Жанровые особенности романа А.Камю «Чума»

Посмертно напечатанные «Записн ы е книжки» Камю А. с черновыми набросками к отдельным эпизодам «Чумы» , относящимся к 1940г . , сопоставление ее первой редакции 1943г . с окончательным текстом 1947г . показывают, что он долго искал подходящей манеры письма. Ответ на вопрос, который является целью работы, ч то же побудило Камю А. выбрать жанр хроники, следующий: « Как раз то, что отличает хронику от романа (оставим пока в стороне его особую разновидность - историческую эпопею в духе «Войны и мира» или «Семьи Тибо»). Хроника сосредоточена на событии широкого размаха, привлекая отдельные судьбы постольку, поскольку оно их коснулось; роман в первую очередь воссоздает сами эти судьбы, и только через них событие. Магнитный полюс повествовательного поля резко сдвинут: он не на пересече ...

Содержание


Введение
1. Жанровая природа «Чумы»: роман, притча, хроника
2. «Чума»: хроника борьбы со злом и реальные исторические события
Заключение
Список литературы

Альбер Камю (1913 - 1960) - выдающийся французский писатель, участник подпольного Сопротивления, лауреат Нобелевской премии по литературе (1957г.) и один из самых оригинальных мыс лителей современности . Актуальность темы обусловлена неослабевающим интересом к его творчеству. Цель работы – рассмотреть точки зрения различных исследователей творчества А. Камю на жанр его произведения «Чума» (1947) и сделать вывод, что побудило Камю выбрать жанр хроники . Для достижения цели необходимо выполнение следующих задач: рассмотреть жанровую природу «Чумы», дать определения понятий «жанр», «роман», «хроника», «притча» ; определить , как в произведении А. Камю «Чума» связаны хроника борьбы со злом и реальные исторические события . «Чума» является самым крупным произведением А. Камю. Работа над н им, начатая в 1938г., продвигалась чрезвычайно тру д но и медленно. О браз чу мы ( «Чума, или Происшествие (роман)» ) впервые возникает в «Записных книжках» Камю в апреле 1941 г . Произведение вбирало в себя плоды серьезных изменений в мировоззренческой позиции писателя, предопреде ленных событиями 1939 - 1945 г г. Творческая история «Чумы», романа, повсеместно воспринимавшегося как хроника «европейского сопротивления нацизму», является своеобразной летописью духовной эволюции его автора. В письме к Р. Барту Камю подчеркива л: «Очевидное содержание «Чумы» ... борьба европейского сопротивления прот и в нацизма. Доказательство этого - то обстоятельство, что враг, не названный в романе прямо, всеми и во всех странах Европы узнан... « Чума » , в некотором смысле, « нечто большее, чем хроника сопротивления, но и не меньшее».

По мнению Балашова, «жанровые особенности романа предопределены Камю, назвавшим «Чуму» - «хроникой».11 И тут же добавляет: «Реальность стала настолько поучительной, что она потребовала объективного рассказа в форме притчи»12 (Притча, малый повествовательный жанр, иносказательный рассказ, содержащий нравственное или религиозное наставление. «Словарь В.И. Даля толкует притчу как «поучение в примере». Притча не имеет четких жанровых границ: в роли притчи могут выступать при определенных условиях сказка и пословица, легенда и образное сравнение… В притче персонажи обычно безымянны, очерчены схематично, лишены характеров (в привычном для нас смысле слова): некий человек, некая женщина, некий отец и т.д. Это «человек вообще». Смысл притчи не в том, какой человек в ней изображен, а в том, какойэтический выбор сделан человеком. Для тех писателей, которые стремятся строить свои произведения по законам притчи, она ценна прежде всего тем, что позволяет поставить героев в масштабную, общезначимую ситуацию этического выбора, имеющего принципиальное, основополагающее значение»).13 По мнению Трыкова В.П., в «Чуме» помимо конкретно-исторического присутствует и абстрактно-символический пласт, который позволяет толковать «Чуму» как роман-притчу о человеческом существовании вообще.
Толмачев В.М. также считал, что «Чума» «не роман, а философская притча, и в суждениях о ней обычные романические мерки непригодны, поскольку у нее просто-напросто другие источники «занимательности», своя поэтика. Здесь нет нужды распутывать клубок приключений, погружаться в сердечные бездны, созерцать сочную живопись нравов, внимать лирической ворожбе, следить за извивами душевных переживаний. Зато самые напряженные страницы «Чумы» - почти всегда беседа, запись, мысли вслух или про себя».14
2. «Чума»: хроника борьбы со злом и реальные исторические события
Безличность хроники, обеспечивая доверие к ее достоверности, допускает чувства только в той мере, в какой они не заслоняют происходящего, и приглашает читателя к тому, чтобы он стремился думать вместе с хронистом. Деловито ведется протокол: скупо очерчено исходное положение дел, метафору замещает точная запись, красочный пейзаж - едва намеченная декорация. В результате оранское бедствие не преломлено субъективным взглядом. У хроники свои законы, даже если это только прикинувшийся хроникой вымысел.
Исторический пласт в «Чуме» захвачен А. Камю не впрямую: гроза средневековых городов в просвещенном ХХ веке чума вроде бы давно изжита. Тем не менее, хроника датирована - 194.. год. В ту пору слово «чума» было у всех на устах, только не в прямом, а переносном значении – «коричневая чума». Ассоциация западает в память. Немного воображения, и догадка подтверждается от страницы к странице. Городская администрация, цепляющаяся за любой предлог, чтобы не называть чуму чумой, обыватели, которым внушили, что она вообще немыслима, и которые в один прекрасный день проснулись ее пленниками. Церковные проповеди о наказании за грехи, искуплении через муки. Попытки пробиться на волю - обманом, подкупом, силой. Оцепенение жителей, смирившихся с участью отверженных, и налаживание оккупационного быта: черный рынок, газеты с предсказаниями гадалок, ускоренная церемония похорон, карантинные поселения для общавшихся с больными, круглосуточный дым над печами крематория... За клиническими признаками вырисовывается исторически определенный лик «чумы» - гитлеровского нашествия, превратившего Францию и всю Европу в концлагерь.
Почти сброшенная со счетов усилиями медиков, чума избрала своим поприщем историю, облачилась в коричневые и черные рубашки, прогремела танками и самолетами по дорогам войны, уничтожая миллионы, а затем, разбитая, но недобитая, снова заползла в щели и подвалы. Но зачем понадобилось Камю прибегать вместо прямой исторической были к вымышленной притче или, как гласит эпиграф из Д. Дефо, изображать «действительно существующий в реальности предмет через нечто вообще несуществующее»?15 В 1950 г. Камю записал в своем дневнике: «До сих пор я не был романистом в обычном смысле этого слова. Скорее, художником, творящим мифы по мерке своих страстей и своих тревог».16 В «Чуме», считает Великовский, мифотворческие склонности Камю сказались с наибольшей очевидностью, а их назначение было им указано совершенно четко: «С помощью чумы я хочу передать обстановку удушья, от которого мы страдали, атмосферу опасности и изгнания, в которой мы жили тогда (в годы оккупации)».17 Хроника чумной эпидемии, в отличие от прямой исторической картины, допускала бесконечную многозначность подстановок, позволяла придать рассказанному, помимо переклички с недавним прошлым, еще и вневременной, «мифический» размах.
За историческим планом «Чумы» приоткрывается подтекст, уходящий в метафизическую глубь: катастрофа, потрясшая Францию, в понимании Камю, заставила выплеснуться наружу зло, от века бродящее в истории и всей нашей жизни. И когда на заключительных страницах хроники один из пациентов Риё, старик-астматик, говорит: «А что такое, в сущности, чума? Тоже жизнь, и все тут»,18 - то его афоризм выглядит ключом ко всей притче. Возвращаясь домой по ликующим улицам Орана, избавившегося от эпидемии, доктор думает, что старик прав, что ему, хроническому астматику, вечному заложнику болезни, правда яснее, чем остальным согражданам, поверившим, что чума сгинула навсегда. Наивное заблуждение: «Врачи не справились с болезнью, она ушла сама, чтобы вернуться».19 И автор завершает свою хронику предостережением всем, кто закрывает на это глаза: «Микроб чумы никогда не умирает… и что, возможно, придет на горе и в поучение людям такой день, когда чума пробудит крыс и пошлет их околевать на улицы счастливого города».20
Люди, считал Камю А., делают вид, будто затаившаяся где-то зараза не грозит в любой момент обратить их жизнь в земной ад. Они цепляются за успокоительную ложь, потому что правда слишком устрашающа. Когда распахнулись ворота Орана, его жители поспешили решить, что «время ужаса миновало… где убийство одного человека было столь же обычным делом, как щелчок по мухе… они отрицали наконец, что мы были тем обезумевшим народом, часть которого, загнанная в жерло мусоросжигательной печи, вылетала в воздух жирным липким дымом, в то время как другая, закованная в цепи бессилия и страха, ждала своей очереди».21 Истина, которую спешат забыть вчерашние пленники чумы, сберегается для потомков хронистом.
Заключение
Посмертно напечатанные «Записные книжки» Камю А. с черновыми набросками к отдельным эпизодам «Чумы», относящимся к 1940г., сопоставление ее первой редакции 1943г. с окончательным текстом 1947г. показывают, что он долго искал подходящей манеры письма. Ответ на вопрос, который является целью работы, что же побудило Камю А. выбрать жанр хроники, следующий: «Как раз то, что отличает хронику от романа (оставим пока в стороне его особую разновидность - историческую эпопею в духе «Войны и мира» или «Семьи Тибо»). Хроника сосредоточена на событии широкого размаха, привлекая отдельные судьбы постольку, поскольку оно их коснулось; роман в первую очередь воссоздает сами эти судьбы, и только через них событие. Магнитный полюс повествовательного поля резко сдвинут: он не на пересечении личных страстей, а у перекрестка «страстей коллективных». Классический роман… - чаще всего повесть о чьей-то частной жизни (ее отрезке) или о семье, о примечательном и вместе с тем достаточно распространенном случае. У этого зеркала повседневного житья-бытья - домашних, служебных, деловых, общественных, окопных буден, - как правило, либо «сквозная», биографическая, либо сосредоточенная вокруг острого столкновения драматическая композиция. В «Чуме» нет ни того, ни другого».22 Разлука Риё с женой и попытки Рамбера соединиться с далекой возлюбленной отодвинуты у Камю на 2-й план.
В хронике оранских бед разные люди, даже если они явные противники, не столько сталкиваются, сколько сопоставляются и сосуществуют. И собственно романической интриги здесь просто нет. «Здание хроники монтируется из панорамных обзоров, сделанных как бы с высоты птичьего полета над зачумленным городом, когда отдельные лица неразличимы, и ко всем ним подходит безыменное - «наши сограждане»… Хронологии в ее элементарной линейности вполне достаточно, чтобы дать книге и каркас и внешнюю рамку. На стыках обзоры прочно скреплены между собой эпизодами, рассказывающими о поступках и беседах знакомых доктора Риё, частично его помощников. Вся повествовательная конструкция предельно упрощена, стройна и почти пренебрегает дополнительными опорами из арсенала обычной романической техники. Ее внутреннее пространство холодно, лишено уюта… Камю предлагает нам вместо обжитого жилища голый каземат, где мы заперты вместе с обитателями Орана… лицом к лицу со смертельной опасностью. Тут все без исключения жертвы: вредоносная бацилла настигает без разбора преступников и праведников, детей и стариков, хилых духом и мужественных».23 Хронист ведет читателя за пределы трагедии одного или нескольких, приобщая к катастрофической участи всех и каждого.
Выводы:
1. «Чума» аллегорическая как древние мифы и Библия, но в отличие от древних притч, которые тяготели к прямолинейным аллегориям, отмечается смысловой многозначностью: «В «Чуме» Камю задает жанром и художественной структурой романа некую многоуровневость его прочтения. «Чума» – это рассказ о фашистском нашествии, данный в аллегорической форме, но одновременно это и миф об извечном человеческом уделе».24
2. Стержень романа-притчи «Чума» составляет этическо-философская критика фашизма. С одной стороны, роман явно навеян воспоминаниями Камю о фашистской оккупации Франции. С другой - столь же явно символичен: его книга не о борьбе в прямом смысле слова, ее трудностях, победах, поражениях.
3. Для жанра романа-хроники характерна подчеркнутая объективность лексики, лишенной эмоционально-экспрессивной окраски, сдержанное изложение событий и комментариев к ним.
4. Жесткость в обрисовке лиц и в построении всей хроники вызывала немало нареканий по адресу Камю. Его не раз упрекали в том, что «Чума» - книга холодная и даже бедная, что отдельные лирические проблески подавлены в ней бесстрастием хрониста, а драматическая подача событий оттеснена иллюстративной демонстрацией, что портретные зарисовки смахивают здесь на перечень примет разыскиваемых лиц, а биографии - на сообщение анкетных данных, и героям недостает духовности. В «Чуме» действительно отсутствует поэтическая, лирическая интонация. Повествовательная манера в ней сориентирована на достоверность документального свидетельства, на скрупулезность, точность протокольной записи.
5. «Чума» - это роман-предупреждение, роман-предостережение, что делает его вневременным и общечеловеческим.
Список литературы
1. Андреев Л.Г. и др. История французской литературы.- М.: Высшая школа, 1987. - 543 с.
2. Великовский С.И. Грани «несчастного сознания». Театр, проза, философская эссеистика, эстетика Альбера Камю. - М.: Искусство, 1973. - 240 с.