как интеллектуальный капитал влияет на результат деятельности фирмы

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Количественные исследования, посвященные построению эмпирических моделей влияния интеллектуального капитала на результаты деятельности компании, являются актуальными для российской экономики как с практической, так и с научной точки зрения. Такие работы позволяют выявить общие закономерности, а также оценить роль интеллектуального капитала в создании ценности компании и, как следствие, могут служить ориентиром при переходе с ресурсно-ориентированной экономики на путь инновационного развития.
Сложности построения эмпирических моделей влияния интеллектуального капитала на результаты деятельности компании связаны с особыми свойствами интеллектуального капитала, подходами к его измерению, а также спецификой применения технологий социологических опросов и эконометрического анализа.
...

ВВЕДЕНИЕ 2
РАЗДЕЛ 1.ТЕОРИТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ИЗУЧЕНИЯ ВЛИЯНИЯ ИНТЕЛЕКТУАЛЬНОГО КАПИТАЛА НА РЕЗУЛЬТАТЫ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ФИРМЫ 3
1.1 Сравнительный анализ подходов к оценке ИК 3
1.2 Методологические вопросы эмпирических исследований интеллектуального капитала компании 5
1.3 Характеристика основных моделей исследования 9
1.4 Отечественный и зарубежный опыт оценки интеллектуального капитала организаций 13
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 23
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ 24

ВВЕДЕНИЕ

Новая система мирохозяйственных связей, основой которой является развитая инфраструктурная информация, экономика знаний, интенсивное развитие науки, техники и технологий, заставляет генерировать новые источники конкурентных преимуществ и экономической эффективности деятельности современных предприятий. Человеческий потенциал, знания, инфраструктурные и рыночные активы становятся приоритетом развития предприятий. Именно инвестиции в нематериальные, неявные активы и эффективное их использование сегодня является ключевым залогом конкурентоспособности предприятия.
Значительный научный вклад в исследование теоретических и практических проблем формирования и развития интеллектуального капитала внесли зарубежные и отечественные ученые, ученые, экономисты: Е.Брукинг, Є.Дихтль, Дж.Гелбр ейт, Ф.Котлер, К.Е.Линн, Дж.Майєрс, Т.Нильсон, Д.Огилви, Т.Стюарт, Г.Багиев, А.Стась, Т.Якубова и другие.
Вместе с тем, теоретического обобщения и углубленного анализа и до сих пор нуждаются научные подходы к формированию и реализации эффективных стратегий развития интеллектуального капитала (или отдельных его составляющих); учета эффективности использования интеллектуального капитала при оценке конкурентоспособности предприятия; формирование системного видения интеллектуальных активов; развития научно-практической базы, которая является результатом исследования влияния этих активов на конкретные результаты деятельности предприятий и управления ими.

Мне нравится то, что люди в Москве живут очень культурной жизнью. Сходить в театр — это нормальное занятие; у нас же поход в Ла Скала считается чем-то из ряда вон выходящим. Чаще всего это будет что-то вроде либо школьной экскурсии, либо показухи, что-то, что делаешь не для себя, а на публику. Здесь же это обычное дело — я ходил в «Практику», например. Но вообще — это ощущение... Знаете, вот у вас, например, есть поэты. Черт побери, как это вообще — настоящие поэты, какие-то чтения? Это же нереально круто, блин!» «Я работала на Майорке и в какой-то момент устала от однообразной островной жизни. Думала поехать в Германию, где живет моя семья, но потом на всякий случай написала письмо в одну юридическую фирму в России. Я учила русский раньше и решила попробовать. И меня взяли на стажировку.Попросила, чтобы меня устроили в Петербурге — мне говорили, что он более европейский, — но меня в итоге направили в Москву.
Первые несколько недель я жила в доме Анны Константиновны Поливановой, мы дружим семьями. Я застенчивый человек и очень не люблю быть обузой, но в этой семье, как мне показалось, даже нет такого понятия. Они очень радушны, ты чувствуешь себя свободно, как дома. Больше всего мне понравилась их традиция собираться каждый вечер всем вместе и пить чай. В Испании в принципе не принято приглашать людей к себе домой — у нас все происходит на улице, мы встречаемся с друзьями в барах и ресторанах.
Потом я нашла квартиру на Тверской, прямо над McDonald’s, но она мне не понравилась. Множество зеркал, блестящие ткани на стенах, белые диваны. По испанским стандартам это дурной вкус. Потом я нашла очень хорошую комнату на «Смоленской» через expat.ru.
В Москве столько людей, что никто не обращает на тебя внимания — на то, что ты делаешь или говоришь, во что ты одет. В Испании всем есть дело до всех — мы очень любим сплетничать. Испанцы очень легко завязывают разговор: если ты новенький в офисе, все подходят к тебе знакомиться. Русские при первом контакте держат дистанцию. Но в целом, люди относятся к иностранцам очень дружелюбно, иногда даже лучше, чем к самим москвичам. Мой мадридский офис был очень шумным, кто-то кричал, кто-то ссорился — испанцы вообще громко говорят. Здесь же в офисе очень тихо. И в метро все двигаются очень тихо и быстро — это выглядит странно.
В Мадриде проще тусоваться — даже если ты не хочешь, ты все равно в итоге где-нибудь окажешься. Можно зайти в первый попавшийся бар на улице. В Москве же нужно сначала выбрать место, потом добраться до него, потом тебя еще должны пустить внутрь — это целое дело. Потом, здесь не очень велик выбор: нет обычных баров, как в Испании, куда можно зайти на одну кружку. Все с претензией.
В Москве все кафе сетевые, они выглядят как-то искусственно. Меня очень расстроило, когда я узнала, что даже «Жан-Жак» сетевой. Это то, по чему я очень скучаю — небольшие кафе или бары, которые есть на каждом углу в Европе и в которых можно просто посидеть и почитать книжку. У баров здесь только ночная функция, нельзя зайти куда-то днем и быстро выпить. Еще мне не хватает завтраков в кафе, когда за два евро и 10 минут можно получить тост с кофе. Кофе, кстати, в Москве ужасен. При этом здесь многие берут кофе навынос, пьют его из картонных стаканов — в Испании так никто не делает. Но больше всего я скучаю по воде — мне не нравится, что в Москве нельзя, как в Испании, пить воду из крана. В ресторане ты тоже не можешь заказать стакан воды, только бутылку, а это сразу рублей 200. В Москве я потеряла вес — вы едите куда меньше, чем испанцы. Да и порции здесь маленькие. Еда в целом дорогая и не очень вкусная. Здесь, правда, потрясающие салаты «Цезарь», и это надежный выбор в любом месте. В ресторанах официанты работают не очень эффективно: пять человек требуется, чтобы принести кружку пива. Они не гордятся своей работой, как испанские официанты, которые очень стараются работать хорошо и быстро. Жаль, ведь именно официанты делают бары приятнее.
Я люблю ездить на блошиный рынок в Измайлово, это очень весело. Я купила там очень много подарков и вещей для дома, ковер за 800 рублей. Плохо, что в центре нет полезных магазинов — например, с товарами для дома. Во всех магазинах все очень красивое и дорогое. Чтобы починить свой душ, мне приходилось ездить за инструментами куда-то на окраины. Зато здорово, что в центре есть книжные, которые работают допоздна. И это еще одна из причин, почему я чувствую себя в безопасности вечером: все же еще открыто, чего бояться?
Еще в Москве мне нравятся воскресенья: они выглядят как обычный рабочий день, и ты можешь делать все что угодно. В Испании все закрыто, и воскресенья очень депрессивны. Там у тебя только два выхода: церковь или похмелье.
У молодежи в Москве очень устаканившаяся жизнь. Но, видимо, здесь особо нет другого выбора — молодые люди заканчивают университет в 22 года, путешествовать дорого, а работа есть только в крупнейших городах. Поэтому они и остаются на одном месте. Но из-за этого они относятся к карьере и к тому, что им говорит начальство, с шокирующей серьезностью, им кажется, что их работа — это целый мир. При этом работать с русскими здорово: в какой-то момент они просто плюют на все правила и решают проблему.
Мне не нравится положение женщин в России — мне кажется, к ним относятся, как к домашним животным. На свидании девушкам дарят цветы и плюшевого медведя. Мне 27 лет, я не хочу плюшевого медведя! Девушки никогда ни за что не платят, о них все время заботятся. Если ты во всем полагаешься на мужчину, то какая польза от тебя — тебе остается только сидеть дома и наводить для него красоту.
Девушки словно трофей для мужчин, и их самоопределение происходит именно в отношениях: у тебя обязательно должен быть молодой человек, и ты делаешь все только с ним. Я знаю только одну русскую девушку, у которой нет молодого человека, — и она расстроена по этому поводу. Меня тоже постоянно спрашивают, замужем ли я. В Испании такой вопрос невежлив — почему просто не посмотреть, есть ли кольцо на пальце? Один раз я даже соврала и сказала, что замужем, — и меня немедленно спросили, что мой муж думает по поводу того, что я живу в Москве».
«Я приехал из Дели — наша семья раньше там владела целым домом. С детства учился классическим индийским танцам, стилю катхак. Когда я приехал в Москву, мне уже было тридцать. Вышло это так. Я пришел в Индийский совет по культурным связям (они тогда посылали учителей в разные страны), прошел интервью, и меня взяли. Сказали, что есть две свободные вакансии — в Джакарте и в Москве. Тогда в Индонезии шла гражданская война: я же не с ума сошел, чтобы туда ехать. К тому же Индонезия — мусульманская страна, меня как индуса там первым делом и прирезали бы. Про Россию, куда я приехал в 1996 году, я тоже ничего особо хорошего не слышал — только то, что здесь одна сплошная мафия и прочее. Все мои родственники говорили, что тут жутко холодно и везде людей стреляют. Сейчас в основном все это происходит из-за политики, а тогда убивали обычных людей, просто выходящих из машины или идущих по улице.
Когда я впервые приехал в свою московскую квартиру, то выпил воды из-под крана: думал все-таки, что приехал в очень развитую страну. Чай заварил горячей водой оттуда же, к тому же плита еще плохо работала. В то время я еще не умел пользоваться электрической плитой: в Индии дома была газовая. Дальше я проголодался. Надо было идти куда-то в магазин, но я боялся — там же везде мафия.
Вообще, были ужасные проблемы с едой. Здесь хлеб совершенно другой. Я сначала попробовал серый хлеб, который кто-то принес, — как же было невкусно! Еще он весь продавался батонами, а у меня и ножа-то не было, чтобы его резать. К тому же я брахман и соблюдаю законы пищевой чистоты. Когда я приехал, очень строго всему следовал: из одного стакана ни с кем не пил, еду тоже ни с кем не делил. Но постепенно начал менять свои привычки. Сейчас вот могу и говядины съесть иногда. Тут же в ресторанах как: ешь мясо, а что это за мясо положили, непонятно.
Со мной вначале был еще учитель хинди и преподаватель йоги, который приехал за четыре месяца до меня. По-русски они тоже соображали плохо, покупали что попало. Я сам в магазин сначала даже не ходил, два месяца учил, как будет то или это. Сделал себе домашний словарь, где все записал на хинди: как произносить «мыло», «овощи», «хлеб», «десять», «сто», «тысяча» и так далее. Первые пять лет не было необходимости учить русский: на уроки в Культурный центр всегда приходил переводчик с хинди.
Наша квартира тогда была на ВДНХ, на улице Академика Королева, прямо рядом с телецентром. Мне очень нравилось там гулять. Но в самой квартире все было не слава богу: кровати грязные, шкаф сломан, лампочки выбиты, техники никакой. Я своему соседу, тому, что йогу преподавал, говорю: «Давай телевизор купим, хоть программы будем какие-нибудь смотреть». Мы и купили — думали, что найдем каналы на английском. Мы же все-таки приехали в развитую страну, где техника лучше, информации разной больше, чем в Индии. Щелкаем кнопки — все по-русски. Даже английские каналы – по-русски, «Би-би-си» — и то по-русски!
В октябре начало холодать. Надо было покупать одеяло — до сих пор забываю, как оно по-русски называется. А тогда я вообще такой вещи не знал, и друзья мои не знали. Знали только: то, на чем лежишь, называется постелью. Мы пришли с йога-гуру в магазин, говорим: «Пожалуйста, нам нужна постель. Верхняя постель». Не понимают. Показали нам подушки, наволочки. «Постель, — говорим, — постель!» Короче, мы подумали, что одеяло нас делает горячими, значит, оно — «горячая постель». Пришли в другой магазин, там молодая девушка, говорим ей: «Девушка, можно нам горячую постель?» — «Я сейчас тебе дам горячую постель! Я шлюха, что ли?!» Так нас и гоняли везде. Мы тогда выступали на разных мероприятиях от Культурного центра. Один раз нас привели в какой-то клуб, оказалось, что для геев. Там был я с классическими танцами, а потом, какая-то группа показывала позы из «Камасутры». Встают на сцене в какую-то позу — и люди им хлопают. В России «Камасутру» воспринимают довольно поверхностно. Вообще-то, это философский трактат, а эротика там — только одна из частей, но здесь концентрируются только на ней. Еще между номерами в гримерке ко мне подошла стриптизерша, полностью голая, показывает две пары каких-то полосок — желтые и красные — и спрашивает: «Какие мне на следующий номер надеть?» Я был в шоке. Посоветовал красные.
В 1999-м я оставил преподавательскую работу в Культурном центре Индии и открыл с одним своим русским учеником частный центр. Он был на «Текстильщиках». Мы сняли подвал в Доме культуры завода «Москвич» — я туда вложил все свои деньги. Мы жили в квартире, которую он снимал в Печатниках — район, конечно, был так себе. Но как только началась прибыль, году в 2003-м, он просто послал меня. А весь бизнес был оформлен на него.
В это время мне очень помогла Света, моя будущая жена. Она тоже была моей ученицей. Вообще, когда я приехал, мне было 30, я думал, что никогда не женюсь, так как был неприятный опыт отношений в Индии. Мои родители больше всего боялись, что я гей. Мы со Светой были знакомы несколько лет, дружили, она меня на 12 лет младше, а потом так получилось, что мы с ней однажды разговаривали, и я ей говорю: «Почему ты такая красивая, а до сих пор не замужем?» А она мне отвечает: «Ну тогда женись на мне!» Я просто не верил, что она будет моей женой. Мне до этого семь русских женщин предлагали жениться, но я отказывался. Я тогда не был таким толстым, как сейчас, — был красивый, статный танцор.
Светины родители меня до сих пор не принимают. Прежде всего потому, что я черный, у меня другая культура. Светин отец — полковник, он не расист, но националист. Так что нам приходится друг друга терпеть. Ее мама умерла, а мачеха работала секретарем в Министерстве обороны. Когда Света ей показала некоторые мои фотографии с танцев, она сказала, что ей не нравятся мои грязные ноги. В России я до сих пор чувствую себя чужим. С каким бы русским я ни говорил, я для него не буду своим — во всем, что касается привычек, еды, всего остального.
Я сам индус, но все мои трое детей — Ишика, Нил и Никетан — крещеные, они христиане, Света водит их в церковь. Родители в Индии, конечно, недовольны, думают, что я такой подкаблучник. Дети, правда, на хинди почти не понимают, я их на хинди только ругаю. Старшая дочка, ей девять, в школу не ходит — на домашнем обучении, а младшим — два и пять, они пока тоже дома.
Одно время мы жили у Светиной сестры и ее мужа. Из всех мест, где я жил, район Царицыно был самым ужасным. Далеко от метро, грязно, транспорт ходит очень плохо. Я не очень сошелся с мужем сестры моей жены, он как-то назвал меня «черножопым». Сейчас мы живем в своей квартире недалеко от метро «Бульвар Дмитрия Донского». С точки зрения инфраструктуры это самое хорошее место. Обычно дома мы готовим индийскую и русскую еду. Сегодня, например, на завтрак были паратхи, а на обед — борщ. Я привожу все из Индии или хожу в индийский магазин на «Сухаревской». Они недавно открыли филиал здесь недалеко, в Бутово, я заглядываю к ним довольно часто. А так, ходим в те места, которые любят дети, — в торговые центры, такие, как «Мега». Еще рядом с домом открыли спортзал «Фитнес-холл» — я записался туда позавчера.
Интерес к классическому танцу в Москве сильно упал. Раньше, когда я преподавал в Культурном центре, приходило много людей просто из-за любви к Индии, потому что им было интересно. Сейчас я преподаю в двух центрах — но там люди более прагматичные. В основном приходят девушки на занятия по болливудским танцам, потом хотят танцевать в клубах, зарабатывать на этом».
Я приехал в Россию семь лет назад с женой и детьми. Я работал в организации «Врачи без границ», и мне предложили поехать в Чечню, а меня всегда очень интересовал чеченский конфликт. Чтобы избежать похищений, врачи бывают в Чечне наездами, а живут в Москве. Я проработал так два года, но потом не стал продлевать контракт, потому что это очень тяжело — люди быстро теряют интерес к миссии, если они могут ездить в Чечню только изредка и оставаться там совсем ненадолго.
К тому моменту я уже начал работу над книгой о великом князе Дмитрии Павловиче, участвовавшем в убийстве Распутина. Я с молодости интересовался Распутиным и революционным периодом в России. Это время поразило меня тем, как люди продолжали веселиться и устраивать балы, совершенно не предчувствуя, что их ждет через несколько месяцев. Много экспатов говорят, что сейчас в России тоже такое время, но я не думаю, что завтра здесь будет революция. Когда ты делаешь революцию, ты должен быть готов умереть за нее, а здесь люди, выходя на митинг, боятся даже помешать дорожному движению, в то время как их лидеры в разгар протестов уезжают отдыхать за границу. Единственный человек, который хочет умереть за революцию, — это Лимонов, но, к сожалению, никто его не просит.
Когда я решил остаться в Москве, мои друзья сказали мне, что владельцы газеты Le Courrier de Russie ищут директора — писателя, который поднял бы уровень языка в издании. Сначала в газете нас было только двое, я и главный редактор, теперь здесь работает около 15 человек, и у нас есть свой издательский дом. Мне нравится работать с русскими — это всегда непредсказуемо. Кроме того, поработав здесь, я понял, что для русских мечта важнее всего, — мои подчиненные могли бы работать в другом месте на зарплате в два-три раза больше, но остаются здесь именно ради этой мечты.
Москва — безумное место из-за его размеров, количества людей и машин. Когда я первый раз вернулся в Париж, я ехал в машине и увидел, как кто-то спокойно и медленно переходит улицу. Мне показалось, что я на другой планете, — в Москве такого просто не увидишь. При этом мне не кажется, что москвичи живут в стрессе. Я часто пользуюсь метро, и меня, наоборот, всегда поражает, как тихо и сосредоточенно ведут себя люди. Может, это из-за советских времен, когда даже соседей воспринимали как врагов, и люди научились держать все при себе. Здесь же даже в лифте не разговаривают. Французов грубость русских ужасает, но я привык. Я теперь тоже не придерживаю двери в метро и не заговариваю с людьми в лифте. В русских мне больше всего нравится их прямолинейность. Когда мы работали в газете вдвоем с главным редактором Инной, в дни сдачи номера мы оставались допоздна. Как-то, уходя из редакции, я сказал Инне очень французскую по смыслу фразу, это формула вежливости: «Я ухожу, но если что — у тебя всегда есть мой телефон». Она же ответила, что никогда бы не позвонила мне, когда я уже ушел с работы. Французы часто договариваются, что созвонятся и поужинают вместе, но этого ужина никогда может не быть. Здесь же люди, если договариваются, сразу назначают дату, они не говорят это просто из вежливости.
Меня удивляет, когда люди говорят, что Россия умирает: здесь есть целый резервуар умных и талантливых людей. Каждую неделю я беру интервью для газеты у какого-нибудь интересного человека. Из всех собеседников для меня самым интересным оказался Дмитрий Ольшанский. Когда я его впервые увидел, мне показалось, что он вышел из девятнадцатого века. Это человек, которым движут мысли, — и я был рад увидеть, что мыслит он самостоятельно. Конечно, Ольшанскому нравится провоцировать, но в России вообще много таких людей: они не боятся общественного мнения и могут спокойно сказать что-то неполиткорректное.
Ольшанский при этом лишен всякого обаяния, в отличие от Юрия Шевчука, с которым мне тоже очень понравилось общаться. Шевчук очень умно рассуждает о своей стране, сопереживает ей. И он тоже прямолинеен: я спросил его, что бы он делал, если бы не пел, а он ответил, что пил бы целый день. Французский певец такого бы никогда не сказал. Но я его понимаю — когда зимой провожу несколько часов в русской провинции, мне тоже хочется только сидеть дома и пить из-за тоски и одиночества.
В Москве потрясающая культурная жизнь — в Париже я никуда особо не ходил, предпочитая встречаться с друзьями, а здесь каждый вечер что-нибудь происходит. К примеру, в Доме на набережной, в котором я раньше жил, есть собственный театр. Во Франции вы никогда не увидите, чтобы театр был построен специально для жителей дома. Здесь же культура очень важна. Мы в Москве часто ходим в оперу и на балет, моя жена его очень любит. И, кстати, это не очень дорого.
Раньше мне нравилось ходить в бары и рестораны на «Красном Октябре», особенно на террасу Rolling Stone. Еще мы с коллегами часто ходили в «Жан-Жак» на Никитском бульваре — наш офис находился напротив, и у редакции там была специальная скидка. Это неплохое место с аутентичной атмосферой, но я все-таки не ради французских кафе приехал в Россию. Если бы я хотел иметь ресторан в Москве, это был бы «Кризис жанра». Он находится рядом с моим домом на Чистых прудах, и я часто захожу туда выпить с друзьями или пообедать в воскресенье с семьей. Мне нравится его непретенциозность.
В Москве больше тусуются, чем в Париже, и здесь много хороших клубов, хотя вся эта идея с фейсконтролем очень глупая. Как-то я договорился со своим другом, владельцем Soho Rooms, что отпраздную 40-летие в его клубе, и пригласил множество друзей из Франции. Но когда мы пришли в клуб, охрана разрешила войти только мне и моей жене, а всех моих друзей не пустила. Пиарщица внутри тоже сказала, что ей все равно, что я дружу с владельцем, так как она меня не знает. Нам пришлось уйти, а через пару дней мне позвонил владелец, извинился и сказал, что, когда они только открылись, охрана его самого иногда не пропускала. Мое самое любимое место в Москве — Сретенский монастырь. Я несколько лет по утрам отводил сына в школу, которая находится рядом, а потом шел туда слушать хор. Я не понимал ничего, но мне кажется, это и не обязательно — достаточно было просто слушать музыку и голоса.
Мои дети — у меня их четверо — учатся во французской школе в Милютинском переулке. Образование здесь хорошее, хотя и уступает лучшим школам в Париже. Я пока не знаю, хочу ли я, чтобы мои дети остались здесь, но я думаю, что для них будет хорошо пожить какое-то время во Франции.