стратегия России в сирийском конфликте

Введение 3
Глава 1. Эскалация сирийского конфликта и его значение для международного сообщества 5
1.1 Основы сирийского кризиса 5
1.2 Сирийский конфликт и международное сообщество 16
Глава 2. Сирия во внешней политике России на Ближнем Востоке 24
2.1 Современный кризис в Сирии и позиция России 24
2.2 Перспективы решения сирийского конфликта и Россия 37
Заключение 42
Список использованных источников и литературы 44

Абсолютный приоритет для этой группы интересов самосохранения – и сохранения власти – при нормальных условиях оставлял достаточно места для политики «мягкого авторитаризма». Однако в случае, когда контроль и будущее сирийского режима оказались под угрозой, никакой «просвещенный авторитаризм» не смог предотвратить быстрого сползания к «силовым решениям» и «осадному менталитету».
Можно спорить о том, повлияла ли – и насколько – односторонняя поддержка Россией сирийского правительства в начале 2012 г. на события внутри и вокруг Сирии. Однако первые внешнеполитические последствия этой позиции для самой России оказались достаточно проблематичными.
Во-первых, хотя неприятие российской позиции со стороны Запада было вполне предсказуемо, позиция Россия впервые вызвала настолько широкую негативную реакцию в самом арабском мире и даже спровоцировала совершенно не типичные протесты у российских посольств в странах Ближнего Востока (в Ливане, Ливии и Судане). В отличие от регулярных демонстраций и нередких беспорядков у представительств США и других западных стран в регионе, протесты у российских посольств – явление из ряда вон выходящее: первые – и до недавнего времени последние – такие демонстрации имели место у советского посольства в Каире лишь в 1967 г. после поражения Египта в шестидневной войне с Израилем, когда толпа выражала недовольство «недостаточной» поддержкой Египта со стороны СССР. Неожиданно активная публичная реакция в арабском мире, в том числе со стороны «арабской улицы», на одностороннюю поддержку Москвой режима Б. Асада грозила превратить Россию чуть ли не в главного внешнего виновника для большей части арабского мира. Такой ярлык Москвой совершенно не заслужен – в том числе в силу ее ограниченной роли и влияния в регионе.
Во-вторых, пострадала и репутация России в ООН, причем ей был нанесен ущерб нового типа. Речь не столько о репутационных издержках в Совете Безопасности, которые не стоит переоценивать: негативная реакция в Совбезе на применение Россией и Китаем 4 февраля 2012 г. права вето в отношении резолюции, содержавшей поддержанный Западом мирный план Лиги арабских государств (ЛАГ), была вполне ожидаема и не носила беспрецедентного характера. Однако широкая поддержка антиасадовской резолюции подавляющим большинством членов Генеральной ассамблеи ООН 16 февраля стала для России неприятным сюрпризом. Голосования в Генассамблее (резолюции которой не носят обязательного характера) именно по этой причине, как правило, лучше отражают истинные политические предпочтения и настроения стран-участниц, чем решения СБ ООН, которые формируются на основе баланса стратегических интересов ведущих держав. Демонстративный отказ подавляющего большинства государств мира в поддержке России, Китаю и еще нескольким странам по сирийскому вопросу шел вразрез с многолетней, хорошо прослеживаемой тенденцией: в конце 1990-х – 2000-х гг. по вопросам, связанным с правами человека, большинство стран на заседаниях Генассамблеи ООН, как правило, голосовало солидарно как раз с Россией и Китаем (в то время как уровень поддержки резолюций, выдвигаемых США и странами ЕС, устойчиво снижался).
В целом, для России как, с одной стороны, влиятельного игрока в ООН, а с другой стороны, относительного аутсайдера на Ближнем Востоке односторонняя поддержка сирийского режима в начале 2012 г. обернулась серьезными дипломатическими и репутационными издержками в самом регионе и в ООН – причем не столько крупными по масштабу, сколько новыми по типу. Однако проблему не стоит драматизировать. Как только Россия пережила президентские выборы, в полной мере ощутила холодный душ международной реакции на ее позицию по Сирии и стала лучше понимать происходящее в Сирии – а также по мере обострения самого сирийского конфликта – маятник российской внешней политики после некоторого заноса снова начал движение вспять, т.е. к более сбалансированному подходу.
С тех пор частью дипломатической активности России по Сирии стало определенное «ограничение ущерба». Москва начала медленно «отыгрывать» назад – в первую очередь, обусловив смягчение своей позиции гуманитарными соображениями (например, присоединившись к международным требованиям обеспечить гуманитарный доступ в районы конфликта в Сирии сотрудникам ООН). Затем отдельные российские официальные лица стали выступать с заявлениями о том, что задача предотвращение коллапса сирийского государства и дестабилизации обстановки внутри и вокруг Сирии важнее, чем то, останется ли у власти лично Б.Асад, которые можно интерпретировать как попытке несколько дистанцироваться от односторонней поддержки любых действий правящего в Сирии режима. Россия также стала активнее поддерживать региональные посреднические усилия по Сирии.
Определенную адаптацию курса России к складывающимся реалиям в Сирии, регионе и на международной арене не следует, однако, рассматривать как его коренной пересмотр в пользу «голубей» за счет «ястребов» в российской внешней политике. Точнее было бы сказать, что различия в подходах российских элит к ситуации в Сирии и на Ближнем Востоке в основном определяются уровнем внешнеполитического профессионализма и знания региона. В более профессиональных кругах, специализирующихся на внешней политике, особенно среди арабистов – специалистов по Ближнему Востоку все большее распространение получает подход, который включает следующие положения:
признание того, что протестные события 2011–2012 гг. в той или иной конкретной ближневосточной стране (в том числе в Сирии), при всей контекстной специфике, являются частью более широкой и необратимой волны социально-политических перемен, охватившей бόльшую часть региона;
понимание того, что эти перемены движимы внутренними для каждой страны и региона факторами, по крайней мере, в не меньшей – а скорее, даже в большей – степени, чем влиянием извне;
скептическое отношение к «теориям заговора»;
осознание необходимости налаживать контакты и выстраивать отношения со всеми основными политическими силами в регионе, включая исламистов реформистского типа как во власти, так и в оппозиции.
Сторонников этого подхода можно найти во всех сегментах российской власти, политических элит и экспертного сообщества, хотя их вряд ли можно считать «голубями». Скорее, речь идет просто о лучшем знании ими внешнеполитических реалий и более адекватном понимании истинных интересов и реальных возможностей России на Ближнем Востоке. Относительно адекватное понимание ситуации в целом характерно и для профессиональной российской дипломатии, включая министра иностранных дел С. Лаврова, и для наиболее квалифицированной части экспертного сообщества, особенно для ведущих российских академических экспертов по Ближнему Востоку.
Именно этот подход стоял за предпринятой Россией с конца весны 2012 г. серией мер по «ограничению ущерба». Этот подход, наряду с искренней попыткой стимулировать внутрисирийский переговорный процесс и предотвратить или максимально отдалить более радикальные действия со стороны США и НАТО без соответствующего мандата СБ ООН, в наибольшей степени проявился в поддержке Россией плана перемирия, предложенного спецпредставителем ООН и ЛАГ по Сирии Кофи Аннаном («плана Аннана») и одобренного Советом Безопасности ООН в апреле 2012 г. (резолюция № 2041). Этот план, в подготовку которого Москва вложила немалые дипломатические усилия, формально получил поддержку сирийского правительства и предусматривал отправку в Сирию миссии наблюдателей ООН (в соответствии с резолюцией № 2043 СБ ООН). Уже после первого крупного нарушения условий «плана Аннана» – жестокой резни в сирийском городе Хула в конце мая – отдельные попытки российской дипломатии несколько дистанцироваться от фигуры Б. Асада впервые получили подтверждение на высшем государственном уровне, в ходе первых визитов В.Путина в Европу в его новом/старом президентском статусе. Как заявил Путин на совместной пресс-конференции с канцлером ФРГ Меркель 1 июня 2012 г., «у нас с Сирией добрые многолетние отношения, но мы не поддерживаем ни одну из сторон, от которой исходит угроза гражданской войны».
Таким образом, можно констатировать, что политика России по конфликту в Сирии за прошедшее время не была статичной. Она постепенно эволюционировала от первоначальной односторонней поддержки правительства Б. Асада к более сбалансированному и рациональному подходу, который не отрицает необходимость политических перемен и переходного процесса в Сирии. В целом, Россия действительно предпочла бы какой-то «средний» вариант относительно контролируемого переходного процесса в Сирии – что в принципе не расходится и с интересами большинства других крупных внешних игроков (за жестким исключением, пожалуй, лишь Саудовской Аравии, Катара и Ирана).
2.2 Перспективы решения сирийского конфликта и Россия
На нынешней стадии, основные разногласия по ситуации в самой Сирии между США (и их западными и арабскими союзниками) и Россией (а также Китаем) наблюдаются уже не по вопросу о необходимости переходного процесса, которую, как свидетельствует Женевское коммюнике по Сирии от 30 июня 2012, уже никто не отрицает. Основным предметом разногласий являются формы, содержание и конечная цель (продукт) переходного политического процесса – проще говоря, будет или нет в будущем политическом устройстве Сирии место элементам нынешнего режима) – а также средства и методы участия внешних (международных) игроков в сирийской урегулировании.
В перспективе реальное влияние Москвы на динамику самого конфликта останется весьма ограниченным. Если правящему в Сирии режиму еще удастся продержаться какое-то или даже длительное время, то это в основном произойдет в силу внутренних причин, а не благодаря российской поддержке. Если и когда сирийский режим падет, это случится в результате сложной комбинации многих факторов, включая ослабление и дезинтеграцию основных государственных институтов, экономический коллапс, дальнейшее раскручивание спирали (контр)повстанческого и межобщинного насилия, в том числе в особо жестоких формах, и внешнее давление.
Очередной этап эскалации насилия в Сирии (с середины лета 2012 г.) еще более радикализировал противоборствующие стороны и усилил впечатление, что первоначальный резкий дисбаланс между военным потенциалом правительственных сил и повстанцев постепенно выравнивается. В этом смысле обострение насилия внутри страны способствовало подрыву долгосрочной перспективы сохранения власти президентом Асадом больше, чем любое дипломатическое и иное давление на Сирию со стороны таких внешних игроков, как западные страны, арабские государства и Турция. В целом, динамика сирийской гражданской войны показывает, что если что-то и изменит ситуацию, то это, скорее, будет развитие военно-политических событий в самой Сирии, чем влияние международной дипломатии.
Если предположить, что занятая международным сообществом (при всех разногласиях) в целом выжидательная позиция в сирийском вопросе была продиктована не только объективно слабыми возможностями влиять на ситуацию в Сирии и ограничениями на прямое военное вмешательство в ее ход, но и искренним стремлением дождаться какого-либо более определенного исхода военно-политического противостояния, то надо признать, что такая выжидательная позиция была в значительной мере оправданной – по крайней мере, со стороны занявших ее внешних игроков. На протяжении действия «плана Аннана» (апрель-август 2012 г.) он не только оставался оптимальной стратегией для России, но и дал возможность «прикрыться» этим планом таким ключевым внешним игрокам, как США. Многие питали надежду на то, что «план Аннана» (или любой последующий подобный план) позволит международному сообществу, по крайней мере, выиграть время, в ходе которого ситуация в Сирии могла сложиться по-разному, например, привести к таким перестановкам внутри режима – или даже к внутреннему перевороту – которые бы открыли новые возможности для урегулирования конфликта.
Однако ни дипломатическая, ни наблюдательная активность ООН сама по себе не способна предотвратить эскалацию насилия в Сирии и обострение гуманитарной ситуации в зоне конфликта. Это со всей очевидностью показала вспышка вооруженного насилия с середины лета 2012 г., в результате которых ООН была вынуждена вывести своих наблюдателей из Сирии по истечении их мандата. Пока исход кризиса решается противоборствующими сторонами в самой Сирии, а не международными посредниками.
Каким будет этот исход – это уже другой вопрос. Одним из возможных сценариев остается какая-та форма переходного процесса от существующей государственно-политической системы к более представительной. Однако этот сценарий становится все менее вероятным. В ближайшей и среднесрочной перспективе сирийское правительство может потерпеть ряд военных неудач, но ни одна из них не будет иметь решающего значения. Хотя режиму Б. Асада вряд ли удастся сохранить власть в нынешней форме в долгосрочной перспективе, нет сомнений в том, что правящая каста будет – и может – сопротивляться до последнего. Однако даже значительное ослабление режима или отставка самого Асада отнюдь не гарантирует контролируемого процесса политической трансформации. Такое развитие событий, в отсутствие переходного политического процесса, может стать лишь очередным шагом к полному развалу системы управления в стране.
Коллапс в области управления, политики, экономики и безопасности и составляет второй сценарий развития событий, который становится все более вероятным по мере дальнейшего обострения полномасштабной гражданской войны в Сирии. Этот сценарий подразумевает сочетание ожесточенного насилия с растущим хаосом и все более отчетливым размежеванием по сектарно-общинному принципу, наподобие гражданской войны в Ливане 1975-1990 гг., и ставит под угрозу единство страны. Подобное развитие событий несет в себе наибольшие риски для гражданского населения Сирии в целом и меньшинств в частности.
Приоритет внутренней динамики сирийского конфликта не означает, что внешние факторы, которые пока не играют решающей роли, не могут способствовать как завершению, так и затягиванию конфликта, как облегчить, так и осложнить его разрешение. Продолжающаяся эскалация насилия в Сирии неизбежно вернет проблему обратно в Совет Безопасности ООН, а его членов, особенно постоянных – к непростым решениям о дальнейших действиях в отношении конфликта. США и их европейские союзники будут испытывать все большее давление в пользу более активного вмешательства в крайне нестабильном региональном контексте в наиболее сложный из всех конфликтов, порожденных «арабской весной». При этом максимум того, на что может пойти Россия в сирийском вопросе – это согласие на многостороннюю миссию ООН по поддержанию мира – да и то только в том случае, если такая миссия будет приемлема для сирийского правительства (в независимости от того, кто на тот момент будет этим правительством). Противодействие России любым проектам резолюций СБ ООН, которые открыли бы путь к официальному призыву к свержению сирийского режима путем вооруженной иностранной интервенции, сохранится – но, в конечном итоге, оно вряд ли сможет остановить такую интервенцию в обход Совбеза ООН, если и когда США и их западные и региональные союзники будут к ней готовы.
В целом, в долгосрочном плане нельзя исключать возможность роста интернационализации сирийского конфликта в целом и даже прямую внешнюю интервенцию как один из возможных вариантов, в частности. Пока прямая военная интервенция под руководством или при поддержке США в гражданскую войну в Сирии маловероятна – прежде всего потому, что такая интервенция пока нежелательна для самих США. Однако вероятность такой интервенции возрастет, если и когда развитие событий в Сирии пойдет по наихудшему (второму) сценарию – т.е. в случае полной дезинтеграции государства, развала политической и экономической систем и коллапса в области безопасности в отсутствие признаков внутриполитического переговорного/переходного процесса. При таком развитии событий было бы нереалистичным исключать возможность, например, международной гуманитарной интервенции при участии и поддержке стран Запада и ЛАГ – в том числе в отсутствие мандата на нее со стороны Совета Безопасности ООН. Более того, в конечном итоге нельзя исключать и возможность постконфликтной миссии ООН по «восстановлению мира» в Сирии в соответствие с полноценным мандатом со стороны Совета Безопасности, в том числе в целях защиты интересов сирийских меньшинств (христиан, друзов и самих алавитов).
Заключение
Происходящие сегодня на Ближнем Востоке процессы объективно ставят регион в центр мировой политики и оказывают все возрастающее влияние на общую ситуацию в мире в XXI веке. Действительно, политическая ситуация на Ближнем Востоке отличается значительной подвижностью, многоуровневой комплексностью и слабой предсказуемостью развития дальнейших событий. А складывающиеся сегодня тенденции, которым, очевидно, суждено в будущем определять развитие региона, имеют зачастую разновекторную направленность и скорость протекания. При этом «проблемный пакет» региона отнюдь не исчерпывается арабо-израильским конфликтом, хотя он и оказывает самое непосредственное воздействие на все составляющие «конфликтного потенциала» Ближнего Востока. Речь идет прежде всего о тесной взаимосвязи проблемы смены властных поколений с эффективностью демократических преобразований на Ближнем Востоке. Нынешний конфликт в Сирии может быть рассмотрен как раз с этих позиций.
Сирия действительно играет активную роль в ближневосточных делах, но не может полностью контролировать развитие важнейших событий в регионе. Поэтому региональная ситуация и отношения с соседними странами и ведущими мировыми державами серьезно влияют на развитие внутренних процессов в стране.
Сирийская гражданская война продолжает набирать силу и если это не будет остановлено, то регион постигнет самая настоящая катастрофа. Президент Б. Асад и его войска не собираются сдаваться, несмотря на успехи вооруженной сирийской оппозиции. Правительство Сирии в августе 2012 года призвало свои вооруженные силы продолжить войну с отступниками и победить их любой ценой.
На примере политики России в отношении сирийского кризиса хорошо прослеживаются более общие черты российского внешнеполитического мышления и поведения.
От позиции и политики российского государства в отношении последних событий в Сирии зависит многое. Сегодня, через более чем двадцать лет после распада СССР, Россия остается крупным международным игроком и постоянным членом Совета Безопасности. Москва обладает собственным представлением о мироустройстве, все больше расходящимся с позицией Запада, и решительно выступает с инициативой альтернативного решения целого ряда проблем международного характера. Это особенно важно в связи с тем, что она имеет возможность блокировать шаги США в Совете Безопасности ООН, и если Вашингтон решит обойтись без санкции этого органа, его действия в соответствии с международным правом будут считаться незаконными.
Россия по-прежнему выступает за диалог между конфликтующими сторонами в Сирии при участии всех заинтересованных стран, включая Иран, Турцию и Саудовскую Аравию. Такая позиция России подразумевает выработку инструмента принятия политического решения в многополярном мире, но никак не одобрение права отдельной группы государств военным путем решать все внутренние и региональные проблемы. И именно эта последовательность, с которой проводилась российская политика в сирийском вопросе, позволила удержать ситуацию в рамках международного права.
.
Список использованных источников и литературы
Источники:
Лавров С. Принцип неделимости безопасности на практике не сработал // Голос России. 2011. 12 июля.
Совместная пресс-конференция по итогам российско-германских переговоров, 01.06.2012 // URL: http://news.kremlin.ru/news/15523/print
Литература:
Александрова М. Подробнее об экономических интересах России в Ливии // Русская служба Би-Би-Си. 20.04.2011.
Ахмедов В.М. Башар Асад: первые итоги и перспективы на властном поприще // Ближний Восток и современность. Выпуск 20. М.: Институт Ближнего Востока, 2003. С. 115-136.
Ахмедов В.М. Сирия на рубеже столетий. Власть и политика. М.: ИИИиБВ, 2003.
Воробьев В. Что тебе снится, крейсер «Монтерей»? Глава МИД России назвал проблемы, для которых Западу не стоит искать простых решений // Российская газета. 2011. 11 июля.
Даминов Р. Россия готова сотрудничать с любым избранным главой Египта // URL: http://www.ria.ru/politics/20120524/656657782.html
Донцов В.Е. Исторические традиции российско-сирийских отношений // Ближний Восток и современность. Выпуск 28. М.: Институт Ближнего Востока, 2006. С. 223-237.
Gowan R., Brantner F. A Global Force for Human Rights? An Audit of European Power at the UN / European Council on Foreign Relations Policy Paper, 2008.
Now or Never: A Negotiated Transition for Syria // ICG Middle East Briefing № 32. Damascus; Brussels: ICG, 2012.
Pierret T. Religion and State in Syria: The Sunni Ulama from Coup to Revolution. N.Y.: Cambridge University Press, 2013.
Даминов Р. Россия готова сотрудничать с любым избранным главой Египта // URL: http://www.ria.ru/politics/20120524/656657782.html
Александрова М. Подробнее об экономических интересах России в Ливии // Русская служба Би-Би-Си. 20.04.2011.
Воробьев В. Что тебе снится, крейсер «Монтерей»? Глава МИД России назвал проблемы, для которых Западу не стоит искать простых решений // Российская газета. 2011. 11 июля.
Лавров С. Принцип неделимости безопасности на практике не сработал // Голос России. 2011. 12 июля.
Gowan R., Brantner F. A Global Force for Human Rights? An Audit of European Power at the UN / European Council on Foreign Relations Policy Paper, 2008.
Совместная пресс-конференция по итогам российско-германских переговоров, 01.06.2012 // URL: http://news.kremlin.ru/news/15523/print
2