Иеронимус Босх

План





1. Вступление
2. Эпоха
3. Биография
4. Периоды творчества и обзоры произведений
- Ранний Период
- Зрелый Период
- Поздний Период
5. Заключение
6. Иллюстрации (Сад Наслаждений, Блудный сын, Страшный суд, Воз сена, Семь смертных грехов, Операция по извлечению камня глупости, Корабль дураков)
...

В нидерландском искусстве конца 15 века утрата человеческой значительности не меняла иерархии ценностей, соотношения человека и природы: измельчанию человека соответствовало и измельчание восприятия вселенной. В искусстве Босха вопрос о соотношении человека и мира получил принципиально новое решение.
В его живописи фантастическое искусство, становясь индивидуальным, переходит в некое новое качество, переступает черту, отмечающую конец коллективного творчества, господствовавшего на протяжении Средних веков.
Искусство Босха отражало кризисные настроения, захватившие нидерландское общество в условиях нарастания социальных конфликтов конца 15 века.

В нидерландском искусстве конца 15 века утрата человеческой значительности не меняла иерархии ценностей, соотношения человека и природы: измельчанию человека соответствовало и измельчание восприятия вселенной. В искусстве Босха вопрос о соотношении человека и мира получил принципиально новое решение.
В его живописи фантастическое искусство, становясь индивидуальным, переходит в некое новое качество, переступает черту, отмечающую конец коллективного творчества, господствовавшего на протяжении Средних веков.
Искусство Босха отражало кризисные настроения, захватившие нидерландское общество в условиях нарастания социальных конфликтов конца 15 века.

Гротескные образы, порожденные его воображением, имеют предшественников в средневековых иллюстрированных рукописях; они явным образом несут в себе некий моральный урок, но в равной степени эти странные формы - свидетельства сугубо индивидуального внутреннего мира.
Периоды его творчества
Ранний Период
Босх не датировал своих произведений, так что их хронологию строят на основании стилистическо­го анализа или определяют приблизительно основные вехи его творчества.
Ранние его работы не лишены оттенка примитивности, но уже в них странно сочетаются острое и тревожное ощущение жизни природы с холодной гротескностью в изображении людей.
К раннему периоду (примерно 1475—80-е) относят «Извлечение камня глупости» и «Семь смерт­ных грехов». Это лукавые притчи о смысле жизни, равно как и философские размыш­ления об исконных принципах мироустройства (воз­можно, именно поэтому художник обращается к круг­лому формату центральных композиций, как бы намекая на вселенскую значимость изображаемых сцен). Первая из картин, которая кажется юморис­тическим бытовым жанром, на деле оказывается сложной аллегорией, о точном сюжете которой до сих пор спорят ученые (что характерно, впрочем, для исследовательского восприятия почти всех произве­дений Босха); удаление «камня глупости» из головы некоего деревенского простака представляет собой не просто примитивную знахарскую операцию вро­де среза болезненного нароста, но являет попытку магико-мистического преобразования человеческой природы, попытку, которую в равной мере можно воспринять и как сатирическую насмешку, и как неортодоксальный, возможно, алхимический символ. Здесь впервые появляется написанный с необычай­ной живописной свежестью далекий панорамный пейзаж, который с тех пор становится одной из характернейших примет произведений Босха.
Карти­на «Семь смертных грехов» изначально представля­ла собой крышку стола. В семи секторах центральной круглой композиции мы видим живые сценки, демонстрирующие разные грехи — Гордыню, Скупость, Похоть, Гнев, Обжорство, Зависть, Уныние, по уг­лам же представлены «четыре последние вещи», т. е. пределы человеческого бытия: Ад, Рай, Страшный Суд, Смерть. В самом центре круга, как бы в зрачке глаза — Христос Страстотерпец, здесь же сделана надпись: «Берегись, берегись, Бог видит».
Босх находит для каждого из грехов пример из жизни, хорошо понятный зрителю: гнев иллюстрируется сценой пья­ной драки; зависть предстаёт в виде лавочника, злобно погляды­вающего в сторону соседа; коры­столюбие воплощает в себе судья, берущий взятку. Художник показы­вает, как идут к своей погибели са­мые обыкновенные люди, погру­женные в каждодневную суету; сцены привычных, будничных зло­действ движутся по нескончаемому кругу, как пестрая, нелепая, жалкая карусель.
Таким образом, в весьма небольшом произведении контрастно сведе­но великое и малое, бытовые анекдоты вправлены в космически-всеохватную систему.
Зрелый Период
В зрелых работах Босха мир безграничен, но его пространственность иная – менее стремительная. Воздух кажется прозрачнее и сырее. Босх все настойчивее думает о людях. Он старается найти адекватное выражение их жизни.
Начало зрелого периода творчества (1485-10) отмечено созданием алтарного образа «Святой Иоанн Богослов на острове Патмос.
В картине «Святой Иоанн Богослов на острове Патмос» (1486-1490) апостолу досаждает дьявол. Орел (типичный символ евангелиста Иоанна) зорко охраняет своего хозяина. Тема конца света (Откровение Иоанна Богослова) - заключительная часть Нового заве­та, содержащая описание конца света) сведена здесь к минимуму; о грядущей катастрофе напоминают лишь ангел, указывающий святому на небесное знамение, да горящий корабль на глади залива.
Нежный профиль молодого Иоанна рисует­ся на фоне округлой горы, на вершине которой возвышается серебристо-голубая фигура ангела с рас­простертыми крыльями, диктующего текст Еванге­лия. В картине как бы зримо ощущаются тона зву­чащего божественного слова, чему способствует поразительно красивый пейзаж с извилистым морс­ким заливом, напоминающим широко разлившуюся реку. И вдруг среди этой умиротворенной природы, по соседству с одухотворенным образом Евангелис­та зритель видит в уголке какое-то странное суще­ство — полуптицу-полунасекомое с человеческой го­ловой. И хотя этот бес способен лишь на мелкие пакости, достойные проказника из начальной школы: он задумал стащить письменный прибор святого, лежащий рядом с ним на земле, это мелкое пакостное создание — предвестие тех многочисленных чудищ, которые заполонят кар­ тины Босха более поздней стадии зрелого периода. В основном это монументальные триптихи — «Страшный Суд», «Сад земных наслаждений».
Именно подобные картины сделали особенно попу­лярным имя Босха в наше время, часто усматриваю­щего в нем далекого предтечу сюрреализма. Наряду с религиозными сюжетами на створках, решенными относительно традиционно (Рай с сотворением че­ловека, Ад с его наказанием), в главных частях трип­тихов появляются многочисленные фантастические гротески. Эпизоды, полные красоты и поэзии, со­седствуют со сценами насилия, жестокости и поро­ка, а фигуры людей перемежаются со всякого рода чертовщиной и монструозными гибридными обра­зованиями, искусно составленными из частей жи­вотных, растений, минералов и рукотворных пред­метов. Композиции Босха, особенно такие как «Страшный суд», «Сад земных наслажде­ний», «Воз сена» подобны каким-то невероятным алхимичес­ким лабораториям, полным роящихся метаморфоз. Фольклор, алхимические и астрологические поверья, позднесредневековая мистика, подготовившая Ре­формацию, соседствуют тут причудливо и парадок­сально, однако явственно проступают и новые, ренессансные идеалы: они видны и в общем панорамическом охвате прекрасного в основе своей ми­роздания, и в том центральном положении, которое занимает здесь пытливая человеческая мысль, для тренировки и воспитания которой и сооружены все эти пугающе-прельстительные лабиринты (подлин­ным олицетворением героической мысли выступает св. Антоний в лиссабонском триптихе — маленькая фигурка святого, посрамившего зло в серии смерто­носных искушений, занимает центральное положе­ние в триптихе, будучи средоточием разума среди инфернальных страшилищ).
Уже зрелым Босх создал «Воз сена» - трёхстворчатый алтарь, предназначенный скорее для раздумий, чем для молитвы. Выбор сюжета Босху подсказала старая нидерландская пословица: «Мир — стог сена, и каждый старается ухватить с него сколько может». Среди мирного и вполне реального пейзажа разворачивается совершенно бессмысленная жизнь людей, гонимых жаждой наживы и удовольствий. Все человечество оказывается во власти злых сил, и за повозкой с сеном спешат не только простые люди.
В этом алтаре обнаженное чувство реальности сплавляется с аллегоричностью. Люди на виду целуются и музицируют между ангелом и каким то дьявольским созданием; фантастические существа влекут повозку, а за ней радостно и покорно следуют папа, император, простые люди: забегают вперед, мечутся между колесами и гибнут, раздавленные. Пейзаж же вдали не фантастический и не баснословный. А надо всем – на облаке – маленький, воздевший руки Христос.
Повествование открывается сценой битвы на небесах и низвержения восставших ангелов (в верхней части левой створки). Ниже зритель видит райский сад, а также сцены
сотворения Евы, грехопадения, изгнания Адама и Евы из рая.
Центральная часть триптиха изображает земной мир. Середину композиции занимает огромный воз, нагруженный сеном. На языке пословицы, которую обыгрывает Босх, сено означает недолговечные соблазны мира: власть, богатство, почести, наслаждения. В гибельную погоню за сеном вовлекаются представители всех сословий: в толпе среди одежд простолюдинов мелькают шлемы воинов, мантии ученых, щегольские наряды знати, короны, папская тиара; развеваются стяги германского императора и французского короля; монахини под бдительным надзором дородной аббатисы деловито набивают сеном мешок, видимо рассчитывая употребить это добро на пользу Святой Церкви. Воз с сеном движется словно триумфальная колесница мирской суеты. Его колеса безжалостно давят застигнутых врасплох неудачников, а на возу расположилась компания беспечных баловней судьбы: достигшие предела своих желаний, они не замечают что в воз на котором они так уютно устроились впряжены мерзкие страшилища с рыбьими, жабьими, крысиными мордами. Эта нечисть увлекает воз, а с ним и всю толпу прямо в ад, изображенный на правой стороне триптиха.
Внешние поверхности боковых алтарных створок представляют скромную, почти будничную сцену: устало бредёт по дороге истощённый оборванный странник. (Для современников Босха дорога была символом земной жизни.) На каждом шагу он видит зримые приметы торжествующего зла: шелудивая собачонка злобно рычит на него; вороньё кружит над падалью; в глубине изображения — разбойники обшаривают прохожего; на холме вдали совершается казнь. И тут же, не обращая на всё это ни малейшего внимания, пара беззаботных поселян лихо отплясывает под аккомпанемент волынки...
Раскрытый алтарь являет зрителю тот же образ грешного мира, но уже в развёрнутом и углублённом виде. Тема дороги-жизни и здесь сохраняет своё значение, но теперь Босх рисует весь путь земной истории — от зарождения мирового зла (когда сатана поднял бунт против Бога) до конца земного мира.
Замысел «Воза сена» глубже и шире обыденного смысла пословицы: сквозь ярмарочную суету здесь проступает гармоничный лик мира. Фоном для сцены дележа сена служит прекрасная долина: величавый покой природы противопоставлен шумной и бесплодной суете людей. Зритель, первоначально сбитый с толку пестрым зрелищем первого плана, с трудом различает в пустых небесах одинокую фигуру Христа. Воз, переполненный сеном, бесцеремонно оспаривает у Христа центральную роль в композиции. Кажется, перевес на стороне воза: его громада заполнила собой всю середину композиции. Но эта победа иллюзорна: еще миг – воз сдвинется, и адское пламя в одно мгновение испепелит его вместе с грузом, тогда как его соперник (Христос) неуничтожим. Изображение Христа подлинный центр картины.
Ничего конкретного не было сказано про картину «Алтарь Св. Антония». Но тщательно, детально изучив творчество Босха я пришла к выводу, что эта серия картин относится к зрелому периоду. Так как для него характерна ужасающая монструозность, в то время, как в поздний период своего творчество Босх обращался больше к картинам из реальной жизни.
Это один из его любимых сюжетов — «Искушение святого Антония», где отшельника осаждают дьяволы. Босх населял свои картины легионами маленьких ползающих, страховидных тварей, у которых самым невероятным образом сращены части пресмыкающихся, ракообразных, чешуйчатых, панцирных, жаберных и невесть каких существ с добавлением еще растительных и неорганических элементов: обломки кувшинов, щиты, шлемы, иглы. Совсем жутко становится, когда у этих монстров замечаешь и человеческие части тела. Вся эта кунсткамера бесов, диковинных «пузырей земли» значительно отличается от средневековых химер: те были величавее и далеко не так зловещи.
«Алтарь Святого Антония» посвящен святому отшельнику, жившему в 3-4 веке в Египте. Антоний почитался как защитник от пожаров и врачеватель болезней. Житие святого рассказывает о том, что в начале своего подвижничества Антоний неоднократно был искушаем бесами.
Действительность предстает сплошным кошмаром, теряется различие между живым и неживым, тело ведьмы превращается в ствол трухлявого дерева, из глиняного кувшина вырастают конские ноги, ощипанный гусь жадно пьет, опустив в воду безголовую шею, холм оказывается великаном, стоящим на четвереньках, а птица или рыба — летательной машиной или лодкой.
В центре композиции — колено­преклоненный Антоний с припод­нятой в благословении рукой. Анто­ний не ведает страха, его вера тверда и крепка. Он знает, что эти монстры, лишённые внутренней силы, не смогут одолеть его. Спо­койное и строгое лицо Антония об­ращено к зрителю. Он как бы гово­рит ему: «Не бойся». Босх, как никто другой, смог выразить безоснова­тельность мирового зла: сверху яр­кая, устрашающая раскраска, а под ней ничего нет.
Прямо перед отшельником воз­вышается полуразрушенная башня, в глубине которой, у подножия кре­ста, виднеется фигура Христа. Она почти незаметна, но это — смысло­вой центр триптиха: на Христа смотрели с надеждой и верой все, кто молился перед этим алтарём. Среди призраков и кошмаров, в са­мом аду Спаситель не оставляет ве­рующих в Него. Он сообщает Анто­нию спокойную убеждённость в постоянстве добра, святой же пере­даёт её зрителю.
«Страшный суд» - одна из самых больших по размерам работа Босха и одна из самых законченных и откровенных по содержанию. Сюжет не нуждается в пояснениях. Каждый современник Босха, будь то доверчивый безграмотный крестьянин или образованный бюргер, вероятно, понял бы значение почти всех деталей и безоговорочно принял на веру главную идею, некоторые образы по своей новизне, наверное, показались бы ему чересчур пугающими и гнетущими. На эту тему было создано немало картин, отличающихся большой силой художественного воздействия, но ни один художник, ни до, ни после Босха не обладал такой творческой энергией и способностью воплощать пугающее неведомое в столь фантастические образы. Это особенно видно по изображению обитателей преисподней. Если современники Босха полагали, что художник воочию видел этих чудовищ из Ада, а затем точно изобразил их (а в Средневековье подобная возможность никого не удивила бы), то они, несомненно, были убеждены, что такого Ада нужно избежать любой ценой. На картине неоднократно показаны все смертные грехи; очень много эротической символики.
Са­мое известное и загадочное из произведений Босха — Триптих «Сад наслаждений» был создан в начале XVI столетия. В 1593 г. его приобрёл испанский король Фи­липп II. Картина относится к концу зрелого периода творчества Босха.
Босх взял за основу традицион­ный для Нидерландов того времени тип трёхстворчатого алтаря и ис­пользовал ряд канонических тем (сотворение мира, рай, ад). Одна­ко результатом его работы стало произведение глубоко оригиналь­ное, не имеющее аналогий в искус­стве предшественников и совре­менников мастера.
Размеры триптиха довольно ве­лики (центральная его часть — 220 Х 195 см, боковые створки — 200 Х 97 см каждая), и зритель, при­ближаясь к нему, как бы погружа­ется с головой в этот причудливый многокрасочный мир, стараясь по­стичь тайный смысл, заключённый в его хаосе. Отдельные фигуры и сиены объединены не внутренней логикой повествования — между ними существуют символические связи, смысл которых приходится искать за пределами изображённо­го на картине пространства.
Босх создал странное, фантасмагорическое зрелище – «Сад Земных Наслаждений». Здесь опять возникают мириады странных и болезненных созданий. Но теперь на смену Антонию явилось все человечество. Мелкий, дробный, но одновременно бесконечный и тянущийся ритм движений маленьких подвижных фигурок пронизывает картину. Во все убыстряющемся, судорожном темпе мелькают причудливые позы, жест, объятие, мерцающее сквозь полупрозрачную пленку пузыря, которым распустился гигантский цветок; перед взором зрителя проходят целые процессии фигурок – жутких, назидательных, отталкивающих, веселых. И их множество обладает определенной системой. Ярусами наслаиваются изображения, и первый ярус, хаотический, сменяется другим, где фигуры уже включаются в зловещее и неуклонное круговое движение, а тот, в свою очередь, третьим – в котором угрожающе господствует симметричные недвижные образования непостижимой природы.
Триптих условно назван по главной его части, где изображено некое мистическое чистилище пло­ти и духа, загадочный Сад Любви, занимающий сре­динное положение между раем на левой створке и адом на правой; красочная пестрота, жеманная ма­нерность, свойственные придворным гобеленам, в плавном спиралевидном ритме преобразуются в чувство вольного парения духа, с птичьего полета созерцающего услады плоти (множество внешне скабрезных мотивов, как в народном свадебном фоль­клоре, слагаются в гимн природной гармонии между человеком и мирозданием). С другой стороны, ощущение греховности всего происходящего не покида­ет зрителя, — и художник не стремится непременно расставить все точки над «i», демонстрируя земную жизнь как космически-грандиозное противоречие. Живописное мастерство достигает в больших алтар­ных триптихах мастера удивительной силы и в то же время грациозной легкости; краски то нежно вибри­руют, то пылают огнем, то сияют мерцающим, зыб­ким светом.
На внешней поверхности закры­тых створок алтаря художник изо­бразил Землю на третий день творения. Она показана как прозрачная сфера, до половины за­полненная водой. Из тёмной влаги выступают очертания суши. Вдале­ке, в космической мгле, предстаёт Творец, наблюдающий за рождени­ем нового мира. Алтарь распахивается и радует глаз своими красками. Композиция левой створки продолжает тему со­творения мира и посвящена зарож­дению растений, животных и челове­ка. В центре створки, посередине земного рая, изображён круглый во­доём, украшенный причудливым со­оружением, — это источник жизни, из которого выбираются на сушу разнообразные существа. На первом плане Господь благословляет только что созданных им Адама и Еву.
В центральной части триптиха раскинулся чудесный волшебный «сад любви», населённый множест­вом обнажённых фигурок мужчин и женщин. Влюблённые плавают в водоёмах среди замысловатых кон­струкций; составляют невиданные кавалькады, оседлав оленей, грифо­нов, пантер, кабанов; скрываются под кожурой огромных плодов...
На правой створке зритель ви­дит ад. Эта композиция переклика­ется с изображением земного рая на левой створке, но их связь осно­вана на контрасте. Здесь царит тьма, слабо озарённая пламенем дальнего пожара; исчезло изобилие природы — его сменила оскудев­шая, вытоптанная земля. Фонтана жизни здесь нет — трухлявое «дре­во смерти» растёт из замёрзшего озера. Тут властвует не благой Тво­рец, а птицеголовый дьявол, кото­рый заглатывает грешников и, про­пустив их сквозь свою утробу, низвергает в бездну.
Когда Босх пишет «Рай», он старается нащупать какую-то общую, примиряющую противоречия концепцию бытия. Он дает доступ в райские сады своим уродливым тварям, которые и здесь ползут, лезут на берег из яйцевидного темного пруда, очевидно, символизирующего вечно рождающее лоно праматери-природы. Но в раю они выглядят безобидными, больше забавными, чем страшными, и резвятся на лугах, озаренных розовым светом, рядом с красивыми белыми птицами и животными. А в другой части райской панорамы густые стаи темных птиц вихрем вырываются из пещеры в скале, напоминающей жерло огромной печи, неустанно выпекающей все новые жизни, взмывают вверх, потом возвращаются, снова погружаясь в темноту и опять вылетая на свет. Странная, фантастическая, как сновидение, картина «круговращения вещества».
Это аллегория греховной жизни людей. Но и в райском пейзаже нет-нет да и мелькнет колючая пресмыкающаяся тварь, а среди мирных кущ вдруг воздвигнется некое фантастическое сооружение (или растение?), и обломок скалы примет форму головы с лицемерно прикрытым глазом. Герои Босха – словно побеги, проросшие в темноте. Пространство, заполненное ими, как будто необозримо, но на деле замкнутое, вязкое, безысходное. Композиция – широко развернутая, но пронизанная ритмом торопливым и захлебывающимся. Это жизнь человечества, вывернутая наизнанку. И это не поздний рецидив далеких средневековых представлений (как обычно толкуют творчество Босха), а бесконечно настойчивое стремление откликнуться на жизнь с ее мучительными противоречиями, вернуть искусству его глубокий мировоззренческий смысл.