Черты миннезанга (немецкой куртуазной лирики) в творчестве немецких поэтов-романтиков

Заключение
В данной работе мы рассматривали степень влияния миннезанга на поэзию немецких романтиков. Нами было выявлено следующее: миннезанг как литературное направление возник в XII веке. В лирике миннезингеров причудливым образом соединились народная песенная традиция с рыцарским этикетом, а главенствующим образом был образ Перкрасной Дамы. В одних случаях образ Прекрасной Дамы поднимался на пьедестал, в других стихотворец намекал, что ей придётся тосковать, когда рыцарь её оставит.
В миннезанге существуют собственные жанры. К ним относятся: крестовая песнь (Kruzlied) – её функцией было призывать в крестовые походы; шпрух (Spruch) – дидактическая или сатирическая форма, близкая к изречению; лейх (Leich) – гимн; лиет (Liet) – песня, чаще всего любовная. Интересно, что часто повествовани ...

нет данных

Введение
Актуальность исследования. Данная работа посвящена двум выдающимся явлениям европейской и мировой литературы: миннезангу и плеяде писателей-романтиков XIX века в Германии. Нас интересует данный вопрос с точки зрения соприкосновений этих двух мощных течений в литературе.
Несомненно, миннезанг, будучи порождением немецкой народной традиции, не мог не оказать влияния на представителей школы романтиков в Германии. История этого литературного направления неоднократно привлекала внимание учёных. Немецкое литературоведение второй половины XIX и первой половины XX века занималось преимущественно философской и эстетической проблематикой немецкого романтизма, подчеркивая главным образом асоциальные и религиозно-мистические мотивы романтической идеологии [1; 4]. Нас же интересует совсем ина я сторона: каким образом преломились и как трансформировались традиции миннезанга в творчестве крупных представителей германской романтической школы.
Романтизм, как и любой другой период в жизни человечества, характеризуется как «новый этап художественного процесса, новое художественное направление, новое мироощущение, новая эстетика. Последняя утверждала, что литература и искусство – средства поведать людям об основах мироздания, дать всеобъемлющее знание, синтезирующее в себе достижения человечества. Романтизм – искусство Нового времени, особый этап в развитии мировой культуры. Эпицентром романтизма стала Германия» [6; 317]. Поэтому неудивительно, что выдающиеся писатели и поэты романтической эпохи: Уланд, Гейне, братья Гримм, Новалис и, наконец, Гофман, сформировались именно в этой стране. Им удалось с помощью своих произведений «поведать людям об основах мироздания, дать всеобъемлющее знание, синтезирующее в себе достижения человечества. Итак, романтизм вобрал в себя различные системы идей. Романтики утверждали, что «зло неустранимо из жизни, оно вечно, как вечна борьба с ним, "мировая скорбь" – состояние мира, ставшее состоянием духа, индивидуализм – качество романтической личности» [6; 317].
Итак, романтизм явился откровенно новым художественным направлением и новым мироощущением. Романтизм выдвинул вполне определённую концепцию: «сопротивление злу хотя и не дает ему стать абсолютным властителем мира, но не может коренным образом изменить этот мир и устранить зло окончательно» [6; 317]. Романтизм нашёл в литературе неисчерпаемые возможности для того, чтобы донести до людей свои принципы, одарить их новым знанием, которое вобрало в себя всё достигнутое предыдущими столетиями.
К творчеству поэтов-романтиков нельзя подходить односторонне. Хотя романтизм определяет наличие общих, типических черт, у каждого поэта-романтика существовали свои неповторимые особенности. Следовательно, если черты поэтики или эстетики миннезанга и будут у них найдены, то это будет каждый раз неповторимым явлением.
Тема является актуальной для нас сегодня, так как она является открытием неизвестных до сих пор черт у всемирно известных поэтов.
Степень изученности. Миннезанг как культурное явление изучали следующие литературоведы и историки литературы: Пронин В. История немецкой литературы: Учеб. пособие. – М.: Университетская книга; Логос, 2007. – 384с.; Пуришев Б. Лирическая поэзия средних веков. – Поэзия трубадуров. Поэзия миннезингеров. Поэзия вагантов. – Издательство «Художественная литература», Москва, 1974; Жирмунский В. Миннезанг; Самарин Р. Литературы Западной Европы зрелого средневековья. – М.: Наука, 1984 и др.
Германская романтическая школа изучалась большим количеством учёных. Среди них следует выделить: Берковский Н.Я. Романтизм в Германии. – М., 1974; Габитова Р. М. Эстетика немецкого романтизма. – М., 2001; Жирмунский В. М. Из истории западноевропейских литератур. – Л., 1981; Карельский А. В. Драма немецкого романтизма. – М., 1992 и др.
Отсутствие исследований в совокупности этих тем определяет новизну исследования.
Цель исследования: выявить особенности преломления черт куртуазной лирики в творчестве немецких поэтов романтики.
Задачи исследования:
1. определить особенности формирования и развития миннезанга;
2. определить особенности формирования и развития других течений куртуазной литературы;
3. проанализировать с точки зрения заявленной проблемы поэтов Йенской школы;
4. Гейдельбергской школы;
5. Швабской школы;
6. подвести итоги работы.
Объект исследования: поэзия периода романтизма XIX века в Германии как самобытное явление.
Предмет исследования: отражение традиций миннезанга в немецкой поэзии периода романтизма
Методы исследования:
 метод изучения;
 метод анализа;
 метод синтеза.

 

Он думает о Боге, готов подчиниться его воле, и своё творчество (в данном случае, поэтическое слово заменено «мыслью) также готов отдать ему. Новалис, конечно, в размышлениях о поэзии зашёл намного дальше: для него это настоящее «блаженство» – «единый стройный стих», выше которого лишь любовь к Богу.Новалис почти сразу занял свою заметную нишу в цветнике немецкой лирики, выпустив в свет уже упомянутый нами, вдохновенный цикл «Гимны к ночи». По словам А. Дмитриева, в нём он «разрабатывает свою монистическую, проникнутую большим оптимизмом концепцию бытия и смерти» [17; 96]. Форма цикла необычна – это ритмическая проза, которая близка к свободному стиху (кроме шестого гимна, написанного трёхстопным и четырехстопным ямбом). Это явилось совершенной новацией в тогдашней немецкой литературе, если «не считать Гёльдерлина, произведения которого в ту пору были известны лишь очень узкому кругу лиц» [17; 96].В цикле Новалисом философски осмысливаются проблемы жизни и смерти. Ярко выраженная религиозно-церковная окраска прослеживается в некоторых гимнах и прямо связывается в пятом гимне с мифом о Христе. По мнению Дмитриева, этот поэтический цикл, «проникнут томлением по ночи-смерти, автор тяготится земным существованием, стремится к единению со своей возлюбленной за порогом земного бытия» [17; 96]:В надежде бесконечной Не ведая забот, Веками к жизни вечной Земная жизнь ведет. Небесными лучами Упьемся, как вином; Светить мы будем сами В сиянье неземном [24; 10]. При этом нельзя сказать, что «Ночные гимны» оказываются лишь выражением болезненной мистики или бегства от действительности в потусторонний мир. Новалис не отрицает день как символ жизни и само земное бытие.Дмитриев полагает, что антитезу дня и ночи, жизни и смерти, точнее, того, что будет за смертью, «следует понимать в «Гимнах» совсем не как отрицание бытия земного, а как стремление утвердить беспредельность существования человека, не ограниченного лишь земной его ипостасью» [17; 96]. Не земная ночь воспевается Новалисом в этом цикле. Ночь, в данном случае – аллегория, под которой подразумевается неизвестное человечеству пристанище, находящееся по ту сторону существования мира. Оно неизвестно для него, как тайна, наполненная чёрным мраком. Но в этом другом мире человек обретает Бога, самого себя и своих близких, если прошёл сложное земное испытание. Именно потому, на наш взгляд, эта неизвестность именуется ночью.Но возрождение к новой жизни после смерти отнюдь не является для Новалиса торжествующим уходом из жалкой земной юдоли страданий в вечное блаженство загробной жизни. Тогда «Гимны» были бы всего лишь поэтической интерпретацией христианской догмы. Жизнь после смерти, по Новалису, — это совсем не библейский рай, а земное бытие, отнюдь не юдоль греха и страданий. Начало первого же гимна воспевает красоту реального земного мира. Интонации «Гимнов» противоречивы. В них весьма ощутима скорбь по умершей возлюбленной, но скорбь эта просветлена оптимистической верой в бесконечность существования человеческого духа [17; 96]. Любовь к рано умершей Софи Кюн способствовала порождению в лирике Новалиса особой линии, связанной с вечной любовью, наподобие той, что воспевали поэты-рыцари. Для героя Новалиса существует лишь одна на свете возлюбленная, и она затмевает в его восприятии всех остальных:Ты вызвала высокие мечты,Огромный мир манил в твоих призывах.С тех пор как ты со мною, нет пугливыхСомнений и не страшно темноты [25; 12]. Широко известно стихотворение, посвящённое Новалису его соратнику по йенскому кружку Людвигу Тику: Будь верен книге! Бог с тобою!Росой глаза себе промой.Омытый глубью голубою,Прославишь прах забытый мой.Тысячелетнюю державу,Как Яков Бёме, возвести,И, сам прославленный по праву,С ним снова встретишься в пути [25; 14 ].В этом стихотворении заключены творческие и духовные принципы поэта, а также возможность выразить признание, благодарность своему собрату по перу. Казалось бы, подобное проявление творческой дружбы весьма органично для немецкого романтика, живущего в XIX веке, нежели средневековому поэту рыцарю, странствующего по свету в поисках Идеала. Но вот среди стихотворного наследия Вальтера Фон дер Фогельвейде мы находим обращение к Рейнмару:Я плачу, Рейнмар, о тебеСильней, чем ты бы плакал обо мне,Когда б не ты, но я лежал в гробу холодном.Я честно сознаюсь и в том,Что слезы лью не о тебе самом —Лишь о твоём искусстве благородном.На добрый лад настраивая лиру,Своим искусством нёс ты радость миру.Но нет красноречивых уст, чудесных песен больше нетУвы, я жив, но их уже не стало.Куда спешил, зачем ты жил так мало?И сам я скоро кончу петь, и сам уйду тебе вослед.Мир духу твоему, о Рейнмар, благодарю тебя, поэт! [32; 346]Таким образом, язык поэзии становится средством связи между прошлым и настоящим, способом культурного обмена и даже первым шагом к интертекстуальности. Творческое содружество, отдание признательности с верой в то, что поэтическое слово – особое слово, обладающее свойством преодолевать временные и пространственные границы, является ещё одной точкой пересечения поэтов двух разных эпох. Но это не единичный случай подобных совпадений в истории германского романтизма.В кружке йенских романтиков Людвигу Тику (1773 – 1853) принадлежит своеобразное место, в том смысле, что он «не имел вкуса к теоретическим исканиям и почти весь свой литературный талант сосредоточил в области художественного творчества» [17; 100].Его творческое наследие составляют лирика, драмы, романы, новеллы. Таков широчайший диапазон дарования Тика. Как и другие представители йенского романтизма, Людвиг Тик интересовался историей и фольклором Германии; из под его пера выходили многоплановые произведения, совмещавшие самые разные художественные пласты. Например, его роман «Странствования Франца Штернбальда» – первый романтический роман в эпохе германского романтизма – интересен нам тем, что прозаический текст в нём перемещается со стихотворным. Эти лирические вставки опираются на фольклорные источники или являются стилизацией под них. А вообще произведение «изобилует эпизодами в духе романтических рассказов из рыцарского средневековья» [17; 103]. Приведём в пример один из них:Однажды весну я увидел вдали,И розы в долине тогда зацвели, И, помнится, въяве В дубравеВнезапно возникПленительный лик;Как будто по веснеЛюбимую ко мнеПозвали птицы в тишине [2; 222].Мы видим здесь и привычное для миннезингеров обращение к весне, отождествление её с новым чувством; особую близость к природе, диалог к ней, и, конечно, обожествление любви, возведение своей любимой на высочайший пьедестал. Берковский назвал эти стихотворные вкрапления в роман «притоком света» [5; 225]. Он пишет: «Весь роман пронизан вставными стихами и песнями, подчас очень длинными, обыкновенно рассчитанными на усиленную звучность, с подчёркнутой инструментовкой, с тройными рифмами» [5; 225]. По тонкому замечанию Берковского, «стихи, вставленные в прозаический текст, делают его насквозь прозрачным» [5; 226]. Это заставило автора труда о германском романтизме сравнить роман со «зданием», в котором «весь фасад и вся задняя стена в сплошных окнах, окно в окно» [5; 226]. Далее Берковский, продолжая свою образную характеристику, пишет о том, что «за этими задними окнами лежит серебряное озеро, которое всё как бы вливается в них» [5; 226]. Но самое главное – это свет: «светом всё здесь переполнено, ничто не способно противиться свету» [5; 226].Таким образом, и вся ситуация романа, и сюжетная канва его – странствие главного героя; и рыцарские песни, стихи, а также вся эта солнечная атмосфера, пронизанная светом, которую так часто можно встретить в образцах лирики куртуазной эпохи, является своеобразным обращением к миннезангу как к источнику идей и вдохновений. Рыцарский кодекс любви, творчества, духовности оказывается для немецких поэтов более близким по внутренним и внешним достоинствам, чем современность. Выделяется в его лирике и мотив странствия: Чтобы юность не проспатьПод отцовской крышей,Он раздольный мир узнатьВ путь-дорогу вышел («Напутствие) [2; 223].Подобный мотив мы можем встретить и у Новалиса: Путь пилигрима – К вершинам, вдаль, Где сладким жалом Станет печаль; Являя небо, Внушил мне склон, Что для восторгов Там нет препон [25; 25].Но разница между ними такова, что герой Тика отправляется в путешествие по земному миру, а странствие героя Новалиса имеет более высокую цель и направлено в горний мир. Далее в стихотворении Тика «Напутствие» смыкается, кажется, почти весь свод правил: и познание мира, и встреча своей Прекрасной Дамы и свершение подвигов. После этого лирический герой Тика вырывается из рамок средневековья, подведя мысль своего стихотворения под общечеловеческое звучание: Как мчишься ты, Время!..Уж слушает сынО годах столь давних,О подвигах славных —Вот юность седин!..И старость отступает прочь,Как перед солнцем — ночь [2; 251].Подобных примеров в поэзии миннезингеров можно найти великое множество. Лирический герой средневековой поэзии не мог сидеть на месте и жить обыденной жизнью. Ему нужно было активное познание мира, даже если для этого нужно было расстаться с возлюбленной. Такое мировоззрение было родственным для поэтов-романтиков. Неприятие действительности, отвращение к обыденности и рутины превращалось для Тика, Новалиса и остальных призывом к действию:Вставай! И с посохом в рукахИзбудь свою печаль!Когда судьбу свою искатьНа вольный выйдешь свет,Рассвет увидишь и закатИ вдруг отыщешь след.Есть в жизни радость и печаль,Заботы и труды.Чтоб не было чего-то жаль —Доверься счастью ты.Везде, где неба синева,Росток любви взойдет;И каждый, в ком мечта жива,Не зря свой путь пройдёт [2; 228].Лирика многих поэтов демонстрирует нам подобный взгляд на жизнь. Вот образец творчества Тангейзера:Себе порой я в тягость сам,Мне нет нигде покоя – Сегодня здесь, а завтра там – Желание такое!Мотаюсь я по свету,И хоть легко поётся,Будь утро или вечер,С тяжёлую заботой душа не расстаётся [32; 365]. Приведённые стихотворения демонстрируют разную стилистику (у Тика она более изящна, у Тангейзера полна просторечий, тяготением к «народной» стилистике»), но выражают одну мысль: странствие лечит душу, способствует творчеству, помогает обрести смысл жизни.А. Дмитриев считает, что обращение Тика к средневековой эпохе происходит не только для того, чтобы создать «некую образную рамку», в которую «органично вписан фантастический элемент» [15; 106]. Здесь есть и другие причины. Как и другие йенские романтики Тик молчаливо отвергал современность. В ней он не видел достойного материала для того, чтобы выразить собственные мысли и чувства, в то время как уже прошедшая историческая эпоха предоставляла ему для этого богатейшую почву.Таким образом, мы можем сделать следующие выводы:Йенские романтики обращались к поэзии миннезингеров по причине недовольства действительностью, а также на почве увлечения средневековой эстетикой; Йенские романтики совпали с поэтами-миннезингерами по нескольким ведущим темам: теме любви, поклонения Прекрасной даме, теме странствий, теме весны как духовного и любовного обновления, теме творчества, духовной теме.2.2. Гейдельбергская школа: мотивы миннезанга в национальной культурно-исторической традицииЭтот этап является вторым в немецком романтизме и он во многом связан с национально-освободительным движением в Германии, которое длилось с 1806 по 1815 гг. Наблюдается патриотический подъём, повешение уровня национального самосознания. Создаётся множество произведений, в той или иной форме выражающей протест против иноземной оккупации.Это период позднего романтизма, и ему свойственна национальная ориентация. На этой основе вносится немалый вклад в развитие немецкой национальной культуры. А. Дмитриев пишет: «Именно поздние романтики обогатили немецкую национальную культуру за счёт сокровищницы национальных легенд, сказаний и песен. На основе народной песенной традиции немецкая лирика переживает полное обновление и необычайный расцвет» [17; 114]. Наблюдается и тенденция к воспеванию феодального образа жизни, напрямую связанную с темой миннезанга. Н. Я. Берковский пишет по этому поводу: «Сказки дали источник долговременного действия немецкой прозе, песни — немецкой лирической поэзии. Песенность заново утвердилась в качестве национального признака немецкой лирики — заново, после Гёте» [5; 338].Ядром кружка гейдельбергских романтиков являются: Клеменс Брентано, Ахим фон Арним, братья Гримм и Эйхендорф. Особо важная страница в истории немецкого романтизма представлена К. Брентано (1778 – 1842).Вклад Брентано в развитие немецкой литературы был несомненно очень велик. Как указывает А. Дмитриев, «он подхватил начинания штюрмеров и тем самым открыл путь к обновлению всего строя немецкого стиха на основе народной песни» [17; 115]. Мы помним, что песенность была основой творческой концепции миннезанга, поскольку средневековый поэт должен был пропеть своё творение; возможно, их стихотворения, по замыслу миннезингеров, больше предназначались для музыкально-устного изложения, чем для чтения. Брентано в своём творчестве прямо обращается к теме рыцарства. В своём знаменитом стихотворении «Лорелей» он в вольной воспроизводит некую средневековую легенду о красавице, именем которой и названо стихотворение. За необыкновенную красоту и власть над мужскими сердцами её причислили к нечистой силе, и епископ выносит ей приговор. Исполнить его должны три рыцаря – именно им приказано отвести Лорелей в монастырь. Но по пути гибнет сначала красавица, бросившись с утёса в Рейн, а за ней и все три рыцаря. Помимо тематики в стихотворении «Лорелей» можно обнаружить и другие признаки миннезанга. Это слова от лица героини, открывающей нам тайны своей души:Прозвали всемогущейМеня за красоту,Но мне мой вид цветущийСамой невмоготу!Мой смех, сверканье взглядаИ шеи белизна —Мне этого не надо!Воздай за все сполна!Я смерть приму без дрожи,Я кончу путь земной,И ты пребудешь, Боже,В последний миг со мной! [2; 114]Дав своей героине возможность высказаться, автор стихотворения, тем самым, подобно средневековому поэту героини, показывает читателю истинный характер своей героини, её настоящие намерения. Очевидно, что Брентано тяготеет к внешним признакам поэзии миннезингеров. В своём стихотворении "Едва ты кончила дышать» он использует респонсорная форма вопроса и ответа, только диалог ведётся не между рыцарем и его дамой, а между матерью и дочерью: МатьМария, куда ж положить тебя на ночь?Мария, любимая дочь!МарияНа кладбище наше, в сырую землицу.Родная, мне тяжко дышать! [2; 118].Интересно, что в наследии поэтов миннезингеров присутствует образец лирики, аналогичный брентановской: «Матушка, родная, – Дочка говорит, – Вспомни-ка, на милость,Кто украсть хотел.Вижу, дума злаяЗря тебя гневит,Зря ты рассердилась,Что шинкарь запел.На него напрасна злоба:Брат ведь был виновен».Бабка ей: «Порочны оба.Каждый красть проворен (У. фон Винтерштейн «Эх, и нравы ныне» [32; 379].В приведённом выше стихотворении Брентано встречается и основная тема миннезингеров – тема любви. Духовная верность одной женщине утверждается в произведении Брентано как неизменная данность, несмотря на внешние обстоятельства: Но я тебе не изменил,Хоть женщин стал менять я.Бредут высокою тропойВесталок вереницы,Но обладание тобойМне грезится и снится («Едва ты кончила дышать»)[2; 122].Подобная одержимость одной женщиной была присуща средневековому поэту-рыцарю, которому возлюбленная заслоняла солнце и принуждала отправляться в странствия по белому свету, только чтобы не умереть от тоски.Не избежал влияния миннезанга и А. фон Шамиссо (1781 – 1838). Главенствующим течением в поэзии Шамиссо было его сочувствие простому народу, отражение чувств и мировоззрения простого трудового человека. Тем не менее, и в его творчестве мы можем найти следы миннезанга. Таковой, например, является тема весны. Шамиссо пишет: Земля пробудилась, приходит весна,Вокруг расцветают цветы.Душа моя снова от песен тесна,И вновь я во власти мечты.Сияя, встает над полями рассвет,И ветер с листвой не суровА мне все казалось, что волос мой сед,Нет, это пыльца от цветов. [2; 152].Здесь мы отчётливо ощущаем жизнерадостный мотив весеннего возрождения, близкое к пасхальному Воскресению Христа. Герой уже даже не подвластен своему возрасту, настолько сильно волшебство весны, под действием которого седина превращается в цветочную пыльцу. Далее Шамиссо пишет: И птицы вовсю гомонят без конца,Их щебет звенит надо мной.И нет седины, это просто пыльца,Я счастлив, как птицы весной.Земля пробудилась, приходит весна,Вокруг расцветают цветы.Душа моя снова от песен тесна,И вновь я во власти мечты («Весна) [2; 143].Этими строками утверждается торжество вечного, торжественного над рутинным, порой мещанским существованием. Средневековый поэт-рыцарь не менее остро ощущал это ликующее торжество:Весной преобразился год.Весело сердцам другим.Так счастье мимо и пройдёт,Был ты неприветлив с ним.Коли счастья нет,Вот мой совет:Время петь на новый лад.Всех на свете веселятКрасные цветы.Печален только ты (Б. фон Регенсбург «Весной преобразился ты…») [32; 193]. Итак, тема весеннего обновления, преображения жизни является одной из ключевых в поэзии миннезингеров, и, органично перешедшая в лирику немецких романтиков, заняла в ней не менее значимую позицию.Особенно прославился Шамиссо поэтическим циклом «Любовь и жизнь женщины». В нём, в лучших традициях миннезанга, Шамиссо ведёт повествование от лица женщины, делая существенный шаг в сторону развития психологизма в поэзии: Как забыть? Не знаю.И в глазах черно.Я давно страдаю,Вижу лишь одно.Жду его напрасно,Но из темнотыПроступают ясноМилые черты.Не хочу играть я,Белый свет поблек.Что наряды, платья,Если он далек?Тихо отворяюВ сумерках окно.Как забыть? Не знаю.Вижу лишь одно [2; 139].Перед нами словно героиня лирики миннезингеров, из окна замка смотрящая на бесконечную дорогу, по которой уехал рыцарь, поскольку в средневековой немецкой поэзии часто встречаются строки с аналогичным смыслом. Близким к эстетике гельдербжцев был Йозеф фон Эйхендорф (1788 – 1857). Поэтическое видение мира у Эйхендорфа часто совпадает по многим статьям с видением поэта позднего немецкого романтизма. Но при этом ему удалось привнести в немецкую лирику «яркую индивидуальную мировоззренческую и творческую окраску» [15; 129].Тураев пишет: «Лирический герой цикла — странник, образ традиционный для немецкой лирики» [43; 55]. Этот факт мы уже отмечали в ходе нашей работы. Мысль Тураева подтверждает, что мотив странника в немецкой романтической поэзии является одним из основных, и проистекает он поэзии миннезингеров.По словам Тураева, указанный мотив способствует наиболее полному выражению его романтического мировоззрения. Странствуя, герой сливается с природой, общается с ней, находит в ней «не просто прибежище от превратностей мира, но родной дом, а для художника и вдохновитель» [43; 55]. Критик проводит параллель между Эйхендорфом и Брентано. Он отмечает двойственный мотив некоторых произведений Брентано: жизнерадостное настроение его «весёлых музыкантов» оказывается «праздничной маской», которые скрывали их страдания и боль [43; 55]. У Эйхендорфа же, напротив, странники-музыканты «воплощают собой истинную свободу творчества и гармонию с природой» [43; 55]. Только странствие окажется для них гарантией «обретения истинного наслаждения собственным творчеством» [43; 56]. Для него гораздо важнее, чтобы его слушателями были лесные птицы, а не жители городов, которые «в праздном любопытстве сбегаются на звуки музыки». Природа у Эйхендорфа одухотворена, она «понимает» поэта, откликается на его заботы и тревоги. Эйхендорф — вдохновенный певец природы, и его песни странствий стали народными. Е. Р Иванова, в свою очередь сравнивает Эйхенфорда с Новалисом, чья поэзия, по её мнению, «стала путеводной звездой молодого Эйхендорфа, которого привлекала и религиозная окраска стихотворений венского романтика» [16; 13].В ранней лирике поэта особое место занимает образ Святой, который, по мнению Е.