Миф об Анастасии Романовой в современном российском и зарубежном общественном сознании.

_Toc166994606Введение
Глава I. Анастасия Романова – до и после убийства семьи императора
I.1. Анастасия – младшая дочь Николая II
I.2. Последние дни Романовых
I.3. Расследования убийства Романовых
Глава II. Анастасии XX века
II.1. Анастасия Чайковская – Анна Андерсон. Миф об Анастасии на Западе.
II.2. Миф об Анастасии в России
II.2.1. Наталья Белиходзе
Глава III. Миф об Анастасии в кинематографе и литературе
Заключение
Библиография

Миф об Анастасии Романовой в современном российском и зарубежном общественном сознании.

Официальные раскопки могилы в 1991 г. при участии всего нескольких профессионалов носили спонтанный характер.
В могиле были обнаружены скелетов; ни один из них не сохранился в нетронутом виде. По завершении раскопок были проведены патолого-анатомический анализ и анализ ДНК. Скелет № 1 был идентифицирован как скелет Анны Демидовой. Скелет № 2 принадлежал доктору Боткину. Скелет № 3 впоследствии был идентифицированный как скелет великой княжны Ольги. Останки скелета № 4, принадлежавшего Николаю II, лежали возле восточной стенки ямы. Когда его череп извлекали из ямы в 1979 г., он раскололся. Скелет № 5 принадлежал одной из дочерей императора, № 6 – великой княжне Татьяне, скелет № 7, – императрице Александре Федоровне, № 8 – Харитонову, скелета № 9 – Алексею Труппу.
Исследование и идентификация останков вызвала большие споры и разногласия. Привлеченные к исследованию зарубежные специалисты часто не соглашались с методами и выводами отечественных исследователей. Выводы последних зачастую парадоксальны, в частности это касается скелета № 5, который был однозначно идентифицирован Авдеевым как принадлежащий Анастасии. Зарубежные эксперты, в частности, Вильям Р. Мэйплз указывали на явные несоответствия. «Труп № 6, – писал Мэйплз, –принадлежал молодой женщине, достигшей полного развития. Особенности строения ее зубов позволяют сказать, что она занимает промежуточное положение между скелетом № 3 и скелетом № 5. На костях ее конечностей незаметно следов роста. Ее крестец и тазовые кости говорят о принадлежности взрослой женщине, которой было как минимум восемнадцать лет. Между тем позвоночник скелета указывал, что он принадлежал взрослой женщине старше двадцати лет»61, в то время как Анастасии летом 1918 г. исполнилось 17 лет. Мэйплз вообще указывал, что среди скелетов не было найдено ни одного с признаками незрелости. Таким образом, в то время как российские ученые практиковали в большей степени только метод наложения даже при идентификации таких сложных скелетов как № 5 и № 6, американские эксперты основывали свои выводы на четырех основных критериях: оценке роста; развитии зубов мудрости и коренных; развитии костей таза и развитии позвонков. Это позволило заявить, что скелета Анастасии в царской могиле не было.
Вопрос об Анастасии стал столь важным по понятным причинам. «Зная о притязаниях Анны Андерсон и учитывая широкий интерес общественности на Западе к судьбе царевны Анастасии, русские попытались раз и навсегда по­ложить конец подобным слухам. <…>К тому же, слухи о спасении некоторых членов царской семьи начали распространяться и в самой России».62
Государственная комиссия не приняла во внимание результаты зарубежных исследователей. Заключение Государственной комиссии было следующим: «Экспертизой достоверно установлена принадлежность пяти скелетов лицам, составляющим одну конкретную семейную группу, а именно: скелет N 4 – Романову Николаю Александровичу, скелет N 7 – Романовой Александре Федоровне, скелет N 3 – Романовой Ольге Николаевне, скелет N 5 – Романовой Татьяне Николаевне, скелет N 6 - Романовой Анастасии Николаевне. <…> Останки Романовой Марии Николаевны и Романова Алексея Николаевича среди исследованных костных объектов отсутствуют»63.
После нескольких лет изучения встал вопрос о захоронении останков императорской семьи и их приближенных.
К вопросам как и где захоронить тела добавился вопрос о канонизации членов царской семьи Русской Православной церковью. Еще в 1981 году Русская зарубежная православная церковь, правящие органы которой находятся в Нью-Йорке, канонизировала Николая II и его семью как святых мучеников. Канонизация в сане мучеников мотивировалась тем, что . «Это решение было основано на том, что убийство в Екатеринбурге, как говорилось в официальном постановлении о канонизации, было совершено вследствие сознательного намерения уничтожить Николая «именно потому, что он был православным царем» В действительности, этот шаг носил чисто политический характер и был осуществлен Русской зарубежной православной церковью, занимавшей непримиримую антикоммунистическую позицию, в качестве попытки изобразить советский режим в виде шайки жестоких и деспотичных убийц, исстрелявших даже женщин и детей»64.
Теперь вопрос об участии в погребении и канонизации встал перед Русской православной церковью во всей своей сложности. «Решение Государственной Комиссии об идентификации найденных под Екатеринбургом останков как принадлежащих Семье Императора Николая II вызвало серьезные сомнения и даже противостояния в Церкви и обществе», – говорилось в официальном заявлении Церкви. После такого заявления, разумеется, сложно было ожидать благословения запланированному правительством погребению в Санкт-Петербурге, в соборе Святых Петра и Павла в Петропавловской крепости, где похоронены практически все российские императоры. Церковь с большим сомнением отнеслась к этому явно политическому шагу.
Вопрос о канонизации был решен после тщательного изучения вопроса о мученичестве императорской семьи. Этим занималась специально организованная комиссию образовала при Священном Синоде. «Комиссия сфокусировала основное внимание на «историческом, моральном и религиозном аспектах правления последнего императора династии Романовых», осуществив куда более тщательный анализ обстоятельств и условий, определивших ее решение, чем в свое время сделала Русская зарубежная православная церковь»65. На основании выводов комиссия рекомендовала прославить Николая II и его семью в лике страстотерпцев. «Комиссия особо подчеркнула, что, если прославление Романовых все же состоится, их следует считать именно страстотерпцами, а не мучениками, которые, по церковным канонам, должны были пострадать и принять смерть именно за веру Христову»66. Признать же тела, которые были захоронены в соборе Святых Петра и Павла 17 июля 1998 года за царственных страстотерпцев российская православная церковь отказалась.
Результаты исследования, проведенного в Стэнфордском университете США, также подтверждают сомнения Русской православной церкви в подлинности «екатеринбургских останков»67.
Обнародование же японскими генетиками результатов исследования человеческих останков, которые официальные российские власти признали останками семьи Николая Романова, наделало немало шума. Проанализировав структуры ДНК екатеринбургских останков и сравнив их с анализом ДНК брата Николая Второго - Великого князя Георгия Романом, родного племянника императора Тихона Куликовского-Романова, и ДНК, взятой из частичек пота с императорской одежды, профессор Токийского института микробиологии Татсуо Нагаи пришел к выводу, что останки, обнаруженные под Екатеринбургом, не принадлежат Николаю Романову и членам его семьи.
«Мир никогда не узнает, что с ними сталось». Эти слова Петра Войкова, уральского областного комиссара снабжения история до сих пор не опровергла. Многочисленные расследования тянут ниточки огромного клубка фактов, но этот клубок становится все более и более запутанным. Тайна убийства и погребения Романовых кажется порой почти раскрытой, но вновь и вновь возникают сомнения. Одной из самых больших загадок стала загадка великой княжны Анастасии, о судьбе которой спорит общественность, а время от времени и историки.
Глава II. Анастасии XX века
II.1. Анастасия Чайковская – Анна Андерсон. Миф об Анастасии на Западе
История царской семьи окончилась. Но «бойня в Екатеринбурге имела следствием многочисленные и противоречивые исследования, интерпретации и теории»68. В Европе не прекращали ходить слухи, что некоторые из семьи Николая чудом спаслись, появлялись люди, выдававшие себя за Анастасию, младшую дочь Романовых, царевича Алексея, «несколько историков-детективов… предприняли попытку доказать, что в ночь с 16 на 17 июля были расстреляны только царь и наследник, тогда как другие члены императорской семьи, включая царицу, были перевезены своими охранниками целыми и невредимыми из Екатеринбурга в Пермь»69.
Почти в самом конце Гражданской войны, около трех лет полыхавшей в России, в Западной Европе неожиданно появилась женщина, назвавшаяся царской дочерью, русской принцессой и великой княжной Анастасией. Всю свою долгую жизнь ее сторонники пытались доказать это.
Эта история берет свое начало 17 февраля 1920 года, когда в Берлине, в одном из городских каналов полицейские выудили из воды неизвестную, бросившуюся с моста. Незадачливую самоубийцу наскоро обсушили и, не добившись никаких сведений о ее личности, отправили в психиатрическую больницу в Дальдорфе.
Она появилась в Дальдорфе, в пригороде Берлина, как «фройляйн Унбекант» (неизвестная) и заняла место в четвертом отделении, в палате Б, в низеньком плоском здании, предназначенном для «спокойных больных».
В течение почти двух лет ни полиции, ни персоналу больницы в Дальдорфе не удавалось выяснить, кто эта неизвестная. В ее описа­нии говорилось: «Очень сдержанна. Отказывается назвать имя, возраст и занятие. Сидит в упрямой позе. Отказывается что-либо заявить, утверждает, что у нее есть на это основание, и если бы она захотела, она бы уже давно заговорила... Доктор может думать, что хочет; она ему ничего не скажет. На вопрос, бывают ли у нее галлюцинации и слышит ли она голоса, она ответила: «Вы не очень-то сведущи, доктор». Она признает, что пыталась покончить с собой, но отказывается назвать причину или дать какие-нибудь объяснения»70.
Сестры в Дальдорфской клинике никогда не сомневались, что фройляйн Унбекант – русская. И дело было не в ее «восточном» акценте и не в том, что во сне она говорила на разных языках. «Она говорила по-русски, как русская, - свидетельствует Эрна Бухольц, бывшая учительница немецкого языка, жившая некогда в России, - а не как выучившая русский иностранка»71. Весь остальной персонал мог подтвердить, что фройляйн Унбекант говорила о России уверенно и точно. «Она обнаружила такое основательное знание географии, - говорила одна из сестер, - и такое владение политическими вопросами. Я сразу могла понять, что она из самого высшего общества»72. И, по мнению медсестер, она имела разительное сходство с членами русской царской семьи.
Питер Курт обращает внимание, что «никто не знает, что заставило фройляйн Унбекант уступить; почему после почти двух лет в Дальдорфе она неожиданно заявила, что она – младшая дочь императора Николая II. Вследствие ее скандальной известности некоторые не затруднялись делать от ее имени собственные заявления, и вскоре никто не мог проследить точную последовательность событий в Дальдорфе, но все причастные к ним лица согласны в одном: скандал, последовавший за обнаружением подлинной личности фройляйн Унбекант, не был делом ее рук»73.
Со временем Унбекант стала доверять сестрам и одной из пациенток – Кларе Пойтерт. Последняя, узнав в больной по портретам в прессе великую княжну Татьяну вскоре, когда Пойтерт выписали из клиники в январе 1922 года, взялась действовать.
В начале марта того же года она встретилась с русским эмигрантом, бывшим ротмистром лейб-гвардии кирасирского Ее величества полка М. Н. Швабе и рассказала ему о своей соседке по палате, добавив, что считает ее одной из дочерей покойного императора. Швабе не склонен был слепо верить: после 1918 г. по всему миру появилось уже некоторое количество «великих княжон». Но все же Швабе отправился вместе с ней навестить неизвестную, захватив с собой своего приятеля, инженера Енике. Выйдя из больницы в сильном волнении, Швабе отправился к председателю Союза русских монархистов в Берлине и убедил его произвести экспертизу – послать к больной кого-нибудь, кто раньше близко знал детей императора.
На эту роль отлично подходила Баронесса Буксгевден: она состояла при семействе Николая II почти неотлучно с 1913 по 1917 год. В мае 1918 г. она сопровождала царских детей из тобольского заключения в Екатеринбург, и в пути совершилась не совсем приятная история, позволившая баронессе избежать тяжелой участи многих других приближенных Романовых: она указала большевикам на то, что в одежде великих княжон были спрятаны драгоценности74.
Питер Курт пишет: «увидев баронессу Буксгевден, она стремительно закрылась одеялом и упорно отказывалась открыть лицо. Баронесса обращалась к ней по-русски, по-английски, по-французски; она называла ее «дорогая»; пыталась показать кольцо, принадлежавшее «мама», — «но никакими усилиями не удавалось ее уговорить». Рассерженная баронесса встала, сорвала с фройляйн Унбекант одеяло и вынудила ее подняться на ноги. Оглядев ее с головы до ног, она изрекла свой вердикт: «Она намного ниже ростом Татьяны». Фройляйн Унбекант снова бросилась в постель. Баронесса вышла. За порогом комнаты, по словам Швабе, она «снова заявила, что это не великая княжна, но добавила, что некоторое сходство имеется»75.
Однако Швабе, Клара Пойтерт и другие верили, что перед ними – великая княжна. Швабе приложил все усилия, чтобы забрать ее из больницы.
Прибежищем ей стала квартира барона Артура Густовича фон Кляйста. Там она начала время от времени рассказывать свою «историю» о том, как тяжело было ехать ей израненной в крестьянской повозке много недель, как она и Чайковский, тот, кто ее спас, жили в Бухаресте, как она вышла за него по католическому обряду и родила сына, как скоро убили Чайковского и она, оставив ребенка и отправилась в Берлин, к родственникам матери с братом своего мужа, который тоже скоро исчез, и она, в панике и страхе, бросилась в воды канала.
«20 июня 1922 года, – вспоминал барон фон Клейст, – женщина, которую я забрал из сумасшедшего дома, пригласила меня к себе в комнату и в присутствии моей супруги, баронессы Марии Карловны фон Клейст, попросила у меня защиты и помощи в отстаивании своих прав. Я заверил ее в том, что готов находиться в полном ее распоряжении, но только при условии, что она откровенно ответит на все мои вопросы. Она поспешила уверить меня в этом, и я начал с того, что спросил, кто она на самом деле. Ответ был категорический: великая княжна Анастасия, младшая дочь императора Николая II. Затем я спросил ее, каким образом ей удалось спастись во время расстрела царской семьи и была ли она вместе со всеми. «Да, я была вместе со всеми в ночь убийства, и когда началась резня, я спряталась за спиной моей сестры Татьяны, которая была убита выстрелом. Я же потеряла сознание от нескольких ударов. Когда пришла в себя, то обнаружила, что нахожусь в доме какого-то солдата, спасшего меня. Кстати, в Румынию я отправилась с его женой и, когда она умерла, решила пробираться в Германию в одиночку. Я опасалась преследования и потому решила не открываться никому и самой зарабатывать на жизнь. У меня совершенно не было денег, но были кое-какие драгоценности. Мне удалось их продать, и с этими деньгами я смогла приехать сюда. Все эти испытания настолько глубоко потрясли меня, что иногда я теряю всякую надежду на то, что придут когда-нибудь иные времена. Я знаю русский язык, но не могу говорить на нем: он пробуждает во мне крайне мучительные воспоминания. Русские причинили нам слишком много зла»76.
Но вскоре Анни, как стали называть ее знакомые, внезапно исчезла. Фон Кляйсты пришли в смятение. Так Анни впоследствии поступала еще много раз: она жила у разных людей и вдруг исчезала. Надо отметить, что тем, кто ее приютил, спустя какое-то время приходилось несладко – уж больно вздорный характер был у их подопечной.
Следующим гостеприимцем стал полицейский инспектор Франц Грюнберг, поспособствовавший встрече Анни с прусской принцессой Иреной. Это была первая встреча с представителем дома Романовых.
Принцесса Ирена помнила Анастасию двенадцатилетней девочкой, веселой, шаловливой и вздорной. Теперь перед ней предстала недавняя пациентка сумасшедшего дома. «Анастасию не оповестили о грядущей встрече. Она встретилась с принцессой Иреной и ее спутницей в столовой. Обеих дам ей представили под вымышленными именами. «За ужином, — вспоминал инспектор Грюнберг, — ее королевское высочество усадили напротив Анастасии, чтобы она могла к ней приглядеться. Принцесса не узнала ее, но вынуждена была признать, что последний раз видела царскую семью десять лет назад». Сидя напротив пристально смотревшей на нее Ирены, Анастасия вдруг вскочила и, не сказав ни слова, убежала к себе в комнату. Хотя принцесса «уже решила, что это не ее племянница... по просьбе инспектора Грюнберга» она «вошла в комнату Анастасии и приблизилась к постели». Последовал бесплодный допрос. Анастасия, закрыв лицо руками, отвернулась от принцессы и отказалась отвечать на ее вопросы. «Она даже не ответила, когда я попросила ее сказать что-нибудь или дать мне знак, что она меня узнала, — писала Ирена. — То же самое было, когда я спросила ее — ты меня не узнаешь? Я твоя тетя Ирена». Через некоторое время принцесса оставила свои попытки, собралась и уехала»77.
Принцесса Ирена была оскорблена непочтительным поведением неизвестной: она была груба. Анни же отвечала на эти обвинения: «Я не была груба. Это случилось так. Я была больна. (Опухоль на груди Анастасии нагноилась.) Мне пришлось выйти, в комнате было темно, потом вошла дама. Голос знакомый, и я слушала, но не знала, кто это, потому что имя другое. За столом лицо мне было знакомо, но я не знала, была не уверена. Потом я узнала тетю Ирену. Я была в лихорадке, я ушла. Тетя Ирена пришла ко мне, задавала много вопросов. Я стояла у окна и плакала; поэтому я повернулась к ней спиной; я не хотела оборачиваться не потому, что я была груба. Я плакала»78.
Три года спустя после этой встречи принцесса высказалась категорически: «Я сразу же увидела, что она не могла быть одной из моих племянниц. Хотя я не видела их более девяти лет, черты лица не могли настолько изме­ниться, в особенности глаза, уши и т.д. ... С первого взгля­да можно было заметить некоторое сходство с великой княжной Татьяной»79.
Вдовствующая императрица Мария Федоровна (Дагмара), вдова Александра III, избежавшая гибели, поселилась со всем двором в Дании, у своего брата Вальдемара Датского. Она категорически отказывалась признать гибель своего сына и его семьи, - и характер у нее был трудный, и, возможно, какую-то роль играли политические соображения: если император жив, то никто не смеет претендовать на его трон: «бабушка» избегала внутримонархических разборок. Появление самозваной «Анастасии» означало признание гибели семьи. Может быть, поэтому Дагмара не спешила откликнуться на настойчивые просьбы разобраться, поступавшие со всех сторон, в том числе и от ее порфироносной родни. Тем не менее, в Берлин были посланы ее верный слуга Волков, хорошо помнивший царевну, поехала дочь Ольга; датскому посланнику в Германии, г-ну Цале, тоже было поручено разобраться.
В 1925 году Анна-Анастасия встречалась с Ольгой Александровной Романовой-Куликовской, родной младшей сестрой бывшего русского императора Николая II, то есть родной теткой подлинной великой княжны. Ольга Александровна навестила Анну-Анастасию в больнице, где та находилась на излечении, и отнеслась к ней по-родственному тепло. О чем они говорили, так и осталось навсегда тайной.
«Я не в силах охватить это разумом, - заявила после встречи Ольга Александровна. - Но сердце мне подсказывает, что все-таки это - Анастасия!»80.
О своем признании она писала барону Цале. Как пишет современник событий, «В великокняжеских кругах мнение Ольги Александровны было принято различно. С горячим сочувствием отнеслись к нему великие князья Андрей и Борис Владимировичи и Дмитрий Павлович. Враждебно отнесся «император» Кирилл Владимирович, а также его супруга Виктория. Скептически — великий князь Александр Михайлович, а вполне отрицательно — великий князь Николай Николаевич. Равным образом отнесся отрицательно к признанию Ольги Александровны князь Орлов, в прошлом чрезвычайно близкий ко двору»81.