Проблема автора и героя в романе Дж. Селенджера "Над пропастью во ржи"

ПРОБЛЕМА АВТОРА И ГЕРОЯ В РОМАНЕ
Дж. СЕЛИНДЖЕРА «НАД ПРОПАСТЬЮ ВО РЖИ»

Он справедливо осуждает людей, но он же относится к ним с состраданием и жалостью. Не только презрение, но и человеческое участие вызывает у него «прыщавый дурак» Экли: «Даже сквозь душевую был слышен его противный храп. У него был гайморит, и он не мог во сне дышать как следует. Всё у него было: и гайморит, и прыщи, и гнилые зубы – изо рта пахнет, ногти ломаются. Даже как-то жаль его, дурака» (34). Герою жалко учителя истории, «старика Спенсера»; у него вызывают сочувствие глупые девицы из бара, переспрашивающие в ответ на все попытки завязать разговор – «Чего это?».
На этом фоне логичен переход к вопросам этико-религиозного характера, которыми задаётся герой. Он считает себя атеистом и уверяет, что «…священников просто терпеть не могу. В школах, где я учился, все священники как только начнут проповедовать, у них голоса становятся масляные, противные. Ох, ненавижу! Не понимаю, какого чёрта они не могут разговаривать нормальными голосами. До того кривляются, слушать невозможно» (76 – 77). Отрицание обрядовой стороны религиозного канона сопровождается и своего рода апокрифической трактовкой Евангелия и образа Христа: «Христос мне, в общем, нравится, но вся остальная муть в Библии – не особенно. Взять, например, апостолов. Меня они, по правде говоря, раздражают до чёртиков. Конечно, когда Христос умер, они вели себя ничего, но, пока он жил, ему было от них пользы, как от дыры в башке. Всё время они его подводили. Мне в Библии меньше всего нравятся эти апостолы. Сказать по правде, после Христа я больше всех люблю в Библии этого чудачка, который жил в пещере и всё время царапал себя камнями и так далее. Я его, дурака несчастного, люблю в десять раз больше, чем всех этих апостолов. Когда я был в Хуттонской школе, я вечно спорил с одним типом на нашем этаже, с Артуром Чайлдсом. Этот Чайдлс был квакер и вечно читал Библию. Он был славный малый, я его любил, но мы с ним расходились во мнениях насчёт Библии, особенно насчёт апостолов» (76). Христос, по мнению героя, оказывается милосердным во всём – «Помню, я спросил Чайлдса, как он думает: Иуда, который предал Христа, попал он а ад, когда покончил с собой, или нет? Чайлдс говорит – конечно, попал. И тут я с ним никак не мог согласиться. Я говорю: готов поставить тысячу долларов, что никогда Христос не отравил бы этого несчастного Иуду в ад! Я бы и сейчас прозакладывал тысячу долларов, если бы они у меня были. Апостолы, те, наверно, отправили бы Иуду в ад – и не задумались бы! А вот Христос – нет, головой ручаюсь» (76). Так в едином контексте соединяется высокое и «профанное», всепрощение и готовность побиться о заклад в тысячу долларов.
Симпатию и сострадание героя вызывают животные. Его волнует странный вопрос: что происходят с утками, когда замерзает пруд в Центральном парке Нью-Йорка? Эта «праздная» мысль посещает героя, когда он ещё в начале романа слушает наставления «старика Спенсера», пытающего наставить его на путь истинный и в ответ «наворачивает как надо»: «Сам наворачиваю, <…> что я умственно отсталый, вообще кретин, <…> а думаю про другое. Живу я в Нью-Йорке, и думал я про тот пруд, в Центральном парке, у Южного выхода: замерзает он или нет, а если замерзает, куда деваются утки? Я не мог себе представить, куда деваются утки, когда пруд покрывается льдом и промерзает насквозь. Может быть, подъезжает грузовик и увозит их куда-нибудь в зоопарк? А может, они просто улетаю?» (15) Беспокойство героя за судьбу уток особенно выделяется на фоне его собственных проблем и неустроенности. Этот вопрос продолжает мучить героя на протяжении романа, а когда он пытается узнать про уток у водителя такси, то странность такого вопроса заставляет шофера Горвица нервничать и сердиться.
« – Слушайте, Горвиц, – говорю, – вы когда-нибудь проезжали мимо пруда в Центральном парке? Там, у Южного выхода?
– Что-что?
<…>
– Видели, там утки плавают? Весной и летом. Вы случайно не знаете, куда они деваются зимой?
– Кто девается?
– Да утки! <…>
– Почём я знаю, чёрт возьми! – говорит. – За каким чёртом мне знать всякие глупости? <…>
– Слушайте, – говорит, – если бы вы были рыбой, неужели мать-природа о вас не позаботилась бы? Что? Уж не воображается ли вы, что все рыбы дохнут, когда начинается зима?
– Нет, не дохнут, но…
– Ага! Значит, не дохнут! – крикнул Горвиц и умчался как сумасшедший» (64 – 65). Раздражительность шофера, неоднократно переспрашивающего героя, объясняется нелепой, с его точки зрения, постановкой вопроса. Для опытного водителя Горвица жизнь как таковая устроена целесообразно, поэтому ни утки, ни рыбы не должны «дохнуть» зимой. Для Холдена целесообразность мироустройства остаётся проблематичной.
Критерий нравственности и человечности реализует себя и в том, что герой любит детей. Особенно ярко эта любовь проявляется в его отношении к сестрёнке Фиби. Именно ей он говорит, кем действительно хотел бы стать:
« – Знаешь такую песенку – “Если ты ловил кого-то вечером во ржи…”
– Не так! Надо “Если кто-то з в а л кого-то вечером во ржи”. Это стихи Роберта Бёрнса!
<…>
– Мне казалось, что там “ловил кого-то вечером во ржи”, – говорю. – Понимаешь, я себе представил, как маленькие ребятишки играют вечером в огромном поле, во ржи. Тысячи малышей, и кругом – ни души, ни одного взрослого, кроме меня. А я стою на самом краю скалы, над пропастью, понимаешь? И моё дело – ловить ребятишек, чтобы они не сорвались в пропасть. Понимаешь, они играют и не видят, куда бегут, а тут я подбегаю и ловлю их, чтобы они не сорвались. Вот и вся работа. Стеречь ребят над пропастью во ржи. Знаю, это глупости, но это единственное, чего мне хочется по-настоящему. Наверно, я дурак» (128).
Открытый и достаточно оптимистичный финал романа отвечает незавершённости жизни героя, которая вся ещё в будущем. Роман не является автобиографическим в точном смысле; Сэлинджером создан остранённый художественный образ главного героя, который и в идеологическом, и в речевом, и в психологическом плане внутренне близок автору. В то же время и сам читатель узнаёт себя в Холдене, поскольку проблематика романа связана с подростково-юношеским мировоззренческим кризисом. В этом смысле роман имеет отношение к биографии всех тех, кто хоть когда-нибудь ощущал себя «над пропастью во ржи».

Б И Б Л И О Г Р А Ф И Я
1. Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1986.
2. Зверев А. Сэлинджер: тоска по неподдельности // Селинждер Дж. Д. Над пропастью во ржи: Роман; Повести; Рассказы. М., 1999.
3. Селинждер Дж. Д. Над пропастью во ржи: Роман; Повести; Рассказы: Пер. с англ. / Примеч. А.М. Зверева. М., 1999.
4. Успенский Б.А. Поэтика композиции // Успенский Б.А. Семиотика искусства. М., 1995.
5. Эйхенбаум Б.М. Как сделана «Шинель» Гоголя // Эйхенбаум Б. О прозе. О поэзии: Сб. статей. Л., 1986.
Зверев А. Сэлинджер: тоска по неподдельности // Селинждер Дж. Д. Над пропастью во ржи: Роман; Повести; Рассказы: Пер. с англ. / Примеч. А.М. Зверева. М., 1999. С. 841.
Зеркальный телескоп. Интервью, взятое Ширли Блейни у Дж. Д. Сэлинджера // Там же. С. 840.
Там же. С. 840.
Там же. С. 840.
Сэлинджер Д. Над пропастью во ржи // Там же. C. 124. В дальнейшем все ссылки на текст романа приводятся по этому изданию (в скобках указаны страницы).
Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1986. С. 12, 32 – 33.
Селинджер Дж. Д. Над пропастью во ржи: Роман; Повести; Рассказы… С. 707.
Эйхенбаум Б.М. Как сделана «Шинель» Гоголя // Эйхенбаум Б. О прозе. О поэзии: Сб. статей. Л., 1986. С. 55.
Успенский Б.А. Поэтика композиции // Успенский Б.А. Семиотика искусства. М., 1995.
16