ПРОБЛЕМА ГЕНДЕРНЫХ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ В РОМАНАХ ВЛАДИМИРА НАБОКОВА «ЛОЛИТА» И ФРЕДЕРИКА БЕГБЕДЕРА «ИДЕАЛЬ»

Дипломная работа посвящена рассмотрению гендерных взаимоотношений в вышеназванных литературных произведениях, состоит из двух глав, в первой главе 2 параграфа, во второй - три. Оригинальность - около 90%.
Защита была 23 июня 2015 г. Защитилась на отлично :) ...

СОДЕРЖАНИЕ
Введение…………………………………………………………………...…3
1 Гендерные взаимоотношения в литературе как объект научного исследования………………………………………………………………………..
1.1 Гендер в литературе…………………………………………………….6
1.2 Любовь как особая форма гендерных взаимоотношений………………………………………………………………..17
Выводы……………………………………………………………………26
2 Проблема гендерных взаимоотношений в романах Владимира Набокова «Лолита» и Фредерика Бегбедера «Идеаль»………………………….
2.1 Отношения Гумберта Гумберта и Лолиты в романе Владимира Набокова «Лолита»…………………………………………………………….27
2.2 Отношения Октава Паранго и Лены Дойчевой в романе Фредерика Бегбедера «Идеаль»……………………………………………………………38
2.3 Сравнительный анализ гендерных взаимоотношений в романах Владимира Набокова «Лолита» и Фредерика Бегбедера «Идеаль»…………………………………………………………………….…..50
Выводы…………………………………………………………………….66
Заключение…………………………………………………….………….67
Источники материала…………………………………………………….69
Научная и справочная литература………………………………………69

ВВЕДЕНИЕ
Проблема гендерных взаимоотношений в наше время является одной из самых животрепещущих. Любовь, как мы знаем, является одной из вечных тем в искусстве, и, в частности, литературе, кроме того, начиная с 20 века стали рассматривать такие аспекты отношений между мужчинами и женщинами, как сексуальность, доминирование в паре, влияние психологического типа и прочие. В данной работе мы решили рассмотреть два романа: «Лолиту» Владимира Владимировича Набокова и «Идеаль» Фредерика Бегбедера. Если первый из них широко известен и считается одним из самых скандальных и провокационных произведений 20 века, в котором эротика соединилась с любовной прозой и социально-критическим нравоописанием, то второй пока не обрёл такой популярности. Тем не менее, у Фредерика Бегбедера, являющегося современн ым французским прозаиком, публицистом, критиком и редактором и высмеивающего своём творчестве он пороки современного общества, а также уделяющего значительное внимание теме любви, с каждым годом появляется всё больше преданных читателей.
Оба автора самобытны и по-настоящему талантливы, а проблемы, поднимающиеся в их произведениях, относятся к числу вечных, не теряющих своей актуальности.

Нимфетки бывают хорошенькими и не совсем, но в них всегда проявляется истинная сущность, не человеческая, а нимфическая (демонская). Гумберт мечтает о том, чтобы остаться наедине на необитаемом острове и наслаждаться такой девочкой. В целом, его мечта сбывается, но приносит далеко не здоровье и блаженство, а наказание в форме болезни, страдания и смерти. Мы видим иллюстрацию размышлений русских философов о том, как губителен для человека физиологический Эрос. Чистое сексуальное влечение не укрепляет личность, а напротив, разрушает ее. Сексуальный пол безжалостен по отношению к душе человека. Уже в стихотворении «Лилит», являющемся ранним, Набоков изобразил глубокий трагизм, заключенный в чувственном вожделении, всепоглощающее стремление к наслаждению, которое герой постигнет, получив женщину, и фатальную неудовлетворенность, которой всё кончится. Физическая любовь, полностью заменяющая духовное слияние, лишена человеческого смысла, и таким образом, человек становится ближе к животному. Любовь в таком случае теряет свое бессилие против смерти, и, более того, сама приводит к губительному концу даже ранее, чем умрут сами любовники. Такая любовь несет смерть не только предмету любви, но и самому любящему, недаром Набоков сравнивает ее с некрофилией: «То существо, которым я столь неистово насладился, – говорит Гумберт Г., – было не ею, а моим созданием, другой, воображаемой Лолитой – лишенной воли и самосознания – и даже всякой собственной жизни» [6, с.214]. Лишённая воли и самосознания, Лолита походила на труп. Набоков в этом плане продолжает мысль Толстого, который в не менее известной сцене «падения» Анны сравнивал плотскую любовь с актом некрофилии. Вронский целовал тело Анны, будто убийца, сойдя с ума, целует тело жертвы. Этим телом являлась платоническая любовь, те чувства, которые существовали между ними в начальном периоде их любви. Знаменитый русский религиозный философ Павел Александрович Флоренский говорил о влечении к телу, превращающем личность в вещь и таким образом убивающем её. Он говорил о том, что любовь является тем чувством, которое мы испытываем к человеку, в то время как страстно и с вожделением желать мы можем лишь вещь. Природа любви является личной, в то время как желаемую вещь можно заменить другой, равной ей, вещью. Сексуальное желание Гумберта изначально ориентировано на определенный вид девочек, «нимфеток» в целом, а не на одну определённую. Такое влечение, без сомнений, можно назвать родом любовного фетишизма. Владимир Соловьев утверждал, что части тела человека, такие как глаза, губы и ноги могут быть таким же фетишем, как обувь и другие предметы туалета. В настоящее время мы уже выделяем такие понятия как фут-фетиш, трихофилия, ретифизм, аретифизм, назофилия и многие другие, которые ныне признаны видами сексуальных расстройств. Русские философы видят парадоксальным то, что современные люди готовы принять оправдание Гумберта по той причине, что он таким создан природой. На самом деле Гумберт порочен, и самым ужасным является даже не возраст девочек, которые его привлекают, а то, что он убедительно доказывает, что этот возраст является условным и что его любовь не направлена на конкретную девочку этого возраста. То есть половое влечение Гумберта является неиндивидуализированным, а такой характер влечения говорит о явном отклонении, и, несомненно, о порочности [46, э.р.]. Тем не менее, в романе мы видим преображение Гумберта. Альфред Аппель, один из самых упорных исследователей «Лолиты» обращался к бабочке – одной из основных метафор в романе. Как бабочка развивается из личинки («нимфы»), так и сама Лолита превращается из девочки-нимфетки в женщину, а влечение Гумберта превращается из похоти в истинную любовь. Именно эта «метаморфоза» (в лекциях своего профессора Набокова студент Аппель не раз слышал об этих метаморфозах – у Стивенсона, Кафки и других писателей, у которых профессор Набоков выделял главное – процесс созревания из метаморфозы художественного произведения) – именно она даёт возможность Гумберту преобразить своё преступление в искупительное творение искусства, а читателю присутствовать при рождении бабочки из куколки. Перерождения Гумберта даёт начало постижению неземной, уникальной и завораживающей личности любимой девочки – сначала пленительной внешности и обаятельности, а затем и внутреннего мира. Так в романе рожается новый образ Долорес Гейз – это уже юная, прекрасная, изящная, талантливая, умненькая и деликатная особа… Но, увы, это особа нереальна, так как она находит своё существование лишь в зараженной любовью фантазии Гумберта. Этот образ, созданный Гумбертом, будто тень, всюду идёт за реальной Лолитой, которая как была, так и осталась несчастной девочкой со злыми глазами. Лолита – вульгарный подросток, в интересы которого входит лишь вкусная еда в большом количестве, журналы и комиксы, отличающиеся пошлостью, и все низкопробные удовольствия, которые предлагает массовая культура. Тот факт, что любовь Гумберта не даёт Лолите воплотить в себе прекрасный образ, созданный Гумбертом, сердце которого заполнила любовь, а, напротив, уничтожает его, является основной трагедией Гумберта. Одновременно развивается как личная любовь, так и любовь-жалость к несчастной, замученной девочке – это даёт отсылку к концепции Николая Бердяева о соединении в истинном чувстве любви эротической с любовью каритативной. Бердяев писал, что Эрос должен сливаться в единое чувство с любовью-жалостью, и если этого не происходит, то чувство может повлечь за собой истребительный и мучительный результат. Так как в эротическом чувстве присутствует агрессия и жестокость, он должен идти в паре с жалостью для того, чтобы результат был гармоничен. Та любовь, в которой нет жалости, отвратительна. Бердяев считал трудной темой отношения между эротической любовью, высоким и красивым чувством, и каритативной любовью, являющейся синонимом жалости и сострадания. Тем не менее, он с уверенностью утверждал о необходимости смешения этих двух видов любви в едином чувстве. В одном из воспоминаний Гумберта упомянута просыпающаяся в нём нежность к Лолите: «Вспоминаю некоторые такие минуты – назовем их айсбергами в раю, – когда, насытившись ею, ослабев от баснословных, безумных трудов, безвольно лежа под лазоревой полосой, идущей поперек тела, я, бывало, заключал ее в свои объятья с приглушенным стоном человеческой (наконец!) нежности» [6, с.172]; но чувство это перебивается стыдом и ужасом, так как стоит герою на некоторое время отвлечься от низменных желаний, наслаждаясь лишь светлым и бархатным чувством, как «внезапно, с мерзостной иронией, желание нарастало снова… „Ах, нет!“ – говорила Лолита, подняв, со вздохом, глаза к небу, и в следующую минуту и нежность и лазоревый луч – все распадалось» [6, с.172]. Так возникает внутреннее противостояние внутри Гумберта, неразрешимая ситуация, явившая следствием того, что нежное, чистое и искреннее чувство, чувство возвышенное, сопровождающееся воспеванием ее красоты и женственности было неотделимо от низменного инстинкта, плотского желания и похоти. Несмотря на то, что с расцветом настоящей любви Гумберт, казалось бы, поборол одолевающий его грех – нимфолепсию, он никак не мог побороть сексуальное желание, свойственное любому человеку, как мужчине, так и женщине. А тот факт, что объектом его любви (и желания) стала маленькая девочка, делает любовь греховной. Мысль русских философов о двоякой связи искренней любви с сексом и эросом заключалось в том, что любви не может быть без пола. То есть любовь вызвана желанием к противоположному полу, но, с другой стороны, истинное чувство может перебороть желание и превратиться во что-то более сильное, светлое и возвышенное. Если же этого не происходит, то мужчина и женщина, насладившись телами друг друга, просто теряют интерес к партнеру. Многие считают, что в финальной части произведения Гумберт переживает катарсис, нравственное очищение, за которым следует возрождение, после которого мужчина уже испытывает не грубую греховную страсть, но любовь чистую и искреннюю. И в самом деле, любовь к Лолите вытеснила его нимфолепсию. Он перестал мечтать о нимфетках в целом и не хотел уединиться где-нибудь с девочкой, подобной Лолите. Но нельзя не обратить внимания на то, что такая любовь торжествует лишь в тот момент, когда не остается ничего от желания эротического. Гумберт и раньше понимал, что постаревшая Лолита, в которой не останется ничего от нимфетки, не будет ему нравиться. Уже тогда эта мысль наводила на него тоску. И, что и следовало ожидать, будучи семнадцатилетней, рано созревшей и беременной, Лолита не вызывает у Гумберта сексуального желания. По сути, любая женщина, потерявшая былую красоту, не вызывала бы желания у всякого мужчины, которого ранее эта красота привлекала. Так что ситуация является вполне предсказуемой. Таким образом, мы можем поставить под вопрос прозрение Гумберта, которое, если и свершается, то не несет положительного эффекта. Любовь, которая воскресает в герое, не является полноценной. По сути, она ущербна. Если Бердяев писал о том, что тогда, когда чувство истинно, оно превозносится над сугубо половым влечением, в случае Гумберта похоть, заложенное в нём природой животное желание, перевешивает чашу весов. Он чувствует себя зверем, неспособным любить, следующим исключительно своим физиологическим пристрастиям. В начале произведения мы видим слова, которые можно считать основополагающей настоящей, искренней любви между мужчиной и женщиной, в которых плотское и духовное начала неразделимы и сосуществуют в гармонии: «Лолита, свет моей жизни, огонь моих чресел. Грех мой, душа моя» [6, с.1]. В завершении же мы видим последнюю попытку героя, потерявшего надежду на счастье, остаться бессмертным: «…о спасении в искусстве. И это – единственное бессмертие, которое мы можем с тобой разделить, моя Лолита» [6, с.347]. В начале и конце романа воплощены основы концепции любви, между ними же развернута трагическая история. Любовь была изначально обречена на крах. Бердяев сравнивал настоящую любовь с редким цветком. Набоков видел воплощение идеальной любви во взаимоотношениях Кити Щербацкой и Константина Лёвина. В отношениях этой пары четко выражена любовь физическая, душевная и духовная, при этом чувства неразделимы и гармонируют. Кити – идеальная женщина-жена, которая во всём поддерживает мужа. Набоков, проживший с Верой Слоним долгие 52 года, и из личного опыта знал, что такое гармония в паре. Он говорил, что влюблённые должны быть как сиамские близнецы: один чихает, когда другой нюхает табак. Естественно, познав, что такое гармония, он больше чем кто-либо другой стал понимать, что такое дисгармония. То, что происходило между Гумбертом и Лолитой, было одним из самых страшных, возмутительных примеров такой дисгармонии. Набоков посвятил роман своей жене, так как считал свою любовь с ней аксиологическим примером, основываясь на который, он судил о феномене Гумберта, мужчины, в котором греховность шла бок о бок с сердечной нежностью [39, с.45]. Набоков посвятил свой роман одному из трудноразрешимых вопросов в отношениях между мужчиной и женщиной – проблеме греховной любви. Современные читатели зачастую не видят глубину и сложность проблем, связанных с нравственным выбором и считают их элементарными, и это ведет к тому, что отношения между Гумбертом и Лолитой воспринимаются исключительно как история любви. Читатель не видит ни дидактики, ни морализаторства и склонен думать, что этого в романе нет вообще. На самом же деле, Набоков заложил в роман вполне чёткие и реальные нормы этики. Формулировку Владимира Владимировича о критерии нравственности и о греховности любви можно увидеть в его лекции о Толстом, в которой он говорил о том, что искренняя любовь не может быть основана только на сексе, ибо чисто физическая любовь является эгоистичной, а такая эгоистичная любовь не создаёт, а только разрушает. Есть два варианта отношения к проблеме взаимоотношений между Гумбертом и Лолитой. Либо оправдать Гумберта, доказав, что его поведение правомерно и было неизбежно, либо осудить его, как грешника, маньяка, для которого не существовало норм морали. Набоков же выбирает третий путь. Следуя традиции русских писателей, он, не отрицая того, что в Гумберте кроется зло, жалеет его. Гумберт, по сути, не является ни маньяком, ни героем, бросающим вызов нормам морали. В «Лолите» он выступает в образе несчастного грешника, и вызывает сострадание. В «Лолите» Набоков рассматривает гендерные отношения не с точки зрения науки, психоанализа, норм морали или же религии, а с позиции живого человека, обладающего определёнными нравственными убеждениями.2.2. Отношения Октава Паранго и Лены Дойчевой в романе Фредерика Бегбедера «Идеаль» Роман Фредерика Бегбедера «Идеаль» был выпущен в 2007 году, как продолжение романа «99 франков», выпущенного в 2000 году. В данном романе Октава Паранго, бывшего рекламщика, выпускают из тюрьмы, куда он был заключён за соучастие в убийстве. Октав становится скаутом известного модельного агентства и приезжает в Россию на поиски нового лица для рекламы косметической компании. Однако, не следует рассматривать роман только как вторую часть необыкновенных приключений Октава, продолжающего бороться со своими демонами. «Идеаль» также становится для автора очередной возможностью критиковать общество потребления и то, что сам автор называет «fashisme», идеологию 21 века, в которой превозносятся девушки с определённой внешностью. Такой «фашизм» нашёл своё отражение уже в романе 99 франков, где девушка лёгкого поведения Тамара становится моделью в рекламе йогурта для похудения [32, э.р.]. Создание термина «fashisme», который отражает слияние слов «мода» и «фашизм», позволяет Бегбедеру отразить сочетание моды и ксенофобии, сравнивая это с почитанием арийской расы, так прилагательные «грязный расист» и «фашист моды – fashiste» используются рассказчиком для описания себя. О создании такой идеологии, провозглашающей диктатуру красоты и молодости, двух понятий, являющихся первостепенными в его романе, Бегбедер говорит в своём интервью: «Достоевский писал, что красота спасёт мир. Я согласен с ним, но также считаю, что красота разрушает мир. Красота является опасным оружием, которым обладают, в основном, молодые девушки» [40, э.р.]. Бегбедер подчёркивает такую угрозу, играя на контрасте внешности героинь. Так, в «99 франках» герой выбирает белокурую молодую женщину, в «Идеали» же героиней становится уже вовсе не сногсшибательная блондинка, а девочка – подросток, отдалённо напоминающая чеченку. Таким образом, пародируется традиция, в которой превозносится чистота блондинки. Можно подумать, что автор, выбрав Россию местом действия в романе, и сделав акцент на внешности женщин, и на том, как они её используют, посмеивается над известной во всём мире красотой славянок, но это не так. Бегбедер не осуждает женщин – героинь своего романа. Исповедуясь у попа, Октав рассуждает так: «я ведь не говорю, что мне попадались только ш…и, просто бедняжки используют единственное находящееся в их распоряжении оружие» [1, с.7]. О тирании моды, диктатуре красоты и превосходстве женщин с эффектной внешностью над теми, кого природа одарила в меньшей степени, Бегбедер писал всегда, и роман «Идеаль» не является исключением. Главный герой в начале романа рассматривает женщину как предмет, не заглядывая в душу, и оценивая лишь внешнюю оболочку: «Красоту можно свести к математическому уравнению: скажем, дистанция между основанием носа и подбородком должна равняться промежутку между верхом лба и бровями. Существуют правила, от которых никуда не денешься, в частности „золотое сечение“ (1,61803399), результат деления, например, высоты пирамиды Хеопса на половину ее основания. Вы должны получить эту цифру, разделив свой рост на расстояние ступни – пупок, и ей же в идеале будет равняться частное от деления отрезка ступни – пупок на промежуток пупок – макушка» [1, с.2]. Женщина, соответствующая такому стандарту похожа на куклу Барби, а Барби, в свою очередь, является одним из символов беззаботного детства, совершенством, которое может видеть лишь человек, не набравшийся жизненного опыта. Стоит на минуту отвлечься от внешности и попытаться вникнуть в суть, во внутренний мир женщины, кажущейся совершенной, и красота перестаёт существовать. Необходимо отметить, что, выбрав русскую женщину в качестве модели красоты, Фредерик Бегбедер продолжает литературную традицию 1920х годов, по которой роковая женщина является русской, следуя примеру таких писателей как Клод Ане («Ариана. Русская девушка»), Морис Декобра («Мадонна спальных вагонов») и Томас Манн («Волшебная гора»). Автор, тем самым, признаёт неоспоримую красоту и загадку, которую таят в себе русские женщины. Автор говорит о том, как они, обладая определенной силой, сохраняют в себе ту женственность, которая влечёт мужчин: «Русские девушки умеют потупиться, словно провинившиеся дети, кажется, они вот-вот заплачут, их бирюзовые глаза еле сдерживают слезы, пришедшие из вечной мерзлоты, векового горя, родительских тумаков на старых дачах, пустых тарелок в зимнюю стужу, рождества без подарков, а пожаловаться нельзя, потому что отец тогда пойдет по этапу, и еще этот подлец, ушел и da svidania не сказал, их княжеские щеки алчут ласки, словно груди, и при этом они никогда не дрожат, даже на морозе минус двадцать, только зубки облизывают и не отводят взгляда, еле успеваешь различить хорошо отрепетированную капельку росы, блеснувшую на губах, словно зов или вызов. Это цветы, склонившиеся над слабыми мужчинами, они прощают их и вертят ими как хотят, запускают им пальцы в волосы, и даже их пот пахнет сладко, любой самец становится марионеткой в умелых бледных руках, парящих в воздухе, будто лебединые крылья. Теперь, когда планета стала единой страной, вы понимаете, что я имею в виду. Весь мир наслышан о власти русских женщин; именно поэтому им отказывают в визах» [1, с.14]. Мужчин привлекает беззащитность, но, не осознавая того, они попадают в ловушку. В «Идеали» автор отдаёт дань русской литературе в целом, которой он восхищается, но красной линией в романе проходит мысль о «Лолите» Набокова. В главной героине романа – Лене Дойчевой – мы видим всё ту же нимфетку – сексуальную девочку, которой нет четырнадцати лет. Октав же, подобно Гумберту, влюбляется в этого ребенка. Он воспевает очарование молодости, и сам осознаёт то, что, выбирая совсем юных моделей, он успешно вызывает у мужчин во всём мире желание спать с детьми. Кроме того, роман Бегбедера является исповедью, своеобразным признанием Октава в своём грехе. Признанием, в буквальном смысле, так как герой исповедуется как читателю (уже в конце первой части первой главы мы видим, что рекламщик хочет рассказать о необходимости печали), так и отцу Иерохиромандриту (значительную часть романа представляет обращение к священнику). Именно такая формализация исповеди позволяет превратить личную историю Октава в акт покаяния. Жанр исповеди позволяет ввести в роман религиозный мотив, который, по словам самого автора, является одним из основных. Октав – атеист, дитя современной культуры, не познавший таинства истинной любви. Отношения с женщинами у него, как правило, сводились к сексу. Поэтому, в споре со священником он говорит, что в любовь нужно играть, невзирая на слова оппонента о том, что любовь является чудом и волей Божьей. Позднее же, встретив Лену, рекламщик смог понять слова Отца Иерохиромандрита. Случается то, чего он неосознанно боялся. Лена пленит его своей красотой, он влюбляется, и девушка становится для него Богом. «Платон говорит в „Федре“, что стремление к прекрасному угодно Богу любви. Вот что я пришел вам сообщить, отец: Лена Дойчева, может, и не Пресвятая Дева, но она Христос!» Влюбленный Октав то и дело упоминает Бога, говоря о неземной красоте Лены. «Бог существует, ибо Он ее создал»; «Но в ту секунду я понял, что Бог – это русская девочка» [1, с.54]. И в то же время в его, казалось бы, искреннем признании, словах, исходящие из самого сердца, отчетливо видны ноты ехидства.