Психоанализ и искусство

ВВЕДЕНИЕ
ГЛАВА 1. ПСИХОАНАЛИЗ И КИНО
1.1. Методология анализа кино
1.2. Психология процесса «киновидения»
1.3. Психоанализ кино на примере анализа В.А. Зимина «По ту сторону супружеской измены» (на материале фильма С. Кубрика «Широко закрытые глаза»)
ГЛАВА 2. ПСИХОАНАЛИЗ И ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ТВОРЧЕСТВО
2.1. Психоанализ художественного творчества
2.2. Психоанализ и литература. На примере работы И. М. Кадырова ««Двойник» Ф. М. Достоевского: попытка психоаналитической интерпретации»
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

«Если наперед быть уверенным в том, - пишет Григорьев, - что всякое литературное произведение лишь сублимация «Эдипова комплекса», то при беспредельной гибкости этого построения, которое легко повернуть и вывернуть как угодно, можно без всяких усилий в любом произведении в два приема обнаружить наличие «Эдипова комплекса». Вместе с тем литературное исследование должно будет прекратиться» [3., С. 160].
Терапевтические аспекты художественного творчества. Обращаясь к художественным произведениям, З. Фрейд обнаружил сходства и различия в том, что и как делают психоаналитик и писатель. Он считал, что каждый из них черпает необходимый ему для работы материал из одного и того же источника и имеет дело с одним и тем же объектом. Но вот методы работы у них разные, хотя в большинстве случаев наблюдается совпадение конечных результатов. Метод психоанализа состоит в сознательном наблюдении аномальных психических процессов у других людей, в умении раскрывать их бессознательную деятельность и формулировать свойственные ей законы. Метод писателя имеет иную направленность, так как в отличие от психоаналитика он обращает внимание на бессознательное в своей собственной душе, прислушивается к тенденциям его развития и выражает их в художественной форме. Если психоаналитик выявляет законы бессознательной деятельности исходя из изучения психики пациентов, то писатель достигает того же самого на примере вслушивания в свой внутренний мир [10, С. 10].
Фрейд рассматривает так же творчество как продолжение и замену старой детской игры, в которой поэт создает мир, к которому относится очень серьезно, внося в него много увлечения, в то же время, однако, резко отделяя его от действительности. При этом творит отнюдь не счастливый человек, а только неудовлетворенный. Ибо чтобы в душе писателя или поэта развился образ, его должны обуревать сильные чувства, вызванные действием нерешенных внутренних конфликтов, которые ему необходимо отреагировать, чтобы от них освободиться, так как если бы бессознательное писателя не находило своей реализации в художественной фантазии, то энергия бессознательного тратилась бы на создание невроза [14., 15.].
Свои конфликты поэт (писатель) может прорабатывать с помощью создаваемых им образов, наделяя (путем проекции и экстернализации) своих героев противоречивыми чертами своей личности. Чем глубже проработка характеров героев, тем больше вероятность освобождения поэта (писателя) от конфликтов и достижения им более зрелого отношения к жизни. Так, например, И.Д. Ермаков, характеризуя творческую манеру Пушкина, пишет о том, что «отзываясь и углубляясь во всякое своё побуждение, умея проецировать его вовне, в форме образов, всматриваясь в них, ища в них правды, художник снова приходит к правильному пониманию себя, а через себя и всего громадного окружающего его мира со всеми его сложностями и запутанностями» [5., С. 164]. При меньшей глубине проработки образов имеет место катарсис и временное освобождение от конфликтов, а при еще меньшем осознании временное облегчение наступает вследствие простого отыгрывания своих эмоций. Так как глубинные конфликты личности поэта (писателя) не прорабатываются достаточно глубоко и всесторонне в последнем случае, то каждое новое жизненное переживание снова может превращаться в патогенное, и для временного оздоровления поэту (писателю) вновь требуется художественное творчество. Фрейд также считал, что человек может находить замену действию в языке, и благодаря этой замене аффект может быть отреагирован почти столь же эффективно. Если же человек лишен такой возможности отреагирования, сильные аффекты могут закончиться для него плачевно.
2.2. Психоанализ и литература. На примере работы И. М. Кадырова ««Двойник» Ф. М. Достоевского: попытка психоаналитической интерпретации»
Среди писателей, которые настойчиво изучали и исследовали глубины человеческой души, среди тех, кто бесстрашно обнажал такие стороны, в которых конфликты достигают наибольшей остроты и мучительности и ведут к полному расщеплению, раздвоению личности, Достоевскому принадлежит особое место [4., С. 300].
Тема двойничества имеет самые глубокие и древние корни в культуре. Феномена двойника - состояния, когда самоощущение человека характеризуется переживанием симбиотического сочетания с кем-то еще, с неким близнецом или зеркальным отражением себя [13, С. 85].
Феномен двойника в одноименном тексте Достоевского трактовался по-разному: например, в контексте параноидного психоза, обсессивно-компульсивного расстройства и эпилепсии [11, С. 42]. Последнее расстройство, от которого, по-видимому, страдал и сам Достоевский, иногда сопровождается явлениями аутоскопии. Аутоскопия определяется как опыт галлюцинаторной встречи с проецированным и визуализированным вовне образом самого себя или собственного тела. Появление двойника и, главное, динамика его трансформации в петербургской поэме Достоевского (унизительное отвержение, ужас и мимолетная надежда, паранойя и полный распад) предвещают герою сумасшествие и смерть. Как уже говорилось, с точки зрения Ранка, для первобытного сознания дубль первоначально символизирует надежду на бессмертие, но затем начинает воплощать зло, угрожающее собственному существованию. Поэтому нередко дубль воспринимается как посланник смерти. Аутоскопические феномены также переживаются часто как встреча со смертью.
И. М. Кадыров отмечает, что в «Двойнике» Достоевский предпринял совершенно уникальный и новаторский для своего времени эксперимент. Он сотворил текст, который воссоздает атмосферу коллапса «триангулярного пространства» [8., С. 23]. - состояния, близко связанного с непереносимым опытом первичной сцены. В этом состоянии сама идея связи между родителями становится трудно переносимой, с точки зрения психики ребенка. На более обобщенном уровне можно сказать, что в результате становятся невозможными и наблюдение за объектными отношениями с позиции третьего, и способность, вступая в отношения с объектом, хотя бы психологически допускать наличие какого-то другого третьего, наблюдающего за этими отношениями. Коллапс триангулярного (по сути, Эдипова) пространства подразумевает также деструкцию и рефлексивного пространства. В результате такого распада «субъективное и объективное видение перестают быть различимыми, и человек теряет способность различать идею события и само событие, или он может иметь раздвоенное параллельное видение любой ситуации, когда нечто кажется и истинным и ложным одновременно» [7].
В клинической работе с такими пациентами уплощается и «аналитическое пространство». Не остается места для рефлексивной, т. е. «незакольцованной» на самом пациенте мысли. Поскольку отвергается сама идея независимых отношений с третьим объектом, то действия другого интерпретируются лишь в эгоцентрической плоскости (точнее, в плоскости нарциссического солипсизма), т. е. как действия либо во благо, либо во вред собственному «Я». Одна из паранойяльных формул, вырастающих на этой почве: «Если не за меня, то против меня». Именно в кругу деструкции рефлексивного пространства и вращается самосознание несчастного Голядкина (главный герой произведения «Двойник»). По этому же кругу в качестве его невольного двойника проходит и читатель. В этом, мне кажется, и состоит уникальный литературный эксперимент Достоевского, к сожалению, недостаточно оцененный его современниками.
Безусловно, «Двойника» можно воспринимать как литературную трансформацию личного опыта самого Достоевского, личность которого была отмечена значительным внутренним дуализмом. Автор работы приводит доводы и убеждения Брегера, который считает, что когда психоаналитическая критика склонна обращаться с литературным текстом как с симптомом, а с его автором - как с пациентом, то мы имеем дело с наихудшим вариантом применения нашего метода. Брегер убежден, что в своих произведениях Достоевский в первую очередь сам выступает в качестве автора-психоаналитика, проводящего блестящий анализ и самоанализ. Что касается последнего, то в «Двойнике», как и в других работах, писатель высвечивает и пародирует свои собственные проблематичные стороны, доводя их до гротеска. Тем самым он приобретает конструктивную дистанцию, контроль по отношению к ним и вводит их в контакт с внутренней и внешней реальностью. Можно сказать, что именно такая работа позволяла ему обрести необходимые инсайты, объективность в восприятии себя и других, а также отстоять то рефлексивное пространство, которое так обогатило современную культуру.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Практическое применение психоаналитического метода ждет еще своего осуществления, и мы можем только сказать, что оно должно реализовать на деле и в практике те громадные теоретические ценности, которые заложены в самой теории. Эти ценности в общем сводятся к одному: к привлечению бессознательного, к расширению сферы исследования, к указанию на то, как бессознательное в искусстве становится социальным.
Обычно принято считать, что психоаналитическое понимание произведений искусств, таких как кинематограф и художественна литература, представляет собой как бы прикладной аспект психоанализа, т.е. использование материала клинической практики к исследованию кино и литературной деятельности и их конкретных результатов. Однако, подобная широко распространенная точка зрения, не отражает истинного положения дел. В действительности речь идет о психоаналитических идеях и концепциях, которые находят свое прикладное применение, как в психоаналитической терапии, так и в иных областях жизни людей, включая пласт их творческой деятельности по созданию фильмов и художественной литературы или их восприятию [10, С. 6].
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Green A. The Intrapsychical and intersubjectivity in psychoanalysis. Psychoanal. Quarterly. – 2001. – Р. 39
Выготский Л.С. Психология искусства. – М., 1986. – 573 с.
Григорьев И. Психоанализ как метод исследования художественной литературы // Психоаналитический вестник. – 2002. – №10. – С.150-151
Ермаков И. Д. Психоанализ у Достоевского // Классический психоанализ и художественная литература / под ред. В.М. Лейбина – СПб: Питер, 2002. – С. 300-316
Ермаков И.Д. Этюды по психологии творчества А.С.Пушкина. – М. – 1923. – 193 с.
Зимин В.А. По ту сторону супружеской измены (на материале фильма Стенли Кубрика "Широко закрытые глаза") // Журнал практической психологии и психоанализа. – 2004. – №4. http://psychol.ras.ru/ippp_pfr/j3p/pap.php?id=20040414
Кадыров И. М. «Двойник» Ф. М. Достоевского: попытка психоаналитической интерпретации // Консультативная психология и психотерапия. – 2002. – №1.
Кадыров И.М. Третья позиция, или наш психоанализ в ожидании Годо. Размышления о перипетиях обретения аналитического пространства на «московской почве» // Московский психотерапевтический журнал. – 2000. – №4. – С.8-38.
Корбут К.П. Психоанализ о кино и кино о психоанализе // Журнал практической психологии и психоанализа. – 2005. – №2.
Лейбин В.М. Классический психоанализ и художественная литература. – СПб: Питер, 2002. – 447 с.
Осипов Н. Е. Двойник. Петербургская поэма Ф. М. Достоевского / О Достоевском // Сборник статей под ред. А. Л. Бема. – Прага, 1929. – С. 39-64.
Рикёр П. Конфликт интерпретаций. – М. – 2002. – 623 с.
Спиркина Е. А. Психоанализ и искусство. – М.: Когито-Центр, 2011. – 180 c.
Старовойтов В.В Психоанализ и художественное творчество // Журнал практической психологии и психоанализа. – 2009, №3.
Старовойтов В.В. Психоанализ и художественное творчество. // История философии. – 2000. – №5. – С. 72-79.
Фрейд З. Толкование сновидений. – Киев: Здоровье, 1998. – 383 с.
Юнг К., Нойманн Э. Психоанализ и искусство. – М. Refl-book, 1996. – 304 с.
25