Концепт любви в драме Островского

ВВЕДЕНИЕ 3
1. КОНЦЕПТ: ИСТОРИЯ И СОВРЕМЕННЫЕ ТРАКТОВКИ ТЕРМИНА 6
2. КОНЦЕПТ «ЛЮБОВЬ» В ПЬЕСЕ А.Н. ОСТРОВСКОГО «ГРОЗА» 14
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 32
СПИСОК ИСПОЛЬЗУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 33

Космос — для красоты („не отвел бы глаз! Красота“ — Кулигин); небо — для грозы, гора — для полета („Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь“ — Катерина); дом — для нелюбви и муки; овраг — для греха; омут — для смерти. Перед нами пространственная регрессия, перевернутый конус: вольная космическая бездна, небесный рай — и речная донная яма, в которой, по преданию, черти водятся, и впрямь преисподняя, ад, та самая геенна огненная, в которую загоняет, заталкивает Катерину полубезумная старая барыня… пространство знаменует разрастание трагической коллизии: высокий берег — дом — овраг — часовня — арка…».
Стремительная эволюция Катерины оправдана и тем, что ей плохо в дневном, мнимо христианском Калинове, и тем, что в ее характере много языческого. Катерине дано «горячее сердце», которое любит что-либо или кого-либо с необычной силой, но и не приемлет с таким же накалом. Ее неспособность прощать обиды прямо языческая: «Я еще лет шести была… так что сделала! Обидели меня чем-то дома, а дело было к вечеру, уж темно, я выбежала на Волгу, села в лодку, да и отпихнула ее от берега. На другое утро уж нашли, верст за десять!». Страстность, накал чувств приходят в противоречие с ее вполне христианским решением «терпеть, пока терпится». Но именно терпеть за свою глубокую вину перед Тихоном и грех перед Богом Катерина и не хочет, совсем как в детстве.
Оба мира соединяет сумасшедшая барыня, которая ходит по дневному Калинову, напоминая о ночном. Красота, которая радует, есть грех, который ведет в омут, в геенну огненную. Катерина в сюжете драмы переживает, видимо, досюжетную жизнь барыни, но из них двоих более верующий человек — сумасшедшая барыня, которая несет свой грех, свой крест. Катерина взойти на свою Голгофу и не захотела, и не смогла. Совершив грех прелюбодеяния, она, вместо того чтобы искупить его, впадает в грех еще более тяжкий — грех самоубийства.
«Грозу» Островского можно интерпретировать как настоящую религиозную драму — это история падшей святой. Возможно, это вообще одна из немногих подлинно христианских трагедий, которые казались теоретически возможными, но практически неосуществимыми в силу религиозного воздаяния за претерпеваемые страдания. Традиционное прочтение одного из самых значительных наследии Островского, будучи по-прежнему почти целиком под влиянием талантливого, но тенденциозного Добролюбова, акцентирует социальный аспект драмы, совершенно справедливый, например, для Кулигина, олицетворяющего собой знание. Катерина, воплощающая собой иную стихию бытия — веру, живет в своем, достаточно изолированном от общественных проблем мире, где значительно более важны такие понятия, как грех перед Богом и вина перед человеком. Анализируя ее душевную жизнь, не учитывают некую иерархию греха, согласно которой прелюбодеяние не столь «душегубительный» грех, как само убийство. В ее терзаниях Тихон почти не занимает никакого места повинившись перед людьми, она снимает с себя вину перед ним. Но метания между любовью к Богу и любовью к мужчине для нее подлинно трагичны. Она изменяет не столько мужу, сколько Богу — вот почему она уже не считает себя вправе оставаться пусть грешной, но преданной «невестой Христовой», каковой она считала себя в душе Ее путь — это трагедия неизбежного и вынужденного ухода от Бога Самоубийство — это не столько уход из жизни, сколько знак отречения от Христа.
Если смотреть еще глубже, то это скорее язычница, взыскующая Бога и не обретшая его или, точнее, потерявшая его — трагедия не столько обманутого чувства, сколько несостоявшейся святой. Путь её представляется таким: язычница — святая — грешная — язычница. И последняя молитва обращена не к Богу, а к мужчине, и слово «грех» возникает только один раз: в передаче чужого слова. Свою трагедию она видит не в том, что отошла от Бога, а в том, что не увидит больше возлюбленного. Она, действительно, умирает без покаяния, ибо последний ее крик не к Богу — «Прости, Господи!», а к возлюбленному: «Радость моя, прощай!»
До греха ночь была временем экстатических видений, теперь таит угрозу — видение уже не благодать, а «страх и шум», и «поют, точно кого хоронят». И говорит ее устами уже язычница, которая и возлюбленного призывает языком заклинаний, обращаясь за помощью, естественно, не к Богу, а к «ветрам буйным». И жизнь и смерть теперь ей представляются в понятиях, отличных от христианских. Жизнь, не наполненная любовью, грешной любовью к Борису, для нее теперь грех («… а жить нельзя! Грех!»). И посмертная жизнь представляется Катерине уже не в раю или аду, а в могиле, где ей будет лучше, чем в калиновском доме:«Под деревцом могилушка…как хорошо!.. Солнышко ее греет, дождичком ее мочит… весной на ней травка вырастет, мягкая такая…птицы прилетят на дерево, будут петь, детей выведут, цветочки расцветут: желтенькие, красненькие, голубенькие, всякие… Так тихо! Так хорошо!».
Это последнее видение не менее важно, чем первые два. «Гроза» открывается Кулигиным, напевающим очень известную в то время песню «Среди долины ровныя…» О трагедии Катерины как эстетическом инобытии этой песни писал уже С. Вайман. Нам представляется важным подчеркнуть другой аспект. Девятая строфа песни начинается словами:
Где ж сердцем отдохнуть могу,
Когда гроза взойдет?
Если признать органическую связь песни и пьесы — а это представляется весьма убедительным, то ответом на вопрос, поставленный в песне, оказывается последний монолог Катерины:
«Куда теперь? Домой идти? Нет, мне что домой, что в могилу — все равно… В могиле лучше… И люди мне противны, и дом мне противен, и стены противны… Ах, темно стало!»
«Взошедшая гроза» не прошла, а испепелила ее, не выдержавшую «испытания грозой», и эта новая Катерина идет не в ад, а в другой мир, где «так тихо! так хорошо!». И эта новая Катерина подчиняется не Богу, а судьбе. «В „Грозе“… образ судьбы, неотвратимо настигающей человека, приобретает суровые очертания: это и зловещие раскаты грома, и дурные предчувствия, и загадочные фрески на стенах полуразрушенной часовни, и кошмарные, инфернальные пророчества безумной барыни, словно отбивающей своим страшным посохом некий колдовской шифр — формулу скорой гибели Катерины (бессловесные слуги ее в ливреях — как бы ассистенты мага; кажется, само молчание их чревато потаенным высшим смыслом, и вся троица совершает гротескный ритуал неотвратимого Судного шествия). Так вот, противоречие между судьбой, отмеривающей персонажу жизненный лимит, и заложенной в него далевой программой разрешается эстетическим компромиссом: персонаж максимально, предельно выводит вовне заданный, именно уже отмеренный ему судьбой потенциал — он раскрывается. Это несколько напоминает античную художественную ситуацию: герой свободен — в пределах, положенных ему фатумом. Антигона знает, что за своеволием неизбежно последует возмездие, и тем не менее в пределах самой этой неотвратимости, в зазоре между грянувшей страстью и тут же подоспевшей смертью, реализует всю трагическую огромность своей натуры».
«Гроза» А. Н. Островского — это больше, чем драма, ибо бытовое в ней — только фон, на котором разыгрывается трагедия веры. Но это и не трагедия рока, ибо, хотя жанровые очертания ее просматриваются в целенаправленно рассыпанных по всей пьесе «знаках судьбы», выбор веры остается за самой героиней, чего всегда был лишен героя классической трагедии рока. Возможно, мы имеем редкий, если не сказать уникальный, случай «жанровой встречи» трагедии рока и христианской трагедии.
Подводя итог, нужно сказать, что желание любить и быть любимой в душе главной героини тесно переплетается с желанием освободиться от гнета «темного царства».
Конец пьесы неоднозначен. С одной стороны, он пессимистичен, так как влюбленные разлучены, а главная героиня погибает, но, с другой стороны, смерть Катерины помогла обличить «темное царство», погубившее ее. Трагический конфликт живого чувства Катерины и мертвого уклада жизни привел ее к обрыву.
Таким образом, основным средством вербализации концепта «Любовь» являются единицы лексико-фразеологического уровня, формирующие ассоциативно-семантическое поле концепта, взаимодействующие с единицами других ассоциативно-семантических полей в тексте и упорядоченных в соответствии с художественным мировоззрением писателя.
Заключение
Концепт включает в себя понятие, но не исчерпывается только им, а охватывает все содержание слова: и денотативное, и коннотативное, отражающее представления носителей данной культуры и языка о явлении, стоящем за словом во всем многообразии его ассоциативных связей. Он вбирает в себя значения многих лексических единиц. В концептах аккумулируется культурный уровень каждой языковой личности, а сам концепт реализуется не только в слове, но и в словосочетании, высказывании, дискурсе и тексте.
Многоаспектность феномена любви обусловливает необходимость введения понятия концепт «Любовь», назначение которого состоит в том, чтобы подчеркнуть: выступая в разных взаимосвязях, любовь как предельное основание человеческого бытия, являющего человеку живую реальность гармонии духовно-душевного и телесно-материального начал, обретает различные языковые выражения.
Элементы, составляющие макроконцепт «Любовь», находятся в антиномических отношениях, то есть в отношениях неразрешимого внутреннего противоречия (неразрывности-несоединенности).
Многоаспектность антиномичного по своей структуре концепта «Любовь» требует сочетания двух подходов – лексикоцентрического и текстоцентрического: первый основывается на анализе словарных материалов, второй – на анализе антиномий любви, выступающих в качестве объекта художественной литературы.
Две базовые оппозиции внутри концепта «Любовь», находящие регулярную лексикографическую фиксацию, – это, во-первых, «любовь вообще (strong liking; friendliness; tenderness; devotion)» – «любовь как страстное половое влечение (passion or desire between the sexes)», во-вторых, «любовь как душевно-духовное половое влечение» – «любовь как телесная страсть».

Список используемой литературы
Аскольдов С. А. Концепт и слово // Русская словесность. Антология. - М., 1997.
Бабенко Л.Г., Казарин Ю.В. Лингвистический анализ художественного текста. – М., 2003. – С. 58.
Бабушкин А.П. Культура, когниция, перевод // Социокультурные проблемы перевода. Воронеж, 1998. С.10-16.
Бабушкин А.П. Типы концептов в лексико-фразеологической семантике языка. Воронеж, 1996.
Бабушкин А.П., Жукова М.Г. Перевод реалий в свете проблем когнитивной семантики // Проблемы культурной адаптации текста. Воронеж, 1999. С.11-13.
Варзин А. В. Свобода как языковой духовный опыт: Номинация и концептуализация Ф. М. Достоевского: Дис. … канд. филол. наук. - М., 2003.
Везерова М.Н., Сиверина Е.Г. Вербализация концепта как составляющая идиостиля // Языковая система – текст - дискурс: Категории и аспекты исследования. – Самара, 2003. С. 143.
Грузберг Л.А. Концепт // Стилистический энциклопедический словарь русского языка/ Под ред. М.Н. Кожиной. - М., 2003. – С. 183.
Гумбольдт Вильгельм фон. Избранные труды по языкознанию: Пер. с нем. / Общ. ред. Г.В. Рамишвили и В.А.Звягинцева. М.: ОАО ИГ «Прогресс», 2000. С. 49.
Демьянков В. З. Понятие и концепт в художественной литературе и в научном языке // Вопросы филологии. - М., 2001. №1. - С. 45.
Зусман В. Концепт в системе гуманитарного знания // Вопросы литературы. 2003. №2. - С. 3 – 29.
Карасик В.И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. – М., 2004. – С. 110.
Красавский Н.А. Концепт ‘ZORN’ в пословично-поговорочном фонде немецкого языка // Теоретическая и прикладная лингвистика. Выпуск 2. Язык и социальная среда. - Воронеж, 2000. - С. 78 – 89.
Кубрякова Е.С., Демьянков В.З., Лузина Л.Г., Панкрац Ю.Г. Краткий словарь когнитивных терминов. - М.: Издательство МГУ, 1996.
Лисицын А Г. Концепт свобода – воля – вольность в русском языке: Автореф. дис. … канд. филол. наук. - М., 1996. - С. 7.
Лихачев Д. С. Концептосфера русского языка // Русская словесность. Антология. - М., 1997. - С. 280 – 287
Логический анализ языка. Избранное. 1988 – 1995. – М, 2003. – С. 325.
Островский А. Н. Сочинения : в 3 т. Т. 3. Пьесы. 1873–1883 / сост. и коммент. В. Лакшина. - М., 1987.
Салимовский В.А. Любовь в речевом выражении (на материале эпистолярного жанра) // Прямая и непрямая коммуникация. - Саратов, 2003. – С. 303.
Сергеева Е.В. Принципы и методы исследования в лингвистике конца XX века: воспоминания о будущем // Принципы и методы исследования в филологии: Конец XX века. В.6. – СПб.- Ставрополь, 2001. - С.41 – 46.
Словарь языка Достоевского: Лексический строй идиолекта. Вып. 1 / Рос. академия наук. Ин-т рус. яз. им. В. В. Виноградова; Гл. ред. Ю. Н. Караулов. - М., 2001. - C. ⅩⅩⅩⅣ – ⅩⅩⅩⅤ.
Степанов Ю.С. Константы: словарь русской культуры. – М., 2004. – С. 438.
Токарев Г. В. Сущность концепта в лингвокультурологии // Лингвистические этюды: К 70-летию Н. Б. Париковой. - Тула, 2000. - С. 31 – 36
Чернейко Л.О. Лингво-философский анализ абстрактного имени. – М., 1997. – С. 195-196.
Логический анализ языка. Избранное. 1988 – 1995. – М, 2003. – С. 325.
Бабенко Л.Г., Казарин Ю.В. Лингвистический анализ художественного текста. – М., 2003. – С. 58.
Демьянков В. З. Понятие и концепт в художественной литературе и в научном языке // Вопросы филологии. - М., 2001. №1. - С. 35 – 47; Зусман В. Концепт в системе гуманитарного знания // Вопросы литературы. 2003. №2. - С. 3 – 29.
Демьянков В. З. Понятие и концепт в художественной литературе и в научном языке // Вопросы филологии. М., 2001. №1. - С. 45.
Варзин А. В. Свобода как языковой духовный опыт: Номинация и концептуализация Ф. М. Достоевского: Дис. … канд. филол. наук. - М., 2003. - С. 23.
См., например: Лихачев Д. С. Концептосфера русского языка // Русская словесность. Антология. - М., 1997. - С. 280 – 287; Токарев Г. В. Сущность концепта в лингвокультурологии // Лингвистические этюды: К 70-летию Н. Б. Париковой. - Тула, 2000. - С. 31 – 36; Варзин А. В. Свобода как языковой духовный опыт: Номинация и концептуализация Ф. М. Достоевского: Дис. … канд. филол. наук. - М., 2003.
Аскольдов С. А. Концепт и слово // Русская словесность. Антология. - М., 1997. - C. 267.
Аскольдов С. А. Концепт и слово // Русская словесность. Антология. - М., 1997. - C. 268.
Аскольдов С. А. Концепт и слово // Русская словесность. Антология. - М., 1997. - C. 272.
Аскольдов С. А. Концепт и слово // Русская словесность. Антология. - М., 1997. - C. 272.
Лисицын А Г. Концепт свобода – воля – вольность в русском языке: Автореф. дис. … канд. филол. наук. - М., 1996. - С. 7.
Демьянков В. З. Понятие и концепт в художественной литературе и в научном языке // Вопросы филологии. - М., 2001. №1. - С. 45.
Словарь языка Достоевского: Лексический строй идиолекта. Вып. 1 / Рос. академия наук. Ин-т рус. яз. им. В. В. Виноградова; Гл. ред. Ю. Н. Караулов. - М., 2001. - C. ⅩⅩⅩⅣ – ⅩⅩⅩⅤ.
Гумбольдт Вильгельм фон. Избранные труды по языкознанию: Пер. с нем. / Общ. ред. Г.В. Рамишвили и В.А.Звягинцева. М.: ОАО ИГ «Прогресс», 2000. С. 49.
Кубрякова Е.С., Демьянков В.З., Лузина Л.Г., Панкрац Ю.Г. Краткий словарь когнитивных терминов. М.: Издательство МГУ, 1996. С. 90.
Красавский Н.А. Концепт ‘ZORN’ в пословично-поговорочном фонде немецкого языка // Теоретическая и прикладная лингвистика. Выпуск 2. Язык и социальная среда. - Воронеж, 2000. С. 79.
Везерова М.Н., Сиверина Е.Г. Вербализация концепта как составляющая идиостиля // Языковая система – текст - дискурс: Категории и аспекты исследования. – Самара, 2003. С. 143.
Красавский Н.А. Концепт ‘ZORN’ в пословично-поговорочном фонде немецкого языка // Теоретическая и прикладная лингвистика. Выпуск 2. Язык и социальная среда. - Воронеж, 2000. С. 79.
Салимовский В.А. Любовь в речевом выражении (на материале эпистолярного жанра) // Прямая и непрямая коммуникация. - Саратов, 2003. – С. 303.
Чернейко Л.О. Лингво-философский анализ абстрактного имени. – М., 1997. – С. 195-196.
Степанов Ю.С. Константы: словарь русской культуры. – М., 2004. – С. 42.
Степанов Ю.С. Константы: словарь русской культуры. – М., 2004. – С. 46.
Степанов Ю.С. Константы: словарь русской культуры. – М., 2004. – С. 438.
Аскольдов С.А. Концепт и слово // Русская словесность. От теории словесности к структуре текста: Антология. – М., 1997. С. 274.
Аскольдов С.А. Концепт и слово // Русская словесность. От теории словесности к структуре текста: Антология. – М., 1997. - С. 275.
Красавский Н.А. Концепт ‘ZORN’ в пословично-поговорочном фонде немецкого языка // Теоретическая и прикладная лингвистика. Выпуск 2. Язык и социальная среда. - Воронеж, 2000. С. 78 – 89.
Кубрякова Е.С., Демьянков В.З., Панкрац Ю.Г., Лузина Л.Г. Краткий словарь когнитивных терминов. – М., 1996. – С. 91.
Карасик В.И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. – М., 2004. – С. 110.
Грузберг Л.А. Концепт // Стилистический энциклопедический словарь русского языка/ Под ред. М.Н. Кожиной. - М., 2003. – С. 183.
Сергеева Е.В. Принципы и методы исследования в лингвистике конца XX века: воспоминания о будущем // Принципы и методы исследования в филологии: Конец XX века. В.6. – СПб.- Ставрополь, 2001. - С.41 – 46.
2