Взаимоотношения автора-героя-читателя в эпоху канонической и неканонической поэтики.

Если в первых главах Онегин описывался автором более или менее однозначно, то начиная с восьмой главы, как отмечает Ю.М. Лотман, «Пушкин отказался от использованного им в предшествующей главе метода прямых характеристик героя и представляет его читателю в столкновении различных, взаимопротиворечащих точек зрения, из которых ни одна в отдельности не может быть отождествлена с авторской». Самому автору герой кажется незнакомым, кажется, что характер Онегина не до конца ясен ему:
Но кто это в толпе избранной
Стоит безмолвный и туманный?
Для всех он кажется чужим…
И далее Пушкин перечисляет точки зрения на героя - представления об Онегине, которые могли сложиться у современников Пушкина – его читателей. В IX строфе восьмой главы мы вновь после длительного перерыва видим Евгения, на этот раз в светском салоне в Петербурге, изменившимся, в новом амплуа, которое может быть истолковано по-разному:
Скажите, чем он возвратился?
Что нам представит он пока?
Чем ныне явится? Мельмотом,
Космополитом, патриотом,
Гарольдом, квакером, ханжой,
Иль маской щегольнет иной..?
Перечислив возможные точки зрения на Онегина среди собравшегося в салоне общества, которое автор отождествляет со своими потенциальными читателями, Пушкин обращается к ним:
— Зачем же так неблагосклонно
Вы отзываетесь о нем?
За то ль, что мы неугомонно
Хлопочем, судим обо всем,
Что пылких душ неосторожность
Самолюбивую ничтожность
Иль оскорбляет, иль смешит,
Что ум, любя простор, теснит,
Что слишком часто разговоры
Принять мы рады за дела,
Что глупость ветрена и зла,
Что важным людям важны вздоры,
И что посредственность одна
Нам по плечу и не страшна?

В этой строфе особо примечательно постоянное изменяющееся положение автора относительно читателей. Раньше автор относился к читателю благосклонно и с доверием («Кто б ни был ты, о мой читатель…»), то теперь он упрекает его в излишне суровом отношении к его герою, но тут же как будто в какой-то степени оправдывает такое отношение, включая себя в этих самых осуждающих и объясняя все общечеловеческими слабостями и заблужденьями («…мы неугомонно / Хлопочем, судим обо всем»).
Таким образом, в этом диалогичном романе, где мы не встретим прямого авторского слова, риторичного и ориентированного на канон, мы постоянно сталкиваемся со множеством разных точек зрения, постоянно меняющемся отношениям между автором, героем и читателем. При создании образа героя автору необходимы эти различные точки зрения на него, высвечивающие его личность с разных сторон. Читатель оказывается сопричастен созданию романа. Поэтому в конце автор благодарит читателей за соучастие:
… Я с вами знал
Все, что завидно для поэта:
Забвенье жизни в бурях света,
Беседу сладкую друзей.


Бройтман С.Н. Теория литературы: В 2 т. /Под ред. Н.Д.Тамарченко. – Т. 2: Бройтман С.Н. Историческая поэтика. М., 2004.
От греч. «неразличение», «смешение».
В ХХ веке литература возвращается к этой форме высказывания и начинает ее культивировать (Джойс, Хлебников).
См.: Фрейденберг О.М. Поэтика сюжета и жанра. М., 1997.
С греческого слово «эйдос» переводится и как «образ», и как «идея».
Ее еще называют эпохой риторики или эпохой рефлективного традиционализма.
От лат. auctor – субъект действия, основатель, создатель, в т.ч., произведения.
Подразумевается не подлинный автор, А.С. Пушкин, а образ автора в романе.
Поэтому «Евгения Онегина» называют метароманом – романом о романе.
Лотман Ю.М. Роман А.С.Пушкина «Евгений Онегин». Комментарий // Лотман Ю.М. Пушкин. СПб, 1995, с.713.