Аллюзия в текстах оригинала и перевода

ВВEДEНИE
Глaвa I. ТEOРEТИЧEСКИE OСНOВЫ ИССЛEДOВAНИЯ AЛЛЮЗИИ В ЛИНГВИСТИКE
1.1. Aллюзия в лингвoфилoсoфских исслeдoвaниях
1.2. Oписaниe aллюзии в лингвистичeских исслeдoвaниях
ВЫВOДЫ ПO ГЛAВE I
ГЛAВA II. OСOБEННOСТИ ПEРEВOДA AЛЛЮЗИИ С AНГЛИЙСКOГO ЯЗЫКA НA РУССКИЙ
2.1. Oснoвныe прoблeмы пeрeвoдa худoжeствeннoй прoзы
2.1.1. Эквивaлeнтнoсть и aдeквaтнoсть кaк oснoвныe пoнятия тeoрии худoжeствeннoгo пeрeвoдa
2.1.2. Прoблeмы пeрeвoдa aллюзии
2.2. Жaнрoвo стилистичeскиe oсoбeннoсти прoизвeдeний Ст. Кингa
2.2.1. Oбрaзнaя сoстaвляющaя худoжeствeннoй кaртины мирa в прoизвeдeниях Ст. Кингa
2.2.2. Тeмы и мoтивы в прoизвeдeниях Ст. Кингa
2.3. Виды aллюзии в рoмaнe Ст. Кингa «Дoлгaя прoгулкa» и eгo пeрeвoдaх
ВЫВOДЫ ПO ГЛAВE II
ЗAКЛЮЧEНИE
СПИСOК ЛИТEРAТУРЫ
Приложение 1
Аллюзия связанная с нумерологией и её значением в романе «Долгая прогулка»
Приложение 2
Аллюзия в изображении толпы в романе «Долгая прогулка»
Приложение 3
Аллюзия «струны души» в романе «Долгая прогулка»
Приложение 4
Аллюзия о соотношении Мира Света и Мира Тьмы в романе «Долгая прогулка»
Приложение 5
Аллюзии в тексте романа «Долгая прогулка», которые могут быть понятны только через комментарии переводчика

Stebbins didn't look down at what was left of Curley. His face didn't change expression. Stebbins, you bastard, Garraty thought, you were supposed to get your ticket first, didn't you know? Then Garraty looked away. He didn't want to be sick. He didn't want to vomit.
A woman beside a Volkswagen bus put her face in her hands. She made odd noises in her throat, and Garraty found he could look right up her dress to her underpants. Her blue underpants. Inexplicably, he found himself aroused again. A fat man with a bald head was staring at Curley and rubbing frantically at a wart beside his ear. He wet his large, thick lips and went on looking and rubbing the wart. He was still looking when Garraty passed him by.
They walked on. Garraty found himself walking with Olson, Baker, and McVries again. They were almost protectively bunched up. All of them were looking straight ahead now, their faces carefully expressionless. The echoes of the carbines seemed to hang in the air still. Garraty kept thinking about the bloody footprint that Stebbins's tennis shoe had left. He wondered if it was still tracking red, almost turned his head to look, then told himself not to be a fool. But he couldn't help wondering. He wondered if it had hurt Curley. He wondered if Curley had felt the gas tipped slugs hitting home or if he had just been alive one second and dead the next».
««Осталось 99, — с тоской подумал Гаррати. — 99 бутылок на полке, и если одной из них случится упасть… О Боже… Господи Боже…»
Стеббинс переступил через тело. Одна его нога случайно попала в лужу крови, и при его следующем шаге на дороге остался кровавый отпечаток подошвы, такой, какой можно увидеть на фотографии в журнале «Сыщик-детектив». Стеббинс не взглянул под ноги на то, что осталось от Керли. Выражение его лица не изменилось. Стеббинс, ах ты сволочь, подумал Гаррати, ведь это же ты должен был первым получить билет, разве ты не знал? Гаррати отвернулся. Ему не хотелось, чтобы его затошнило. Ему не хотелось, чтобы его вырвало.
Стоявшая около автобуса «фольксваген» женщина спрятала лицо в ладонях. В горле у нее что-то булькало. Гаррати заметил, что у нее сквозь платье видны трусики. Голубые трусики. Непонятно почему, но настроение у него вдруг снова поднялось.
Какой-то лысый толстяк пялился на тело Керли и ожесточенно тер бородавку за ухом. Не отводя взгляда и не прекращая тереть бородавку, он облизнул пересохшие губы. Он все еще таращился на тело, когда Гаррати проходил мимо него.
Они шли вперед. Гаррати опять оказался рядом с Олсоном, Бейкером и Макврайсом. Они старались держаться вместе, как будто инстинктивно искали друг у друга поддержки. Сейчас все четверо смотрели прямо перед собой. Лица их были подчеркнуто непроницаемы. Казалось, эхо выстрелов все еще дрожит в воздухе. Гаррати не мог выбросить из головы кровавый отпечаток теннисной туфли Стеббинса. Ему стало интересно, не оставляет ли Стеббинс до сих пор красные следы, он уже повернул было голову, чтобы посмотреть, но приказал себе не быть глупцом. Однако вопросы не уходили. Было ли Керли больно? Почувствовал он, как его ударили пули? Или просто он был жив, а в следующую секунду мертв?» «теперь 99, — подумал Гэррети, борясь с тошнотой. 99 бутылок пива стояли на окне, и вот одна бутылка грохнулась вовне… о господи боже…
Стеббинс переступил через мертвое тело. Его нога случайно наступила в лужу, и следующие несколько шагов он оставлял на асфальте кровавые отпечатки, до ужаса напоминавшие иллюстрацию из какого-нибудь детективного журнала. Стеббинс не стал смотреть на то, что осталось от Кёрли. Его лицо не изменило выражения. Стеббинс, ублюдок, подумал Гэррети, это ведь ты должен был первым получить билет, разве ты не знал? Гэррети отвернулся. Он не хотел, чтобы его стошнило. Не хотел блевануть.
Женщина, стоящая около автобуса Фольксваген, спрятала лицо в ладонях. В горле у нее странно хрипело, и Гэррети заметил, что сквозь платье ему отлично видно ее белье. Голубого цвета. Он почувствовал, как снова возбудился, непонятно почему. Жирный лысый мужик яростно тер бородавку возле уха, уставившись на Кёрли. Он облизывал свои толстые губы и смотрел, и тер бородавку. Когда Гэррети проходил мимо, он все еще не мог оторваться от зрелища.
А Прогулка продолжалась. Гэррети вдруг понял, что снова идет вместе с Олсоном, МакФризом и Бейкером. Они как-будто искали друг у друга поддержки. Все четверо смотрели прямо перед собой, сохраняя на лицах бесстрастные выражения. Эхо от выстрелов словно все еще висело в воздухе. Гэррети думал о кровавом отпечатке теннисной туфли Стеббинса. Интересно, он все такой же красный? Гэррети почти уже обернулся посмотреть, но не стал, это было бы глупо. Но и перестать думать он не мог. А было ли ему больно? А почувствовал ли Кёрли, как пули разрывают ему голову на куски, или он просто был жив, а в следующую секунду — мертв?».
Приложение 2
Аллюзия в изображении толпы в романе «Долгая прогулка»
Текст оригинала.
Издание 2004 года Перевод 1999 года компании «АСТ» Перевод Владимова 2000 г. « They had heard Augusta and seen Augusta long before they had reached Augusta. The image of waves beating on a distant shore recurred to Garraty again and again. They heard the crowd five miles out. The lights filled the sky with a bubblelike pastel glow that was frightening and apocalyptic, reminding Garraty of pictures he had seen in the history books of the German air blitz of the American East Coast during the last days of World War II.
They stared at each other uneasily and bunched closer together like small boys in a lightning storm or cows in a blizzard. There was a raw redness in that swelling sound of Crowd. A hunger that was numbing. Garraty had a vivid and scary image of the great god Crowd clawing its way out of the Augusta basin on scarlet spiderlegs and devouring them all alive.
The town itself had been swallowed, strangled, and buried. In a very real sense there was no Augusta, and there were no more fat ladies, or pretty girls, or pompous men, or wet crotched children waving puffy clouds of cotton candy. There was no bustling Italian man here to throw slices of watermelon. Only Crowd, a creature with no body, no head, no mind. Crowd was nothing but a Voice and an Eye, and it was not surprising that Crowd was both God and Mammon. Garraty felt it. He knew the others were feeling it. It was like walking between giant electrical pylons, feeling the tingles and shocks stand every hair on end, making the tongue fitter nuttily in the mouth, making the eyes seem to crackle and shoot off sparks as they rolled in their beds of moisture. Crowd was to be pleased. Crowd was to be worshiped and feared. Ultimately, Crowd was to be made sacrifice unto».
«Идущие увидели и услышали Огасту задолго до того, как вошли туда. Вновь и вновь перед Гаррати вставал образ волн, бьющихся о далекий берег. Гул толпы они услышали за пять миль до города. Благодаря огням небо над Огастой отливало пастельным цветом, пугающим, апокалиптическим, и Гаррати вспомнил картинки в учебнике истории в параграфе, где говорилось о последних днях второй мировой войны, о немецких воздушных налетах на Восточное побережье Америки.
Идущие тревожно переглядывались и теснее сбивались в группы, как маленькие дети, испугавшиеся грозы, или как коровы во время бурана. Атмосфера ощутимо накалялась, шум Толпы нарастал. В нем слышался неодолимый голод. Гаррати живо представил себе, как великий бог Толпы направляется из Огасты им навстречу на ярко-красных паучьих ножках и пожирает их всех живьем.
Сам город уже задушен, проглочен и похоронен. Огасты уж нет — в самом прямом смысле, нет толстых матрон, нет хорошеньких девушек, нет самодовольных мужчин, нет ребятишек в мокрых штанишках, размахивающих комьями сахарной ваты. Нет спешащего к дороге итальянца, разбрасывающего ломти арбуза. Одна Толпа, существо без тела, лица, разума. Толпа — это лишь Голос и Глаз, и неудивительно, что Толпа явилась одновременно Богом и маммоной. Гаррати чувствовал это. И он знал, что остальные тоже это чувствуют. Идешь словно между двух колоссальных электропроводников и чувствуешь, как электрические разряды вызывают звон в ушах, заставляют каждый волос на голове стоять дыбом, как язык начинает бешено дергаться во рту, как глаза мечут искры и перекатываются в глазницах. Толпе нужно угождать. Толпе нужно поклоняться и бояться ее. И, наконец, Толпе нужно приносить жертвы».
«Огасту стало видно и слышно задолго до того, как группа достигла города. Образ волн, разбивающихся о далекий берег, снова и снова возникал у Гэррети перед глазами. Толпу было слышно за пять миль. Лучи прожекторов заполонили небо пузырчатым мягким сиянием, которое немного пугало и провоцировало мысли о конце света, напоминая Гэррети картинки, которые он видел в книгах по истории немецких воздушных налетов на Восточное Побережье Америки в последние дни Второй Мировой.
Идущие тревожно уставились друг на друг и сбились поплотнее, словно дети в грозу или коровы во время снежной бури. Было в этом нарастающем рокоте толпы что-то багрово-яростное. Аппетит, вызывающий оцепенение своими масштабами. Перед глазами Гэррети как живой встал кошмарный образ великого бога толпы, который выбирается из Огасты на своих ярко-красных паучьих лапках и пожирает их всех заживо.
Сам город был задушен, поглощен, похоронен. В известном, вполне даже реальном смысле, не было больше никакой Огасты, также как не было толстух, симпатичных девчонок, напыщенных мужчин или обмочившихся детишек, размахивающих пухлыми облаками сахарной ваты. Не было больше суетливого итальянца, который бросал бы им ломти арбуза. Одна лишь Толпа, создание без тела, без головы, без разума. Толпа вся была Голосом и Глазом, и ничего удивительного не было в том, что Толпа была одновременно Богом и Мамоной. Гэррети чувствовал это, и знал, что другие тоже чувствуют. Это было похоже на прогулку между огромных опор линии электропередач, когда чувствуешь, как звенит в ушах, и каждый волосок встает торчком, а язык заполняет собой всю полость рта, а глаза словно потрескивают и разбрасывают искры, вращаясь в своих влажных глазницах. Толпа должна быть удовлетворена. Толпу следует бояться и боготворить. Толпе следует приносить жертвы, наконец».

Приложение 3
Аллюзия «струны души» в романе «Долгая прогулка»
Текст оригинала.
Издание 2004 года Перевод 1999 года компании «АСТ» Перевод Владимова 2000 г. «And at the height of the excitement, at the top of the first hill on 202, overlooking the mobbed turnpike behind and the gorged and glutted town at their feet, two huge purple white spotlights split the air ahead of them and the Major was there, drawing away from them in his jeep like an hallucination, holding his salute ramrod stiff, incredibly, fantastically oblivious of the crowd in the gigantic throes of its labor all around him.
And the Walkers the strings were not broken on their emotions, only badly out of tune. They had cheered wildly with hoarse and totally unheard voices, the thirty seven of them that were left. The crowd could not know they were cheering but somehow they did, somehow they understood that the circle between death worship and death wish had been completed for another year and the crowd went completely loopy, convulsing itself in greater and greater paroxysms. Garraty felt a stabbing, needling pain in the left side of his chest and was still unable to stop cheering, even though he understood he was driving at the very brink of disaster.
A shifty eyed Walker named Milligan saved them all by falling to his knees, his eyes squeezed shut and his hands pressed to his temples, as if he were trying to hold his brains in. He slid forward on the end of his nose, abrading the tip of it on the road like soft chalk on a rough blackboard how amazing, Garraty thought, that kid's wearing his nose away on the road and then Milligan was mercifully blasted. After that the Walkers stopped cheering. Garraty was badly scared by the pain in his chest that was subsiding only partially. He promised that was the end of the craziness».
«Возбуждение достигло пика, когда группа оказалась на вершине первого на 202-м шоссе холма. Сзади осталась платная магистраль, а впереди у ног Идущих лежал город. Внезапно два мощных красно-белых луча прорезали тьму, и показался Главный. Он стоял в своем джипе, вскинув вверх шомпол в приветственном жесте. Он — фантастика! невероятно! — совершенно не обращал внимания на окружающую его толпу, в которой никто не щадил себя, а старался как мог.
Что касается Идущих — струны не порваны, только сильно расстроены. Все, кто остался в живых — тридцать семь человек, — бешено вопили теперь, но их хриплые голоса были абсолютно не слышны. Зрители не могли узнать о том, что Идущие кричат, но откуда-то они об этом все-таки знали, каким-то образом они поняли, что годовой круг поклонения смерти и стремления к смерти замкнулся, и толпа совершенно сошла с ума и корчилась теперь в пароксизмах нарастающего экстаза. Гаррати почувствовал внезапную острую боль в левой стороне груди и все же не мог перестать кричать, хотя и понимал, что находится на самом краю катастрофы.
Всех их спас парень по фамилии Миллиган; Гаррати запомнились его бегающие глазки. Он упал на колени, зажмурился, прижал ладони к вискам, словно стараясь удержать мозг на месте. Потом он упал вперед, и кончик его носа проехался по дороге, как мягкий мел по школьной доске. Как необычно, подумал Гаррати, сейчас его нос сотрется об асфальт. Затем явилась милосердная пуля. После этого Идущие перестали кричать. Боль в груди, отступившая лишь частично, страшно перепугала Гаррати. Он пообещал себе, что безумие прекратится».
«На пике возбуждения, на вершине их первого на 202-м шоссе холма, оглядываясь на забитые людьми обочины и глядя на обожравшийся, пресыщенный город под ногами, они заметили пару бело-фиолетовых лучей, рассекающих воздух где-то впереди, как оказалось — для Мейджора, который уезжал теперь прочь в своем джипе, удивительным образом не замечая исполинских родовых схваток толпы вокруг себя.
Эмоциональные струны Идущих были, как уже говорилось, целы, просто сильно расстроены. Они кричали осипшими голосами, совершенно себя не слыша — все, кто остались, все тридцать семь человек. Толпа не могла знать, что Идущие кричат, но откуда-то она знала, каким-то образом она поняла, что круг соединяющий преклонение перед смертью с желанием гибели замкнулся еще на один год, и тогда она совсем свихнулась, извиваясь во все более усиливающихся судорогах. Гэррети чувствовал острую боль, разрывающую грудь, но не мог перестать кричать, хотя и понимал прекрасно, что находится сейчас в шаге от катастрофы.
Спас их всех Миллиган, тот, у которого были бегающие глазки: он упал на колени, зажмурившись и изо всех сил сжав голову руками, словно пытаясь удержать внутри рвущийся наружу мозг. Он скользнул вперед, вспахивая асфальт кончиком носа, в буквальном смысле стирая его о дорогу, словно мягкий мел о жесткую доску — как интересно, подумал Гэррети, этот парень стирает свой нос об асфальт — а потом его милосердно уничтожили. После этого Идущие перестали кричать. Гэррети был страшно напуган болью в груди, которая не очень-то спешила уменьшаться. Он пообещал себе, что на этом с безумием завязывает».

Приложение 4
Аллюзия о соотношении Мира Света и Мира Тьмы в романе «Долгая прогулка»
Текст оригинала.
Издание 2004 года Перевод 1999 года компании «АСТ» Перевод Владимова 2000 г. «The darkness. Goddam the darkness. It seemed to Garraty they had been buried alive in it. Immured in it. Dawn was a century away. Many of them would never see the dawn. Or the sun. They were buried six feet deep in the darkness. All they needed was the monotonous chanting of the priest, his voice muffled but not entirely obscured by the new-packed darkness, above which the mourners stood. The mourners were not even aware that they were here, they were alive, they were screaming and scratching and clawing at the coffin lid darkness, the air was flaking and costing away, the air was turning into poison gas, hope fading until hope itself was a darkness, and above all of it the nodding chapel bell voice of the priest and the impatient, shuffling feet of mourners anxious to be off into the warm May sunshine. Then, overmastering that, the sighing, shuffling chorus of the bugs and the beetles, squirming their way through the earth, come for the feast».
. «Темнота. Проклятая темнота. Гаррати казалось, что он заживо похоронен в ней. Замурован в нее. До рассвета целый век. Многим из них не увидеть рассвета. Солнца. Они остались во тьме на глубине шесть футов. Теперь им требуется только монотонный голос священника, он все-таки пробьется к ним сквозь эту новую тьму, по другую сторону которой будут стоять те, кто придет на похороны, а пришедшие не будут даже знать, что их близкие здесь, что они живы, что они кричат, и царапаются, и бьются во тьме гробов, воздух улетучивается, воздух превращается в ядовитый газ, надежда исчезает, надежда становится тьмой, а над всем этим звучит ровный голос священника и слышатся нетерпеливые шаги участников похорон, которые торопятся поскорее оказаться на теплом майском солнце. А потом придет шуршащий, скребущийся хор собирающихся на пиршество жуков и могильных червей». «Тьма. Будь она проклята. Гэррети казалось, что они заживо погребены в ней. Вмурованы в нее. Солнце взойдет лет через сто. Многие из Идущих так и не увидят солнца. Даже рассвета не увидят. Их всех закопали на полтора метра во тьму. Не хватает только монотонного бормотания священника, чей голос приглушен свеженькой тьмой, но слова разобрать можно, — и скорбящих рядом. Скорбящие же не были даже уверены, что они здесь, что они живы, и они кричали, царапали, скребли ногтями крышечно-гробовую темноту, воздух расслаивался и ускользал, воздух превращался в ядовитый газ, надежда таяла, пока сама не становилось тьмой, и надо всем этим сонный церковно-колокольный голос священника и нетерпеливое шарканье скорбящих, которым не терпится вернуться обратно в теплый майский полдень. И затем — всепобеждающий, дышащий, шевелящийся хор жуков и мошек, которые ползут по земле извиваясь, торопясь на пиршество».
Приложение 5
Аллюзии в тексте романа «Долгая прогулка», которые могут быть понятны только через комментарии переводчика
Текст содержащий аллюзию в оригинале Перевод «АСТ» Перевод Вадимова Значение аллюзии “It's a bigger town than Limestone,” Garraty said. He was still feeling defensive, God knew why. Maybe because so many of these boys would die here, maybe all of them. Probably all of them. Only six Long Walks in history had ended over the state line in New Hampshire, and only one had gotten into Massachusetts, and the experts said that was like Hank Aaron hitting seven hundred and thirty home runs, or whatever it was... a record that would never be equaled. Maybe he would die here, too. Maybe he would. But that was different. Native soil. He had an idea the Major would like that. “He died on his native soil.” Карибу побольше Лаймстоуна, — сказал Гаррати. Ему все еще хотелось защищать местные города, одному Богу известно почему. Может, потому что многие ребята умрут в этом штате. Вполне возможно, умрут все. За всю историю Долгих Прогулок лишь шесть раз группа пересекала границу штата Нью-Хэмпшир и только одна группа добралась до Массачусетса. По мнению экспертов, эти результаты, подобно рекордному достижению Хэнка Аарона в семьсот тридцать, кажется, пробежек, никому не суждено превзойти. Может быть, и сам он умрет на этой земле. Но он — другое дело. Умереть на родной земле. Он полагал, что Главному подобное понравится. «Умер на родной территории». Этот побольше Лаймстоуна будет, — сказал Гэррети. Бог знает, почему он все время защищается. Может потому, что большинство этих парней умрут в этом штате, возможно даже все. Скорей всего все. Только шесть Долгих Прогулок за всю историю дошли до границы Нью Хэпшира, и только одна из них добралась до Массачусеттса; специалисты говорили, что это примерно то же, что Хэнк Аарон, сделавший 730 хоумранов, или сколько там… рекорд, который никогда уже не побить. Может он и сам здесь умрет. Вполне вероятно. Но это уже другое. Своя земля. Он подумал, что Мейджору бы это понравилось: «Он умер на своей земле». Имеется в виду достижение, рекордное для бейсбольных чемпионатов США. “Why not?” A deep, somber voice said. It was Abraham, 2. He was tall and disjointedlooking; he walked in a perpetual shamble. “I think we all might take a moment or two to stop and think about whatever kind of sex life there may be in the next world.”
“I get Marilyn Monroe,” McVries said. “You can have Eleanor Roosevelt, Abe old buddy.”
— А почему бы и не обсудить? — произнес низкий печальный голос. Абрахам, номер 2. Он был высокий и какой-то развинченный; при ходьбе все время волочил ноги. — На мой взгляд, каждому из нас не мешало бы задуматься на минутку, какая половая жизнь ждет нас в следующем мире.
— Мне — Мэрилин Монро, — заявил Макврайс. — А ты, дружище Аб, можешь заполучить Элеонору Рузвельт. — А почему нет? — раздался низкий, мрачный голос. Это был Абрахам, номер 2. Он был высок и выглядел каким-то разболтанным — при ходьбе он постоянно шаркал. — Думаю, всем нам стоит остановиться и подумать пару-тройку секунд о том, какого рода половая жизнь ожидает нас за гранью.
— Чур мне Мэрилин Монро, — сказал МакФриз. — А ты можешь насладиться Элеонорой Рузвельт, Эйб, чувак. Мэрили́н Монро́ — американская киноактриса, певица и секс-символ.
Элеонора Рузвельт — супруга 32-го президента США Франклина Делано Рузвельта. Пользовалась большой популярностью как общественный деятель. “Warning! Warning 70!”
“They're playing your song, Olson,” McVries said between pants. “Pick up your feet. I want to see you dance up this hill like Fred Astaire.” — Предупреждение! Предупреждение семидесятому!
— По твою душу, Олсон, — сказал, тяжело дыша, Макврайс. — Соберись. Я хочу посмотреть, как на спуске ты спляшешь, как Фред Астор. — Предупреждение! Предупреждение 70-му!— Они играют для тебя, Олсон, — сказал МакФриз между двумя вдохами. — Подбери копыта. Я хочу посмотреть, как ты спляшешь на вершине как Фред Астер Фред Астор — популярный в предвоенные годы американский эстрадный артист. Ему и его партнерше Джинджер Роджерс посвящен фильм Ф. Феллини «Джинджер и Фред». Up ahead, a boy named Larson, 60, suddenly sat down on the road. He got a warning. The other boys split and passed around him, like the Red Sea around the Children of Israel. Впереди номер 60, парень по фамилии Ларсон, неожиданно сел на землю. Получил предупреждение. Группа разделилась, чтобы обойти его, как расступились воды Чермного моря перед сынами Израилевыми. Впереди парень по имени Ларсон, номер 60, вдруг взял и сел на дорогу. Получил предупреждение. Другие Идущие разделились, обходя его, как Красное море разделилось, пропуская Сынов Израилевых. См. Исход, гл. 14. Чермное море — Красное море. Near the top of the hill, a rutted dirt road branched off the main drag, and a farmer and his family stood there. They watched the Walkers go past an old man with a deeply seamed brow, a hatchet faced woman in a bulky cloth coat, three teenaged children who all looked half wilted.
“All he needs... is a pitchfork,” McVries told Garraty breathlessly. Sweat was streaming down McVries's face. “And... Grant Wood... to paint him.” Неподалеку от вершины от основной трассы отходила незаасфальтированная проезжая дорога, и на ней стоял фермер с семейством. Старик со сросшимися бровями, женщина с мелкими острыми чертами лица и трое подростков — судя по виду, все трое туповатые, — молча смотрели на проходящих мимо ходоков.
— Ему бы… вилы, — задыхаясь, выговорил Макврайс. По его лицу струился пот. — И пусть… его… рисует… Грант Вуд. Грант Вуд — американский художник, работавший в первой половине XX в. Изображал сцены из жизни американской провинции. Nine gone, and a third of them had gotten it right here on this hill. The Major had told Olson to give them hell, and if this wasn't hell, it was a pretty good approximation. A pretty good...
Oh boy–
Garraty was suddenly aware that he felt quite giddy, as if he might faint himself. He brought one hand up and slapped himself across the face, backward and forward, hard.
“You all right?” McVries asked.
“Feel faint.”
“Pour your...” Quick, whistling breath,”... canteen over your head.”
Garraty did it. I christen thee Raymond Davis Garraty, pax vobiscum. The water was very cold. He stopped feeling faint. Some of the water trickled down inside his shirt in freezing cold rivulets. Девятерых уже нет, и ровно треть от этого числа легла здесь, на этом подъеме. Главный предложил Олсону устроить им ад, но это не ад, это нечто весьма похожее. Очень, очень похожее…
О Господи Иисусе…
Гаррати вдруг понял, что у него кружится голова и он тоже вполне может потерять сознание. Он поднял руку и несколько раз с силой ударил себя по лицу.
— Ты в порядке? — спросил его Макврайс.
— Теряю сознание.
— Вылей… — Натужный, свистящий вздох. — Флягу… на голову.
Гаррати последовал совету. Нарекаю тебя Реймондом Дейвисом Гаррати, pax vobiscum. Очень холодная вода. Но головокружение прошло. Вода пролилась за шиворот, и по телу побежали леденящие ручейки. Девять ушли, и треть из них — здесь, на этом холме. Мейджор наказал Олсону задать им жару, как будто сейчас их не жарит как в аду, вполне себе неплохое допущение. Вполне неплохое…
О боже…
У Гэррети вдруг закружилась голова, еще чуть-чуть и он вырубится. Он поднял руку и ударил себя по лицу, раз, другой, изо всех сил.
— Ты в порядке? — спросил МакФриз.
— Могу отключиться.
— Вылей себе флягу… — быстрое, с присвистом дыхание, — …флягу на голову.
Гэррети так и сделал. И крещу тебя, Реймонд Дэвис Гэррети, да пребудет с тобой мир. Вода была очень холодной. Головокружение прошло. Часть воды пролилась ему за воротник и стекла по спине и груди ледяными струйками. Это очень развернутая аллюзия, в которой переводчикам приходится каждому в силу оценки событий с личных позиций интерпретировать обряд с позиций героев романа.
Креще́ние (греч. βάπτισμα — «погружение в воду») — одно из важнейших христианских таинств. Признаётся всеми христианскими исповеданиями, хотя и не в одинаковом смысле. Через крещение человек становится членом Церкви. On up toward the hour of witches, he thought. When churchyards yawn and give up their moldy dead. When all good little boys are sacked out. When wives and lovers have given up the carnal pillow fight for the evening. When passengers sleep uneasy on the Greyhound to New York. When Glenn Miller plays uninterrupted on the radio and bartenders think about putting the chairs up on the tables Скоро придет час ведьм, подумал он. Час, когда раскрываются могилы и сгнившие мертвецы покидают их. Час, когда хорошие мальчики засыпают. Час, когда прекращаются любовные игры. Час, когда запоздавшие пассажиры клюют носом в вагонах метро. Час, когда по радио передают Гленна Миллера,
когда бармены подумывают о том, чтобы убирать стулья, когда… перед, вперед, к ведьминому часу, подумал Рей. Когда кладбищенская земля разверзается и отпускает на волю своих плесневелых мертвецов. Когда все хорошие маленькие мальчики отправляются на боковую. Когда жены и их любовники предаются плотской постельной возне. Когда пассажиры автобусов впадают в тяжелое забытье по дороге в Нью-Йорк. Когда ничто не прерывает Гленна Миллера на радио, а бармены думают о том, что пора поднимать стулья, и… Гленн Миллер (1904–1944) — американский музыкант. Джазовый оркестр под его управлением получил широкую известность благодаря фильму «Серенада Солнечной долины». Jan's face came into his mind again. He thought of kissing her at Christmas, almost half a year ago, under the plastic mistletoe his mother always hung from the big light globe in the kitchen. Stupid kid stuff. Look where you're standing. Перед ним опять возникло лицо Джен. Он вспомнил, как целовался с ней в Рождество — почти полгода назад, под веткой омелы, которую его мать каждый год вешала на большую люстру в кухне. Детские глупости. Вспомни, где ты. Ее удивленные мягкие губы не сопротивлялись. Милый поцелуй. Лицо Джен снова встало у него перед глазами. Он вспомнил, как поцеловал ее на Рождество, почти полгода назад; они стояли под пластиковой омелой, которую его мама постоянно вешала на люстру в кухне. Дурацкая дешевка. Смотри, где стоишь. Она не ожидала, ее губы были мягкими, покорными. Хороший поцелуй. О таком только мечтать. Первый его настоящий поцелуй. Омела — традиционное рождественское украшение дома. “Hey, Garraty, where's the parents?” someone yelled.
“Back home making kids,” Garraty said, embarrassed. There could be no doubt that Maine was Garraty country, but he found the signs and cheers and the gibes of the others all a little mortifying. He had found among other things in the last fifteen hours that he didn't much crave the limelight. The thought of a million people all over the state rooting for him and laying bets on him (at twelve to one, the highway worker had said... was that good or bad?) was a little scary.
“You'd think they would have left a few plump, juicy parents lying around somewhere,” Davidson said.
“Poontang from the PTA?” Abraham asked.
The ribbing was halfhearted and didn't last very long. — У себя дома, детей делают, — отозвался смущенный Гаррати. Несомненно, Мэн — это земля Гаррати, и тем не менее ему несколько надоели все эти плакаты, приветствия, насмешки товарищей. За последние пятнадцать часов он обнаружил — помимо прочего, — что вовсе не жаждет быть в центре всеобщего внимания. Его пугала мысль о том, что жители штата, целый миллион, болеют за него, делают на него ставки (рабочий у моста сказал, что он котируется двенадцать к одному… а хорошо это или плохо?).
— Можно было бы ожидать, что они оставили тут парочку-другую родителей помоложе, в соку, — заметил Дейвидсон.
— Что, авангард ААРП? — вставил Абрахам.
Впрочем, обмен шуточками проходил вяло и вскоре сошел на нет. — Слышь, Гэррети, а где родители? — крикнул кто-то.
— Дома, детей делают, — сконфуженно ответил Гэррети.
Мэн несомненно был его родиной, но сейчас он стал находить все эти знаки, выкрики и подшучивание товарищей несколько унизительными. Он обнаружил за последние пятнадцать часов, что помимо всего прочего свет рампы его не слишком привлекает. Все эти миллионы людей, которые за него болели и ставили на него деньги (12 к 1, как сказал тот дорожный работник… это много или мало?) пугали его.
— Можно подумать, они оставили тут валяться несколько пухленьких, сочных родителей, — сказал Дэвидсон.
— Шлюхи из школьного комитета? — спросил Абрахам.
На этот раз подкалывали его без энтузиазма, и вскоре перестали. Американская ассоциация родителей и преподавателей.
Во втором варианте перевода, переводчик решил не заострять внимание на этом и аллюзия из-за этого получилась менее яркой, так как в оригинале аллюзия была нацелена на то, чтобы характеризовать систему. A bright seepage of blood ran through his fingers, shining in the sunlight. Old Percy What'sYourName. Hey Percy, your mother's calling. Hey Percy, does your mother know you're out? Hey Percy, what kind of silly sissy name is that, Percy, Percy, aren't you cute? Percy transformed into a bright, sunlit Adonis counterpointed by the savage, duncolored huntsman. Яркая, сверкающая на солнце струйка крови потекла между его пальцев. Старина Перси Как-тебя-там. Эй, Перси, тебя мама зовет. Эй, Перси, а твоя мама знает, что тебя уже нет? Перси, Перси, какое дурацкое у тебя имя, эй, Перси, ну разве ты не молодец? Перси стоит, как Адонис, лицом к лицу с одетым в темно-коричневый костюм неумолимым охотником. Яркая кровь проступила между его пальцев. Старина Перси как-там-тебя. Эй, Перси, тебя мама зовет. Эй, Перси, а мама знает, что ты не дома? Эй, Перси, ну что это за дурацкое девчачье имя, Перси, Перси, ну разве ты не милашка? Перси превратился в яркого, залитого солнцем Адониса, которому противостоял тусклый и жестокий охотник. Согласно греческому мифу, юный Адонис, возлюбленный богини Афродиты, был растерзан диким кабаном во время охоты. “How do you know?”
“Jesus, you remind me of the caterpillar in Alice in Wonderland, sometimes,” Garraty said. “Don't you ever just talk?”
“How long would you last with people screaming at you from both sides? The body odor alone would be enough to drive you insane after a while. It would be like walking three hundred miles through Times Square on New Year's Eve.” — С чего ты взял?
— Елки-палки, ты как Гусеница из «Алисы в стране чудес». Можешь сказать по-человечески?
— Ты долго выдержишь, если с двух сторон будут постоянно орать? Да ты только от запаха тел скоро сойдешь с ума. Это же все равно что отшагать триста миль по Таймс-сквер под Новый год — Откуда тебе знать, что я знаю?
— Господи, ты иногда напоминаешь мне гусеницу из «Алисы в Стране Чудес», — сказал Гэррети. — Ты умеешь просто разговаривать?
— Как долго ты сможешь выдержать, если на тебя будут постоянно орать со всех сторон? Один только запах тел сведет тебя с ума в два счета. Все равно что идти триста миль через Таймс Сквер в канун нового года. Белый Кролик, как и Гусеница, — персонажи сказки «Алиса в стране чудес» Л. Кэрролла.
На площади Таймс-сквер в Нью-Йорке в новогоднюю ночь проходят грандиозные массовые гулянья. “I'm not the caterpillar, anyway,” Stebbins said with a small, somehow secretive smile. “I'm more the white rabbit type, don't you think? Except I left my gold watch at home and no one has invited me to tea. At least, to the best of my knowledge, no one has. Maybe that's what I'll ask for when I win. When they ask me what I want for my Prize, I'll say, 'Why, I want to be invited home for tea.'”
— Во всяком случае, я не Гусеница, — сказал Стеббинс с едва заметной улыбкой. — Я больше похож на Белого Кролика.[18] Правда, золотые часы я оставил дома и на чай меня никто не приглашал. По крайней мере насколько мне известно. Может, потом, когда стану победителем, то попрошу чтобы пригласили. Когда они спросят меня, какой Приз я желаю, я отвечу: «Хочу, чтобы кто-нибудь пригласил меня к себе на чай». — В любом случае, я не гусеница, — сказал Стеббинс с легкой, почти незаметной улыбкой. — Я больше похож на белого кролика, тебе так не кажется? Вот только я свои золотые часы дома оставил, и на чай меня никто не приглашал. По крайней мере, насколько мне известно. Возможно, это я и попрошу, когда выиграю. Когда меня спросят, чего я хочу в качестве Награды, я скажу: «А чё, пригласите меня на чай». Еще одно обращение к Белому Кролику, и его часам из сказки «Алиса в стране чудес» Л. Кэрролла, и знаменитую сцену «Чаепития», где главные герои вынуждены пить чай постоянно, так как у них остановилось время.

Мoлчaнoвa Г. Г. Сeмaнтикa худoжeствeннoгo тeкстa. (Импликaтивныe aспeкты
кoммуникaции). Тaшкeнт: Фaн, 1988, с. 57
Микeшинa Л.A. Трaнсцeндeнтaльнoe измeрeниe гумaнитaрнoгo знaния // Вoпрoсы филoсoфии. – 2006. –
№ 1. – С. 49–66.
Бaхтин М.М. Эстeтикa слoвeснoгo твoрчeствa. – М.: Искусствo, 1986., с. 384
Фaтeeвa Н.A. Кoнтрaпункт интeртeкстуaльнoсти, или Интeртeкст в мирe тeкстoв. М., 2000, с.122-129.
Вaсильeвa E.A. Сигнaлы aллюзии в литeрaтурнoм тeкстe (нa мaтeриaлe aнглийскoгo языкa)// Лeксикoлoгия и фрaзeoлoгия (рoмaнo-гeрмaнский цикл) Мaтeриaлы XXXVII Мeждунaрoднoй кoнфeрeнции 11-15 мaртa 2008г. – СПб, 2008. – стр. 12-16
Тухaрeли М. Aллюзия в систeмe худoжeствeннoгo прoизвeдeния Тбилиси, 1984, с. 23
Истoрия зaпaднoeврoпeйскoй литeрaтуры. Срeдниe вeкa и Вoзрoждeниe. //Aлeксeeв М.П., Жирмунский В.М., Мoкульский С.С., Смирнoв A.A. М. 2003, с. 89
Квяткoвский A. Пoэтичeский слoвaрь. М.: Сoв. энциклoпeдия, 1966.
Кузьминa Н.A. Интeртeкст и eгo рoль в прoцeссaх эвoлюции пoэтичeскoгo языкa. Изд.4 2007., с. 34
Гaльпeрин И. Р. Тeкст кaк oбъeкт лингвистичeскoгo исслeдoвaния. М.: Нaукa,
2008, с. 87
Христeнкo И.С. К истoрии тeрминa «aллюзия» // Вeстник Мoск. ун-тa. Сeрия 9. Филoлoгия.
– 1992. – Вып. 6. – С. 43–49.
Влaдимирoвa Н.Г. Услoвнoсть, сoзидaющaя мир. В.Нoвгoрoд, 2001, с.144.
Хaлизeв В.E. Тeoрия литeрaтуры. М., 1999. С.253.
Фaтeeвa Н.A. Кoнтрaпункт интeртeкстуaльнoсти, или Интeртeкст в мирe тeкстoв. М., 2000, с.122-129.
Фaтeeвa Н.A. Кoнтрaпункт интeртeкстуaльнoсти, или Интeртeкст в мирe тeкстoв. М., 2000, с.122-129.
Бaхтин М.М. Эстeтикa слoвeснoгo твoрчeствa. – М.: Искусствo, 1979, с. 364
Пaнфилoв В.З. Взaимooтнoшeниe языкa и мышлeния. М., Нaукa, 1971., с. 18
Гудкoв Д.Б. Тeoрия и прaктикa мeжкультурнoй кoммуникaции. – М.: ИТДГК «Гнoзис»,
2003.
Мирoнoв Р. Кaтeгoрия ужaснoгo в прoизвeдeниях Стивeнa Кингa [Элeктрoнный рeсурс]. URL: http://ivanovo.ac.ru/cyberpar/stephenking.htm
Чeмoдaнoв A. Исслeдoвaниe твoрчeствa Стивeнa Кингa [Элeктрoнный рeсурс]. URL: http://chemodanov.narod.ru/
Мирoнoв Р. Кaтeгoрия ужaснoгo в прoизвeдeниях Стивeнa Кингa [Элeктрoнный рeсурс]. URL: http://ivanovo.ac.ru/cyberpar/stephenking.htm
Чeмoдaнoв A. Исслeдoвaниe твoрчeствa Стивeнa Кингa [Элeктрoнный рeсурс]. URL: http://chemodanov.narod.ru/
Звeрeв A. Чтo тaкoe мaссoвaя литeрaтурa: лики мaссoвoй литeрaтуры СШA. М.: Нaукa, 1991.
Мирoнoв Р. Кaтeгoрия ужaснoгo в прoизвeдeниях Стивeнa Кингa [Элeктрoнный рeсурс]. URL: http://ivanovo.ac.ru/cyberpar/stephenking.htm
S. King. Long Walk: R. Bachman’s novels, Стивeн Кинг.ru, 2004., с. 8.
S. King. Long Walk: R. Bachman’s novels, Стивен Кинг.ru, 2004., с. 8.
С. Кинг Ярость. Долгая прогулка: Романы/ Пер. с англ. – М.: ООО «Фирма “Издательство АСТ”», 1999, с. 11
С. Кинг. Длинный путь; жанр: триллер// «Библиотека в кармане Х»// Пер. с англ. В. Вадимова, 2000, с. 13
S. King. Long Walk: R. Bachman’s novels, Стивен Кинг.ru, 2004., с. 104
С. Кинг Ярость. Долгая прогулка: Романы/ Пер. с англ. – М.: ООО «Фирма “Издательство АСТ”», 1999, с. 101
С. Кинг. Длинный путь; жанр: триллер// «Библиотека в кармане Х»// Пер. с англ. В. Вадимова, 2000, с. 103
S. King. Long Walk: R. Bachman’s novels, Стивен Кинг.ru, 2004., с. 105
С. Кинг Ярость. Долгая прогулка: Романы/ Пер. с англ. – М.: ООО «Фирма “Издательство АСТ”», 1999, с. 103
С. Кинг. Длинный путь; жанр: триллер// «Библиотека в кармане Х»// Пер. с англ. В. Вадимова, 2000, с. 103
S. King. Long Walk: R. Bachman’s novels, Стивен Кинг.ru, 2004., с. 39
С. Кинг Ярость. Долгая прогулка: Романы/ Пер. с англ. – М.: ООО «Фирма “Издательство АСТ”», 1999, с. 41
С. Кинг. Длинный путь; жанр: триллер// «Библиотека в кармане Х»// Пер. с англ. В. Вадимова, 2000, с. 42
89