Понятие агрессии в международном праве

Введение
Глава 1. История развития понятия и определение агрессии в международном праве
1.1. Историческое развитие доктрины о преступности международной агрессии
1.2. Проблемы определения агрессии в международном праве
Глава 2. Виды международной агрессии
2.1. Прямая агрессия
2.2. Косвенная агрессия
2.3. Соучастие (предоставление территории для агрессии против другого государства)
Глава 3. Роль понятия международной агрессии в национальном уголовном праве
3.1. Влияние международного уголовного права на определение преступности агрессии в национальном уголовном праве
3.2. Общие положения о преступности агрессии в российском уголовном праве
Заключение
Список источников и литературы

Понятие агрессии в международном праве

Большая часть действий, приводившихся в проектах определения косвенной агрессии, фигурировала в проекте Кодекса преступлений против мира в безопасности человечества, подготовленного ‘в 1951 году Комиссией международного права ООН. Однако Комиссия избегала квалификации такого рода действий в качестве агрессии, ограничиваясь фиксацией индивидуальной ответственности участников вооруженных шаек в международно-правовой уголовной ответственности властей соответствующего государства.
Представители развивающихся стран в Специальном комитете, признавая, что государство может защищаться от вооруженных банд и подрывной деятельности, квалифицировали подобные акты лишь как нарушение мира, не создающее права на самооборону по ст. 51 Устава.
Анализируя элементы, предлагавшиеся первоначально для включения в понятие косвенной агрессии, можно убедиться, что отождествление всех их с актами прямой агрессии, чего так упорно добивались представители западных держав, означало автоматическое возрождение концепции расширенной самообороны, возможность использовать ст. 51 Устава для оправдания как якобы оборонительных действий, в действительности представляющих собой агрессию.
Включение в определение косвенных форм применения вооруженной силы, отвечающих критериям, выработанным в соответствии с Уставом ООН, является обоснованным. Но если такого рода акты включаются в перечень актов, составляющих агрессию, то тем самым логически предопределяются и последствия этого решения, так как понятие «агрессия» с точки зрения Устава ООН не может быть двузначным.
В формулировке, вошедшей в текст п. g ст. 3 определения агрессии, эта задача решается на основе двух критериев:
а) наличия фактической связи между государством и иррегулярными формированиями, осуществляющими акты применения вооруженной силы, которые формально не обладают качеством органа государства. О наличии такой связи свидетельствуют действия самого государства, выражающиеся в засылке иррегулярных формирований или его значительном участии в их деятельности на территории другого государства;
б) наличия определенной степени интенсивности косвенного применения вооруженной силы, уравнивающей их по опасности и масштабности действий с актами прямой вооруженной агрессии. Эта мысль выражена словами: «осуществляют акты применения вооруженной силы против другого государства, носящие столь серьезный характера, что это равносильно перечисленным выше актам».
Указанная формулировка родилась в результате долгой дискуссии и постепенного сближения позиций сторон.
2.3. Соучастие (предоставление территории для агрессии против другого государства)
В перечень действий, квалифицируемых как агрессия, на заключительном этапе работы Специального комитета было введено дополнительное положение, которое по своей правовой природе существенно отличается от актов как прямой, так и косвенной агрессии. Речь идет о п.f ст. 2 определения. В нем говорится, что будет считаться актом агрессии «действие государства, позволяющего, чтобы его территория, которую оно предоставило в распоряжение другого государства, использовалась этим государством для совершения акта агрессии против третьего государства». Ни в одном из первоначальных проектов такого пункта не содержалось, и трудно найти близкие аналогии этому пункту в долгой истории вопроса об определении агрессии.
Пункт родился на базе предложения, внесенного в Рабочей группе, и вошел в объединенный текст докладов групп по поддержанию контактов и Редакционной группы56.
По существу, в этом пункте определения формулируется положение о конкретной форме соучастия в агрессии, выражающейся в предоставлении территории основному исполнителю агрессивного акта.
Такое пособничество квалифицируется в определении как равносильное совершению акта агрессии, а следовательно, и влекущее все последствия такого акта, включая возможность для жертвы агрессии воспользоваться правом на самооборону.
Предпосылкой для возникновения подобной ситуации является разрешение, выданное, государством А, на территории которого находятся регулярные или иррегулярные вооруженные силы государства Б, использовать эти силы для совершения агрессии против государства В. Слово позволяющие (реrmitting), по-видимому, допускает самую широкую интерпретацию разрешения — от формального соглашения до молчаливого непрепятствования осуществлению акта агрессии. Поэтому при отсутствии доказательств того, что государство В действует вопреки воле государства А, решающее значение имеет факт совершения государством Б любого из перечисленных в ст. 3 определения актов агрессии против государства В.
Именно это последнее обстоятельство конституирует состав преступления — акт агрессии в действиях государства А, предоставившего свою территорию.
В зависимости т того, находятся ли на территории государства А регулярные или иррегулярные вооруженные силы государства Б, этими силами может быть совершен против государства В акт как прямой, так и косвенной агрессии.
Пункт, таким образом, имеет отношение к проблемам, связанным с наличием военных баз империалистических держав на иностранных территориях, подвергающих одним своим существованием страны, в которых они находятся, опасности быть вовлеченными в агрессию.
Что касается аспектов п. f, связанных с размещением на чужой территории иррегулярных формирований, то, как и в целом в отношении косвенной агрессии, правильная квалификация соответствующих действий не может быть проведена без учета титула, на основании которого эти формирования проводят свои операции. Совершенно очевидно, что предоставление территории для сил национального освобождения, ведущих вооруженную борьбу, не может рассматриваться в качестве акта агрессии, а подпадает под категорию законных действий по оказанию поддержки народам, борющимся за свое самоопределение. В этом отношении на п. f полностью распространяется ст. 7 определения, и он подлежит толкованию на фоне этой статьи.
Совсем иначе выглядят действия государства, позволяющего, чтобы его территория использовалась вооруженными бандами, наемниками, диверсантами и террористами, естественно лишенными правового титула борцов за имплементацию принципа самоопределения народов. Если действия этих иррегулярных формирований отвечают критериям, необходимым для их квалификации в качестве акта агрессии, то, в свою очередь, государство, предоставившее им свою территорию, как об этом говорится в п. f ст. 3, признается также совершившим акт агрессии.
Это положение, базирующееся на концепции соучастия, перекликается с соответствующими статьями Лондонских конвенций 1933 года об определении агрессия и советского проекта определения агрессии 1953 года.
В обоих документах содержится положение о том, что агрессором в международном конфликте признается государство, которое оказывает поддержку вооруженным бандам, сформированным на его территории и вторгшимся на территорию другого государства, и, вопреки требованию подвергшегося вторжению государства, отказывается принять на своей территории все зависящие от него меры, чтобы лишить вышеуказанные баллы всякой помощи или защиты.
Попутно следует отметить, что отсутствие в указанных документах положений, подобных ст. 7 определения агрессии 1974 года, делало их недостаточно обеспеченными с точки зрения защиты интересов национально-освободительной борьбы народов.
Принятая формулировка в. ст. 3 определения, возможно, касается самой актуальной в современных условиях формы соучастия в агрессии, выражающейся в предоставлении территории. Вместе с тем этот пункт определения ставит вопрос о квалификации иных форм соучастия в качестве акта агрессии, тем более что перечень даваемый в ст. 3, не является исчерпывающим, например снабжение оружием агрессора в таком объеме при котором его действия целиком зависят от этих поставок. Видимо, Совет Безопасности, рассматривая конкретную ситуацию, может прийти к выводу, что действия государства, выражающиеся в таком соучастии (ином, чем то, которое указано в п. ст. 3), должны быть квалифицированы как агрессия. Однако такое право принадлежит только Совету Безопасности, а не самообороняющемуся государству.
В связи с п. f ст. 3 возникает вопрос о соотношении проблемы соучастия и общей дефиниции агрессии, содержащейся в ст. 1 определения. Согласно этой статье, если абстрагироваться от деталей, агрессия есть применение вооруженной силы. В случае соучастия, рассматриваемого п. f государство само вооруженную силу не применяет, оно лишь создаст условия для ее применения другими. По-видимому, основанием для признания такого рода действий актом агрессии могут служить слова или каким-либо другим образом, несовместимым с Уставом ООН, понимаемые в том смысле, что применение вооруженной силы государством против суверенитета, территориальной неприкосновенности или политической независимости другого государства может носить опосредованный характер.
Такое толкование учитывает общеправовые закономерности, относящиеся к проблеме соучастия.
Глава 3. Роль понятия международной агрессии в национальном уголовном праве
3.1. Влияние международного уголовного права на определение преступности агрессии в национальном уголовном праве
Международное уголовное право оказывает весьма существенную роль на определение во внутреннем законодательстве преступности деяний, считающихся проявлениями агрессии.
Поэтому представляется необходимым изучить вопрос о пределах и способах влияния международного уголовного права на национальное уголовное право в плане определения преступности агрессии.
В вопросе соотношения международного и внутригосударственного права наука выработала три основных направления: одно дуалистическое и два монистических57.
Сторонники первой монистической концепции отдают примат внутригосударственному праву. Эта теория получила развитие в германской юридической литературе на рубеже XIX-XX вв. и рассматривала международное право как сумму внешнегосударственных прав, как «внешнее государственное право».
Суть этой идеи сводилась к тому, что «государство оставляет за собой свободу решать, соблюдать международное право или нет, в зависимости от того, диктуется ли это его интересами»58. Сторонники данной доктрины по
существу отрицают международное право в пользу государственного суверенитета. Положение о приоритете внутригосударственного права над международным господствовало в отечественной науке в сталинский период, что широко использовалось для оправдания действий СССР на мировой арене59.
Более распространена иная монистическая теория - концепция примата международного права над внутригосударственным. Идейное обоснование она получила в трудах западных правовых школ, где соотношение между международным и внутригосударственными правопорядками как рассматривалось по аналогии как соотношение национального правопорядка и внутренних норм юридических лиц (корпораций).
В настоящее время в науке международного права возобладал дуалистический подход в понимании соотношения внутригосударственного и международного права60.
Суть дуализма заключается в том, что международное и внутригосударственное право рассматриваются не просто как различные отрасли права, а «представляют собой отдельные правопорядки»61. При этом отнюдь не исключается взаимодействие между этими двумя правопорядками, ибо и международное право может отсылать ко внутригосударственному, и возможна обратная ситуация. Однако государства создают международное право, а не наоборот. Вступая в международные обязательства, государство учитывает свои национальные правовые нормы, возможность в случае необходимости их изменения в целях приспособления к принимаемым государством международным обязательствам.
Из этих посылок в науке середины ХХ века обоснована презумпция, согласно которой если для выполнения международных обязательств необходимо осуществить определенные законодательные мероприятия, то они должны быть
осуществлены62.
Эта теория на практике сводится к следующему. Если влияние норм внутреннего права можно назвать первичным (так как государство исходит при создании норм международного права из положений собственного законодательства), то при наличии уже действующих правовых норм международного характера оно не может не признавать их преимущественного значения над нормами внутреннего права.
Такое положение вещей отражено в основополагающих документах международного права.
Так, ст. 27 Венской Конвенции о праве международных договоров от 23 мая 1963 года63 указывает на то, что государство-участник договора «не может ссылаться на положения своего внутреннего права в качестве оправдания невыполнения им договора».
Приоритет норм международного права означает, что право каждого государства состоит из двух юридических систем: внутригосударственной юридической системы и международной юридической системы государства; а в случае конфликта преимущество отдается международному праву.
Следовательно, нормы внутригосударственного права не только не могут противоречить нормам международного права, но скорее должны уточнять и обеспечивать реализацию требований международно-правовых норм.
В настоящее время большинство отечественных авторов считает международные договоры России источниками ее уголовного права64, а это означает, что определение
преступления агрессии в международном праве должно расцениваться как соответствующее преступление по национальному уголовному закону.
Такое понимание соотношения двух правовых систем - международной и внутригосударственной - нашло законодательное оформление в конституциях большинства развитых государств65, в том числе в ч. 4 ст. 15 Конституции России.
Рассмотрим наиболее распространенные точки зрения о способах воздействия международного права на внутригосударственное.
Д.Б. Левин полагал, что имеют место три способа приведения в действие норм международного права в рамках внутригосударственного правопорядка: отсылка к международному акту; рецепция и трансформация последнего во внутренний закон66.
Данная позиция получила критику на основании того, что прямое действие нормы международного права при отсылке к последней может подорвать суверенитет государства. В дальнейшем наука шла по пути признания трансформации как основного «способа осуществления международного права путем издания государством внутренних нормативных актов … в обеспечение исполнения им своего международного обязательства»67.
Ряд авторов относит к трансформации все способы и формы осуществления международного права посредством права внутригосударственного, в том числе прямую рецепцию международной нормы во внутреннем законе либо отсылку внутреннего закона к международной норме68.
Другие выделяют отсылку в самостоятельный способ взаимодействия, так как при ней применяемое внутри государства предписание международной нормы не приобретает характера внутригосударственного предписания; а нормы ратифицированного договора могут считаться трансформированными (рецепированными) во внутреннее законодательство лишь в случае, если имеется указание закона на то, что международный договор является частью внутреннего права страны69.
Ряд авторов отмечает, что ратифицированный договор приобретает силу внутреннего закона, и о его «трансформации» в правовую систему государства не может быть и речи70.
Представляется, что более универсальным способом применения международного уголовного права является восприятие нормами Уголовного закона предписаний международного права. Такое восприятие может быть проведено по существу тремя путями:
1) путем текстуального включения нормы международного права в уголовное законодательство во исполнение международного договора;
2) путем включения нормы международного права в уголовное законодательство, причем предписание международного договора не устанавливает жесткой формы восприятия его предписания во внутригосударственное право;
3) путем изменения уже существующих норм уголовного законодательства во исполнение международного договора.
На основе данных посылок в теории было предложено, наряду с прямой отсылкой, определить следующие способы воздействия международного права на национальное уголовное законодательство:
- «рецепция» - акт международного права как источник уголовного права полностью включается в Уголовный закон без каких-либо изменений, при этом может вводиться новая норма или изменяться существующая;
- «имплементация» - уже существующая уголовно-правовая норма или (чаще) вводимая новая норма Уголовного закона адаптируется внутренним законодателем во исполнение международного договора71.
Теперь представляется уместным рассмотреть процедуру, согласно которой международно-правой акт воздействует на Российский Уголовный закон.
В Конституции РФ указано, что Основной Закон страны и федеральные законы имеют верховенство на всей территории Российской Федерации (ч. 1 ст. 3), а сама Конституция России относит к исключительному ведению федерального центра принятие и изменение уголовного законодательства (п. «о» ст. 71).
В то же время общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются частью ее правовой системы, а в случае, если «международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора» (ч. 4 ст. 15).
Конституция России, говоря об «общепризнанных принципах и нормах международного права» как части своей правовой системы, прямо допускает возможность коллизии между ними и федеральным законом. Причем это противоречие разрешается только в соответствии с международным договором Российской Федерации, то есть тем нормативным актом международно-правового характера, который имеет юридическую силу для России.
В соответствии с Федеральным Законом РФ «О международных договорах Российской Федерации» от 15 июля 1995 года72, международный договор Российской Федерации является неотъемлемой частью правовой системы России (ст. 5).
Вступление в силу международного договора может производиться несколькими способами - присоединением к договору, ратификацией договора, утверждением договора либо фактом заключения сторонами самого договора73.
Если международный договор не требует издания
внутригосударственного акта для его применения, он действует на территории России непосредственно (п. 3 ст. 5 Федерального Закона «О международных договорах РФ»).
Уголовный кодекс является федеральным законом, и только в нем могут быть определены основания и пределы уголовной ответственности за совершенное преступление, а новые законы, устанавливающие уголовную ответственность, «подлежат включению в настоящий Кодекс» (ч. 1 ст. 1 УК РФ).
Следовательно, изменение условий уголовной ответственности за то или иное деяние, предусмотренное международным договором РФ, требует их непосредственного включения в текст УК.
Такая ситуация должна разрешаться в соответствии с п. «а» ч. 1 ст. 15 Федерального Закона «О международных договорах РФ», определяющим, что любой международный договор, исполнение которого требует «изменения действующих или принятия новых федеральных законов, а также устанавливающий иные правила, чем предусмотрены законом», подлежит обязательной ратификации.
Буквальное сопоставление положений ст.ст. 353, 354 УК РФ и международно-правовых документов позволяют утверждать, что нормы российского уголовного права, определяющие преступление агрессии являются имплементированными из соответствующих положений международного уголовного права.
Мы недаром говорим о «нормах» российского уголовного законодательства. Действительно, в ст.ст. 353 и 354 УК РФ установлена преступность соответственно: планирования, подготовки, развязывания или ведения агрессивной войны и публичных призывов к развязыванию агрессивной войны.
Таким образом, УК РФ включает в себя несколько самостоятельных составов, являющихся проявлениями агрессии по национальному праву: результатом имплементации стало адаптирование положений международного права, устанавливающих преступность агрессии, в соответствующие им нормы российского уголовного законодательства, не имеющие прямых (если угодно, «буквальных») аналогов в международном праве.