Традиции эпистолярных жанров в книге Н. В. Гоголя "Выбранные места из переписки с друзьями"

Традиции эпистолярных жанров в книге Н. В. Гоголя "Выбранные места из переписки с друзьями" ...

Собранные им письма – это настоящие, подлинные исповеди, где выражается сокровенное. В противовес церковной такая «светская» исповедь являлась диалогом равных, диалогом настоящих друзей, основанном на взаимоуважении и желании выслушать.
Потому не только свое, но и чужое письмо занимает такое важное место в общей структуре произведения, оно является как бы репликой в том самом диалоге.
Именно поэтому Гоголю было очень досадно, что критика и читатели сконцентрировали внимание на его, авторской личности, и не сумели разглядеть нечто куда более для него важное – заложенную возможность и потребность диалога.

В начале сороковых годов в письмах Гоголя встречаются упоминания события, которое, как он позднее скажет, «произвело значительный переворот в деле творчества» его. Летом 1840 года он переживает душевное расстройство, тяжёлую болезнь, под воздействием которой, испытывая приступы «болезненной тоски» и не рассчитывая на поправку, даже пишет завещание.
С. Т. Аксаков вспоминает, что у Гоголя случались «видения», о которых он рассказывал ухаживавшему за ним в ту пору брату критика В.П. Боткину Н. П. Боткину. Однако немного позднее наступило «воскресение», «чудное исцеление», и Гоголь уверовал, что жизнь его «нужна и не будет бесполезна». Ему открылся новый путь.
«Отсюда, — пишет Аксаков, — начинается постоянное стремление Гоголя к улучшению в себе духовного человека и преобладание религиозного направления, достигшего впоследствии, по моему мнению, такого высокого настроения, которое уже не совместимо с телесною оболочкою человека».

Гоголь даже советует запастись большим количеством бумаги, которое потребуется для второго издания, которое, по абсолютному его убеждению, выйдет сразу же после первого: «…книга эта разойдется более, чем все мои прежние сочинения, потому что это до сих пор моя единственная дельная книга».Однако в авторский замысел вмешалась цензура, в результате которой из книги были полностью исключены пять писем-статей, а некоторые другие главы подверглись исправлениям в отдельных местах. Гоголь был очень огорчён и встревожен, о чём свидетельствует его письмо к графине Анне Михайловне Виельгорской от 6 февраля 1847 года: «В этой книге все было мною рассчитано и письма размещены в строгой последовательности, чтобы дать возможность читателю быть постепенно введену в то, что теперь для него дико и непонятно. Связь разорвана. Книга вышла какой-то оглодыш».Цензурные перипетии «Выбранных мест» осложнялись тем, что некоторые главы попали под новые правила публикации светских «сочинений и переводов, заключающих в себе предметы духовные, в каком бы виде они ни были». Поэтому и вердикт цензора со стороны духовенства был неутешителен. На рукописных листах произведениях он написал размашисто и кратко: «Не может быть напечатано, потому что понятия о Церкви Русской и духовенстве конфузны. Цензор протоиерей Тимофей Никольский. Окт. 1-го 1846 года». Если принять во внимание совершеннейшую веру Гоголя в то, что он вывел удивительно жизненный и убедительный образ русского духовенства, то можно представить, как «огорошила» автора такая цензурная история сборника. Он обращается к П. А. Плетневу в письме от 16 октября 1846 года с просьбой: «Если же дойдет до духовной цензуры, то этого не бойся. Не делай только этого официальным образом, а призови к себе духовного цензора и потолкуй с ним лично; он пропуст<ит> и скорей, может быть, чем думаешь. В словах моих о церкви говорится то самое, что церковь наша сама о себе говорит и в чем всякий из наших духовных согласен до единого».Плетнев, издатель «Выбранных мест из переписки с друзьями», молниеносно отреагировал на письмо Гоголя и решение цензурного комитета: 1 октября 1846 года, то есть в тот же день, когда духовный цензор начертал свою запрещающую резолюцию на рукописи, он обратился с письмом к обер-прокурору Священного Синода графу Протасову. Благодаря этому обращению было принято: «поручить Санкт-Петербургскому Комитету духовной цензуры дать от себя разрешение на напечатание оных [писем] с нижеследующими в них изменениями, указанными в особо снятой и скрепленной в канцелярии Св. Синода копии тех писем».Жанровые особенности Публицистический сборник «Выбранные места из переписки с друзьями», несмотря на кажущуюся лёгкость определения жанра, преподносит сразу несколько сюрпризов. Во-первых, мы видим явные признаки жанра проповеди, так силён голос убеждающего читателя «морализатора». Без труда можно проследить ориентацию на апостольские послания Павла, которого Гоголь очень любил и считал, что он «всех наставляет и выводит на прямую дорогу» (из письма Гоголя к сестре Ольге Васильевне от 20 января 1847 года). Оказали влияние на сборник и послания святых отцов (Василия Великого, Григория Нисского, Афанасия Великого), которых Гоголь так же хорошо знал и любил.В современную Гоголю эпоху в проповеднической литературе жила традиция церковного слова, наиболее яркими представителями которой были святитель Филарет Московский и архиепископ Херсонский Иннокентий. Поэтому нет никаких сомнений в том, что авторский стиль находился под влиянием не только книжных посланий, но и «подпитывался» более живыми, регулярно слышимыми им проповедями в церкви. Во-вторых, интересна связь «Выбранных мест» с жанром исповеди, которая дала западной литературе такие известные произведения, как исповеди Жан-Жака Руссо и блаженного Августина. Эта западная традиция самым тесным образом связана в свою очередь с эпистолярным жанром, так характерным для России конца восемнадцатого — первой половины девятнадцатого века. На ум сразу приходят «Письма русского путешественника» Николая Карамзина, «Хронику русского» Александра Тургенева, «Философические письма» Петра Чаадаева или письма Василия Жуковского, в том числе и к самому Гоголю. В духовной литературе этот жанр был представлен замечательным произведением иеросхимонаха Сергия — «Письмами Святогорца к друзьям своим о Святой Горе Афонской».Сергей Аксаков писал об абсолютной естественности Гоголя как писателя в эпистолярном жанре: «Гоголь выражается совершенно в своих письмах; в этом отношении они гораздо важнее его печатных сочинений».Обозначение Гоголем в главах адресатов своих писем (реальных или вымышленных – не столь важно) подчеркивает не только документальность произведения, но и его «эпистолярность». Попробуем разобраться, откуда и почему возникло столь сильное авторское желание заставить нас, читателей, поверить в реальность этой переписки. На наш взгляд, можно выделить сразу несколько причин, побудивших Гоголя так серьёзно отнестись к произведению достаточно необычного жанрового характера. Во-первых, очевидно его желание «возвести» письмо в некий новый культурный статус, который только на первый взгляд имел бы общее, например, с дружеским письмом пушкинской эпохи. Во-вторых, выбранный Гоголем жанр более, чем какой-либо другой, давал возможность «соотнесения» с традициями духовной литературы, с которой Гоголь был хорошо знаком в силу своей необычайно развившейся к концу жизни религиозности. И, наконец, в-третьих, письмо, как образующая сюжет форма произведения, помогла установить более тесное общение автора с читателем.