Предисловие к «Феноменологии духа» Гегеля с комментариями

Конспект ...

Далее Гегель соотносит истинное и ложное: «В выражении: «во всякой лжи есть доля правды» то и другое подобны маслу и воде, которые, не смешиваясь, только внешне соединены. Именно потому, что важно обозначать момент совершенного инобытия, их выражения не должны больше употребляться там, где их инобытие снято. Так же как выражения: единство субъекта и объекта, конечного и бесконечного, бытия и мышления и т.д., – нескладны потому, что объект и субъект и т.д. означают то, что представляют они собой вне своего единства, и, следовательно, в единстве под ними подразумевается не то, что говорится в их выражении, – точно так же и ложное составляет момент истины уже не в качестве ложного.» Б. Рассел в своей книге «История западной философии» дает пояснение мысли: «Для философии «истина есть целое»и ничто частичное не является вполне истинным.

Сложно даже приступать к написанию текста, когда дело касается столь значимого философа. В виде небольшого эпиграфа к работе приведу маленький философский анекдот. «Тем хуже для фактов», – ответил Гегель на замечание о том, что его теория не согласуется с фактами.
С самого начала Гегель как бы вводит читателя в состояние, в котором важно не только и не столько обладать категориальным аппаратом, а обнаружить стремление к целому, истине. Можно обратить внимание на те образы, что использует Гегель в самом начале.

Такое приобретение после непременно мстит за себя, как и всякая незаконная добыча, которая не может перейти в собственность ни по гражданским, ни по научным правилам».Здесь С. Кьеркегор, отмежевываясь от гегельянства, закладывает новую, на мой взгляд, важную тенденцию, которая повлияет на последующую философскую мысль всего 20 века. С другой стороны, если непосредственно обратиться к тексту, то мы можем увидеть еще одну мысль, которая показывается и далее получает развитие в философии Ф.В. Гегеля. Это мысль, связующая его с античной философией и Платоном в частности. Хотя в отношении связи с Платоном можно привести высказывание Т. В. Адорно: «Благодаря философии мы усматриваем, что ничто не действительно, кроме идеи. Вся задача состоит затем в том, чтобы в видимости временного и преходящего познать имманентное, субстанцию, присутствующее в ней вечно. На языке Платона диалектик [Гегель] говорит только в силу необходимости. Он не хочет слышать ни слова о том, что как логическое, так и историко- философское общее сжимается в особенное; процесс идет до тех пор, пока само особенное не отрывается от абстрактной общности, ставшей его внешним обличьем; одновременно коррелятивно общее, воспето как высшая объективность, низводится до простого субъективного, некоего усредненного показателя частного».В современной нам философской мысли мы можем также встретить отголоски влияния Гегеля, но уже в «позитивном» ключе. Так М.К. Мамардашвили в лекции «Психологическая топология пути» отмечает: «Для Пруста книга не существует почти в том же смысле, в каком не существует того содержания, с которым мы с вами должны вступить в контакт: оно может только возникнуть в зависимости от наших внутренних актов». Здесь, на мой взгляд, та же мысль о том, что имеет ввиду Гегель, используя слово осуществление. Мы как бы создаем помимо автора цели и смыслы, в соответствии с нашими жизненными актами и сам процесс чтения является таким актом. Приведу еще одну, значимую, на мой взгляд, цитату: «Истинной формой, в которой существует истина, может быть лишь научная система ее. Моим намерением было – способствовать приближению философии к форме науки – к той цели, достигнув которой она могла бы отказаться от своего Имени любви к знанию и быть действительным знанием. Внутренняя необходимость того, чтобы знание было наукой, заключается в его природе, и удовлетворительное объяснение этого дается только в изложении самой философии. Внешняя же необходимость, поскольку она независимо от случайности лица и индивидуальных побуждений понимается общо, та же, что и внутренняя, в том именно виде, в каком время представляет наличное бытие своих моментов. Показать, что настало время для возведения философии в ранг науки, было бы поэтому единственно истинным оправданием попыток, преследующих эту цель, потому что оно доказывало бы необходимость цели, больше того, оно вместе с тем и осуществляло бы ее». В прошедшем веке многие философы категорически отвергали данную позицию. Вообще попытку ввести философию в рамки научного знания сочли за профанацию самой философии. Наиболее категорично высказывались такие философы, как М. Хайдеггер, К. Ясперс. Нетрудно проследить, что они «генетически» связаны с уже упомянутым Кьеркегором, неизменным оппонентом Гегеля. Вообще складывается такое впечатление, что Гегель постоянно получает «упреки» от других философов именно в тех темах и местах, от которых он напрямую предостерег, как бы поставив предупредительные знаки. Вот, что мы видим у Гегеля: «Это довольство получаемым или скупость в даваемом не подобает, однако, науке. Кто ищет только назидания, кто желает окутать туманом земное многообразие своего наличного бытия и мысли и стремится к неопределенному наслаждению этой неопределенной божественностью, пусть сам заботится о том, где его найти; ему не трудно будет найти средство выдумать для себя что-нибудь и носиться с этим. Но философия должна остерегаться желания быть назидательной». И тут же у Адорно читаем: «Если бы Гегель подвел свою доктрину тождества общего и особенного к диалектике, как она присутствует в особенном, то особенное (которое у Гегеля есть опосредованное общее) приобрело бы столько же прав, как и всеобщее. В чем-то Гегель похож на отца, который осаживает своего сына, говоря: не воображай, что представляешь собой что-то особенное». Конечно, есть разница между репрессивным актом «Отца» в примере Адорно и назидательностью, но она, на мой взгляд, отличается только интенсивностью «давления». Что касается идеи о мировом духе, то ее также можно проследить уже в предисловии, где Гегель вводит нас в свою систему. Приведу несколько примеров: «Если явление такого требования понять в его более общей связи и видеть его на той ступени, на которой ныне стоит обладающий самосознанием дух, то оказывается, что он поднялся над субстанциальной жизнью, которую он прежде вел в стихии мысли, – над этой непосредственностью своей веры, над удовлетворенностью и уверенностью, вытекающей из достоверности, которой обладало сознание относительно его примирения с сущностью и ее общим, внутренним и внешним, наличием». Далее мы можем увидеть, что и дух имеет свое развитие, процесс становления. «Впрочем, не трудно видеть, что наше время есть время рождения и перехода к новому периоду. Дух порвал с прежним миром своего наличного бытия и своего представления, он готов погрузить его в прошлое и трудится над своим преобразованием. Правда, он никогда не пребывает в покое, а вовлечен в непрерывное движение вперед. Но как у младенца при рождении после длительного спокойного питания первый глоток воздуха обрывает прежнюю постепенность лишь количественного роста, – совершается качественный скачок, – и ребенок появился на свет, так образующийся дух медленно и спокойно созревает для новой формы, разрушает одну частицу здания своего прежнего мира за другой; о неустойчивости последнего свидетельствуют лишь отдельные симптомы». И это сравнение неслучайно. Рассел раскрывает корни этого сравнения. «Начиная с периода своего раннего увлечения мистицизмом, Гегель сохранил убеждение в нереальности единичного. По его мнению, мир не является собранием строго ограниченных единиц, атомов или душ, каждая из которых полностью самодовлеюща. Непосредственное существование таких конечных вещей кажется ему иллюзией: он полагает, что ничто не существует безусловно и вполне реально, кроме целого. Но он отличается от Парменида и Спинозы тем, что рассматривает целое не как простую субстанцию, а как сложную систему типа, который мы назвали бы организмом». Еще одна важная категория продвигает нас на пути к пониманию, уточняет его. «Живая субстанция, далее, есть бытие, которое поистине есть субъект или, что то же самое, которое поистине есть действительное бытие лишь постольку, поскольку она есть движение самоутверждения, или поскольку она есть опосредствование становления для себя иною». Далее происходит следующее движение, в необходимости которого я начинаю сомневаться.