историческая интеркультурная адаптация русских в сибири

Заключение (выводы)

1. Основным фактором интеркультурной адапатации русских в Сибири на протяжении всей истории ее освоения явился сложный комплекс природных условий существования, сформировавший ряд обязательных требований к изменению мышления и поведения русских переселенцев.
2. Значимые этнографические черты социально-культурной практики нового населения Сибири формировались как артефакты процессов выработки новых технологий обеспечения жизнедеятельности человека и общества в экстремальных условиях Сибири.
3. В историю отечественной культурологии процесс освоения Сибири вошел как один из наиболее впечатляющих примеров социокультурной адаптации новой социальной группы к изменившимся условиям ее бытия, к новому социальному окружению в лице эндемичных сообществ.
4. Интеркультурная адаптац ...

Содержание

Введение 3
1. Покорение Сибири: исторические и культурологические аспекты 5
2. Субкультура Сибирского региона: основные черты 8
3. Историческая адаптация русских в Сибири как часть локального культурогенеза: факторы, особенности, результаты 10
Заключение (выводы) 15
Литература 16

Введение

Классическая теория современной социальной психологии однозначно указывает на факт детерминации рефлексии внешней социальной реальности тем социокультурным контекстом, внутри которого развивается и социализируется индивид. Различия в этноконфессиональных и иных значимых культурных основах с неизбежностью формируют разных людей как носителей различных культур вместе со всеми их определяющими основаниями. В современных условиях конгломерированной «массовой культуры» («масскульта»), во многом являющегося продуктом массового, всеохватывающего характера коммуникации современного информационного общества, крайне важное значение приобретают целый ряд аспектов экспликации общей тенденции глобализации в сферу культуры – взаимодействия культур и межкультурного обмена между ними.
В этих усл овиях существенным этапом межкультурного сближения становится онтологически насущное требование признания права другого на иной взгляд на мир и на место человека в нем, концентрированно воплощаемое в неокультурной концепции этнорелятивизма, которая и постулирует признание культурных различий и естественного человеческого права на такие различия в качестве своего безусловного основания.
Этнорелятивизм начинается с признания права на инокультурную рефлексию, но отнюдь не заканчивается им. В норме вслед за таким признанием должна возникать мотивация понимания другого и изучения точки зрения и культурной позиции, отличной от собственной. Аналитический подход к исследованию этих различий, отказ от примата контраста и его идеологизации позволяет чувствовать исследователю себя совершенно свободным в своем познавательном поиске и, минуя собственно исследовательскую стадию, перейти от стадии понимания к стадии принятия, то есть, - интериоризации инокультурных обычаев, традиций, обрядов, поведенческих и речевых моделей и схем внутрь своего собственного субъективного культурного универсума.
Если этот переход происходит не вынужденно, произвольно и гармонично, процесс принятия инокультурного контекста переходит в стадию адаптации к другой культуре, принятие норм, стандартов и стереотипов которой происходит уже осознанно и не вызывает чувства психологического дискомфорта в той или иной его форме. Продуктивное завершение процесса адаптации к другой этнокультуре свидетельствует о достижении стадии личной этнокультурной компетентности.
Сам факт достижения компетентности такого рода свидетельствует о крайне важном в современных мультикультурных условиях преодолении индивидом собственного субъективного этноцентризма. Принятие иной культуры, как своей собственной, и осознанная интеграция в новый социокультурный контекст приводят к возникновению феномена бикультурной идентичности, вслед за которой формируется идентичность мультикультурная, позиционирующая ее обладателя в качестве носителя общих ценностей, достижений и идеалов многих культур, способных компетентно, осознанно и эффективно осуществлять функции медиации в механизмах би- и поли-культурного взаимодействия и взаимовлияния.
Такая личная позиция в настоящее время становится вдвойне актуальной для гражданина Российской Федерации в ее постсоветский период, когда вновь формирующаяся социальная структура определенно характеризуется наличием целого ряда феноменов билингвы и поли-лингвы, би- и мульти – культуральности, которые возникают как ответ на совершенно конктретные вызовы настоящей исторической эпохи, на сформулированное ею требование к представителям различных этносов, культур, религий жить вместе.

6. Формирование, утверждение и установление новых традиций и обычаев, связанных с соприкосновением с местными условиями выживания и местной субкультурой.
7. Встречное формирование нового цивилизационного общественного сознания у представителей местных народностей Сибири.
8. Решение вопросов интеркультурной адаптации [2], [7], [11].
2. Субкультура Сибирского региона: основные черты
Образ жизни коренного населения Сибирского субрегиона в значительной степени детерминировался нижеследующими основными факторами:
1. Локальным характером социального бытия и его особенностей.
2. Этническая природа сибирских аборигенов, ее особого рода «спаянность» с внешней природой и ее условиями.
3. Общим характером процессов многовекового приспособления к суровым географическим, ландшафтным (густой непроходимый лес с обилием болот на вечной мерзлоте) и природно-климатическим условиям.
4. Различиями в субкультурах сибирских татар и местных племен, этнически не принадлежащих к татарам.
5. Естественно возникшими с приходом переселенцев процессами взаимной инкультурации в оригинальную и привнесенную субкультуру как переселенцев, так и старожилов Сибири [3], [11].
Историки освоения европейской Россией сибирских земель, эндемически происходящие из самого Сибирского субрегиона, обычно обращают внимание именно на этот последний пятый пункт. Во многих исследованиях местных ученых отчетливо прослеживается мысль о «закономерном превозможении» местной культурой привнесенной из-за Урала культуры великороссов, что и привело к возникновению целого ряда специфических феноменов инкультурации:
1. модулирование новых обычаев, традиций и обрядов преимущественно более в сторону местных, самобытных,
2. постепенно увеличивающийся межкультурный разрыв между самим образом жизни сибиряков и великороссов,
3. преимущественное воспроизведение норм и ценностей именно местной культуры в каждом последующем поколении [7], [11].
Основные оригинальные черты субкультуры Сибири оказались тем инвариантом, который в механизмах межпоколенческой трансляции актуального опыта социального бытия сибиряков приобрел вневременной, экстратемпоральный характер. Тот факт, что в процессах социальной интеграции и инкультурации молодых членов общества, происхождением как из местных, так и из пришлых, возобладали идеалы и ценности именно местной, самобытной культуры, вполне может быть объясним с точки зрения практической реализации механизмов межпоколенческой трансляции, поскольку важнейшие институты этого процесса – воспитание и образование, - функционировали под самым пристальным руководством и контролем местных пожилых людей («старейшин»), которые являлись наиболее значимыми носителями представлений об обычаях, традициях и значимом социальном опыте предков, в совокупности составляющих собственную оригинальную традицию местной сибирской субкультуры, передающуюся издревле из уст в уста.
Наиболее впечатляющими артефактами этого преобладания, со временем возобладавшими в культурной ментальности местного сибирского населения, явились изменения отношения к понятиям «свой край», «малая родина», «русский человек», да и вообще «Россия» как таковая, поскольку последняя практически всецело в ментальной репрезентации оказывалась неразрывно связана с Зауральем, а сколь-либо значимые семантически различия между концептами «русская земля» и «сибирская земля» со временем совершенно сошли на нет. Это неудивительно в свете отношения к земле как «кормилице», «родительнице» народа, что имело место и там.
3. Историческая адаптация русских в Сибири как часть локального культурогенеза: факторы, особенности, результаты
По данным статистических исследований, проводившихся примерно с семидесятых годов прошлого столетия практически по всем локальным анклавам Сибирского субрегиона, потомки переселенцев любой волны (из европейской России в Сибирь) примерно в третьем – четвертом поколении начинают считать своей малой родиной место своего детства и взросления (это норма), но с точки зрения оценки того же самого как «большой Родины» или «отечества», говорят о своей субъэтнической принадлежности либо двусмысленно («русский, но сибиряк»), либо почти однозначно («сибиряк… русский ли? – да, - русский сибиряк») [3]. Если убрать из таких ответов то, что Витгенштейн называл «языковой игрой», то смысл будет примерно один и тот же.
Однако, это вызывает целый ряд вопросов не только у этнографов или культурологов, но и у социологов и политологов. Пользуясь уловками «языковой игры», сибирская молодежь позиционирует функционализм своей принадлежности к сибирскому субъэтносу в качестве безусловной детерминации, эту же принадлежность и определяющую. Складывается не только новая субкультура, но и новый этнический субъуровень в семантике и терминологии современного русского языка, поскольку термин «сибиряк» в обозначении (этнониме) возникшего субъэтноса позиционируется и как субстантив принадлежности к сибирской земле, и как предикат (функционал) приспособления к суровым условиям жизни в Сибири. То есть, это именно тот случай, когда прагматика подмяла под себя семантику и заняла ее место. Естественно, молодые люди из Сибири совершенно не утруждают себя демаркацией таких малозаметных лингвистических тонкостей, но, вне всякого сомнения, в их устах это выглядит примерно как «Сибиряк – это звучит круто!» А вот почему «круто»? – потому, что «русский» - «не круто»? А где грань между тем и другим?... Нет ответа.
На протяжении всей истории освоения Сибири и присоединения к Российской Империи то одних, то других ее территорий, занимаемых локальными племенами, общая картина слияния и взаимовлияния субкультур получалась довольно пестрой и неоднородной в связи с крайней гетерогенностью и значительными различиями в достигнутых уровнях цивилизованности множества субкультур различных локальных племен, населявших Сибирь ко времени прибытия туда первых русских европейцев. Проблема заключалась еще и в том, что эта гетерогенность и множественность не обнаруживали почти никакой интегративности, и поэтому говорить о единой субкультуре Сибири как некоторой целостной системе, включающей в себя на правах составляющих ее компонентов многие субкультуры сибирских локальных социальных общностей, можно только со значительной долей приближения [4], [11].
Ровно все те же самые особенности явились (и продолжают оставаться до настоящего времени) основной причиной невозможности отнесения субкультуры Сибирского региона ни к чисто этническому, ни тем более к чисто национальному типу культуры не только по формальным признакам действующих в современной культурологии классификаций (это было бы пол-беды), но и по ее фактическому реальному составу, определяемому как квази-интегративное объединение весьма разнородных локальных субкультур, сложившееся в таком виде в силу целого ряда исторических обстоятельств, особенностей, а также огромной протяженности территории, на которой все это и происходило. Возможно, что и здесь также коренятся причины невозможности как четкого семантического разделения понятий «русский» и «сибиряк», так и их возможной семантической эквивалентности, поскольку спору как о критериях одного, так и другого пока что не видно конца.
Первоначальные узко – «этнические» и узко – «национальные» культуры исторически, начиная с середины 16 века, значительно к настоящему времени трансформировались, так и не сформировав «сибиряков» как единую «нацию Сибири» даже в ее социокультурном измерении. В настоящее время, если угодно, имеется только лишь негласный «проект» социокультурной автономизации, плюс тенденция к самоназванию себя части старожилов представителями несуществующего пока национального образования. О причинах, повторюсь, спорят до сих пор, хотя на некоторые аспекты можно обратить внимание уже сейчас. Интеграция представителей иной, европейской культуры великороссов в поле множественности социокультурных контекстов различных сибирских больших и малых народов, вне всякого сомнения, шло по целому ряду основных направлений:
1. Импликация опыта социальной солидарности особого рода внутри сибирского этноса как артефакта суровых условий существования.
2. Освоение особого опыта проживания на смежных территориях без взаимных претензий (опыт социального добрососедства).
3. Освоение самобытных форм осуществления совместной деятельности и оказания взаимопомощи в условиях сурового континентального климата.
4. Организация неформальных межэтнических объединений оборонительного характера с целью защиты общей территории от внешней агрессии.
5. Освоение субъэтнического своеобразия системы хозяйственных и микросоциальных связей (включая брачные и семейные).
6. Освоение внутриэтнических элементов образа жизни, способов хозяйствования, бытовой культуры, стиля одежды и т.п. [5], [11].
Если брать опыт досоветского, а еще вернее – дореволюционного периода интеркультурной адаптации русских в Сибири, то есть, фактически, весь восемнадцатый и девятнадцатый века, то с учетом экстраэтнического влияния культуры переселенцев из европейской части Российской Империи на обширных территориях Сибири сформировалась промышленно-сельскохозяйственная социокультурная система, характеризующаяся собственными способами организации промышленных и добывающих предприятий, а также ведения сельского хозяйства в условиях Сибири, которую, по всей видимости, и следует считать этнической (этнографической) культурой данной новой социальной общности («сибиряков») как результат процессов бикультурального и мультикультурного объединения европейской культуры великороссов и множества этнически крайне различных местных субкультур [1], [6].
Исследователей сибирского субъэтноса всегда поражала крайняя изменчивость основных оценочных критериев его социальной интеграции, поскольку, в продолжительной исторической ретроспекции от конца 16 – начала 17 веков и до настоящего времени постепенно актуальность наличия близкородственных уз и кровного родства отодвинулась не на второй и даже не на третий план (фактически самоденонсировалась), в то время как современный субъэтнос «сибиряков» во все большей и большей степени характеризуется новыми объединяющими их критериями, в числе которых общность обычаев, нравов, социальных практик, традиций добрососедства и социальной солидарности как на микро-, так и на макро-уровне [1], [7].
С возникновением множества русских городов в Сибири, ставших, по сути дела, культурными центрами этой новой социальной общности, прежняя нетронутость эндемичной субкультуры и ее трудно улавливаемое единообразие постепенно уступают место новой европейской культуре, вместе с которой в Сибирь пришли и новые принципы социальной стратификации культурного пространства субрегиона и изменения социальной структуры субъэтноса – в это время возникает целый ряд новых городских сословий, более характерных для городов европейской части Российской Империи, в числе которых новые городские сословия администраторов – представителей власти, знатных промышленников и купцов, священнослужителей и ремесленников. Естественно, каждое из вышеперечисленных сословий привносит в общий социокультурный контекст Сибирского субрегиона свои самобытные принципы и идеалы узкой сословной субкультуры (например, - знаменитая культура купечества и сибирских промышленников).
Помимо основных социальных слоев неосвоенной Сибири, - земледельцев, кочевых скотоводов, охотников и рыболовов с их прежней культурной символизацией, у культуры Сибири появляется еще два новых измерения, - политическое (в лице культуры представителей государственной власти и сферы охраны правопорядка) и систематизированное религиозное, которое начинает сравнительно быстро вытеснять все прежние языческие и дохристианские верования не только за грани семиотики новой культуры, но и из сознания местного населения, и эти два последних, весьма существенных добавления в прежнее культурное поле Сибирского субъэтноса так же являются прямыми и непосредственными результатами процессов интеркультурной адаптации переселенцев и взаимовлияния культур [5], [11].
Приспособление вновь прибывающих на сибирскую землю больших социальных групп детерминированных европейской культурой индивидов к меняющимся географическим, природно-климатическим и историческим (социальным) условиям их новой жизни на территории Сибири могло быть осуществлено только посредством изменения норм, стандартов и стереотипов культурно-детерминированного мышления и поведения переселенцев, ревизии их содержания и реструктуризации поведенческих моделей и схем, осознанной адаптации их к исконной культуре субрегиона.
Заключение (выводы)