История_Рюрик

Актуальность исследования. Среди значительного числа проблем, свя-занных с начальной историей Руси, историки повышенное внимание уделяли и продолжают уделять вопросу, который в историографии известен под названи-ем «варяжского», «норманнского» или «варяго-русского». Обсуждение данного вопроса ведется, по сути, с самого возникновения отечественной исторической науки с разной степенью интенсивности и с разным пониманием его места и роли в более общей проблематике образования Древнерусского государства ...

Введение 3
1. «Летописный Рюрик» и его источники 10
1.1. Свод летописных источников о Рюрике 10
1.2. История изучения документов о Рюрике 15
2. Историография начальной русской истории 29
2.1. Норманнская гипотеза: история изучения проблемы 29
2.2. Антинорманнская гипотеза: история 46
3. Современная историография о Рюрике: состояние проблемы 62
3.1. Уровень современной дискуссии: неонорманнизм и антинорманнизм 62
3.2. Перспективы исторического изучения «проблемы Рюрика»: тенденции развития русской историографии 72
Заключение 77
Список источников и использованной литературы 80

Актуальность исследования. Среди значительного числа проблем, свя-занных с начальной историей Руси, историки повышенное внимание уделяли и продолжают уделять вопросу, который в историографии известен под названи-ем «варяжского», «норманнского» или «варяго-русского». Обсуждение данного вопроса ведется, по сути, с самого возникновения отечественной исторической науки с разной степенью интенсивности и с разным пониманием его места и роли в более общей проблематике образования Древнерусского государства.
В составе обширного варяго-русского вопроса принято выделять не-сколько проблем: образования государственности у восточных славян, роли ва-рягов в процессах политогенеза на Руси, происхождения варягов, руси, первых князей.
Личность Рюрика, основателя древнерусской княжеской династии, всегда привлекала внимание исследователей. Сведения о нем, содержащиеся в русских летописях, крайне скупы. О Рюрике сообщается лишь в связи со сказанием о призвании варяжских князей под 862 г. – старший из трех братьев, Рюрик, ста-новится князем в Ладоге или в Новгороде, а после смерти двух младших брать-ев присоединяет их владения к своим и раздает «мужам» города. Под 879 г. ле-топись сообщает о смерти Рюрика и о том, что его сын Игорь, который был на тот момент еще маленьким ребенком, остался на попечении нового князя Оле-га. Столь скупая информация в сочетании с сомнениями в достоверности сказа-ния о призвании варяжских князей, заставляла считать Рюрика легендарной или полулегендарной личностью, которой порой отказывали в реальности.
Степень изученности проблемы. С определенной долей условности мож-но отметить, что историографические обзоры в рамках исторических исследо-ваний по проблемам, связанным с происхождением варяжской Руси появляют-ся в первой половине XVIII в., когда историографическая критика становится обязательной составной частью работ историков. При этом в историографии еще не утвердилось требование излагать чужие мнения последовательно и пол-но. Статья Г.З. Байера «О варягах» одна из первых в отечественной науке была наполнена критикой предшествующей историографии. Однако замечания Байе-ра рассеяны по его сочинению, не составляя единого блока: обращаясь к кон-кретной проблеме, он мог привести и спектр мнений о ней в историографии. Сходным образом историографический материал дан у В.Н. Татищева.
Историографический обзор варяго-русского вопроса под названием «Об-разцы, каким образом с древнейшею русскою историею поступали до сих пор иностранные и отечественные писатели» дал в I Прибавлении к первому тому своего «Нестора» А.Л. Шлецер. В целом Шлецер полагал, что после достиже-ний Г.З. Байера, «наука отечественной истории … еще не одинъ разъ будетъ возвращаться к решенiю вопроса о происхожденiи варяговъ» .

В 1862 – 1863 гг. в «Записках императорской Академии наук» было опубликовано сочинение С.А. Гедеонова «Отрывки из исследований о варяжском вопросе», состоявшее из шестнадцати глав. Оно была удостоено Уваровской премии Петербургской Академии наук, а ее автор был избран в 1863 г. в почетные члены Академии. Это было высшее признание профессиональных научных заслуг Гедеонова. Степан Александрович продолжил изучение варяжской проблемы и в 1876 г. выпустил «Отрывки» отдельной книгой «Варяги и Русь», которая содержала уже двадцать одну главу.
Появление работ Гедеонова стало, без сомнения, знаковым событием для отечественной науки. Особое внимание они привлекали к себе тем, что касались одного из наиболее спорных вопросов русской истории, вокруг которого полемика продолжалась уже более столетия.Гедеонов выступил как последовательный критик норманской теории. Отвергая основные положения норманистов, он представил весомые контраргументы, которые заставили большинство его оппонентов пересмотреть роль и степень скандинавского влияния на жизнь восточных славян. В том же 1876 г., когда в свет вышли «Варяги и Русь», историк И.Е. Забелин писал: «В недавнее время норманское мнение потерпело однако весьма сильное поражение со стороны исследований г. Гедеонова. Не то чтобы автор вносил в науку что-либо совсем новое, небывалое и оригинальное... Но в исследованиях г. Гедеонова очень ново и совсем неожиданно для защитников норманства Руси явилось то обстоятельство, что автор предстал перед немецкою школой во всеоружии здравой и вполне ученой критики, с такою обработкою вопроса, которая своею ученостью затмевает и даже многие труды его противников». На следующий год Н.И. Костомаров сказал в адрес Гедеонова, что он «разбивает в пух и прах всю так называемую норманскую систему», а его труд «останется одним из самых капитальных памятников русской науки», что «благодаря ясности взгляда и беспристрастию автора едва ли какое другое ученое исследование в этой области знаний может стать выше исследования, которым подарил русскую историю г. Гедеонов»1.
Еще более показательна оценка научных оппонентов Гедеонова – А.А. Куника и М.П. Погодина. В предисловии к «Отрывкам» Куник констатировал: «Нет сомнения, что норманисты в частностях преувеличивали значение норманской стихии для древнерусской истории, то отыскивая влияние ее там, где... оно было или ненужно, или даже невозможно, то разбирая главные свидетельства не с одинаковой обстоятельностью и не без пристрастия». В 1877 – 1878 гг. историк назвал труд Гедеонова «в высшей степени замечательным» и заключил, что против некоторых доводов ученого «ничего нельзя возразить». Погодин в 1864 г. заявил в отзыве на «Отрывки», что «норманская система со времен Эверса не имела такого сильного и опасного противника, как г. Гедеонов», исследования которого «служат не только достойным дополнением, но и отличным украшением нашей историко-критической богатой литературы по вопросу о происхождении варягов и руси»1.
Выступая с критикой норманской теории, Гедеонов наряду с этим проводил мысль о славянском происхождении варяжских князей Рюрика, Синеуса и Трувора, родиной которых он полагал южный берег Балтики. Если критическая часть исследований Гедеонова, направленная против скандинавского догмата в русской истории, получила самые высокие оценки среди дореволюционных ученых, то положительная сторона работы, в которой он обосновывал мнение о южнобалтийской славянской природе летописных варягов, вызвала не столь однозначную реакцию. В историографии неоднократно указывались недостатки этой половины сочинения ученого, почти сразу после выхода «Отрывков» С.М. Соловьев заявил, что они «замечательны своею отрицательною стороною.., но положительная сторона исследования не представляет ничего, на чем бы можно было остановиться». В 1871 г. Д.И. Иловайский обронил лишь одну фразу о том, что мысль о призвании князей с балтийского Поморья, «конечно, не найдет своего подтверждения». «Самым опасным врагом норманской системы» назвал в 1876 г. С.А. Гедеонова Ф. Фортинский, в то же время, упрекая его в неосмотрительности при построении собственной системы: «... То он употребляет в дело материал весьма сомнительного качества (предания), то неудачно применяет научные приемы к объяснению источников, то впадает даже в противоречие с самим собою»2.
Это противопоставление критической части и обоснования собственной концепции в работе С.А. Гедеонова сохранилось и после смерти ученого. В 1914 г. Д.И. Багалей говорил о «Варягах и Руси», что «насколько убедительна аргументация в отрицательных соображениях автора, настолько слаба в положительной части его славянской теории». И.П. Шаскольский в 1960 г., подчеркивая «большую научную ценность» критической части труда историка и представляя ее как самую сильную сторону исследования, в то же время заключал, что «утверждение автора о происхождении варягов из славянского поморья на современном этапе развития исторической науки не выдерживает критики»1.
Гедеонов выстраивал славяно-балтийскую концепцию, исходя из представлений о наличии между славянами Приильменья и южнобалтийского Поморья давних связей, которые он реконструировал на основе весьма ограниченного круга источников, главным образом используя письменные свидетельства и данные лингвистики, вместе с тем мобилизовав практически все известные на тот момент письменные и фактические свидетельства о балтийских славянах. Сам ученый скромно говорил, что «привел их не как последнее слово науки в спорном деле о происхождении Руси, а как зачаток того многого, которое может быть и, надеюсь, будет еще сделано на богатом, славянскому исследователю открытом поприще вендо-русской археографии»2.
Гедеонов был далеко не первым исследователем, рассматривавшим южную Балтику в качестве родины варяжских князей. Начиная с М.В. Ломоносова, многие ученые-антинорманисты при поиске варяжской руси обращали свой взгляд на указанный регион, населенный балтийскими славянами, история которых в первой половине XIX столетия была еще фактически не написана. Важную роль в этом плане сыграли в 1830-х гг. основатель «скептической» школы М.Т. Каченовский и его ученики, указав на наличие тесных связей между балтийским Поморьем и Новгородом, где, по их мнению, существовала колония южнобалтийских славян-варягов. На южном побережье Балтики помещал варягов крупный славист Ю.И. Венелин. М. Морошкин в своей большой работе, вышедшей в 1842 г., приводил сводку известий о Руси на южнобалтийском побережье, в районе Немана и острова Рюген. Так или иначе, на связь южнобалтийского побережья со славянской колонизацией русского Северо-Запада указывали С. Руссов, М.А. Максимович, Н.В. Савельев-Ростиславич1.
Гедеонов в отличие от своих предшественников не причислял Русь к числу варяжских народов, отразив данную позицию в самом названии книги «Варяги и Русь». Термин «варяги» Гедеонов производил из германского wari (Wehr) – «оборона». Посредством балтийских славян данное слово с прибавлением к нему суффикса -ag- попало на Русь в значении «мечник», «ратник». Под этим именем выступают балтийские славяно-германские пираты. «Как норманны понимали норманно-вендских пиратов под общим именем viking'ов, – заключает ученый, – так, по всей вероятности, вендогерманские слыли в Помории под общим названием varag'ов (меченосцев, ратников)... В этом смысле – пиратов-воинов..., перешло слово varag от балтийских славян к восточным; под этим названием стали они разуметь всех вообще балтийских пиратов, были ли они шведы, норвежцы, ободриты, маркоманны-вагиры и пр.»2.
Если варяжское имя принадлежит главным образом северу, то наименование русь – принадлежность славянского юга. Небывалая варяжская русь, полагал он, возникла под пером летописца, который следовал определенной исторической схеме. Нестор, которого антинорманисты рассматривали в качестве автора Повести временных лет, в свое время понимал под варягами «в смысле народа» только шведов, норвежцев, датчан и англичан, из которых к концу XI столетия набиралась греческая варангская дружина. Однако ему было известно по народным преданиям и по особенностям новгородского быта, что на момент призвания на балтийском побережье проживало варяжское племя, отличное от выше перечисленных. Если скандинавов летописец видел, то славянских варягов не знал, т.к. для них «уже сто лет как прекратилось и само варяжское имя; русское они никогда не носили». «Что и Нестор, и его современники, и русские князья знали вообще о западном происхождении из варяжского Помория Рюрика и братьев его, несомненно; собственно о племени, из которого они вышли, уже никто не помнил; племенные названия оботритов, вагиров, руян и пр. поглощались для них общим наименованием варягов». Наконец с принятием Русью христианства рвалась связь с языческим Поморьем.
Внося в летописный рассказ варяжскую русь, автор ПВЛ не жертвует этой системе «ни исторической истиной, ни существовавшей на Руси этнической терминологией». Так он не выводит русь из Новгорода, русское имя распространяется на варягов Олега только по прибытии того в Киев. Наконец, летописец отправной точкой русской истории принимает первое упоминание руси при императоре Михаиле в византийских хронографах. Для Нестора, как ученика византийцев, греческие хронографы «были ученой святыней». Не найдя в них ни слова о происхождении этой руси, летописец связал возникновение этого имени с призванием варягов, которое хронологически предшествовало походу русов на Константинополь при патриархе Фотии1.
Таким образом, под варягами понимается не отдельная народность, а целая совокупность племен, среди которых особо выделяет балтийских славян-вендов, из среды которых вышли Рюрик, Синеус и Трувор. Славянский характер призвания обличается теми отношениями, которые складываются между новой варяжской династией и местными славянскими князьями, «это преимущественно династическое явление». Свое выражение оно получило в том, что местные князья по-прежнему владеют своей землей и столами (за исключением северных городов, участвовавших в призвании, а также Киева, Чернигова, Переяславля, Любеча на юге), в то время как варяжские получают с покоренных племен дань и военную помощь. Олег водворяется в Киеве, убив прежних его властителей Аскольда и Дира. В летописи он представлен не как завоеватель, а как восстановитель своего права, «права своего рода», на что обратил внимание и С.М. Соловьев, говоря о «династическом», «мирном завоевании» Киева1.
Среди некоторых ученых бытует мысль о существовании государственности у восточных славян до прихода варягов. Последние не только не меняют его коренных постановлений, но подчиняются им, судят по славянским обычаям и праву. Этой идеи придерживался и Гедеонов, во многом следовавший в русле рассуждений своего предшественника Г. Эверса, которого ученый называл своим «руководителем». Эверс полагал, что государство есть продукт внутреннего развития общества, поэтому «русское государство при Ильмене-озере образовалось и словом, и делом до Рюрикова единовластия... Призванные князья пришли уже в государство, какую бы форму оно не имело». Само призвание, по словам ученого, не играло столь существенной роли, чтобы начинать с него саму русскую историю2.
В IX в. между новгородскими словенами и балтийскими вендами имели место давние торговые взаимоотношения. Русь наряду с хазарами и волжскими булгарами выступала посредником в торговле поморских славян с Востоком, которая осуществлялась уже с VIII столетия. «Двинский варяжский путь» возник как торговое сообщение между Новгородом и Поморьем. Причина, по которой ильменские словене обратились к своим балтийским собратьям, кроется в старшинстве вендских князей над восточнославянскими. Притязания прежних княжеских родов прекращались только передачей прав их в иной, высший по своему значению в Славянщине род славянских князей, которые судили бы «по праву, разумеется, словенскому». Это не могли быть иноземные неславянские князья, т.к. их старшинство и благородство «не имело смысла для словенских племен». Не могли новгородцы обратиться и на юг по причине того, что Новгород и его князья являлись старшими на Руси. Сама историческая логика указывает на поморских князей, старшинство которых проистекало из религиозного первенства вендов над прочими славянскими племенами. Как о центре идолопоклонства говорит немецкий хронист XII в. Гельмольд о храме Радегаста в Ретре. Другим не менее почитаемым в славянском мире городом-храмом являлась Аркона на о. Рюген, где проживали раны. Храм в Арконе был посвящен Святовиту (Свентовиту) и почитался не только среди славян, как на то указывает в «Деяниях данов» Саксон Грамматик: «Даже соседние государи посылали ему подарки с благоговением: между прочим, король датский Свенон для умилостивления его принёс в дар чашу искуснейшей отделки... Этот бог имел также храмы в очень многих других местах, управляемые жрецами меньшей важности»1.
С религиозным старшинством неразрывно связано высокое значение и благородство княжеских родов. Так, о знаменитости родов у прибалтийских славян знают уже летописцы VIII и IX века, а князья и бояре встречаются у вендов с первых годов их истории. Возможный намек на призвание варягов находим в словах Гельмольда о городе ободритов Старграде: «Говорят, в нем иногда бывали такие князья, которые простирали свое господство на[земли] бодричей, хижан и тех, которые живут еще дальше». «Как в конце XI-го столетия Аркона и Руя, – констатирует ученый, – так в половине IX-го Старгард и оботритское племя вагиров имели первенство во всей славянской земле». Гедеонов делает вывод: «Из сказанного выше о религиозном первенстве балтийских славян над прочими славянскими племенами, выдается и преимущество вендских князей перед русскими; на них должен был пасть выбор новгородских словен, если бы его не оправдывали и самая близость сношений и, как уже сказано, вероятная родственная связь между Новгородом и Поморием»1.
Вендским началом, полагает Гедеонов проникнуто русское язычество. «Пророками» верховного бога Сварога он объявляет Святовита – Триглава – Белбога – Перуна. «Варяжские князья на Руси, – говорит ученый, – поклонялись Святовиту в Свароге-Перуне, как в Риме афинский грек поклонялся Афине в Минерве, Афродите в Венере». Вендские князья не меняли народные русские имена богов на свои, дабы не принести на Русь «семя новых, бесконечных раздоров». Среди кумиров, поставленных Владимиром в честь языческих богов в Киеве Гедеонов выделяет имя Дажьбога, видя в последнем непосредственный пример вендского влияния. Дажьбог – сын Сварога-Святовита (Световита), т.е. Сварожич. Он является у вендов под формой Zuarasici, который в свою очередь тождественен с Радегастом – главным божеством города Радигоща (Ретры). «Неизвестный Нестору и в русской мифологии не знаемый Сварог, – заключает исследователь, – тот же вендский Перун, сокрытый в Арконе под прироком Святовита; Дажьбог, занесенный Владимиром из Оботритской земли в русскую, тот же Zuarasici – Сварожич – Радегаст». «Слово о полку Игореве» донесло до нас западную форму «Даждьбог», русские князья названы здесь внуками Даждьбога. Показательным, по мнению ученого, является описание идола Перуна в летописи, которое он сравнивает с описаниями вендских идолов у западных авторов. Само великолепие кумира («главу его сребрену, а ус златъ») свидетельствует, полагает Гедеонов, «что Владимир вывез из Помория или готовые уже изображения, или, по крайней мере, вендских художников»2.
Западная юридическая терминология содержится в Русской Правде. К таковой относятся выражения: «оутннеть» – tnouti, utnouti (чеш.), tne (польск.) – рубить, бить, отрубить; «свод»; «лонъщиная», lonsky (чеш.) – прошлогодний, loscak (польск.) – годовик; «по костех»; «помочное» – у поляков и чехов одна из судебных пошлин (Pomocne); «погренути» - pohrdnouti (чеш.) - отбросить, презреть; «ролейный закуп» - rolny (чеш.) - полевой, от rola (чеш., польск.) - плуг; «купа» - денежная плата, кора - польская монета для уплаты судебных пошлин; «олек» - oulik (чеш.), ulik (польск.) - улей, малый улей; «страда» - stradza (польск.) - утрата. В Уставе мостникам - «вымол» - wymol (чеш.) - рытвина, ров, промытый водой1.
Влияние варяжского начала в памятниках конца XII – XIII вв. уже не прослеживается. Сочинения духовных лиц, написанные церковнославянским языком, по наблюдению ученых, так же не содержат западных особенностей. «Зато варяжское начало, – акцентирует внимание Гедеонов, – оставило положительные, неоспоримые следы в письменных памятниках, стоящих по характеру своему между народными и духовными; в произведениях, писанных русским литературным языком XI и XII столетий». К таковым исследователь относит «Поучение Владимира Мономаха», «Слово Даниила Заточника» и «Слово о полку Игореве». Последнее Гедеонов выделял особенно, т.к. «западное начало в нем ощутительнее, чем в прочих памятниках русской письменности». К числу западнославянских заимствований Гедеонов относит такие слова как трудный (печальный), рокотать (греметь), комони (кони), чили (аще бы), срожати (яриться), рассушатъся (рассеяться), потручати (позвонить), смага (пожар), мычети (метать), болонье (луг), цвелити (мучать), кычати (кричать по-гусиному), стуга (привязь), троскотатъ (трещать) и др. Всем этим выражениям ученый находит объяснение в польском и чешском языках. Наконец сама форма «русичи», встречающаяся в Слове, по мнению исследователя, «принадлежит языку того народа, коего племена назывались лутичи, лютомиричи, ветничи, вятичи, радичи и т.д.»2.
Ученые считают «неоспоримой исторической вероятностью» существование варяжского (вендского) поселения в Новгородской области еще до призвания Рюрика. Положительные следы такого поселения представляет собственный исторический быт Новгорода, западно-славянским началом проникнута вся домашняя новгородская жизнь. На это, в частности, указывает топонимика: Волотово, Прусская, Бискупля, Иворова, Боркова улицы (род Борков – древний знаменитый род в Поморье). О длительных связях Новгорода с Поморьем свидетельствует сообщение Новгородской летописи (НПЛ) старшего и младшего изводов под 1165 г. о построении церкви «святыя Щетициници». Предлагая вариант «шетенечи», Гедеонов говорит о построении церкви жителями города Штеттени1. В новейшее время указанная информация летописи трактуется как указание на существование в Новгороде организации купцов, торговавших с Штеттином2.
Мысль о колонизации Новгорода балтийскими славянами высказывались и М.П. Погодиным. А.А. Котляревский по этому поводу писал: «Имя Новгорода становится совершенно понятно, когда вспомнить о Старьграде (даже не одном, а двух), находившемся на балтийском Поморье; имя Славъно кажется противнем такого же балтийского Славна (slauna, slauene); характер новгородской вольницы и торговой знати точно тот же, что и поморской; характер веча..., вечевого устройства и вечевой степени сходен до подробностей; одинаково и устройство княжьего двора». Колонией балтийских славян представляет Новгород И.Е. Забелин. Историк мобилизовал значительный топонимический материал, показывающий колонизационное движение с Балтики на Северо-Запад Руси3.