществу институтам. «Писатель-пишущий» соци­ально опасен, поскольку создает тексты, способные влиять на реальность. Масса всегда, с древнейших времен, с опаской от­носилась к написанному слову, справедливо усматривая в нем магическую силу. Интеллектуальная элита, являясь иным полюсом общества, вызывает постоянное осуждение со стороны массового созна­ния. Р.Барт видит в самом осуждении проявление мифотвор­чества.