Образы террора в автобиографических текстах русских народниц 2 половины 19 века

Автобиографии русских народниц можно отнести к философской автобиографии, представляющей собой эго-текст, т. е. текст, написанный мыслителем о себе, о своей жизни, о своих мировоззренческих и нравственно-ценностных установках. Философская автобиография – это не просто фиксация жизненных этапов, как правило, хронологически выстроенная. Это осмысление автором эпохи, ее идеологических, социально-политических характеристик, отражение собственного мироощущения и мировосприятия, самоидентификация. Изучая идеи и творчество людей, незнакомых или ушедших из жизни, мы отождествляем их Эго с предлагаемыми или оставленными о себе текстами. В этом случае, философская автобиография выступает репрезентантом творческой личности, данный вид эго-текста способен не только его представлять, но и замещать его ...

Введение 2
Глава 1. Факторы, детерминирующие отношение к террору в автобиографических текстах русских народниц 9
1.1. Жанровая специфика автобиографий русских народниц 9
1.2. Репрезентация образов народниц в автобиографиях 23
1. 1887-1904, в тюрьме: писать, чтобы выжить 32
Глава 2. Эволюция образов террора в автобиографических описаниях 2 половины 19 века в“ начала 20 века 59
2.1.Гендерные аспекты в психологических исследованиях женской идентичности 59
2.2. Периоды эволюции образов террора в автобиографических описаниях русских народниц: от народничества до революции 79
2.3. Дискурс о терроре в автобиографиях русских народниц 95
Заключение 108
Список литературы 110

Автобиография - широко известный литературный жанр (собственное жизнеописание, произведенное автором текста), рожденный в поздней античности как результат усиления интереса к отдельной человеческой личности. Исследователи автобиографических текстов разделяют их на два основных вида: ориентированные на описание собственных приключений и автобиографии-философствования (тексты народниц).
Благодаря известной автобиографии И.В. Гёте в научных дискуссиях проблематизировано соотношение вымысла и реальности в автобиографических произведениях . Поначалу автобиографии были ориентированы на представление исключительно незаурядных жизней, но уже в XIX в. появляются примеры написания автобиографий самых обычных людей.
В XX в. автобиография не только литературный жанр, но и элемент определенного социаль ного статуса: ряд профессий требует от соискателей написания автобиографии при приеме на работу. Кроме того, во второй половине XX в. с развитием социологии, психологии и социальной антропологии автобиографии создаются благодаря использованию исследователями биографического метода.
Значительное число публикаций, посвященных автобиографии, убедительно свидетельствует, что в качестве исследовательского материала автобиография по-прежнему находится в центре внимания социогуманитаристики. В историческом аспекте автобиография оказывается «источником» фактов прошлого, а также отражает формы самопрезентации, характеризующие ту или иную историческую эпоху . В социальной и педагогической антропологии автобиография оказывается ценна своей субъективностью, позволяющей увидеть мир Другого как бы изнутри, с точки зрения иных ценностей и позиций.
В социологии автобиография рассматривается в контексте анализа социального опыта, в психологии - как слепок психологических особенностей, например автобиографической памяти и психологических травм.
В целом социогуманитаристика интерпретирует автобиографию исключительно в феноменологическом или герменевтическом ключе, методики количественного анализа, как правило, не используются. Действительно, если учесть, что автобиография ценна субъективностью, деталями, качественная методология и качественные методы, без сомнения, оптимальны.
Представляемое исследование было направлено на идентификацию культурных сценариев, реализованных в индивидуальной жизни, «запакованных» в автобиографическом тексте. Акцент на социологическом и социально-психологическом видении автобиографии предполагал определение роли культуры в конструировании индивидуальной истории («культурные рамки», в границах которых люди строят свое поведение, свое «Я», свою индивидуальную историю). Поскольку наиболее очевидное воздействие на социальное развитие личности оказывает гендерная культура общества, культурные скрипты извлекались из женских автобиографий.
В социальных науках индивидуальное развитие личности рассматривают как детерминированное тремя основными факторами: биологическим (наследственность), социокультурным и субъектным (ценности, саморегуляция и др.). В современной социогуманитаристике, особенно в русле постмодернистских версий социального, субъектность прочитывается в контексте формирования культурой структуры самопонимания и самоопределения индивида.
В психотерапевтическом модусе культурного влияния проблематизируются «доминирующие нарративы» культуры: индивид открыт в поиске построения «Я» культурным установкам и скриптам, интериоризируя общепринятое, «нормальное», доминирующее, даже в случае внутреннего конфликта «культурного» и «субъектного». Таким образом, культура, «запаковываясь» в саму «идентичность» человека, может быть «распакована» благодаря «рассказу о себе».
Другая значимая теоретическая идея для данного исследования - идея непрерывного воспроизводства культуры. Так, человеческая культура стремится к воспроизводству себя на групповом уровне (сохранение традиций, социокультурных стандартов и норм) и на индивидуальном (на пространстве персональной и социальной идентичности своих носителей). Следовательно, индивид, социализируясь, воссоздавая и осознавая свою идентичность, пытается подстроиться не под абстрактные культурные образцы, а под конкретные нормы социальной группы конкретного исторического периода .
Среди полифонии «культурного клавира» особое место занимает гендерная культура общества, очерчивающая границы «приемлемого» для представителей мужской и женской групп. Социальное конструирование гендера - ключевая тема современных гендерных исследований в социальных науках.
Женскую культуру описывают посредством центрированности на человеке (главным образом, на воспроизводстве детей, а также на заботе о нуждающихся в помощи), локализации в приватном, семейном, как ориентированную на эмоциональную сферу, вторичную в социальных иерархиях по отношению к мужским позициям. Мужскую культуру представляют как сосредоточенную на власти и доминировании, наиболее очевидное пространство для реализации - публичное, способ функционирования - инструментальный. Гендерная культура создает формы «порядка» как своеобразной организации элементов культуры, чувствительные к историческим и экономическим изменениям общества. В рамках «гендерных порядков» в социальных науках описывают «гендерные контракты» - системы социальных и психологических паттернов, наиболее желательные для воспроизводства и одобряемые обществом.
Интерес к женщинам революционеркам в обществе возник с момента их появления. Обсуждали проблему все: правительство, обыватели, историки, философы, литераторы. И.С.Забелин не исследовал новый тип женской личности - женщину- революционерку. Однако он увидел, что в обществе появился действительно совершенно новый и независимый тип женской личности, полностью отрицавший прежние нормы и правила поведения. И.С.Забелин считал, что такое отрицание и всяческий нигилизм в российской действительности были порождены самой действительностью, при которой личность всегда была “под политической опекой родовой власти и при отсутствии образования”. По его мнению, освобождение женской личности возможно лишь в обществе, “где общество носит в своем сознании, а, следовательно, и в своем развитии самую идею личности, идеал человеческого достоинства”. Внимание С.С.Шашкова было приковано к той части женщин, для которой как он писал: “Женский вопрос не забава, а вопрос жизни и смерти.” Все остальные идеи женского движения считал “пустыми фантазиями барынь и барышень, стоящих на такой низкой ступени умственного и нравственного развития, что они недоступны никаким серьезным эмансипационным влияниям” . В 1908 г. Л.Кульчицкий в “Истории русского революционного движения” также отмечал связь “умственного движения на Западе” с борьбой женщин за образование и с участием в революционном движении в России . Среди работ начала 20 в. выделяется небольшая работа Н.Ульяновского “Женщины в процессе 50-ти”. Данная работа интересна тем, что автор, используя биографический материал, впервые представил портретно-психологическую характеристику участниц процесса. Н.Ульяновский несколько абсолютизировал уровень политической самостоятельности и подготовленности женщин к революционному движению. В результате активности женских организаций, в печати появились работы , основной целью которых было вовлечение женщин в различные политические партии. Еще в 1913 А.Колонтай, увлеченная эмансипационными идеями, представила обществу портрет женщины нового типа: “внешне независимой и внутренне свободной” . После Октябрьской революции она также как и И.Ф.Арманд принимала участие в работе советского правительства. В 1927 г. вышла работа Е.Цедербаум “Женщина в русском освободительном движении”, в которой автор исследовала участие женщин в освободительном движении, начиная с 60-х гг. 19 в. В 1928 г. выходит работа О.К.Булановой-Трубниковой “Три поколения”. Б.Ф.Поршнев пришел к выводу, что “психический склад той или иной человеческой общности и входит в состав ее культуры и выражается через ее культуру, и зависит от ее культуры, в том числе как уже замечено выше, выражается в ее языке и зависит от него”. В 1991 г. исследователем Т.А.Богдановой была представлена диссертационная работа, предметом исследования которой стала личность революционерки-террористки В.И.Засулич. Т.А.Богданова на основе изучения политической деятельности, литературного и эпистолярного наследия революционерки попыталась представить социально-психологический портрет В.И.Засулич. Т.А.Богданова исследовала закономерности появления в русском обществе нового типа личности: революционера-социалиста. Автор выделила следующие источники радикализма В.Засулич: христианские идеи и ценности, воспринятые и глубоко пережитые в детстве, феминистские настроения, ярко проявившиеся в обществе в 1860-е гг., свободолюбивые и гуманистические идеи русской литературы и, в особенности, революционно-демократическая литература. Большой опыт накоплен историками в изучении сибирской ссылки, социального состава и деятельности ссыльных женщин. В работах историков Л.А.Ушаковой, Л.П.Рощевской, В.М.Андреева, Г.И.Мендриной, А.В.Даниленко по истории народнической ссылки сложилось и использовалось следующее методологическое положение. С конца 19 в. в исторической литературе стала активно разрабатываться официальная версия правительства о причинах появления в обществе в 70-е гг. 19 века женщин-революционерок. В начале 20 века зародилось второе направление, связывающее участие женщин в революционном движении с особенностями их психологического склада (Н.Ульяновский, А. Амфитеатров и др.). Это направление получило развитие лишь в 70-е гг. 20 в. (Б.Ф.Поршнев и др.). Историками были достигнуты значительные успехи в исследовании как психологического облика отдельной личности, так и в исследовании особенностей малых социальных групп. В 1991 г. появилось лишь одно исследование, посвященное женщинам-революцио- неркам. Это работы Т.А.Богдановой о В.Засулич. По прежнему, отсутствуют какие-либо комплексные исследования о данной группе революционеров. В то же время значение данной группы велико, поскольку в ней зародились революционные традиции Российского женского движения. В исторической литературе имеется большое количество исследований пребывания революционеров в сибирской ссылке. Все исследования проводились в рамках основного методологического положения, утвердившегося в 5070-е гг.: ссылка рассматривалась как своеобразная форма классовой борьбы на всех трех этапах революционного движения. Сибирские историки добились значительных успехов в изучении социального состава и революционной деятельности ссыльных революционеров. Изучение пребывания революционеров в ссылке в рамках утвержденной в 50-70-е гг. методологии не позволило ученым отдельно исследовать такую социальную группу как женщины-революционерки и, в частности, проблемы, связанные с особенностями их психологического склада.
Цель нашего исследования - выявить особенности образа террора в автобиографических текстах народниц.
Объект исследования - автобиографические тексты народниц.
Предмет исследования - образ террора в автобиографических текстах русских народниц.
Задачи исследования:
- определить жанровую специфику автобиографий русских народниц;
- описать репрезентацию образов народниц в автобиографиях;
- проследить эволюцию образов террора в автобиографических описаниях 2 половины 19 века – начала 20 века.
Источниковедческая база исследования определяется предметом и задачами работы. Она достаточно разнообразна и представляет собой комплекс архивных и опубликованных материалов.
Теоретической и методологической основой исследования явился сравнительно-исторический анализ изданных источников. Для системного анализа была привлечена историко-философская, историко-социалогическая и художественная литература.

Мифологизированные женские образы того времени уживались с реальными перерождѐнными образами женщин, видевших себя далеко не на второстепенных ролях. Нехватка «Прекрасной дамы», светлых чувств, трактовались в низших сословиях бедностью, разгулом проституции и очень тяжѐлым трудом, который не мог позволить женщине стать именно той, которой хотят еѐ видеть. Написав гимн даме, Блок много рассуждал о различии «бабьего» и женственного, что можно рассматривать как основное отличие духовного от материального. Под давлением жизненных обстоятельств русская женщина не могла превратиться в «Софию» и оставалась быть «Матрѐной».
Чувство любви с революционной точки зрения стало свободным чувством. Культивируя отрицательное отношение практически ко всем прошлым традициям, на смену духовной любви пришласвободная любовь. За данным лозунгом так же прослеживалась двойственность восприятия. Энгельс Ф. отметил, что «... в каждом крупном революционном движении вопрос о «свободной любви» выступает на первый план. Для одних это – революционный процесс, освобождение от традиционных уз, переставших быть необходимыми, для других – охотно принимаемое учение, удобно прикрывающее всякого рода свободные и легкие отношения между мужчиной и женщиной»33. Однозначно, вскоре новшество переродилось в обычное потребительство, которое под прикрытием отрицания мещанских взглядов требовало от женщины быстрого согласия на связь с мужчиной. Торжество свободной любви противопоставлялось проблеме долгих традиционных ухаживаний, и теоретически новшества в отношениях должны были привести к искоренению проституции. Традиционный брак, его обязанности к моногамии, считались основными причинами неверности супругов. В связи с этим, необходимо отметить тот факт, что молодые пары, отказавшиеся от церковного брака, регистрировались в гражданских учреждениях, чем проявляли свою политическую сознательность. «Не венчанные», а тем самым доступные, молодые девушки шли в разрез с пониманием мира своих родителей. Свободные чувства, простая и быстрая, ни к чему не обязывающая смена партнѐра, по мнению прогрессивно настроенных современников начала XX века, рассматривались как прорыв в обществе. Женщина выступила символом новой эпохи, но при этом никто не мог осознать начала всей трагедии женского общества. Революционный эрос, выпущенный на свободу благодаря отмене патриархальных устоев и ценностей, заставил смотреть молодѐжь на взаимоотношения полов более чем несерьѐзно. Получило развитие совершенно парадоксальное явление – свободные половые связи все чаще стали приобретать характер отношений, близких, по сути, к проституции если не в материальном, то, во всяком случае, в духовно-нравственном смысле. Но постепенно теория свободной любви начинает терпеть крах, принося с собой полный хаос в межличностных отношениях, огромный процент безотцовщины, детоубийства и вспышку заболеваний.
На наш взгляд, столкновение общественных взглядов на роль женщины привѐл к фантастическим переменам в российском обществе. Культ любви и прекрасной незнакомки, провозглашенный авторами Серебряного века, оказался в новом обществе невостребованным. По сути, всячески поощрялось приобретение женщиной мужских качеств в духе идей Н.Г. Чернышевского. Общество перестало делиться на сословия, перестало быть многопартийным и придерживаться различных взглядов на мир. Оно даже перестало делиться на мужчин и женщин, представляя собой ранее утопическую картину о просто людях. Унифицирование полов повлекло за собой полную неразбериху, которая привела к обезличиванию женщины. Равноправие, которое представлялось достойнейшими женщинами – лидерами женского движения, как путь к социальной свободе, на самом деле обеспечило женщине тяжѐлый труд наравне с мужчинами и не предоставило никакой гарантии защиты женщин от мужского насилия и посягательств на личную свободу и свободу выбора.
Образ народниц в автобиографических произведениях напрямую связан с их революционной деятельностью. Пожалуй, одним из самых ярких примеров будет выступать образ Веры Фигнер. Маленькая тетрадка без обложки, французский текст с большим количеством исправлений, сделанных черным карандашом или чернилами, порой вклеенные или вписанные между строк вставки. Вторая тетрадка, школьная, в синей обложке, рукопись по-французски, без даты, без исправлений; третья тетрадка, в серо-зеленой обложке, текст по-итальянски, с многочисленными поправками. Наконец, стопка отдельных листков (27, исписанных с двух сторон), рукопись по-французски, другим почерком, с исправлениями той же рукой, которой написаны другие рукописи.
Эти недатированные тетради принадлежат члену организации «Народная воля» Вере Фигнер (1852-1942). Рукописи, озаглавленные «Воспоминания о Шлиссельбургской крепости», рассказывают о ее заключении в этой крепости с 1883 по 1904 год. Что такое эти рукописи? Аван-тексты второй части ее воспоминаний « Маятник жизни остановился »? Или у них была особая функция? Загадка оставалась нерешенной.
Вера Фигнер – автор необыкновенной автобиографии «Запечатленный труд», опубликованной в Москве в 1921-1922 гг. и переведенной на французский только в 1973 г. под названием «Воспоминания революционерки » (это сокращенная версия, в ней 332 страницы). Найденные тетради, как будет показано, составляют часть значительного и неизвестного корпуса автобиографических текстов Веры Фигнер, создание и публикация которых продолжались с 1883 по 1932 гг.
Эти рукописные тетради являются в то же время частью совершенно уникального автобиографического корпуса тюремных воспоминаний членов «Народной воли», заключенных в Шлиссельбургской крепости. Тетради проливают свет на обширный автобиографический массив, который, в контексте последних работ о коммунистической автобиографии34, особенно интересен с точки зрения изучения пропагандистской функции автобиографического дискурса.  
Вера Фигнер была видной российской революционеркой 1870-х – 1880-х гг., одной из руководительниц движения «Народная воля», проведшая двадцать лет (с 1884 до 1904 г.) в заключении в Шлиссельбургской крепости на берегу Невы, возле Петербурга. Согласно «Большой советской энциклопедии» 1936 г., «в сентябре 1904, под влиянием нараставшего революционного движения, Фигнер была освобождена из Шлиссельбурга, жила за границей, где она пробыла до 1915. В эти годы она работала вместе с эсерами, принимала участие в суде по делу Азефа и развернула большую деятельность по организации помощи русским ссыльным  и каторжанам. В 1917 году Фигнер стояла во главе Комитета по оказанию помощи вышедшим на свободу каторжанам и ссыльным». В энциклопедии сказано также, что после революции Фигнер посвятила себя исключительно литературному труду; редакторы сталинского время расценили ее сочинения как имеющие некоторый художественный интерес, но подвергли автора суровой критике за ошибочное в целом понимание русской революции, в частности народничества, « Народной воли » и эсеровских организаций. В заключении биографической заметки говорится, что в последние годы Фигнер встала на путь преодоления своих старых представлений, связанных с народничеством и «Народной волей».
Сталинские чистки не коснулись Фигнер благодаря ее деятельности в начале 1880-х гг. В то же время, хотя она оставалась символом русской революции, в последние годы жизни за ней следили. Издание журнала «Каторга и ссылка», которым она руководила, было прекращено. Многие друзья Фигнер стали жертвами сталинских репрессий. Она писала протестующие письма Калинину и самому Сталину.
Вера Фигнер была одной из сорока народников, заключенных в середине 1880-х гг. в Шлиссельбурге. Эта тюрьма, предназначенная исключительно для политических заключенных, была частью обширной пенитенциарной системы.
Несмотря на некоторые изменения в зависимости от того или иного периода условия содержания в крепости были одними из самых суровых: одиночные камеры, постоянное наблюдение, запрещение разговаривать, производить шум, писать, носить головной убор…
Как только заключенный пересекал порог тюрьмы, его окружали тайна и тишина… Наши отцы и матери не знали, где мы и живы ли мы. Мы оставляли за стенами крепости нашу страну и наше дело, наших друзей и нашу семью. Мы покидали все человечество с его жизнью… Мы расставались даже с нашими именами и становились только номерами».
Мы хотим предложить основные результаты изучения функций автобиографического письма Веры Фигнер и показать образ, который перед нами предстает, рассматривая прежде всего повествование о ее заключении. Это исследование основывается на архиве Фигнер, хранящемся в Российском государственном архиве литературы и искусства, на различных изданиях ее воспоминаний – на русском, английском (1927) и французском (1930 и 1973) языках, на текстах других узников Шлиссельбурга, а также на изучении газет (в частности, « Русской трибуны ») и журналов эпохи (« Былое »).
Процесс создания воспоминаний Фигнер будет разделен на пять периодов, каждый из которых соответствует определенному месту и определенной манере письма:
1. 1887-1904, в тюрьме: писать, чтобы выжить;
2. 1905-1906, в ссылке: писать/вспоминать, свидетельствовать;
3. 1907-1913, в Европе: писать/сражаться;
4. 1913-1922: писать о себе/воссоздавать историю;
5. 1925-1926, в Москве: писать о себе/оказывать сопротивление.
1. 1887-1904, в тюрьме: писать, чтобы выжить
Самый ранний найденный нами слой автобиографического корпуса Веры Фигнер относится к 1887 г., то есть ко времени тюремного заключения: это большей частью стихотворения, рукописи которых были уничтожены. Таково стихотворение « Тук-тук », датированное 13 декабря 1887 г. и посвященное Панкратову:
Полно, сосед, заниматься!
Мало ль на свете наук?
Если за все приниматься,
Жизни не хватит, мой друг!..
Выйди из храма наук…
И отзовись на мой стук…
Тук-тук!
Возникает вопрос, почему Фигнер начинает писать только в 1887 г. Она находится в Шлиссельбурге с 1884 г.; первые три годы она пребывает в одиночной камере, не может ни читать, ни встречаться с товарищами; они общаются между собой, перестукиваясь. За эти три года некоторые узники сходят с ума, кончают жизнь самоубийством или умирают от болезней. Вера стойко держится. В 1887 г. происходит смягчение условий одиночного заключения: узники получают карандаши и бумагу.
Следует отметить, что в течение двадцатилетнего заключения Фигнер в тюремном распорядке часто происходят изменения, периоды относительного смягчения условий (когда разрешается читать французские и английские журналы, получать книги, совершать коллективные прогулки, работать в огороде) чередуются с крайне суровыми периодами (заключение в карцер, жестокое обращение, обыски…), во время которых процесс письма прекращается и рукописи уничтожаются; насколько нам известно, ни один текст, каким бы либеральным ни был режим, не покинул крепость незаконным образом.
Если первыми автобиографическими текстами Фигнер становятся стихи, а не автобиографическая проза или дневник, то это, вероятно, связано с тем, что автобиографическое повествование ассоциируется у нее с признанием – во время ареста она принуждена была написать для полиции свою автобиографию (которая будет опубликована в 1917 г. в журнале « Былое »), а, что касается дневника, то он был опасен, так как мог вызвать подозрения у тюремщиков, проводивших обыск в ее камере по меньшей мере раз в неделю. Об этом пишет  другой узник, М.Ашенбреннер, в своих воспоминаниях: « Каждый из заключенных задумывал вести дневник, но это, к сожалению, было невозможно, так как нас тщательно обыскивали, приблизительно до 96 года, да и потом шарили в бумагах; а изливать душу на глазах гонителей мы не хотели. Дневники показали бы живую картину трагической жизни, в которой погибло так много персонажей, или, по меньшей мере, дали бы фотографические снимки с этой жизни. Настоящие записки есть только бледная схема, лишенная яркости, живости и патетизма».
Таким образом, дневник вели редко, так как он представлял опасность. Вера Фигнер сообщает, впрочем, о том, что другой заключенный, рабочий Мартынов, все же вел дневник, который благодаря благосклонности одного из тюремщиков ему удалось переправить в полицейское управление: он описывал  обыски у заключенных, и в результате эти обыски неожиданно прекратились.
Что касается переписки с внешним миром, то она была разрешена только в 1896 г., то есть спустя тринадцать лет после начала заключения, и носила весьма ограниченный характер: писать можно было только два раза в год, и за содержанием писем тщательно следили: в них не должно было быть упоминаний об условиях заключения и о жизни в тюрьме. Таким образом, писать в письмах о себе было запрещено. К тому же, как Вера Фигнер объясняет матери и сестрам в письме от 2 марта 1900 г., заключение изменило ее отношение к процессу письма:
[…] и полная неспособность втиснуть хоть что-нибудь в форму и рамки письма. Отвыкла я излагать что-нибудь письменно; отвыкла от этого способа общения с вами, и, право, телепатия была бы мне теперь всего более по душе. Мысль и слово как-то разобщены у меня и не хотят слиться: чуть начинаю писать – поднимается смутное недовольство, что это не то, что нужно… стараюсь преодолеть это чувство… и бессильно опускаю руку. Не те ли это муки слова, которые испытывают как верхи человечества в лице поэтов, художников-беллетристов, так и низы человеческой культуры, люди совсем простые и необразованные, у которых мысль и чувства копошатся в мозгу, а слов для выражения их не хватает. Или, может быть, это болезнь такая – результат деятельности тюремного микроба. Вы помните, мамочка, Оля даже говорила, что я мастерица письма писать… Как есть власть земли, формулируемая Гл. Ив. Успенским, так есть власть тюрьмы, когда даже такое, по-видимому произвольное и требующее наличности известного настроения занятие, как чтение, –  и то делается чем-то принудительным. Например, мы распределяем между собой чтения в известном последовательном порядке… Нарушить этот порядок значит – нарушить его для всех, все перепутать… ».   
Итак, формой самовыражения становится поэзия как представляющая наименьший риск, затем, по мере смягчения режима, появляются прозаические произведения. В. Фигнер написала, как вспоминает один из ее соузников, « несколько небольших прелестных сказок и поэтичные воспоминая о юности », она также занялась переводом и перевела, в частности роман Киплинга « Ким ». Кроме того, она изучила итальянский язык. Крепость превратилась в огромную писательскую мастерскую.
К сожалению, сотни рукописных страниц, родившихся в этой мастерской, превратились в горсть пепла. За несколько дней до своего освобождения в 1904 г. Фигнер уничтожила все, ею написанное.
Таким образом, Вера Фигнер выходит из тюрьмы без единой рукописи, относящейся к ее заключению. Но она предусмотрительно выучила наизусть все стихи, сочиненные ею и ее товарищами, и уже в 1906 г. начинает их публикацию. В предисловии к первому изданию этих стихотворений она настаивает на их автобиографической ценности: « Признаюсь, к художественному значению моих стихов я отношусь отрицательно. Настоящее место им было бы, кажется, в воспоминаниях о Шлиссельбургской крепости. А вне мемуаров – каков удельный вес их? »
В РГАЛИ хранится рукопись этих стихов, записанных по памяти. Это небольшой блокнот в 104 страницы, содержащий 49 стихотворений и озаглавленный: « Тетрадь стихотворений, написанных узниками Шлиссельбургской крепости и принадлежавшая ВФ ». Во второй части своих воспоминаний, опубликованных в 1922 г., В. Фигнер приводит некоторые из этих стихотворений в главе, посвященной появлению в камерах бумаги.
В этой второй части приведены также несколько писем, посланных в то время ее родным (в частности, последнее письмо, опубликованное в главе « Накануне »: после освобождения и двух лет ссылки в Архангельскую губернию она нашла его у своей сестры). В 1929 и 1932 гг. В. Фигнер опубликует все свои письма в полном собрании своих сочинений в семи томах под заглавием « Письма из Шлиссельбурга » (70 страниц).
После освобождения Вера Фигнер не только публикует шлиссельбургские стихи, но и обращается к любопытному литературному предприятию.
Вера Фигнер покидает Шлиссельбург 29 сентября 1904 г. Когда она ждет судно, которое должно доставить ее в Петербург, комендант спрашивает: « Не хотите ли чаю, Вера Николаевна? » Хороша эта « Вера Николаевна »! В продолжение 20 лет для меня не было имени « у них ». 20 лет я была для них только номером: « № 11-й » – постоянно звали они меня; какие-нибудь 10 минут назад я все еще была № 11-й… А теперь вдруг стала: Вера Николаевна».  
В то же время она не может забрать с собой весь свой архив: « В тетрадях не должно быть ничего о Шлиссельбурге ». Она сжигает все, что относится к пребыванию в крепости. В книге « Запечатленный труд » она восклицает: « Прощайте, дорогие строки! Пройдет год-два, и я не буду в состоянии точно воспроизвести вас для себя. Останется лишь слабый след, общее чувство признательности к тем, кто начертал вас. То, что теперь я теряю в вас, я теряю безвозвратно и навсегда ».
Так происходит двойная конфискация: личности Веры Николаевны и ее текстов. Следует подчеркнуть, что с самого начала эти тексты были многоголосыми.
Спустя год с небольшим публикуются книжка стихов и биография Людмилы Волькенштейн. Узнав о преждевременной кончине Людмилы, Фигнер воздает дань своей бывшей соузнице, первой написавшей воспоминания о Шлиссельбурге после своего освобождения в 1896 г. Помеченный 25 февраля 1906 г. и опубликованный в марте того же года в журнале « Былое », текст В.Фигнер слово в слово войдет в книгу « Запечатленный труд », в которой в него будут добавлены только слова « подобно мне ». Так происходит постепенное обретение собственной идентичности.
В том же 1906 г., отмечает В.Фигнер в предисловии к четвертому тому полного собрания своих сочинений, « я написала очерки о шести близких товарищах […] для « Галереи Шлиссельбургских узников » […] имела целью увеличить фонды « Шлиссельбургского комитета », основанного по моей мысли П.Ф.Якубовичем, в виду возможного выхода из крепости оставшихся после меня девяти народовольцев ».
Таким образом, после двадцатилетнего заключения, В.Фигнер начинает действовать: она становится летописцем Крепости. Процесс писания противостоит тому, что составляло суть заключения в Шлиссельбурге: забвению. Поначалу работа памяти заключается в том, чтобы создать портреты товарищей, умерших в заключении. Царь хотел стереть « Народную волю » из коллективной памяти, Фигнер воскрешает ее участников. Она хочет восстановить их облик, их голос, которых они были лишены в царской тюрьме. У этой практики письма есть, конечно, личная функция – вновь обрести отрицавшуюся в течение двадцати лет идентичность, но есть также помимо цели поддержать материально революционную организацию, цель политическая: поведать о том, о чем молчали и что хранится только в памяти Фигнер. Она считает себя последним свидетелем, долг которого: запечатлеть черным по белому последние годы жизни ушедших товарищей.
По завершении биографий узников Шлиссельбурга Фигнер не приступает, как можно было бы предположить, к написанию собственных мемуаров, во всяком случае, не напрямую. Получив разрешение покинуть Россию, она едет в Англию, Италию, Финляндию, Швейцарию и Францию (сначала в Париж, затем на юг страны) и разворачивает кампанию по защите русских заключенных. Ее цель – правда о политических репрессиях в России: « С 1905 года Россия стала конституционной монархией, но с тех пор тюрьмы покрывают страну десятками, и в них с неслыханной жестокостью подвергаются наказанию политические заключенные, все те, кого полиция во время революции взяла под наблюдение как сторонников свободы. От Балтики до Владивостока, от Урала до Черного моря мы видим камеры пыток, в которых содержатся от десяти до одиннадцати тысяч политических узников » (брошюра В.Фигнер на французском языке « Русские тюрьмы », опубликованная в Гренобле в 1913 г.).