Приемы языковой манипуляции в СМИ

Цель исследования заключается в выявлении и описании способов, методов языковой манипуляции, а также изучение последствий этой манипуляции.
Теоретическая значимость данной работы состоит в том, что она вносит вклад в разработку актуальных вопросов при изучении приемов языковой манипуляции в СМИ.
Практическая значимость. Представленный в исследовании практический материал может быть использован в теоретических курсах по дисциплине «Журналистика».
При подготовке материала были использованы труды Лозовского Б.Н., Петровой Н.Е., Кара-Мурза С. , Александровой Т. , Назайкина А.Н. и др.
...

ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение 3
1 Влияние средств массовой информации на общественное мнение
5
1.1 Язык общественно-политической коммуникации 8
1.2 Влияние СМИ на ребенка 11
2 Средства массовой информации как объект и субъект манипулятивного воздействия
13
3 Манипуляция как способ управления содержанием СМИ 20
3.1 Законы манипуляции 25
3.2 Приемы манипуляций в СМИ 27
3.3 Манипулятивные технологии 32
3.4 Речевое воздействие 36
Заключение 49
Список литературы 51

ВВЕДЕНИЕ
Если бы ложь, подобно истине, была одноликою, наше положение было бы значительно легче. Мы считали бы в таком случае достоверным противоположное тому, что говорит лжец. Но противоположность истине обладает сотней тысяч обличий и не имеет пределов.
М. Монтень
Вторая половина XX – начало XXI в. характеризуются активным развитием средств массовой коммуникации. «Динамичное развитие традиционных СМИ: печати, радио, телевидения, появление новых компьютерных информационных технологий, глобализация мирового информационного пространства оказывают огромное влияние на производство и распространение слова. Все эти сложные и многогранные процессы требуют не только научного осмысления, но и разработки новых парадигм практического исследования яз ыка СМИ [7].
В наше время огромное психологическое влияние на сознание и подсознание человека оказывают средства массовой информации (СМИ). Та реальность, которую нам предлагают сегодняшние СМИ, безусловно опосредствована чьим-то мнением, она упрощена и не предлагает размышления, анализа. В некоторых случаях эта информация может быть опасна, так как человек принимает её готовой, не задумываясь и ему можно внушить очень многое. Поэтому нам часто легче окунуться в поток информации, чем критично её воспринимать [5].
Актуальность выбранной темы обосновывается важностью осуществления комплексного изучения влияния СМИ на сознание общества, необходимо выяснить методы и приемы манипуляции СМИ общественным мнением.
Объектом исследования являются непосредственно приемы языковой манипуляции в СМИ.
Предметом исследования стали основные методы, технологии языковой манипуляции.
Цель исследования заключается в выявлении и описании способов, методов языковой манипуляции, а также изучение последствий этой манипуляции.
Теоретическая значимость данной работы состоит в том, что она вносит вклад в разработку актуальных вопросов при изучении приемов языковой манипуляции в СМИ.
Практическая значимость. Представленный в исследовании практический материал может быть использован в теоретических курсах по дисциплине «Журналистика».
При подготовке материала были использованы труды Лозовского Б.Н., Петровой Н.Е., Кара-Мурза С. , Александровой Т. , Назайкина А.Н. и др.

Мы очень близко к Николь Кидман подошли, просто я не сидел у нее на кухне. Собчак: А кто-то кроме Умы Турман ссылался на то, что они состоят в каких-то организациях, защищающих геев? Лунгин: Они больше на деньги. Собчак: То есть она такая идейная оказалась девушка? Лунгин: Она идейная, да. Она простая, огромная, она веселая. Собчак: А вы ей написали, что это связано, условно, с педофилией, с другим законодательством? Лунгин: Я говорю, что это связано, и нашел даже цитату из Путина, послал ей, о том, что мы не против геев, а мы, собственно говоря, за геев, и она успокоилась. Собчак: То есть она приняла это? Лунгин: Да. Потом возникло что-то еще. Ей, видно, было, не хотелось ехать. Я не знаю, сложно сказать, но что-то чужое и непонятное, и интересно вроде ей, и хочется. Я еще раз говорю, что, представьте себе, в этом мире есть 10-15 актрис — это как большие двери такие. И в каждую из этих дверей стоит огромная очередь из американцев, из европейцев, из индусов, из арабов, и все они с разными мешочками денег стоят и стучатся в эти двери, и их много, а дверей мало. Собчак: В итоге Ксения Раппопорт прекрасно сыграла эту роль. Лунгин: Я считаю, что лучше нее никто бы это не снял, хотя, может быть, Зеты-Джонс, она профессиональная певица. У меня были самые разные варианты и довольно близкие, но если бы был бы, наверное, американский продюсер там, который бы хотел, верил и ждал... На самом деле, это, может быть, была и неправильная идея, как я сейчас понимаю. Опера Тодоровского ведь. Собчак: Да. Лунгин: Как бы они пели по-русски? Как бы англоязычный зритель понимал это, но, в общем, не знаю. Мне кажется, я уже забыл, это уже ты мне рассказываешь как про какие-то прошлые сны. Я настолько уже тут внутри в Ксении, в Анне, они мне просто нравятся обе, очень и очень хочу сказать обязательно про Машу Курденевич, это первая ее роль, которая играет Лизу. Мне кажется, она актриса театра Женовача, мне кажется очень яркой. Собчак: А вы ее почему взяли? Для многих она такая... Лунгин: Она мне нравится, мне нравится. Она как раз от Лизы такой скромняшки до Лизы гламурной негодяйки у меня прошла. В ней очень много внутренней силы, и мне кажется, она играет точно и сдержано. И Игорь Миркурбанов, это одна из редких его ролей в кино, который создал какой-то такой угрюмый мир. Собчак: Перед интервью у меня есть такая фишка, я когда уже знаю, что у меня будет какой-то гость, к которому я готовлюсь заранее морально и собираю о нем какую-то информацию, мы с вами встретились на премьере уже где-то неделю назад, и, собственно, у меня было много времени поговорить с нашими общими друзьями, знакомыми из творческой интеллигенции, из каких-то критиков по поводу вас в такой неформальной атмосфере из серии где-то в ресторане: «А что вы думаете про Пашу Лунгина? А что вы...?». И удивительно, что очень многие люди, то есть обычно неважно, хорошо это или плохо, у людей всегда есть точно сформированное мнение, что этот режиссер мне нравится, этот не нравится, это мое, это не мое, то есть сколько людей, столько вкусов. Про вас очень многие наши общие знакомые и друзья говорили о том, что: «Паша Лунгин, даже не могу сказать, он какой-то такой очень неровный режиссер». И прямо даже за одним застольем наш с вами общий друг прям говорит: «Давайте даже посмотрим фильмографию, это как в том анекдоте про президентов России: лысый, волосатый». То есть один фильм какой-то всегда абсолютный шедевр, а рядом такое кино, скажем так, которому можно задать разного рода вопросы. И мы действительно открыли ваши фильмы, которые все любят, восхищаются и знают, и наряду с ними действительно работы, собственно, к чему я и веду... Лунгин: Это какие же? Расскажи уже, мне интересно. Собчак: Такие, как, например, сериал «Родина». Я вспомнила, когда я все это читала, что сериал «Родина» тоже делали вы. Это, конечно, прекрасные актеры и т.д. , но понятно, что особенно для людей, которые фанаты сериалов, я видела «Homeland» в реальном виде и восхищалась тем, как вообще сами американцы могут о себе, о своих спецоперациях в Ираке шутить, критиковать власть и т.д., конечно, в этом была такая, вы только не обижайтесь, беззубость. В том смысле, что здесь показать реально историю, которая была бы зеркально американской, что, условно, наши силовики подорвали здание или подорвали детей в деревне Чечни и сделали что-то абсолютно бесчеловечное и аморальное, не получилось. Это не получилось почему? Потому что все-таки это диктовка федерального канала, и было понятно, что либо этот сериал будет на федеральном канале, либо он не будет нигде с этими сценами, или вы руководствовались чем-то еще? Лунгин: Вы знаете, сейчас о «Родине» я поговорю, мне просто кажется, что наша творческая интеллигенция проявила слабоумие настоящее, и вы в том числе, Ксения, дорогая, потому что вы не дошли. Если вы где-нибудь еще в другом сериале видели, как наш офицер одевает на себя все медали, одевает на себя форму и записывает обращение, вам скажут, что я сумасшедший и что меня завербовали. «Я русский патриот, я русский офицер с боевыми наградами, но я считаю, что к власти тут пришла банда людей, которые управляют нами, они бесчеловечны и неправы, запомните…». Если ваши любимые гости по застолью много видели таких сериалов, то я снимаю перед ними шляпу, я хочу, чтобы они мне назвали еще хоть один перед тем, как будут говорить о беззубости. Никто не досмотрел, никто не видел, что сериал развивается как пружина, и мы имеем дело со сложнейшим образом раздвоения личности. Как можно быть русским человеком, патриотом и мучиться, и не любить, и хотеть взорвать — это шизофреническая, конечно, история. Собчак: Нет, это безусловно. Я говорю о другом. Лунгин: А я не понимаю, какая беззубость. Для меня ничего важнее, чем эта раздвоенность, я вижу только совсем других людей на экранах, но я не видел... Знаете, потому что такое сознание массовое, потому что у наших подгрупп людей, у нас есть группы активистов, которые цензурируют, а есть группы других активистов, которые тоже цензурируют. Для них, так как он — ГРУ, а она — ФСБ, это уже Лунгин продался путинскому режиму. Нет, и ГРУ, и ФСБ, а внутри два безумных человека, и именно ведь потому что... Собчак: Нет, смотрите, я сейчас говорю исключительно... Лунгин: Нет, я хочу просто сказать, почему я не сделал фильм о Чечне. Это не фильм о Чечне. Я сделаю еще фильм о Чечне, может быть, сейчас думаю делать фильм о выводе войск из Афганистана. Но я просто абсолютно отрицаю обвинения к «Родине». Мне по-прежнему... Я ни один свой фильм защищать не буду. Скажите, что «Остров» не получился, что «Царь» — беззубый и никому ненужный фильм. Собчак: Я так точно не скажу. Лунгин: Надо же, вы говорите: так неровно, вот я беру, один фильм такой слабый. Какой слабый? «Такси-блюз», «Свадьба», «Олигарх»? Собчак: Нет, но это не я говорю. Меня удивило, что такое слово прозвучало как «неровность». Лунгин: Это больше говорит о том человеке, который это говорил, но «Родина», подождите, я все-таки хочу договорить о «Родине», и огромный рейтинг этого сериала до сих пор не перебит еще, говорит о том, что это зацепило людей, что они верят и Машкову, и Исаковой, их роли ничуть не хуже. Конечно, уже после того, как посмотрели, конечно, это все равно, что пойти в русский ресторан, заказать блюдо французской кухни, и ты всегда скажешь: «Эх, сидел я в Париже и было вкуснее». Собчак: Почему? Лунгин: Так бывает. Собчак: Нет. Почему? Вы мастер выписать характер и, конечно, Машков, Исакова и прочие актеры там замечательные. Лунгин: Я просто отвечаю за их игру, отвечаю, что они играют не хуже. Собчак: А к этому нет претензий, я же о другом говорю. Лунгин: А к чему же? К сюжету фильма? Собчак: Смотрите, я попытаюсь объяснить, когда еще не существовало никакой вашей «Родины», а существовал сериал «Homeland», я смотрела его и думала, и разговаривала об этом со своими какими-то друзьями, что как же круто, что американцы сами про себя, там же очень много интересных сценарных ходов, помимо раздвоения личности главной героини, помимо интриги, когда ты никогда не знаешь, кто предатель и кто убил, там очень много интриг, помимо этого есть очень крутая история самобичевания, когда американцы могут снять американский сериал про то, что в Ираке вице-президент отдает тайный приказ, который зачищается силовиками и прячется от народонаселения Америки про то, что мы бомбим невинных жителей Ирака. Конечно, первая ассоциация, которая приходит в голову человеку, и я говорила: «А представляете, в России же никогда невозможно снять». Как в том анекдоте, что чем отличается демократия при Брежневе, что вы можете выйти на площадь и ругать президента. Вы тоже можете выйти и поругать американского президента. Подождите, дайте я свою мысль закончу. Лунгин: Мы уже поняли ее, мы поняли эту мысль, она настолько понятна. Собчак: Это, конечно, Чечня, это, конечно, наши КГБшники и т.д. Лунгин: Но это значит хорошо, что я увидел эту схожесть. Хорошо, что я нашел этого героя и поселил его. Собчак: Почему вы тогда ее не довели до конца? Да мне было обидно, я на это смотрела и думала: сам Павел Лунгин за это взялся, это должно быть круто. Лунгин: Нет, но нельзя делать, я больше не буду повторять ничего, потому что когда люди знают тайну и знают отгадку, они как дети все равно не идут, те, кто за тобой. Но вообще я хочу сказать, что это целый жанр у них фильмов, у них целый жанр фильмов состоит из бичевания ЦРУ, вице-президент. Собчак: Почему у нас таких нет? Лунгин: Потому что у нас другая цивилизация, вы хотите сказать, а почему? Вы видели фильм «Царь»? Своим фильмом «Царь» я на это ответил, почему у нас нет — потому что у нас власть хочет быть Богом. Собчак: Нет, но мы можем самобичевать про какую-то давнюю историю. Лунгин: Нет, я пытался метафизически ответить. Если власть хочет быть Богом, то против Бога не делают. Но вы поймите, вы восхищаетесь тем, что они привыкли, у них это тоже жанр, это тоже коммерческий жанр. И я видел сотни абсолютно пустых коммерческих фильмов, где главный шпион — директор ЦРУ, а вице-президент всегда предатель. Собчак: Павел Семенович, вы сейчас полностью ответили на мой вопрос, действительно, власть хочет быть Богом, у нас невозможно это сделать. Лунгин: У них это способ зарабатывания денег, а у нас каждый раз это попытка робкого шага по тонкому льду. Но надо сказать, что поэтому у нас вообще нет малобюджетного кино. Я скажу больше, я говорил это недавно: малобюджетное кино основано на срывании масок. То, что есть в том кино, в западном. Что такое малобюджетные фильмы? Это фильмы об эмансипации, фильмы о больных СПИДом, это фильмы о несправедливости к геям, это фильмы о коррупции в полиции — это все малобюджетные фильмы. И честный американский зритель или английский тратит свои деньги на билеты и смотрит, и это выход для малобюджетного кино, понимаете, оно из малобюджетного перешло в огромный. Американцы кинематографом психоанализируют свое общество, они лечат себя от расизма и т.д., не буду долго говорить. Собчак: У нас так это не работает. Лунгин: Люди не хотят, к сожалению, те фильмы, которые я делал, я, как продюсер, делал фильм Мизгирева «Конвой» и вкладывал в него деньги. Это фильм до такой степени острый про нашу жизнь, наверное, что люди говорят: «Да я это и так вижу», как мне говорят многие люди. Собчак: Хорошо, смотрите, но ведь это еще и ситуация, которая находится в постоянном изменении. Лунгин: Поэтому я ровный режиссер. Собчак: Фильм «Царь», который я очень люблю и пересматривала его несколько раз, сейчас, мне кажется, если бы вы вышли с фильмом «Царь», а не с фильмом «Дама Пик». Лунгин: Мне бы дали по голове. Собчак: Да, я понимаю, что на фоне этих памятников, дискуссий, теперь и про Ивана Грозного письмо Садовничего и прочее это все, вы бы тоже стали буквально человеком, который пошел против течения и сделал что-то крамольное. Как так поменялась ситуация и как вы относитесь к тем событиям, которые в последнее время происходят вокруг фигуры Ивана Грозного? Что это, откуда это вдруг такая мощная реабилитация именно этого персонажа? Лунгин: Ну видите, это лезет откуда-то снизу. Я почувствовал раньше. Это очень интересно, что в истории успеха фильма то, что in the right place at the right time, когда фильм попадает в свое время и попадает в то мгновение, когда он должен быть, иногда опережаешь. Например, фильм «Луна-парк» недооцененный, который я очень люблю, говорил об антисемитизме, о национализме. Последняя роль Олега Борисова, потрясающая совершенно его роль, не знаю, как фильм. Он опередил немножко время, я уже почувствовал, что распад большой идеологии будет порождать мелких бесов национализма повсюду. Так же я почувствовал, знаете, земля стала чесаться и расступаться для памятников Грозного, я почувствовал 5 лет тому назад, когда я сделал «Царя». Ну это великое искушение, конечно, России. Собчак: Но вы сами считаете, ему лучше памятник какой — действительно этот кол, который сделали в небольшом провинциальном городе, или памятник, который… Лунгин: Кол — это… да нет, ну конечно же, я отношусь к нему чуть лучше. Как сказать, к нему даже нельзя относиться, так сказать, это маньяк-психопат. Собчак: Да, в вашем фильме он показан именно таким. Лунгин: Да вы что, я не решился показать все то, что я о нем прочитал и знаю. Собчак: Почему? Лунгин: Это антиэстетично, это невозможно показать, как он зажаривал своих воевод медленно горящими бревнами. Собчак: А вы понимаете, что вы не показали из-за того, что это антиэстетично, а сегодня, условно, может быть, вы бы не могли это показать, в том числе, из-за соображений цензуры? Вот смотрите, что происходит с фильмом «Матильда», который никто еще не видел, мы с журналом были на площадке, и это вполне такое, ну как сказать, добротное и в хорошем смысле коммерческое кино. Там нет какой-то такой вот очевидной крамолы, и то происходит то, что происходит. Вы на чьей стороне? На стороне мифа или создания мифа? Или на стороне правды? Потому что сейчас, на мой взгляд, идет тренд на такое патриотическое кино. Вот история про 28 панфиловцев, которых не было, — нужны такие, например, мифы нам или не нужны? Лунгин: Не знаю, «28 панфиловцев» я не видел. А то, что у нас совсем о другом идет речь, — о том, что эти добровольные цензоры, у нас очень интересно, что цензура была делегирована вниз как бы, такой инквизиционный такой момент, сверху ничего не говорят, только смотрят так благожелательно и говорят: «Ну народ, народ-то, посмотрите, уже скоро начнет кистенем махать». Но эти анонимные люди без глаз и без лиц, так сказать, нельзя так смотреть в глаза Райкину и объяснять ему, какие ставить спектакли, или объяснять Учителю, как надо делать фильмы. Но это очень опасное, это что-то вроде эпидемии. Мне кажется, что их как-то надо высмеивать. Знаете, ханжи и лицемеры во все времена, я думаю, такие периоды были в американской жизни, и в европейской жизни, когда какая-то ханжеская часть общества осознавала свою такую безгласную власть. Это, может быть, пошло еще от интернета у нас очень сильно, потому что в интернете каждый может плюнуть в кого-то великого и известного и чувствовать себя очень при этом комфортно. Собчак: Я знаю, что вы хотели снять фильм про лагеря ГУЛАГа. Лунгин: Я и сейчас хочу. Собчак: Но вы не боитесь, что в сегодняшней ситуации политической вы можете стать очередной мишенью, в общем, такой вот псевдопатриотической критики серьезной? Лунгин: Эта боязнь только и дает нам желание и азарт, и необходимость что-то делать. Собчак: То есть вы будете это делать? Лунгин: Конечно, да, я собираю материал. Собчак: А вы рассчитываете на госфинансирование в связи с этим фильмом? Лунгин: Обязательно, а как же. Понимаете, лагеря — это ведь, надо понять, что… я был сейчас в Архангельске, где было огромное количество лагерей, и там ко мне подошел священник один, забыл сейчас его имя, прекрасный и благородный человек, у них была такая конференция огромная международная — опыт сопротивления сталинскому террору. Потому что мы всегда воспринимаем лагеря, может быть, с легкой руки Шаламова, о том, что нельзя сопротивляться, о том, что ты можешь только быть раздавлен, быть втоптан в снег, в дер**о, уничтожен, и нет личности. Но на самом деле есть целая школа сопротивления насилию, и люди выживали и проходили эти лагеря, и мы знаем этих людей, жили потом долгую жизнь. Меня интересует именно вот это вот — чудовищное подавление и, наоборот, попытка и необходимость сопротивляться, и часто удачная попытка сопротивляться. Потому что лагерь — это, конечно, худшее, что человек может сделать с человеком: невинные люди убивают других невинных людей. Зачем? Непонятно. Унижают их. Когда читаешь это, это невероятно. Я сейчас читаю много рукописей, ну вот женщин везут, женский эшелон везут неделю на Дальний Восток, их неделю кормят селедкой и не дают воды. Ну почему русские люди русских людей кормят селедкой и не дают воды? Стоят честные люди с голубыми глазами, вологодские наши охранники. И не дают воды. Женщины орут в голос, сходят с ума от жажды. Зачем? Собчак: Аскар Акаевич, я начну с тех событий, которые последние несколько дней широко обсуждались нашей общественностью — это, конечно, смерть узбекского президента Ислама Каримова. Я знаю, что вы были знакомы с ним очень давно — с начала 80-х, у вас такие были с ним длительные отношения. Вы с ним люди одного политического поколения, если так можно сказать, правильно? Акаев: Да, конечно. Собчак: Скажите, тот пожизненный президент, тот абсолютный центр власти, которого мы все видели в последнее время, сильно отличался от того Каримова, которого вы знали в самом начале? Акаев: Не сильно, я думаю. Я впервые познакомился с Исламом Каримовым в 1989 году на Съезде народных депутатов СССР, и тогда он уже был первым секретарем, нет, в следующем году, кажется, в 1990-м он был избран первым секретарем ЦК Компартии Узбекистана, то есть фактически первым руководителем республики. И он, конечно, уже в то время был сложившийся такой первый руководитель. Собчак: Жесткий? Акаев: Да, жесткий, жесткий. Собчак: То есть такие, условно, замашки диктаторские были видны и тогда? Акаев: Но то, что жесткий стиль его управления, он был, я думаю, с самого начала. Он уже тогда, я должен сказать, конечно, он прошел, в отличие от меня, я все-таки только тогда пришел из большой науки в большую политику, но так же, как ваш замечательный отец Анатолий Александрович, к которому я относился с глубочайшим уважением, которого, я считаю, что он был одним из трибунов новой демократической России. Собчак: Спасибо. Акаев: И, конечно, Ислам Каримов прошел все ступени властных полномочий в советскую эпоху, и это уже был сложившийся руководитель, первый руководитель с таким уже сложившимся стилем управления, жестким, нацеленным на достижение какого-то осязаемого результата всегда. Я думаю, что годы его не сильно изменили, ведь потому что он был фактически, для него власть значила, у него не было никаких других увлечений, он жил этой одной властью, и я бы сказал, он был мастером и даже гроссмейстером власти. Собчак: Ваша карьера, по сути, началась с Ошских событий. Как вы тогда с ним взаимодействовали, какие были отношения с ним в этот сложный период? Акаев: Ошские события произошли в 1990 году, и летом 1990 года... Собчак: Я просто напомню нашим телезрителям об этой трагедии. Около трех тысяч человек погибли, это конфликт между узбекским населением и киргизским населением в вашей стране, в общем, такие... Акаев: Да, это была очень большая трагедия, я считаю, потому что киргизы, узбеки, в общем-то, бок о бок жили столетия, тысячелетия, можно сказать, всегда в мире, в добрососедстве. Собчак: Но эти события должны были стать, наверное, такой очень горячей точкой в ваших отношениях с Каримовым, потому что как по-другому? Акаев: Да, прежде чем подойти к Каримову, я должен сказать, что лето, ой, жаркое было это лето, лето 1990 года, мы как раз были в Оше.