Историческая наука в России 1980-х гг.

СОДЕРЖАНИЕ
ВВЕДЕНИЕ
РАЗДЕЛ 1.СОВЕТСКАЯ ИСТОРИЧЕСКАЯ НАУКА ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ 1980-х гг.: ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫЙ И МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТЫ
РАЗДЕЛ 2. ВЛИЯНИЕ ПОЛИТИКИ «ПЕРЕСТРОЙКИ» НА ИСТОРИЧЕСКУЮ НАУКУ В РОССИИ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ 1980-х гг.
2.1. Кризис историко-партийной науки
2.2. Отказ от исторического монизма и догматизма советской методологии
РАЗДЕЛ 3. ТЕМАТИКА ИССЛЕДОВАНИЙ В РОССИЙСКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ КОНЦА 1980-х гг.
2.1. «Белые пятна» истории
2.2. Историческая наука и публицистика во второй половине 80-х гг.
2.3. Влияние западной историографии на формирование новой парадигмы исторической науки в России
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Партийно-государственные органы делали все, чтобы оградить советского читателя от подобной литературы. Насаждалась мысль о политизированности западных исследований и их однозначно антисоветской направленности. Труды зарубежных ученых, даже закупленные советскими научными учреждениями, помещались в спецхраны библиотек, и для их использования требовался специальный допуск. Таким образом, эти работы становились достоянием узкого круга лиц. Переводилась и издавалась лишь литература «прогрессивных» иностранных историков прокоммунистического и ревизионистского направлений и историков из стран мировой социалистической системы.
До Второй мировой войны советские историографы выступали с критикой работ российских эмигрантских историков, разоблачая их антисоветскую сущность. После войны в советской исторической науке появился целый жанр историографических исследований, направленных на разоблачение «буржуазной фальсификации» истории России. Многие историографы специализировались на критике зарубежной историографии.
С момента перестройки начались регулярные контакты российских историков с их зарубежными коллегами. Проведение совместных «круглых столов», симпозиумов, участие иностранных исследователей в научных конференциях, широкое издание их трудов сначала в СССР, а затем и в России превратило зарубежную науку в важнейший историографический факт развития отечественной историографии.
Влияние мировой историографии на «перестроечную» и постсоветскую российскую историческую науку было чрезвычайно велико. Наиболее заметно это в области теории, философии и методологии истории. Отечественными исследователями активно используются опыт осмысления исторического прошлого, инструментарий научного исследования, накопленные в мировой историографии.
В частности, в российской исторической науке с конца 1980-х гг. стали активно разрабатываться такие так направления как: история поседневности, компаративистика, гендерная и устная история.
Тема «маленького», «рядового» человека, его проблемы, поступки, жизнь прежде в исторических исследованиях разрабатывалась фрагментарно, считаясь малополезной и несерьезной, она рассматривалась только как украшение, дополнение к «большой» истории. Сегодня же многие историки признают несомненную пользу обращения к истории «снизу», к рядовому человеку, его интересам, мыслям, чувствам, заботам, вещам, которые его окружали. Изучение повседневности дает возможность понять ментальность, сохраняющуюся на длинных исторических промежутках, помогает разобраться в том, как теории претворяются в практику и как этика повседневного поведения сводится к незначительным, но решающим индивидуальным выборам. Все это позволяет осмыслить не только правила, законы, запреты данного общества, но и способы увиливания, отлынивания, уклонения, на которых держится повседневная жизнь. То есть составить более полное представление о реальных процессах, протекавших в обществе, их результатах. Обращение к повседневности — это переход от анализа абстрактных процессов и структур к анализу конкретной ситуации, который позволяет по-другому высветить политические, экономические, социальные, культурные процессы. Исследования повседневности позволяют пересмотреть накатанные схемы, стереотипы, касающиеся истории общества, благодаря чему возникает новый угол зрения на уже известное. Изучая повседневность, воссоздавая реалии конкретной эпохи, многообразие объективных и субъективных моментов, из которых слагается историческое полотно, можно постичь живое прошлое. Особенно актуальны названные проблемы для исследования советской истории, а конкретнее — истории 20-х — 30-х гг. XX столетия, сложного периода в жизни нашей страны, когда происходили коренные преобразования во всех сферах жизнедеятельности людей. Вплоть до конца 1980-х гг. все, что относилось к советской повседневности, рассматривалось с идеологизированных позиций. К тому же доступ ко многим архивным источникам был закрыт, что не позволяло реконструировать и объективно анализировать весь спектр проблем повседневной жизни советских людей. В настоящее время, в отсутствие идеологических ограничений, актуальной задачей является изучение материалов новых фондов центральных и региональных архивов, что поможет восполнить существующий пробел.
Верификация основных подходов к определению понятия “историческая компаративистика” удостоверяет, что наиболее пригодным для историка является понимание данного термина как направления и, вместе с тем, стратегии научного исследования.
Целесообразность употребления термина “компаративистика” обусловливается как конкретно-логическими основаниями, так и общепринятой международной традицией. В частности, термин указывает на самостоятельность направления и отличие его от сравнительно-исторического метода и сравнения как общенаучного принципа, которые выступают как ведущие, но не единственные составляющие исторической компаративистики. Данное направление включает в себя целый комплекс методов (историко-типологический, историко-генетический, синхронный, диахронный и др.), а также принципов познания (сравнение, сопоставление, аналогия, параллелизм, интерпретация).
Задача компаративного исследования не включает описание одного феномена в контексте другого. Компаративный анализ не следует смешивать с изучением межкультурных контактов, экономических и политических связей, влияний и взаимодействий. Однако применение исторической компаративистики возможно лишь при наличии определенной общей базы, однотипности явлений, сравниваемых единиц.
Гендерная история как часть нового междисциплинарного направления социогуманитарного знания – gender studies, т.е. научных исследований, опирающихся на новую методологическую базу и концептуальный аппарат, сфокусированный вокруг категории "гендер", сформировалась на Западе в конце 1970-х - начале 1980-х годов. Это стало во многом результатом так называемого процесса "академизации феминизма" и активного теоретического поиска представителей "женской истории", которые стремились выйти за рамки сложившегося в ней описательного подхода, призванного "восстановить историческое существование женщин", и одновременно не были удовлетворены аналитическими моделями неомарксистского толка, предлагаемыми феминистскими теоретиками середины 1970-х годов для изучения альтернативного жизненного опыта женщин разных социальных групп.
Разработка методологии гендерно-исторического анализа, затронувшая решение ряда фундаментальных проблем, подстегивалась прежде всего практическими потребностями далеко продвинувшихся за предшествовавший период конкретных исследований, которые показали, с одной стороны, многообразную роль женщин в экономических, политических, интеллектуальных процессах, с другой – противоречивое воздействие этих процессов на их жизнь, на реальные и символические гендерные отношения, а также выявили существенную дифференцированность индивидуального и коллективного опыта, проистекающую из взаимопересечения классовых и гендерных перегородок, социальных, этнических, конфессиональных и половых размежеваний.
К концу 1990-х г.г. определение устной истории появилось в «Новом сокращенном оксфордском словаре английского языка» в следующей формулировке: « записанная на магнитофон историческая информация, почерпнутая из личных знаний говорящего; ее использование или интерпретация является предметом научного исследования». Устная история может быть способом преобразования как содержания, так и цели истории. С ее помощью можно изменить сам фокус исторической науки, инициировать новые направления исследования; она способна сломать барьер между учителями и учениками, между поколениями, между образовательными учреждениями и внешним миром, а при фиксации исторического знания – будь то книги, музеи, радиопередачи или фильмы – вернуть людям, делавшим и переживавшим историю, центральное место в ней, давая им возможность заговорить в полный голос. В самом общем плане можно сказать, что история приобретает новое измерение, как только в качестве «сырья» начинает использоваться жизненный опыт самых разных людей. Устная история дает нам источники, весьма напоминающие опубликованные автобиографии, но в гораздо более широком масштабе. Теперь у историков появилась возможность вдохнуть жизнь в свои коллекции и тем самым установить более непосредственную связь с обществом.
Устная история позволяет открыть новые важные направления в исследованиях. Исследователи развития городов могут переключиться с хорошо изученных «проблемных» зон вроде трущоб на другие типичные формы общественной жизни города — например, на рабочие поселки, торговые городки или пригороды, где селится средний класс, — выявляя местные социальные особенности, прослеживая, как соседи и родня помогают друг другу, как люди работают и проводят досуг. Они даже имеют возможность «взглянуть изнутри» на историю иммигрантских групп. Подлинная ценность устной истории с точки зрения научной интерпретации — в ее свойстве устанавливать логическую связь между обособленными сферами человеческой жизни. Изучая переход людей от одной культуры к другой, с течением времени или в ходе миграции, мы не должны рассматривать эти культуры по отдельности, а обязаны проследить тот путь, по которому данный переход совершался. Устная история — это междисциплинарное исследование на стыке истории, социологии, этнологии, социальной психологии, антропологии, все более и более социально ориентированная область истории, которая и методологически (устная история как дополнительное производство источников через ретроспективное интервью), и концептуально (историческое исследование как субъектно ориентированная наука об опыте) дает представление о новых перспективах социального познания. Эти перспективы, безусловно, связаны с историей сознания как индивидуализированным процессом присвоения освоения истории.
Появилась широкая возможность познакомиться с работами зарубежных исследователей в связи с расширением круга их публикаций на русском языке. В 1989 - 1990 гг. впервые увидели свет в нашей стране труды таких западных исследователей, как Р. Слассер, Л. Белади, Т. Краус, Р. Такер, Р. Конквест, И. Дойчер, Р. У. Девис.
Получили новый импульс к развитию и международные контакты по проблемам истории. В 1987 г. в Москве, а в 1989 г. в Токио состоялись симпозиумы советских и японских исследователей. Это способствовало продуктивному обмену мнениями, так как с 1986 по 1989 г. число изданий по проблемам современного Советского Союза в Японии превысило 20 томов.
Большой интерес у отечественных исследователей вызвали материалы «круглого стола» советских и американских историков, который состоялся в редакции журнала «Вопросы истории» 9 - 11 января 1989 г. С американской стороны в дискуссии участвовали профессора Дж. Байер и Д. Киршнер, редактор журнала современной истории Ш. Фицпатрик, М. Гутмэн, профессор Техасского университета, С. Каплан, профессор Карнельского университета. С советской стороны в обсуждении приняли участие члены корреспонденты АН СССР П. В. Волобуев и А. А. Искендеров, доктора исторических наук Ю. Н. Афанасьев, М. А. Барг, В. П. Данилов, В. З. Дробижев, О. А. Ржешевский, В. В. Согрин, Е. Б. Черняк, кандидат исторических наук В. А. Козлов. В ходе обмена мнениями был обозначен ряд актуальных проблем: о всплеске интереса к истории, в особенности той ее части, которая связана со сталинизмом; о кризисе отечественной исторической науки в сфере теории, методологии, проблематики и путях выхода из него.
Актуально звучала мысль о необходимости подойти к пониманию роли России в европейской и всемирной истории, ее месте в мировой цивилизации вообще и западной цивилизации в частности. Ю. Н. Афанасьев, П .В. Волобуев, Е. Б. Черняк подняли вопрос об исторической альтернативности. Применительно к 1930-м годам были обозначены альтернативы Сталина, Троцкого, Бухарина. В. В. Согрин, А. А. Искендеров согласились с американскими коллегами о необходимости сосредоточения внимания в рамках социальной истории не только на классах и классовом сознании, но и на изучении различных слоев общества, обыденного сознания людей.
Ш. Фицпатрик высказалась в пользу отказа от тоталитарной модели и актуальности изучения истории 1930-х гг. с позиции «снизу». В свою очередь С. Каплан предложил установить диалог между историей «снизу» и историей «сверху», учитывая ее взаимность, преемственность и прерывность.
Участники «круглого стола» сформулировали вопрос о значении сравнительного анализа для характеристики сталинизма и фашизма, а также оценки 1930-х гг. в контексте истории ХХ века. В целом встреча советских и американских ученых послужила полезному обмену мнениями, дала определенный стимул к активизации исследований.
Примечательный факт имел место в 1990 г. Гостем редакции журнала «Вопросы истории КПСС» стал профессор А. Рабинович (США), чья книга «Большевики приходят к власти. Революция 1917 г. в Петрограде» вышла в свет в Советском Союзе на русском языке в 1989 г. Участники встречи, профессора В. И. Касьяненко, Г. З. Иоффе, А. Рабинович пришли к общему мнению о необходимости сотрудничества на основе «... уважительных дискуссий с оппонентами».
В наших изданиях стали появляться критические высказывания зарубежных историков о состоянии исторического знания в СССР. В частности, японский исследователь Х. Вада назвал историографический нигилизм «дефектом» дискуссий о прошлом и предостерег от повторения давно отвергнутых идей. Отсутствие материала об историографии и историографических школах он считал серьезным недостатком книги «Историки спорят. Тринадцать бесед» (в целом содержательной). (М.,1988).
Качественно новым шагом в развитии связей отечественных и зарубежных историков явилась публикация совместных работ. В 1994 г. вышла статья Р. Дэвиса и О. В. Хлевнюка «Вторая пятилетка: механизм смены экономической политики». В 1996 г. публикуется книга, написанная ведущими специалистами США, Великобритании, Германии, Италии и Канады, «Россия Х1Х-ХХ вв. Взгляд зарубежных историков». В ней содержится ценная информация об основных научных центрах этих стран.
В 1997 г. был опубликован двухтомник серии «Россия ХХ век» под названием «Советское общество: возникновение, развитие, исторический финал» под общей редакцией академика Ю. Н. Афанасьева. Книга написана коллективом историков и публицистов России, Англии, США и Франции.
Расширение контактов отечественных и зарубежных исследователей обострило вопрос о состоянии методологии истории, предъявило новые требования к уровню квалификации кадров историков.
Таким образом, в конце 1980-х гг. в связи с процессами «перестройки» в общественно-политической жизни страны и сознании миллионов граждан происходит качественный рывок в исторической науке. Он проявился одновременно в нескольких направлениях. Во-первых стали доступны ранее засекреченные документы, что с одной стороны породило волну археографических публикаций, с другой потребность переосмысления ранее «известных» процессов и явлений; во-вторых, открытие архивов и свобода слова привели к острой проблеме заполнения так называемых «белых пятен» истории, событий, явлений, личностей не вписывавшихся в единоверную партийную методологию и теорию успешности классовой борьбы; в третьих волевой отказ от методологического монизма привел к необходимости апробирования новых, в том числе и западных теорий на отечественном материале, выработке собственных концепций.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Таким образом, господствовавшая в советской исторической науке официальная доктрина, называвшаяся тогда и позднее марксизмом-ленинизмом, изображалась ее сторонниками и адептами, как теория адекватная учению, созданному Марксом и Лениным и их единомышленниками, хотя эти утверждения, а у некоторых они стали убеждениями, были весьма далеки от истины. Ибо господствовавшие идеи были скорее имитацией, подражанием марксизму, а не развивающимся в новых исторических условиях марксизмом. Из этих соображений, по-видимому, историкам придется признать, что этот вариант теоретической интерпретации истории России и всего мира есть нечто иное, по сравнению с учением основоположников пролетарского социализма, которое в этом смысле и можно называть марксизмом-ленинизмом. В исторической науке это была целая эпоха.
Развитие науки определялось достаточно стабильной схемой всего исторического процесса, набором методологических установок и стереотипов. Их разработка, а точнее, рассуждения по этим вопросам, выдавалась за успехи советских историков в области теории и методологии истории. Эта теоретико-методологическая база в сочетании со сложившимися формами партийного руководства со стороны ЦК КПСС и его отдела науки определяли проблемно-тематическую структуру, которая также приобрела весьма косный характер с небольшими, "дозволенными верхами" новациями в виде истории непролетарских партий в России, социальной психологии масс и др.
Расширению исследовательской проблематики мешали не только сложившиеся каноны, но и еще одно весьма важное обстоятельство — боязнь правящей политической и научной элиты различного рода новаций, возможных нежелательных последствий появления новых идей, мешавших существованию этой элиты, научной и околонаучной бюрократии. И она могла стать объектом научного изучения, поэтому ее представители и лидеры боялись потерять и привилегии, и спокойно устроенную жизнь в существовавшем в стране режиме.
Власть охраняла науку от нежелательных для нее новаций и революционных прорывов, наука подчинялась и служила властям, оправдывая и защищая господствовавший политический и интеллектуальный режим, эксплуатируя идеи коммунизма, социального равенства, социалистической демократии, общенародного государства, новой исторической общности — советского народа, руководящей и направляющей роли партии, ее заботы о народе и науке.
В рамках этого типа существования науки, в условиях отсутствия какой-либо самокритичности на всех уровнях сложился определенный тип отношений в научных коллективах, между учеными, между учеными и издателями.
Особенно опасный для науки характер приобрела научная критика, господствовавшая на страницах ведущих научных журналов. Критика перестала быть инструментом, средством, стимулирующим процесс развития науки, поддерживающей новые идеи и подходы, возможные прорывы вперед, способные обеспечить развитие науки. Критика стала средством расправы с неугодными инструментом разоблачения отступников и ревизионистов. Она использовалась для сохранения "status quo" в отечественной науке, для разоблачения западной советологии.
Изучение науки других стран предпринималось совсем не для того, чтобы исследовать состояние мировой историографии, ее сильные и слабые стороны, давать объективную оценку ее развития, объяснять наметившиеся тенденции, возможные изменения. Все эти работы, посвященные "борьбе с буржуазной историографией", носили предельно идеологизированный и политизированный характер, были лишены элементарной научности и объективности. Именно поэтому они потеряли всякую научную ценность после 1985 года, сохраняя лишь значение памятников историографической мысли
В начале 80-х лет все более заметными становились симптомы и проявления общественно-политического кризиса в СССР, который чрезвычайно остро ставил вопрос о необходимости реформ во всех сферах общественной жизни. Появление на политическом олимпе М. Горбачева, который после смерти К. Черненко занял должность Генерального секретаря ЦК КПСС, зародила в массах иллюзорную надежду на реальность положительных сдвигов в стране. Характерными особенностями имиджа нового партийного лидера были подчеркнутая демократичность, энергичность, решительность, желание и готовность идти на радикальные общественные изменения, что заметно контрастировало с инертностью и консерватизмом большинства его предшественников. Начатый под руководством Горбачева процесс обновления получил название «перестройка».
Во многом в результате перестройки пала монолитная, как ледяная глыба, Империя СССР. Для одних она была Империей зла, в которой все люди были в рабстве и подчинялись, как зомби, страшному коммунистическому режиму. Для других это была великая и могучая Империя добра, которая несла всему миру свет справедливости.
Распад СССР, дезинтеграция многонациональной империи, которая триста лет играла одну из ключевых ролей на Евразийском континенте – одно из самых значительных событий мировой истории XX в.
События конца 1980-х - начала 1990-х годов в СССР, распад Советского Союза, перемена социально-экономических и политических декораций в стране в сильнейшей степени повлияли на состояние исторической науки.
В свою очередь, переосмысление истории нашего Отечества, особенно истории XX в., начатое робко еще на исходе 50-х и в 60-е годы, развернувшееся в полную силу в конце 80-х годов и продолжающееся и поныне, в сильной степени повлияло на изменение общественного, в том числе политического, климата в стране. Эти два процесса шли параллельно, переплетаясь друг в другом и составляя, в общем, единую общественную ткань.
Политика перестройки и гласности, а также радикальные изменения политической системы страны привели к серьезным преобразованиям в исторической науке и поставили перед ней новые задачи, что привело к кризису самой науки.
Понимание истоков кризиса и поиск путей его преодоления, несмотря на разность подходов, в основном связывались с методологической причиной - отказом от утвердившейся в советский период общеобязательности марксистской парадигмы как универсального инструмента исследования всего многообразия общественных процессов. На этом фоне, особенно в публицистике, обозначилась крайняя позиция относительно того, что ныне нужно писать историю чуть ли не заново.
Именно в отмеченное время был расширен доступ историков ко многим архивным фондам, открылись спецхранилища библиотек, что позволило ввести в научное обращение немало ранее неизвестных фактов, оживилась публикация архивных источников в политической и научной периодике, стали выходить труды деятелей Коммунистической партии и Советского правительства, которые до этого времени были запрещены или неоправданно забыты. Исследователи Советского Союза стали брать под сомнение "правдивое" отображение ими реалий прошлого, обосновывали новые взгляды на роль деятелей партии и государства.
В условиях демократизации и гласности советские историки остро поставили вопрос относительно переосмысления прошлого. Как раз в то время стали интенсивно заполняться «белые пятна» истории. Перестройка принесла много новых интересных идей, стимулировала научный поиск, обусловила появление неординарных научных подходов.
Ломка исторических представлений во второй половине 80-х гг. XX в. происходила не на базе достижения историографией качественно нового уровня, а под влиянием политических изменений в стране. Первыми стали обсуждать острые проблемы советской истории не ученые-историки, а публицисты и писатели. Обсуждения эти, в силу специфики жанра, часто носили конъюнктурный, поверхностный характер, а выводы соответственно были слабо обоснованными.
В первой половине 1990-х гг. в определенной степени это нашло отражение в трудах самих ученых-обществоведов, в том числе и многих историков, которые подменяли жанр научного исследования публицистикой.
На волне снятия каких бы то ни было цензурных ограничений в историографии утвердилась плюралистическая тенденция, чего многие десятилетия не хватало советскому обществознанию. Этому в значительной мере способствовала публикация работ ведущих западных и дореволюционных российских мыслителей и ученых, деятелей русской эмиграции, представляющих различные научные школы и историко-методологические концепции.
В постперестроечных условиях в историографии существенно расширяются традиционные и появляются новые исследовательские поля, новая проблематика исторических исследований, что формирует и новую структуру самой исторической науки.
Общественные потребности по отношению к гуманитарному знанию выразились в становлении субдисциплин исторического научного знания: исторической антропологии, исторической психологии, гендерной истории, микроистории. Отсюда насущная необходимость генерализации новых разработок и переосмысления историографического процесса в целом.
Таким образом, обзор основных тенденций развития отечественной исторической науки в 1980-х гг. позволяет констатировать следующее.
Несмотря на все отрицательные последствия методологического кризиса российской исторической науки в связи с отказом большей части исследователей от марксистско-ленинской схемы познания исторического процесса, в российской историографии происходит постепенный переход к многоконцептуальной модели.
Кроме того, активные контакты российской исторической науки с зарубежной (кстати, практически не затрагиваемые в теоретических работах последних лет) позволили первой в большей степени преодолеть многолетнюю методологическую «отсталость».

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Историографические источники:
Антипов Г.А. Историческое прошлое и пути его познания. – Новосибирск: Наука, 1987. – 242 с.
Барг М. А. Структурный анализ в историческом исследовании // Вопросы философии. – 1964. – № 10. – С. 83-92.
Барг М. А. Учение об общественно-экономических формациях и конкретный анализ исторического процесса // Очерки методологии познания социальных явлений. – М., 1970.
Барг М.А. Индивид – общество – история // Новая и новейшая история. – 1989. – № 2. – С.45-56.
Барг М.А. Категории и методы исторической науки. – М.: Наука, 1984. – 342 с.
Барг М.А. Категория «цивилизация» как метод сравнительно-исторического исследования (Человеческое измерение) // История СССР. – 1991. – №5. – С. 65-73.
Барг М.А. Эпохи и идеи: Становление историзма. – М.: Мысль, 1987. – 350 с.
Блок М. Апология истории, или ремесло историка. – М.: Наука, 1973. 233 с.
Волобуев О.В., Кулешов С. История по-сталински // Суровая драма народа. – М., 1989. – С. 312-333.
Волобуев П. В. Выбор путей общественного развития: теория, история, современность. – М.: Политиздат, 1987. – 312 с.
Гуревич А. Я. Об исторической закономерности //Философские проблемы исторической науки. – М.: Наука, 1972. – 313 с.
Гуревич А. Я. Социальная психология и история. Источниковедческий аспект // Источниковедение. Теоретические и методологические проблемы. – М., 1969. – С. 34-56.
Гуревич А.Я. История историка. – М.: РОССПЭН, 2004. – 288 с.
Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. – М.: Искусство, 1972. – 318 с
Гуревич А.Я. О кризисе современной исторической науки // Вопросы истории. – 1991. – № 2-3. – С. 21-36.
Гуревич А.Я. Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе. – М.: Высшая школа, 1970. – 327 с.
Гуревич А.Я. Что такое исторический факт? // Источниковедение. Теоретические и методологические проблемы. – М., 1969. – С. 59-88.
Историки отвечают на вопросы / Под общей ред. Н.Н. Маслова. – М.: Московский рабочий, 1988. – 239 с.
Историки спорят / ред. Лельчук В.С. – М.: Политиздат, 1989. – 514 с.
Келле В.Ж., Ковальзон М.Я. Теория и история: Проблемы теории исторического познания. – М.: Политиздат, 1981. – 288 с.
Ковальченко И.Д. Некоторые вопросы методологии истории // Новая и новейшая история. – 1991. – №5. – С. 3-9.
Ковальченко И.Д., Сивачев Н.В. Структурализм и структурно-количественные методы в современной исторической науке // История СССР. – 1976. – № 5. – С. 2-12.
Могильницкий Б. Альтернативность в истории советского общества // Вопросы истории. – 1989. – №11. – С. 3-16.
Могильницкий Б. Историческая наука и современность // Методологические и философские проблемы истории. Новосибирск, 1983. – С. 82-98.
Могильницкий Б. Современный немарксистский историзм в свете нового политического мышления // История СССР. – 1989. – №3. – С. 173-180.
Монографии:
Алексеева Г.Д. Историческая наука в России. Идеология. Политика (60–80-е годы ХХ века). – М.: Ин-т российс. истории РАН, 2003. – 248 с.
Алексеева Г.Д. Историческая наука России в поисках новых концепций // Россия в ХХ веке: историки мира спорят. – М., 1994. – С. 635-642.
Ахиезер А. С. Россия: критика исторического опыта. (Социокультурная динамика России). Новосибирск: Сибирский хронограф, 1997. – 800 с.
Бордюгов Г.А., Козлов В.А. История и конъюнктура: субъективные заметки об истории советского общества. – М.: Политиздат, 1992. – 352 с.
Заболотный Е.Б., Камынин В.Д. Историческая наука России в конце ХХ - начале ХХ1 века. – Тюмень, 2004. – 208 с
Историческая наука в ХХ веке. Историография истории нового и новейшего времени стран Европы и Америки: Уч. пос. для студентов / Под ред. И.П. Дементьева, А.И.Патрушева. – М.: РОСПЭН, 2002. – 272 с.
Источниковедение: Теория, история, метод: Источники рос. истории: Учеб. пособие / И. Н. Данилевский, В. В. Кабанов, О. М. Медушевская, М. Ф. Румянцева. – М.: РГГУ, 1998. – 701 с.
Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования. – 2-е изд., доп. – М.: Наука, 2003. – 486 с.
Леонов С.В. Исторический путь России в ХХ в.: попытки концептуального осмысления // Историческая наука и образование на рубеже веков. – М., 2004. – С. 153-160.
Логунов А. Трансформация образа отечественной исторической науки в середине 90-х гг.в. // Россия в новое время: историографический образ и проблема интерпретации. – М., 1998. – С. 12-22.
Логунов А.П. Кризис исторической науки или наука в условиях общественного кризиса: отечественная историография второй половины 80-х - начале 90-х гг. // Советская историография. – М., 1996. – С. 447-487.
Медушевская О. М., Румянцева М. Ф. Методология истории. – М.: РГГУ, 1997. – 72 с.
Методологические проблемы истории / под общ. ред. В. Н. Сидорцова. – Минск: ТетраСистемс, 2006. – 352 с.
Наумова Г. Историография истории России: учебное пособие / Г.Р. Наумова, А. Е. Шикло. – М.: Академия, 2011. – 479 с.
Репина Л. История исторического знания: учеб. пособие / Л. П. Репина, В. В. Зверева, М. Ю. Парамонова. – М.: Дрофа, 2004. – 288 с.
Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре. – М.: Республика, 1998. – 413 с.
Сидорцов В. Н. Методология исторического исследования (механизм творчества историка). – Минск: Изд-во БГУ, 2000. – 239 с.
Хвостова К. В., Финн В. К. Проблемы исторического познания в свете современных междисциплинарных исследований. – М.: РГГУ, 1997. – 256 с.
Статьи:
Афанасьев Ю.Н. Феномен советской историографии // Отечественная история. – 1996. – № 5. – С. 146-168.
Буганов В. И. Размышления о современной отечественной исторической науке // Новая и новейшая история. – 1996. – №1. – С. 77-87.
Гемпель К. Г. Функция общин законов в истории // Вопросы философии. – 1998. – № 10. – С. 88-98.
Ионов И.Н. Судьба генерализирующего подхода к истории в эпоху постструктурализма (попытка осмысления опыта Мишеля Фуко) // Одиссей. Человек в истории. – 1996. http://www.gramotey.com/?open_file=1269063506
Ковальченко И.Д. Сущность и особенности общественно-исторического развития (Заметки о необходимости обновленных подходов) // Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования. – М., 2003. – С. 13-43.
Ковальченко И.Д. Теоретико-методологические проблемы исторических исследований. Заметки и размышления о новых подходах // Новая и новейшая история. – 1995. – № 1. – С. 3-33.
Кузищин В.И. О некоторых принципиальных положениях методологии истории // Новая и новейшая история. – 1996. – №3. – С. 84-87.
Милов Л.В. Академик РАН И.Д. Ковальченко (1923–1995): труды и концепции // Отечественная история. – 1996. – № 6. – С. 85-109.
Могильницкий Б.Г. Акаденик РАН И.Д. Ковальченко как методолог истории (к 80-летию со дня рождения) // Отечественная история. – 2003. – № 6. – С. 127-138.
Сахаров А. Н. О новых подходах к истории России // Вопросы истории. – 2002. – № 8. – С. 16-21.
Сидорова Л.А. Советская историческая наука середины XX века: синтез трех поколений историков: автореф. диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук / Институт российской истории Российской академии наук. – М., 2009. – 21 с.
Яркова К.П. Очерки истории исторической науки в СССР в развитии советской историографии // Наука и школа. – 2009. – № 2. – С. 67-68.
Ковальченко И.Д. Сущность и особенности общественно-исторического развития (Заметки о необходимости обновленных подходов) // Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования. – М., 2003. – С. 13-43; Ковальченко И.Д. Теоретико-методологические проблемы исторических исследований. Заметки и размышления о новых подходах // Новая и новейшая история. – 1995. – № 1. – С. 3-33; Ковальченко И.Д., Сивачев Н.В. Структурализм и структурно-количественные методы в современной исторической науке // История СССР. – 1976. – № 5. – С. 2-12.; Кузищин В.И. О некоторых принципиальных положениях методологии истории // Новая и новейшая история. – 1996. – №3. – С. 84-87; Бордюгов Г.А., Козлов В.А. История и конъюнктура: субъективные заметки об истории советского общества. – М.: Политиздат, 1992. – 352 с; Буганов В. И. Размышления о современной отечественной исторической науке // Новая и новейшая история. – 1996. – №1. – С. 77-87; Заболотный Е.Б., Камынин В.Д. Историческая наука России в конце ХХ - начале ХХ1 века. – Тюмень, 2004. – 208 с; Логунов А. Трансформация образа отечественной исторической науки в середине 90-х гг.в. // Россия в новое время: историографический образ и проблема интерпретации. – М., 1998. – С. 12-22; Логунов А.П. Кризис исторической науки или наука в условиях общественного кризиса: отечественная историография второй половины 80-х - начале 90-х гг. // Советская историография. – М., 1996. – С. 447-487.
Логунов А.П. Кризис исторической науки или наука в условиях общественного кризиса: отечественная историография второй половины 80-х - начале 90-х гг. // Советская историография. – М., 1996. – С. 447-448.
Алексеева Г.Д. Историческая наука в России. Идеология. Политика (60–80-е годы ХХ века). – М., 2003. – C. 44.
Афанасьев Ю.Н. Феномен советской историографии // Отечественная история. – 1996. – № 5. – С. 8.
Гуревич А.Я. О кризисе современной исторической науки // Вопросы истории. – 1991. – № 2-3. – С. 10.
Алексеева Г.Д. Историческая наука в России. Идеология. Политика (60–80-е годы ХХ века). – М., 2003. – С. 51.
Яркова К.П. Очерки истории исторической науки в СССР в развитии советской историографии // Наука и школа. – 2009. – № 2. – С. 67.
Могильницкий Б.Г. Акаденик РАН И.Д. Ковальченко как методолог истории (к 80-летию со дня рождения) // Отечественная история. – 2003. – № 6. – С. 10.
Могильницкий Б.Г. Акаденик РАН И.Д. Ковальченко как методолог истории (к 80-летию со дня рождения) // Отечественная история. – 2003. – № 6. – С. 11.
Афанасьев Ю.Н. Феномен советской историографии // Отечественная история. – 1996. – № 5. – С. 12.
Барг М. А. Учение об общественно-экономических формациях и конкретный анализ исторического процесса //Очерки методологии познания социальных явлений. – М., 1970. – С. 90.
Алексеева Г.Д. Историческая наука в России. Идеология. Политика (60–80-е годы ХХ века). – М., 2003. – С. 58.
Гемпель К.Г. Функция общин законов в истории // Вопросы философии. – 1998. – № 10. – С. 8.
Гуревич А.Я. О кризисе современной исторической науки // Вопросы истории. – 1991. – № 2-3. – С. 14.
Сидорова Л.А. Советская историческая наука середины XX века: синтез трех поколений историков: автореф. диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук / Институт российской истории Российской академии наук. – М., 2009. – С. 6.
Там же. – С. 7.
Яркова К.П. Очерки истории исторической науки в СССР в развитии советской историографии // Наука и школа. – 2009. – № 2. – С. 68.
Афанасьев Ю.Н. Феномен советской историографии // Отечественная история. – 1996. – № 5. – С. 13.
Сидорова Л.А. Советская историческая наука середины XX века: синтез трех поколений историков: автореф. диссертации на соискание ученой степени доктора истори