Отражение духовных исканий Л.Н. Толстого в его дневниках и письмах конца 1840 х. – начала 1850 х. годов.

курсовая по литературе.оценка 5.2 главы ...

Содержание
Введение
Глава 1. Дневники и письма Л.Н. Толстого 1840х -1850х г.: отражение духовных исканий писателя
Глава 2. Дневники и письма Л.Н. Толстого как летопись духовных исканий писателя
Глава 3. Л.Н. Толстой о смысле жизни и предназначение человека
Глава 4. Л.Н. Толстой о вере, боге, жизни и смерти в дневниках и письмах
Заключение
Список литературы
Приложение

Введение
Данная работа - результат интереса к жизни и деятельности великого русского писателя Льва Николаевича Толстого.
С одной стороны, творчество Толстого настолько изучено, что, кажется, трудно найти ту область, куда не коснулось бы перо исследователя или критика. Но, с другой стороны, личность писателя так сложна и многогранна, что каждый раз, обращаясь к его произведениям, открываешь для себя все новые и новые страницы. Тема «Лев Толстой» - неисчерпаема. Это – целый мир.
Объектом данной работы стали дневники и письма Л. Н. Толстого 1840 х. – начала 1850 х. годов. По мнению исследователей и критиков, они представляют особую ценность.
Цель моего исследования – определить роль дневниковых записей и писем Л.Н.Толстого в формировании духовно-нравственных основ личности писателя, дневник как отражение духовных исканий писателя.
Работая над данной темой, видишь, как страницы дневника помогают раскрыть моменты жизни писателя. Через них можно попытаться понять пути формирования этой удивительной личности, «заглянуть» в тайники души, чтобы затем лучше понять героев Л.Н.Толстого. Ни один русский писатель не оставил после себя столь обширного по охвату времени и богатого по содержанию Дневника, как Лев Толстой.

Толстой, разумеется, не осознавал ее столь ясно и конкретно, как это видно нам сейчас, спустя почти столетие. Этот разлад он, в личном плане, прежде всего, ощущал как невыносимое противоречие между его идеалом демократической, патриархальной жизни и вынужденным пребыванием в барской среде, и именно об этом не раз писал в Дневнике.Конфликты в семье, на которые Толстой многократно жалуется в Дневнике, его все растущее отчуждение от жены и детей, особенно сыновей, имеют своим истоком те же глубокие причины, что и вся его трагедия последних лет. «Они объясняются «кричащими противоречиями» между утопическими и социально-обличительными началами его мировоззрения, которые вели к неизбежной непоследовательности вообще и в личной жизни в частности». Толстой стремился и свою жизнь, и жизньсвоей семьи построить на новых, более справедливых основаниях. Он отказался от владения недвижимым имуществом, имениями, землей, от литературного гонорара, но при этом, не желая причинять «зло» близким, передал семье права на них и на доходы с сочинений, написанных до 1881 года. Это решение, как вскоре выяснилось, никого не удовлетворило. Оно, прежде всего, не удовлетворило самого писателя; он честно и искренне ощущал эта как компромисс со своей совестью, за который ему было очень больно и стыдно. Оно не удовлетворяло его друзей и единомышленников, воспринявших этот шаг как досадное расхождение между словом и делом, в чем многие из них его жестоко упрекали. Оно дало повод недругам и злопыхателям обвинять Толстого в неискренности, лицемерии. Наконец, это решение не удовлетворило и семью, которая все же была лишена значительной части доходов. Так была создана почва для конфликта, который с этого времени в семье никогда не прекращался. Под конец жизни, боясь, что семья после его смерти нарушит его волю и предъявит права на все его литературное наследие, Толстой составил летом 1910 года тайное завещание, по которому все его сочинения должны издаваться и распространяться безвозмездно. «Это завещание, о существовании которого Софья Андреевна вскоре догадалась, и которое она с болезненной настойчивостью разыскивала, и сослужило роль той новой искры, из которой в последний год разгорелось давно тлеющее пламя вражды и ненависти между нею и Чертковым».[4;20].Глава 3. Л.Н. Толстой о смысле жизни и предназначении человекаС точки зрения русского писателя и мыслителя Л. Н. Толстого (1828) - драматизм человеческого бытия состоит в противоречии между неотвратимостью смерти и присущей человеку жаждой бессмертия. Воплощением этого противоречия является вопрос о смысле жизни -вопрос, который можно выразить так: "Есть ли в моей жизни такой смысл, который не уничтожался бы неизбежно предстоящей мне смертью?". Толстой считает, что жизнь человека наполняется смыслом в той мере, в какой он подчиняет ее исполнению воли Бога, а воля Бога дана нам как закон любви, противостоящий закону насилия. Закон любви полней и точней всего развернут в заповедях Христа. Чтобы спасти себя, свою душу, чтобы придать жизни смысл человек должен перестать делать зло, совершать насилие, перестать раз и навсегда и прежде всего тогда, когда он сам становится объектом зла и насилия. Не отвечать злом на зло, не противиться злу насилием -такова основа жизнеучения Льва Николаевича Толстого. По мнению Толстого человек находится в разногласии, разладе с самим собой. В нем как бы живут два человека - внутренний и внешний, из которых первый недоволен тем, что делает второй, а второй не делает того, чего хочет первый. Эта противоречивость, саморазорванность обнаруживается в разных людях с разной степенью остроты, но она присуща им всем. Противоречивый в себе, раздираемый взаимно отрицающими стремлениями, человек обречен на то, чтобы страдать, быть недовольным собой. Человек постоянно стремится преодолеть себя, стать другим. Однако мало сказать, что человеку свойственно страдать и быть недовольным. Человек сверх того еще знает, что он страдает, и недоволен собой, он не приемлет своего страдательного положения. Его недовольство и страдания удваиваются: к самим страданиям и недовольству добавляется сознание того, что это плохо. Человек не просто стремится стать другим, устранить все, что порождает страдания и чувство недовольства; он стремится стать свободным от страданий. Человек не просто живет, он хочет еще, чтобы его жизнь имела смысл. Вывод о бессмысленности жизни, к которому как будто бы подводит опыт и который подтверждается философской мудростью, является с точки зрения Толстого явно противоречивым логически, чтобы можно было с ним согласиться. Как может разум обосновать бессмысленность жизни, если он сам является порождением жизни? У него нет оснований для такого обоснования. Поэтому в самом утверждении, о бессмысленности жизни содержится его собственное опровержение: человек, который пришел к такому выводу, должен был бы прежде всего свести свои собственные счеты с жизнью, и тогда он не мог бы рассуждать о ее бессмысленности, если же он рассуждает о бессмысленности жизни и тем самым продолжает жить жизнью, которая хуже смерти, значит, в действительности она не такая бессмысленная и плохая, как об этом говорится. Далее, вывод о бессмысленности жизни означает, что человек способен ставить цели, которые не может осуществить, и формулировать вопросы, на которые не может ответить. Но разве эти цели и вопросы ставятся не тем же самым человеком? И если у него нет сил реализовать их, то откуда у него взялись силы поставить их? Не менее убедительно возражение Толстого: если жизнь бессмысленна, то как же жили и живут миллионы и миллионы людей, все человечество? И раз они живут, радуются жизни и продолжают жить, значит, они находят в ней какой-то важный смысл? Какой? Не удовлетворенный отрицательным решением вопроса о смысле жизни, Лев Николаевич Толстой обратился к духовному опыту простых людей, которые живут собственным трудом, опыту народа. Наблюдения над жизненным опытом простых людей, которым свойственно осмысленное отношение к собственной жизни при ясном понимании ее ничтожности, и правильно понятая логика самого вопроса о смысле жизни подводят Толстого к одному и тому же выводу о том, что вопрос о смысле жизни есть вопрос веры, а не знания. В философии Толстого понятие веры имеет особое содержание, не совпадающее с традиционным. Это не осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом. "Вера есть сознание человеком такого своего положения в мире, которое обязывает его к известным поступкам". "Вера есть знание смысла человеческой жизни, вследствие которого человек не уничтожает себя, а живет. Вера есть сила жизни". Из этих определений становится понятным, что для Толстого жизнь, имеющая смысл, и жизнь, основанная на вере, есть одно и то же.v Понятие веры в толстовском понимании совершенно не связано с непостижимыми тайнами, неправдоподобно чудесными, превращениями и иными предрассудками. Более того, оно вовсе не означает, будто человеческое познание имеет какой-либо иной инструментарий, помимо разума, основанного на опыте и подчиненного строгим законам логики. [5; 117]. Характеризуя особенность знания веры, Толстой пишет: "Я не буду искать объяснения всего. Я знаю, что объяснение всего должно скрываться, как начало всего, в бесконечности. Но я хочу понять так, чтобы быть приведенным к неизбежно-необъяснимому, я хочу, чтобы все то, что необъяснимо, было таково не потому, что требования моего ума неправильны (они правильны, и вне их я ничего понять не могу), но потому, что я вижу пределы своего ума. Я хочу понять так, чтобы всякое необъяснимое положение представлялось мне как необходимость разума же, а не как обязательство поверить". Толстой не признавал бездоказательного знания. Он не принимал ничего на веру, кроме самой веры. Вера как сила жизни выходит за пределы компетенции разума. В этом смысле понятие веры есть проявление честности разума, который не хочет брать на себя больше того, что может.Л. Н. Толстой видел смысл жизни не в том, чтобы жить, зная, "что жизнь есть глупая, сыгранная надо мною шутка, и все-таки жить, умываться, одеваться, обедать, говорить и даже книжки писать. Это было для меня отвратительно..."-писал он. Признать бессмыслицу жизни Толстой не мог, как не мог видеть ее смысл только в личном благе, когда "живет и действует человек только для того, чтобы благо было ему одному, чтобы все люди и даже существа жили и действовали только для того, чтобы ему одному было хорошо..."Жить так, не заботясь об общем благе, по Толстому, может лишь "животная личность", неподчиняющаяся велению разума.Идеи Толстого и сегодня актуальны, они оказывают огромное влияние на нравственный мир человека, не то, как он решает для себя вопросы смерти и бессмертия. Не случайно столь часто к ним обращаются в наши дни представители разных философских систем и направлений, включая материалистические.Глава 4. Л.Н. Толстой о вере, боге, жизни и смерти в дневниках и письмахРелигиозно-философский синтез Толстого начинается с кардинального переосмысления понятия веры, которая всегда оставалась в центре его религиозно-нравственных исканий. Уже в первой исследовательской работе "Соединение и перевод четырех Евангелий" (1879 г.) Толстой пытается определить сущность истинной веры как источника и основы учения Христа. Истинная вера, согласно Толстому, коренится в единой нравственной основе жизни, разделяемой самыми различными христианскими вероисповеданиями. "Во всех сектах христиан, замечает Толстой, я видел полное согласие в воззрении на то, что есть добро, что есть зло, и на то, как надо жить". Вероучения различны, а основа одна. Эта общая, единая нравственная основа и есть то, что Толстой называет "истинной верой", полагая, что ее следует искать в "самом первом откровении самого Христа", запечатленного в Евангелии.   Вслед за определением единой нравственной основы жизни как критерия истинной веры, Толстой уже в первом своем богословском сочинении пытается обосновать и еще один существенный признак: разумность веры. Откровение, по Толстому, есть то, что "открывается перед разумом, дошедшим до последних своих пределов: созерцания божественной, т. е. выше разума стоящей истины". Толстой считает, что откровение должно давать ответ на неразрешимый для разума вопрос: в чем смысл человеческой жизни, ответ ясный и не противоречащий разумному пониманию. В конечном счете, Толстой приходит к выводу, что вера есть знание того, что не может быть постигнуто разумом, но "без чего невозможно жить и мыслить". Впоследствии в "Исповеди" Толстой выражает данное понимание веры в четких формулировках: "Вера есть знание смысла человеческой жизни...   Вера есть сила жизни"3. "Сущность всякой веры состоит в том, что она придает жизни такой смысл, который не уничтожается смертью"4.   Таким образом, определение веры стало отправной точкой религиозно-нравственных исканий Толстого как в личном, духовно-практическом, так и в исследовательском планах. Два вопроса: "в чем моя вера" и "что такое истинная вера" как основа духовного знания и смысла жизни, были для Толстого неразрывно связаны.   В данном контексте нас в большей степени интересует второй вопрос, определивший начальное звено религиозно-философских построений Толстого, который неслучайно начинает свою систему с обоснования категории веры. Подобно Канту, он начинает с вопроса о возможностях и границах человеческого познания. Однако в своем понимании познавательных способностей человека и в определении природы и назначения веры Толстой весьма далек от кантовской трактовки. Безусловно, испытав на себе сильное влияние кантовской критической философии, особенно в понимании единой нравственной основы веры, Толстой в целом создал собственное оригинальное учение о вере, своеобразную "философию веры", существенно отличающуюся как от религиозно-догматической, так и западноевропейской философской традиции понимания этого явления.[6; 167].   На наш взгляд, толстовская "философия веры" продолжает русскую традицию цельного духовного знания, ярко выраженную в славянофильстве. В связи с этим достаточно указать, например, на понятие "верующего разума", которое мы находим в философии И. В. Киреевского5. Причем речь здесь идет не о случайном терминологическом нововведении, а о цельной философской концепции.   Каковы же основные положения толстовской "философии веры", суммарно представленные в его итоговом произведении "Путь жизни"?   Согласно Толстому, первыми предметами веры являются человек и жизнь. "Вера - это знание того, что такое человек и для чего он живет на свете". Для того, чтобы человек смог хорошо прожить свою жизнь, ему надо знать, что он должен и чего не должен делать. Как известно, Кант отнес вопрос о том, "что я должен делать", к компетенции этической науки. Для Толстого же смысл данного вопроса представляется иным. Это не просто следование нравственному закону, но пребывание в полноте смысла жизни, знания жизни, организующего все поступки человека вокруг некоего духовного центра. Главными признаками истинной веры являются ясность и простота; непосредственность и самоочевидность предметов веры означают ее абсолютную самотождественность, отсутствие какого-либо сомнения в ее достоверности. Однако, в отличие от Декарта, удостоверяющего несомненность истины существованием мыслящего "я", Толстой не удовлетворяется только формулой: "я верую, следовательно, существую". Личностную достоверность веры он пытается подкрепить всеобщим нравственным опытом жизни: предметы веры даны нам не просто в неком интуитивном адекватном схватывании, они открываются прежде всего в опыте общечеловеческой мудрости. Учения мудрецов, выраженные в религиях мира, в самом главном сводятся к одному, к тому, чтобы жить в любви со всеми, и всегда поступать с ближними так, как ты хочешь, чтобы поступали с тобой.   Четко обозначая единую нравственную основу истинной веры, возводя ее к заповеди любви и золотому правилу нравственности, Толстой тем самым ставит проблему веры в прямую связь с принципами любви и непротивления злу, развивая общий смысл своего учения как философии непротивления в целом.   В окончательном варианте своей философской системы Толстой еще раз уточняет соотношение понятий веры и разума. Прояснение истинной веры, прорыв к самоочевидности и достоверности непосредственных данных жизни предполагает не потемнение разума, а напротив, его очищение, напряжение с целью проверки разумом того, чему учит вера. "Мы не разумом доходим до веры, пишет Толстой. Но разум нужен для того, чтобы поверять ту веру, которой учат нас". Тем самым Толстой окончательно приходит к формуле "разумной веры" или "верующего разума".   Если первыми предметами веры, согласно Толстому, являются жизнь и человек, то высшими предметами веры, выражающими абсолютное духовное средоточие человеческой жизни, являются душа и Бог. "Не бойся откидывать от своей веры все телесное, все видимое, осязаемое. Чем больше ты очистишь духовное ядро твоей веры, тем тверже она будет для тебя"7. "Во всякой вере истинно только то, что духовно", -- подчеркивает Толстой. Человеческая жизнь только тогда может стать адекватным предметом истинной веры, когда она рассматривается в чисто духовном смысле, сквозь призму божественности души.   Приступая к рассмотрению высших духовных начал жизни, Толстой прежде всего указывает границы их постижимости в рамках "разумной веры". Для этого он еще раз выверяет гносеологический механизм веры: "Вера есть неизбежное свойство души. Человек неизбежно верит во что-нибудь. Он неизбежно верит, потому что кроме тех предметов, которые он знает, он еще входит в отношение с тем, чего он не может знать, а вместе с тем знает, что это есть. Отношение к этому непостижимому и есть вера". Толстовское понимание веры оказывается здесь весьма созвучным точке зрения Николая Кузанского, согласно которой "высшая мудрость состоит в том, чтобы знать, каким образом непостижимо постигается непостижимое". Известно, что данная формула познания (inattingible inattingibiliter attingitur) может иметь два значения, смотря по тому, какой момент богопознания -- катафатический или апофатический -- выходит на первый план. Первый смысл данной формулировки означает постижение путем осознания непостижимости (признание непознаваемости); второй смысл - собственно непостижимое (т. е. невыразимо таинственное) постижение. Очевидно, что толстовское понимание веры как способа отношения к непостижимому причастно первому смыслу.   Согласно Толстому, духовные начала жизни сверхчувственны и в силу этого неопределимы в терминах рационального знания. Но от этого они вовсе не становятся уделом невыразимого мистического переживания. Хотя эти начала и сверхчувственны, но вместе с тем они всеми осознаваемы, жизненно достоверны и духовно самоочевидны. Все это свидетельствует о подлинной реальности духовных начал жизни в отличие от субъективной, "неподлинной" реальности внешнего мира. "Нам всегда кажется, замечает Толстой, что самое ясное, понятное, самое действительно существующее  это все телесное, познаваемое нашими чувствами, а между тем это-то и есть самое неясное, непонятное, противоречивое и недействительное". Толстой своеобразно интерпретирует знаменитую гегелевскую мысль; "что разумно, то действительно; что действительно, то разумно", понимая под "разумным" чисто духовное бытие, основными предметами которого являются душа как средоточие человеческой жизни, Бог как средоточие всеобщей жизни, любовь как закон духовной жизни инепротивление злому как критерий и граница духовного бытия. "Действительно только то, пишет Толстой,  как бы непосредственно развивая мысль Гегеля,  что невидимо, неосязаемо, что духовно и что мы познаем в себе и собою. Все же видимое, осязаемое есть произведение наших чувств и потому только кажущееся".   Познание "в себе и собою" и является, согласно Толстому, основным методом "разумной веры", способствующим адекватному постижению духовных предметов. Вместе с тем необходимо иметь в виду, что истинная вера опирается не только на личностную полноту ощущения-знания смысла жизни, но и на нравственный опыт всемирной мудрости, который не позволяет сбиться с истинного духовного пути знания. На основании этого Толстой приходит к выводу, что познание духовных начал может быть осуществлено не на принципах философского разума, рационально-логического знания, не на основе мистического, сверхчувственного опыта, а путем разумной веры, коренящейся в духовном, внутреннем переживании нравственных истин жизни, подкрепленном общечеловеческим опытом нравственной мудрости. Сознание единой всеобщей духовной основы необходимо приводит к сознанию Бога, ибо в противном случае реальный опыт единения будет постоянно наталкиваться на семейную, национальную, религиозную и чисто человеческую обособленность и ограниченность. Есть только одно средство для того, чтобы стать выше этого: "забыть о людях, не думать о том, что ты соединяешься с ними, но думать о том, что ты соединяешься с тем единым духовным существом, которое живет во мне и во всех людях".