Философия эпохи Просвещения и Великая французская революция

ПЛАН
Введение…………………………………………………………………………
РАЗДЕЛ I. Современные дискуссии историографии и осмысления места и роли французской философии Просвещения в революции……………
I.1.Исследования Герье В.И.: начало изучения истории французской революции в советской науке………………………………………………….
I.2.Критические концепции А. Коббена о связи французского Просвещения и Великой французской революции……………………………………………..

РазделII. Просвещение как деистическое мировоззрение и формы его интерпретации французскими революционерами………………………
II.1.Монтескье, Вольтер, Дидро, Гельвеций и Руссо как главные фигуры французского Просвещения…………………………………………………..
II.2.Коллизии философской метафизики понятия «свобода и равенство» и государственная безопасность…………………………………………..

ВЫВОДЫ……………………………………………………………………

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВА ...

ПЛАН
Введение…………………………………………………………………………
РАЗДЕЛ I. Современные дискуссии историографии и осмысления места и роли французской философии Просвещения в революции……………
I.1.Исследования Герье В.И.: начало изучения истории французской революции в советской науке………………………………………………….
I.2.Критические концепции А. Коббена о связи французского Просвещения и Великой французской революции……………………………………………..

РазделII. Просвещение как деистическое мировоззрение и формы его интерпретации французскими революционерами………………………
II.1.Монтескье, Вольтер, Дидро, Гельвеций и Руссо как главные фигуры французского Просвещения…………………………………………………..
II.2.Коллизии философской метафизики понятия «свобода и равенство» и государственная безопасность…………………………………………..

ВЫВОДЫ……………………………………………………………………

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ……………………….

В связи с этим, ставим перед собою цель исследования: обосновать роль философии Просвещения в Великой Французской революции, рассмотреть, как труды великих философов отзывались в умах людей разных социальных сословий, выбор личностных категорий, объяснение которых и влияло на характер революционных бедствий и действительных побед.

И в лекции, и в книге он, в частности, критиковал тезис о том, что Революция представляла собой классовый конфликт между капиталистической буржуазией и феодальным дворянством, – тезис, аксиоматически воспроизводившийся несколькими поколениями представителей либеральной и социалистической историографии. Буржуазию Старого порядка, отмечал Коббен, нельзя считать классом в марксистском понимании этого термина, она включала в себя разные социальные группы, имевшие разные интересы.Коббен считал необходимым проводить различие между буржуазией «растущей» – собственно предпринимателями-капиталистами, занятыми в торговой, финансовой и промышленной сферах, и буржуазией, «приходящей в упадок», к которой относил судейских и административных должностных лиц, а также близких к ним по своим интересам лицсвободных профессий. При Старом порядке первая из этих двух социальных групппроцветала, благодаря происходившему в стране экономическому росту. Положение второй, напротив, ухудшалось из-за непрестанного падения цен на покупные должности и сокращения доходов их держателей. Соответственно, предприниматели не имели сколько-нибудь серьезных оснований желать ниспровержения Старого порядка, а потому и не играли в Революции столь заметной роли, как «приходящие в упадок», которые собственно и возглавили движение против монархии. Именно держатели должностей и лица свободных профессий, то есть категории населения, далекие от капиталистического предпринимательства, и оказались, по словам Коббена, той «революционной буржуазией», что разрушила Старый порядок.Выступление Коббена вызвало остро негативную реакцию представителей «классической» историографии, особенно, историков-марксистов. Последние увидели в его интерпретации посягательство на один из ключевых постулатов марксистской теории, гласящий, что классовая борьба, высшая форма которой – социальная революция, является движителем прогресса («локомотивом истории»). В то же время, начатую Коббеном «ревизию» продолжили по большинству затронутых им аспектов исследователи в США, Англии, Франции и ФРГ. Между ними и приверженцами «классического» прочтения Революции развернулась жесткая полемика. Однако мысль Коббена о том, что инициатором и лидером движения против Старого порядка была «приходившая в упадок» буржуазия, не нашла поддержки у других «ревизионистов». Напротив, некоторые из них даже критиковали его за то, что он предложил всего лишь «немарксистскую экономическую интерпретацию революции». Хотя А. Коббейн и отдал дань господствовавшим в «классической» историографии представлениям о том, что в основе деятельности участников революционных событий лежали, прежде всего, экономические мотивы, он при этом ничуть не меньшее значение придавал идеологическому фактору: «У людей есть идеи, что бы ни говорили историки, пытающиеся изгнать из истории разумное начало, и эти идеи не должны рассматриваться только как выражение материальных интересов. Серьезная историография давно отказалась от объяснения причин Революции исключительно в рамках истории идей XVIII в., но это отнюдь не означает, что революционеры были всего лишь экономическими существами, которых можно подсчитывать, как племенных лошадей, описывать в терминах банковской бухгалтерии или сводить к количеству дырочек на перфокарте. Члены французских революционных Собраний выросли на идеях Просвещения. Такие реформы, как отмена пыток или ликвидация ограничений в правах для протестантов и евреев, не могут быть объяснены материальными интересами»[Цит. за: ].РАЗДЕЛ IIПросвещение как европейское идеологическое течение XVIII века по своей сути - деистическое мировоззрение: Бог был важной частью деистской системы веры, но основывалась она на разуме человека, на системе рациональных предпосылок. Некоей мерою, деизм был христианской ересью: «это была первая в Европе система веры, – созданная и разработанная вне организованной церкви людьми, которые в большинстве своём не были христианами в привычном смысле, а часто даже были яростными антихристианами»[, с. 56]. Знаково, что индивидуалистический и рационалистический характер деизма доказывал возможность социальных потрясений на основе политической программы революции. Исповедовал деизм и Максимилиан Робеспьер, атеизм Робеспьер на дух не переносил: он повторял, что государству важно, чтобы каждый гражданин имел религию, которая заставила бы его любить свои обязанности. Таким образом, невольно Робеспьер наследовал мировоззренческие представления Вольтера. Кто подразумевался под этим Верховным Существом, - не известно, достоверно лишь известно, что Робеспьер лично возглавил новый культ в условиях официальной и торжественной церемонии на Марсовом поле[, с. 97]. Не бросая открытого вызова религии, просветители полагали, что ход истории определяется взглядами людей: «мнение правит миром», - поэтому просвещение – это средство или путь преобразования. Мир неблагополучен, полон страданий и конфликтов не из-за божественного предопределения, не из-за врождённого несовершенства человека, - а потому, что люди не поняли, что хорошо, а что плохо. Поэтому особо важная задача заключалась в воспитании правителей, что получило название просвещённого абсолютизма. Создавая смелые и радикальные концепции естественных прав человека, общественного договора, разделения властей, просветители предлагали новаторские выводы, ставшие программой буржуазных революций и позволившие обновить мир. Конечно, не все страны Запада пережили в ту эпоху буржуазные революции, но ни одна из них не избежала влияния просветительских идей. Поэтому неслучайно Французская революция служила для одних источником вдохновения, у других вызывала ненависть и отторжение. II.1. Монтескье, Вольтер, Дидро, Гельвеций и Руссо как главные фигуры французского Просвещения.Идеологию французского Просвещения невозможно понять без ознакомления со взглядами мыслителей XVIII века, занявшихся поисками свободного и справедливого общества, когда старые догмы и убеждения потеряли свою ценность. Конечно, старые предрассудки, утвердившиеся мнения и традиции, защитники существующих порядков, а также заинтересованность многих людей в сохранении прежнего общественного устройства мешали новаторам укреплять свои позиции. Однако развитие нового духа, интеллектуализация человеческого ума стремительно способствовали созданию нового общества. Но это предполагает, что разум человека должен был исследовать свои способности, условия и ограничения своей рациональности. Возможно, именно тогда у мыслителей пробудился новый интерес к миру политических и правовых реалий, особенно кгосударству, которое, не считаясь божественным, стало объектом рациональных исследований. Для философов Просвещения не было ни «духовного меча», ни «небесного царства». Среди знаменитых фигур французского Просвещения можно назвать Монтескье, Вольтера, Дидро, Гельвеция и Руссо. Блистательный трактат «О духе законов» Шарля Луи Монтескье (1689–1755) был одновременно итогом целой жизни, отданной изощрённым размышлениям, и первым залпом «войны идей» [, с. 271], обращённой против старого порядка во Франции. За 18 месяцев после первой публикации в 1748 году это сочинение Монтескье перепечатывалось двадцать два раза, и пробудило в социальных сферах политическую любознательность, вкус к описательности и сравнительному анализу, решимость всячески препятствовать произволу и деспотии. Не случайно его произведение было включено Папой римским в «Индекс запрещённых книг». Достижения философа во многом определяются его методами познания, отвергающими теологическую картину мира; в то же время, он не соглашался с воззрениями материалистов, указывая на более сложную организацию социального мира по сравнению с миром природы. Признавая общественный договор, Монтескье рассматривал его как необходимое естественно-историческое явление, определяемое объективными факторами общественного развития; обосновывал идею правления законов, а не людей; выступал приверженцем конституционного правления на основе разделения властей. Монтескье можно считать первым, кто стал разрабатывать во Франции систему правовых взглядов, светских по своему характеру и имеющих в основе идеалы Просвещения. Он был сторонником духа умеренности и компромисса; отрицал умозрительный и произвольный характер правотворчества.Иное дело – Вольтер (1694–1778), безудержный вдохновитель и идейный лидер европейского Просвещения, кстати, не оставивший после себя специальных политико-юридических трудов, подобно Локку, Монтескье или Руссо. В нём удивительным образом сочетались острый критический настрой, осмеяние и отрицание устоев тогдашнего феодального общества с пронизывающим духом свободы, гуманизма и терпимости. Хотя он не был ни философом, ни создателем цельной философской школы, именно ему было суждено определить направление гуманитарного европейского развития. Вольтер сконцентрировал своё внимание на шести основных свободах – личности (от рабства), слова и прессы, совести, гражданских свободах, неприкосновенности частной собственности и праве на труд. Обращаясь к третьему сословию (откуда и сам был родом), а не к правителям и другим мыслителям, он стал создателем современного общественного мнения. Вольтер, важно понять, возвышая разум, тем не менее, полагал, что его нельзя использовать неразборчиво, тем более – беспринципными людьми. Овладеть разумом необходимо, чтобы использовать знания для торжества морали и здравого смысла. Он считал, что ничто не провоцирует насилие в такой степени, как страх, а страх порождается невежеством, предрассудками, суевериями. Причём главным оплотом и виновником человеческих страданий Вольтер видел не монархический престол, а церковь и католическое учение. Не отвергая религиозность как таковую, Вольтер осуждает религиозный фанатизм и священнослужителей. Он полагает, что религия должна оставаться необходимой уздой для народных масс; не предлагая переустройства общества на демократических началах, Вольтер разрабатывал идеи естественного права, свободы, равенства. Вольтер относится к тем мыслителям, которые первостепенное значение придают не формам управления государства, конкретным институтам и процедурам власти, а принципам, реализуемым с помощью этих институтов и процедур. Для него такими социально- политическими и правовыми принципами являлись свобода, собственность, законность, гуманность. Он был противником революционных потрясений и любого кровопролития, и, вероятно, перенесшись в дни революционного террора, до неузнаваемости исказившие его идеалы, за которые он боролся, вступил бы с якобинцами в борьбу с той же яростью, с какой противостоял аристократам и священникам десятилетиями ранее. Взгляды Вольтера совпадают со взглядами Дени Дидро (1713 - 1784), человека универсальных знаний. Он сумел собрать воедино идеи Просвещения в многотомном издании «Энциклопедия». Мыслитель полагал (хотя и ошибался), что мораль и здравый смысл являются естественными союзниками разума, рассматривал эти три категории в контексте власти. Как и Вольтер, идеалом видел сильного, но просвещённого и справедливого короля. Они думали, что разум сделает власть справедливой, но это было их самым большим заблуждением. Возможно, здесь сказалось их иезуитское воспитание и увлечение масонством. Дидро отрицал власть церкви и обличал аристократию, верил во власть природы и разума, боготворил науку и понимал значение образованного общества, презирал метафизику, но с гордостью нёс имя философа. Правда, авторское наследие его невелико, но никто не мог сравниться с Дидро в организаторских способностях, а в сфере научного знания он был просто выдающимся систематизатором. «След» Дидро обнаруживается в российской истории. Всё началось с того, что «Энциклопедия», как образ рационально упорядоченного знания, привёл в восторг и восхищение Екатерину II. Завязалась активная переписка, но д’Аламбер отклонил приглашение Екатерины стать воспитателем её сына, зато Дидро планировал печатать «Энциклопедию» в Риге, согласился продать Екатерине свою библиотеку и совершил путешествие в Санкт-Петербург. Три тома «Энциклопедии» были почти немедля переведены на русский язык под контролем ректора Московского университета» [, с. 272]. Но впоследствии потрясения, вызванные восстанием Пугачёва, положили конец широкому просвещению публики на основе «Энциклопедии»: перевод застрял на букве «К».Интеллектуальные корни радикального крыла европейского Просвещения и их политическое перевоплощение невозможно понять без творческого наследия французского философа Клода Адриана Гельвеция (1715–1771), антирелигиозные и социальные взгляды которого способствовали созданию идейной основы революционных преобразований. Это одна из самых противоречивых и загадочных фигур эпохи. Всё началось с того, что Гельвеций в опубликованной анонимно работе «Об уме» (1758) первым извлёк политические выводы из теории познания Джона Локка, последствия чего до сих пор не были по достоинству оценены. Известно, что Гельвеций внимательно изучал философские работы Локка, которые произвели на него большое впечатление. Отрицание свободной воли, вытекающее из теории познания английского сенсуалиста, было основной её притягательной силой. Гельвеций столь же категорично, как и Локк, отрицал способность человека направлять свои мысли и действия, мысленно порождённые. Нравственные же представления происходят исключительно из человеческого ощущения боли и наслаждения. Люди тем самым не «плохи» или «хороши» – они просто действуют непроизвольно и механически, преследуя свои интересы, продиктованные стремлением избежать боли и вкусить наслаждение. В общем плане эти рассуждения не несут ничего нового, что не было бы уже сказано Локком и его французскими последователями. Но именно Гельвеций делает поразительный скачок от философии к политике. Из предпосылки, что все знания и все ценности есть производное чувственного опыта человека, он приходит к умозаключению, что, контролируя сообщения, которыми наше восприятие питает наш рассудок, (т.е. соответствующим образом изменяя окружение человека), можно управлять образом его мыслей и поведением. Например, если человек находится под воздействием благотворных впечатлений, - он сам становится добродетельным, не напрягая собственной воли. Таким образом, ключ к сотворению совершенного добродетельного человека –соответствующие внешние влияния. Поэтому процессу облагораживания человека через воспитание он придавал важнейшее значение. Под воспитанием он имел в виду всё, что окружает индивида и задевает его рассудок, всё, что питает его разум ощущениями и порождает идеи. В первую очередь это относится к законодательству, поскольку «только благими законами можно создать добродетельного человека», из чего следует, что нравственность и законодательство – «одна и та же наука».Задача политики – сделать человека «добродетельным», а средства достижения этого состоят в переделке социального и политического окружения человека главным образом путём законодательным. Отсюда законодатель – верховный нравоучитель. В доктрине Гельвеция человек уже не творение Божье, а продукт собственного производства; общество тоже «продукт», а не «данность»; хорошие правительства не только обеспечивают «величайшее счастье для наибольшего числа, но и преобразуют людей. Всё это легло в основу либеральной и радикальной идеологии новейшего времени, дало оправдание применению политических методов в создании «нового порядка». Традиционное и «стихийное» бытие, таким образом, как предельно нерациональное, может и должно быть сметено «сознательным» вмешательством в ход событий. Интеллектуалы (они же – революционеры), как хранители рациональных знаний, становятся естественными руководителями человечества, именно они, просвещенные, знают дорогу к добродетели и счастью. Сам Гельвеций излагает свои взгляды неоднозначно, и приложение его теории может быть двояким: либо все перемены в политическом и социальном окружении человека должны производиться мирными средствами и постепенно, путём реформ действующих институтов и секулярного просвещения; либо можно сделать и иной вывод: к той же цели быстрее и прямее всего ведёт насильственное разрушение существующего порядка. Огюстен Кошен в своих работах обратил особое внимание на некий социальный и духовный слой, который он назвал «Малым народом» [, с. 17]. По его мнению, решающую роль во французской революции играл круг людей, сложившийся в философских обществах и академиях, масонских ложах, клубах и секциях. Специфика этого круга заключалась в том, что он жил в своем собственном интеллектуальном и духовном мире: «Малый Народ» среди «Большого Народа». Именно здесь вырабатывается необходимый для переворота тип человека, которому было враждебно и отвратительно то, что составляло корни нации, ее духовный костяк: католическая вера, дворянская честь, верность королю, гордость своей историей, привязанность к особенностям и привилегиям родной провинции, своего сословия или гильдии. Эти общества создавали для своих членов как бы искусственный мир, в котором полностью протекала их жизнь. Если в обычном мире все проверяется опытом (например, историческим), то здесь главным является мнение единомышленников. Реально то, что считают другие, истинно то, что они говорят, хорошо то, что они одобряют. Обычный порядок вещей извращается: доктрина становится причиной, а не следствием жизни. По мысли О. Кошена, «Большой Народ» становится угрозой существованию «Малого Народа», и начинается их борьба – она занимает годы, предшествовавшие французской революции, и революционный период. Действительно, только себя «Малый Народ» называл нацией, только свои права формулировал в конституционных актах. Этим объясняется парадоксальная ситуация, когда «победивший народ» оказался в меньшинстве, а «враги народа» – в большинстве. Эта замечательная «кошеновская» концепция применима не только к эпохе французской революции, она проливает свет на гораздо более широкий круг исторических явлений. При рассмотрении мировоззренческой составляющей французских событий следует учитывать, что идейными вдохновителями революции были представители так называемого радикального направления эпохи Просвещения, а реализуемая на практике политическая платформа вобрала в себя преимущественно взгляды Ж.-Ж. Руссо (1712–1778), который намеревался найти рациональную основу обществу и призывал людей заново перестроить государство, свободно и разумно выбрав его оптимальную форму. Руссо хотел освободить людей от постоянной опоры на власть и отбросить прежние системы власти ради новой модели. Именно в таком смысле его можно считать революционером. Тем не менее якобинцы провозгласили его своим учителем и оправдывали свою диктатуру учением Руссо о народном суверенитете и общей воле. Поэтому, как итог исследованию, невозможно не согласиться с мыслью Т.Бермана: «Философы не проповедовали революции. Они были реформаторами, а не революционерами. Они критиковали существующий режим и предлагали произвести в нём определённые перемены, а не устранять его в целом. Их критика и философия, лежавшая в её основе, стала частью системы веры тех, кто впоследствии опрокинул режим и установил новый. Главное, что индивидуализм Просвещения и его рационализм – два основных элемента, из сочетания которых происходили его утилитаризм и превознесение свободы и равенства, – стали фундаментальными принципами революций» [, с. 159]. II.2. Коллизии философской метафизики понятия «свобода и равенство» и государственная безопасность.Говоря о значении Декларации прав человека и гражданина (1789 г.), И. Мадьо пишет с высоким уровнем пафоса в 1976 г.: «… это не Декларация прав французов, а признание революционерами существования фундаментальны прав для всех людей, во все времена, во всех государства» [Цит. за: , с. 93].Декларация во время своего становления виделась как документ, содержание которого было бы ограничено одними идеями, и лишено возможности политического применения: «Пусть все наши законы опираются на самые лучшие принципы.