Дублирование как прием построения диалогической речи

Введение 3
Глава I. Теоретические основы исследования 4
1. Диалогическая речь 4
1.1. Основные характеристики диалогической речи 5
1.2. Диалогическая речь и монолог 10
1.3. Концепция диалога как речевой сущности 13
1.4. Типология диалогов 21
2. Дублирование 22
2.1. Дублирование как стилистический прием 25
2.2. Дублирование как грамматический прием 27
Выводы 30
Глава II. Практические основы исследования 31
1. Виды дублирования 31
1.1. Анафора 31
1.2. Эпифора 32
1.3. Кольцевой повтор 32
1.4. Анадиплосис 32
1.5. Цепные повторы 33
1.6. Корневой повтор 33
1.7. Синонимический повтор 33
1.8. Плеоназмы 35
1.9. Повторы, основанные на многозначности 36
1.10. Соединение разных видов повторов 36
1.11. Тавтологическое подлежащее 37
2. Функции дублирования 38
2.1. Функции повторов в авторском диалоге
2.2. Дублирование как риторический прием 52
2.3. Дублирование как способ создания комического эффекта Выводы Заключение Литература Сокращения

Эпитет bleak как бы подготавливает суровую тему, врывающуюся в последнем предложении – тему войны, главную тему произведения. Она звучит эпитетами inevitable, mournfully, appalling, foul, deadly. В сочетании с этой темой тема цветов звучит уже иначе – торжественно-печально (в сопровождении эпитетов regretfully and tenderly. Периодически построенное, последнее предложение заканчивается неожиданно: вместо обычного завершения, логической развязки, которую подготавливает первая часть (придаточное предложение времени), прием ретардации завершается вопросом. (Разумеется, завоеватель не вспомнит о цветах, сбрасывая бомбы, но Олдингтон не утверждает это прямо – он адресует вопрос читателю и ставит многоточие). Диалогически открытая структура может быть закрыта только реакцией читателя.
Лингвистические тактики выявляют авторскую заинтересованность в форме дискурса, в привлечении внимания читателя к этой форме и ведут к созданию метадискурса. Благодаря этим тактикам происходит выдвижение отдельных слов, словосочетаний, фраз и образных выражений, которые обретают новую жизнь, окраску, интонацию, оказываясь в фокусе авторской языковой игры. Например:
Mr. Pickwick turned his back and – we will not say fled; firstly, because it is an ignoble term, and secondly – because Mr. Pickwick’s figure was by no means adapted for that mode of retreat – he trotted away, at as quick a rate as his legs could convey him;… (D. Ch., p. 68)
Оформленная вставкой реплика Диккенса о слове fled увязывается с фигурой мистера Пиквика, что наглядно демонстрирует референтное различие синонимов flee – trot away – retreat, одновременно характеризуя персонаж и создавая юмористический эффект.
Come night, come darkness, for you cannot come too soon, or stay too long, by such a place as this! Come, struggling lights into the windows of the ugly houses; and you who do iniquity therein, do it at least with this dread scene shut out! Come, flame of gas, burning so sullenly above the iron gate, on which the poisoned air deposits its witch-ointment slimy to the touch! It is well that you should call to every passer-by, «Look here!» (D. Ch., Bleak, p. 151)
Этот обличительный дискурс звучит как заклинание сил природы, которые автор призывает на помощь, проклиная царящее вокруг зло (iniquity), представленное эпитетами ugly, dread, sullenly, poisoned, slimy. Факт обращения к силам природы (Come night, come darkness…, Come, struggling lights…, Come, flame…) – это стилистический прием апострофы, характерный для лирического дискурса. В сочетании с эмоциональным синтаксисом (все четыре предложения восклицательные) этот прием свидетельствет о лирической тактике в построении дискурса. Однако уже во втором предложении дейктический центр смещается: автор обращается к тем, кто творит зло (you who do iniquity). Эмоциональный накал, создаваемый повтором (глагол come в повелительном наклонении повторяется четыре раза в четырех, параллельно построенных предложениях), снижается просительным do it at least with this dread scene shut out!, произнесенным как бы вполголоса, а затем снова нарастает и достигает предела в призывном «Look here!». Подобная двуфокусность дискурса, его обращенность к разным адресатам – свидетельство сочетания разных тактик для достижения одной цели: создания и укрепления зоны диалогического контакта, где все чувства и мысли будут разделены, поняты, приняты.
There is no sort of whiteness in all the hues under the sun at all like the whiteness of Monsieur Rigaud’s face as it was then. Neither is there any expression of the human countenance at all like that expression, in every little line of which the frightened heart is seen to beat. Both are conventionally compared with death; but the difference is the whole deep gulf between the struggle done, and the fight at its most desperate extremity.(D. Ch., Dorrit, p. 13)
Местоимение both скрепляет первые два предложения с третьим. В целом же все высказывание оказывается единством еще и благодаря параллелизму первого и второго предложения, сочинительному союзу neither, лексическим и синонимическим повторам (повторяются слова: expression, whiteness, синонимы: face – countenance, struggle – fight).
All Forsytes, as is generally admitted, have shells, like that extremely useful little animal which is made into Turkish delight, in other words, they are never seen, or if seen would not be recognized, without habitats, composed of circumstance, property, acquaintances, and wives, which seem to move along with them in their passage through a world composed of thousands of other Forsytes with their habitats. Without a habitat a Forsyte is inconceivable – he would be like a novel without a plot, which is known to be an anomaly. (G. J., p. 84).
Порядок слов во втором предложении подчеркивает семантическую цельность всего высказывания, которая создается лексико-семантическим повтором: в двух предложениях трижды повторяется слово habitats, причем, во всех случаях с предлогом with, или without; cинонимом этого существительного является слово shells, употребленное метафорически. Вынесение же словосочетания without a habitat на первое место во втором предложении делает связь обоих предложений не только тесной, но и выпуклой, яркой, выразительной, одновременно «выдвигая» само выражение, подчеркивая его концептуальную значимость в характеристике Форсайтов.
There are moments, psychologists tell us, when the passion for sin, or for what the world calls sin, so dominates a nature, that every fibre of the body, as every cell of the brain, seems to be instinct with fearful impulses. Men and women at such moments lose the freedom of their will. They move to their terrible end as automatons move. Choice is taken from them, and conscience is killed, or, if it lives at all, lives but to give rebellion its fascination, and disobedience its charm. For all sins, as theologians weary not of reminding us, are sins of disobedience. (W. O., p. 225–226)
Данный авторский дискурс является диалогической разработкой темы греха («sin»), (введенной в первом предложении), как ее видит автор, сопоставляя свою точку зрения с общепризнанной (psychologists tell us, …what the world calls sin), и, развивая ее в духе современных теорий личности (второе, третье и четвертое предложения), т.е. связывая грех с проявлением животного начала (nature, every fibre of the body, every cell of the brain) в человеке, когда под влиянием греховной страсти (passion for sin) и мужчины, и женщины лишаются свободы воли (men and women …lose the freedom of their will) – это общее состояние описано во втором предложении; их поведение (действуют как автоматы «as automatons») – описано в третьем предложении; характеристика сознания (неспособность делать свой выбор «choice is taken from them», как показатель «убитого» сознания «and conscience is killed») – предлагается в четвертом предложении, где автор квалифицирует такое состояние как бунт и непослушание (rebellion, disobedience). Последнее предложение, подводящее итог сказанному, объединяет тему всего дискурса («sin») с микротемой последнего предложения («disobedience»).
Первое предложение автосемантично, т. е. полнозначно и без контекста, но оно связано с остальной частью дискурса «по смыслу»: его рема становится темой следующего предложения и развивается дальше в третьем и четвертом предложениях – таким образом осуществляется цепная связь первого предложения со вторым, что проявляется в повторе слова «moments». Второе, третье и четвертое предложения оказываются связанными параллельной связью (при одной теме «men and women» ей дается в каждом предложении новая характеристика. Последнее предложение связано с предыдущим причинно-следственным союзом for, но по смыслу оно относится ко всему дискурсу, обобщая его, что проявляется в повторении слова sin.
Итак, семантическое единство рассматриваемого авторского дискурса обеспечивается единством его темы, которое проявляется в повторах (слово sin повторяется четыре раза, кроме этого, его контекстуальными синонимами оказываются слова rebellion и disobedience). Синонимическим повтором являются также эпитеты fearful – terrible, характеризующие тему, и существительные fascination – charm. Тематический повтор создает сквозную лексическую связь и тем самым создает семантическую цельность данного дискурса.
Повторы в целом закрепляют и подчеркивают взаимодействие предложений, их смысловая связь оказывается «материально ощутимой», а сквозной повтор однокорневых слов связан и с выдвижением какого-либо значительного слова-темы на первый план (Сильман 1969, с. 69).
Oh! the suspense, the fearful, acute suspense, of standing idly by while the life of one we dearly love, is trembling in the balance! Oh! the rackling thoughts that crowd upon the mind, and make the heart beat violently, and the breath come thick, by the force of the images they conjure up before it; the desperate anxiety to be doing something to relieve the pain, or lessen the danger, we have no power to elleviate; the sinking of soul and spirit, which the sad remembrance of our helplessness produces; what tortures can equal these; what reflections or endeavours can, in the full tide and fever of the time, allay them! (D. Ch., Oliver, p. 330)
Здесь автор передает те чувства, те эмоциональные переживания, которые обычно вызываются состоянием крайнего, мучительного беспокойства, тревоги за жизнь любимого человека. Это состояние передается Диккенсом словами: suspense, anxiety, helplessness, tortures, fever; словосочетаниями: rackling thoughts, the sinking of soul and spirit. Эпитеты, которые выбирает автор для характеристики подобного состояния (fearful, acute, violently, rackling, desperate, sad), в сочетании с ярко эмоциональным синтаксисом всего дискурса (два восклицательных предложения предваряются восклицаниями-междометиями Oh!) вызывают такие же чувства, сопереживание у читателя.
Лексические и синонимические повторы могут сочетаться с антонимическими, которые более выпукло, контрастно характеризуют тему. Рассмотрим пример:
It is the pretty face which creates sympathy in the hearts of men, those wicked rogues. A woman may possess the wisdom and chastity of Minerva, and we give no heed to her, if she has a plain face. What folly will not a pair of bright eyes make pardonable? What dullness may not red lips and sweet accents render pleasant? And so, with their usual sense of justice, ladies argue that because a woman is handsome, therefore she is a fool. Oh, ladies, ladies! There are some of you who are neither handsome nor wise. (T. W. M., p. 57–58)
Антонимические сочетания (pretty face – в первом предложении и plain face – во втором предложении) составляют в рамках всего дискурса одно целое, так как они рассматриваются в отношении к третьему явлению – мудрости (wisdom) и ее антониму – глупости (folly, dullness). Семантическое единство скрепляется иронией авторского резюме в конце дискурса (And so, with their usual sense of justice, ladies argue that because a woman is handsome, therefore she is a fool.), которое неожиданно заканчивается в ином эмоциональном ключе: обращаясь непосредственно к дамам (Oh, ladies, ladies!), автор с грустью констатирует: «There are some of you who are neither handsome nor wise», объединяя красоту и мудрость в факте их одновременного отсутствия у некоторых дам.
And numerous indeed are the hearts to which Christmas brings a brief season of happiness and enjoyment. How many families whose members have been dispersed and scattered far and wide, in the restless struggles of life, are then reunited, and meet once again in that happy state of companionship and mutual good-will, which is a source of such pure and unalloyed delight, and one so incompatible with the cares and sorrows of the world, that the religious belief of the most civilized nations and the rude traditions of the roughest savages, alike number it among the first joys of a future state of existence, provided for the blest and happy! How many old recollections and how many dormant sympathies, does Christmas time awaken! (D. Ch., p. 422)
Прагматическая направленность данного дискурса обусловлена авторской интенцией – передать атмосферу счастья и радости (happiness and enjoyment), дружеского общения и общего доброжелательства (happy state of companionship and mutual good-will), объединящих людей, их семьи на Рождество и вызывающие такое наслаждение (delight), которое несовместимо с заботами и печалями мира (incompatible with the cares and sorrows of the world) и относится к радостям будущей счастливой жизни (the first joys of a future state of existence, provided for the blest and happy).
Созданная Диккенсом языковыми средствами атмосфера единения людей в радости – это тот «общественно значимый смысл» (Степанов 1988, с. 102), который переживает автора: англичане и сейчас ассоциируют атмосферу Рождества, рождественской погоды (описанной Диккенсом в другом контексте) с настроением, переданным Диккенсом. Для создания этого настроения используются средства «высокого стиля»: книжная лексика (unalloyed, dormant), сложное построение высказывания (с сочинением и подчинением), инверсия в первом предложении (And numerous indeed are…), начальный параллелизм второго и третьего предложений (они начинаются с How many…), перифраз (state of existence вместо life), полисиндетон (нагнетание союза and: And numerous…and scattered far and wide…and meet …and mutual good-will…pure and unalloyed delight, and one … – 12 употреблений в трех предложениях, что усиливает тему единения). Кроме этого, используется антитеза: the most civilized nations – the roughest savages. И, наконец, интонация восклицания завершает создание торжественной семейной атмосферы, царящей в доме на Рождество. Здесь налицо прагматическое единство всего дискурса: экспрессивные средства подчинены задаче реализации авторской интенции. Как отмечает Е. В. Падучева, в отличие от монологических высказываний, в диалоге, кроме обычных средств связи, можно проследить прагматическую связность: «Прагматические связи – это такие, в которые существенным образом включается речевой акт с его условиями успешности, его участниками, презумпциями этих участников, с естественными законами сочетаемости речевых актов друг с другом» (Падучева 1982, 47).
Передача социально ценностного подхода автора к событиям и персонажам составляет суть «глубинной прагматики» авторского диалогического дискурса: его «эмоциональной беседы с читателем», его комментариев, философско-публицистических отступлений, метадискурса, попутных «режиссерских» замечаний и других вставок (Арнольд 2002, с. 18). Здесь автор, в отличие от изображенной коммуникации миметического дискурса, восстанавливает первоначальную коммуникативную ситуацию – непосредственное общение с читателем, проявляя заинтересованность в том, чтобы его поняли, правильно восприняли и разделили его точку зрения. Для этого нужна, по словам Якобсона, «определенная эквивалентность между символами, используемыми адресантом, и символами, известными адресату и интерпретируемыми им» (Якобсон 1990, с. 115), т. е. та общая основа, которая закладывается и глубинной прагматикой.
2.2. Дублирование как риторический прием
Повтор, распевание на все лады одного и того же – мощное средство персуазивного (направленного на воздействие) дискурса. Но и в нейтральном дискурсе может встречаться такое средство. Примером могут послужить учебные (однако, очень пристрастные, полные оценок) книги Набокова. Так о романе «Мадам Бовари» он пишет:
Her exotic daydreams do not prevent her from being small-town bourgeois at heart, clinging to conventional ideas or committing this or that conventional violation of the conventional, adultery being a most conventional way to rise above conventional.
Продемонстрируем роль повтора и параллелизма в запоминающемся публицистическом дискурсе:
Where there is discord may we bring harmony. Where there is error may we bring truth. Where there is doubt may we bring faith. Where there is despair may we bring hope (M. Thatcher, 1979).
В сознании англичан эти слова – торжественные, синтаксически стройные, высказанные возвышенным публичным языком ораторической английской речи, аллюзивные – рождают ассоциации с молитвой Франциска Ассизского: Lord, make me an Instrument of Your peace! Where there is hatred let me sow love; Where there is injury, pardon; Where there is doubt, faith; where there is despair, hope.
Вот пример из речи еще одного политического деятеля двадцатого столетия – Ф. Д. Рузвельта. В своей публичной речи этот видный политик говорит:
I have seen the war. I have seen war on land and sea. I have seen blood running from the wounded. I have seen me coughing out their gassed lungs. I have seen the dead in the mud. I have seen cities destroyed. I have seen 200 limping, exhausted men come out of line – the survivors of a regiment of 1000 that went forward 48 hours before. I have seen the agony of mothers and wives. I hate war.
Логическое развитие аргументов, параллелизм, повторы приводят в высшей точке выступления, его эмоциональному пику – тезису «Я ненавижу войну».
Например, любой среднекультурный англичанин без труда не только припомнит знаменитую военную речь Черчилля, но и оценит ее динамику, ее жесткость, достигаемую за чет коротких фраз и анафорических повторов:
We shall not flag or fail. We shall go to the end. We shall fight in France, we shall fight on the seas and oceans, we shall fight with growing confidence and growing strength in the air, we shall defend our island, whatever the cost may be, we shall fight on the beaches, we shall fight on the landing grounds, we shall fight in the fields and in the streets, we shall fight in the hills. We shall never surrender.
Параллелизм и повторы играют роль риторического средства создания парадоксов:
The conventional army loses if it does not win. The guerilla wins if he does not lose. (H. Kissinger)
That men do not learn very much from the lessons of history is the most important of all the lessons that history has to teach. (Aldoux Huxley)
2.3. Дублирование как способ создания комического эффекта
Повторение – весьма мощное средство для достижения комического эффекта, поскольку с каждым новым разом вследствие повторения слово может приобретать выразительность и дополнительные значения.
Одним из самых показательных примеров употребления лексического повтора в романе «Jeeves in the Offing» является выражение leafy glade, которое выполняет характеризующую функцию двух персонажей (Wilbert и Phillis) и неотрывно сопровождает их по всему тексту произведения. Впервые словосочетание появляется в третьей главе.
And I was tooling along a mossy path with a brow a bit wet with the honest sweat, when there came to my ears the unmistakable sound of somebody reading poetry to some one, and the next moment I found myself confronting a mixed twosome who had dropped anchor beneath a shady tree in what is known as a leafy glade. (W. P. G., p. 93)
Leafy glade – явное поэтическое клише и ирония автора (рассказчика) лежит на поверхности. В конце главы, когда гости собираются у стола, эта упомянутая парочка не появляется. Следует комментарий.
Wilbert and Phillis were presumably still in the leafy glade.
В последующих главах данное выражение используется всегда в связи с Wilbert’oм и Phillis.
Her eyes were considerably bluer than the skies above, she was wearing a simple summer dress and it was not surprising that Wilbert Cream, seeing her, should have lost no time in reaching for the book of poetry and making a bee line with her to the nearest leafy glade. (W. P. G., p. 95)
При помощи этого тождественного стилистического повтора создается законченный иронический образ персонажей.
Для того, чтобы написать портрет героя Вудхауз не обязательно прибегает к лексическому повтору одного и того же слова или словосочетания. К примеру, чтобы выразительнее выписать образ Бертрама Вустера, персонажа, от лица которого идет рассказ, автор опирается на такую текстовую категорию как ретроспекция.
«Ретроспекция является, в сущности, своеобразным повтором – повтором мысли. Она порождается содержательно-фактурной информацией, дает возможность переосмыслить эти факты в новых условиях с учетом того, что было сказано до ретроспективной части. В процессе ретроспективного анализа событий и фактов происходит изменение субъективно-оценочного плана» (Валин, Фоли 1982, 67).
На протяжении всего повествования Бертрам Вустер характеризует себя (нередко даже в третьем лице) по-разному, но всегда с положительной стороны.
… it would have taken a far less astute observer than Bertram to fail to read what was passing in Pop Bassett’s mind;
I was astounded at my keenness of perception…;
The Woosters are brave, but not rash;
I gave him one of my looks;
It has often been said tha disaster brings out the best in the Woosters;
I turned to the intruder and gave him long, level stare, in which surprise and hauter were nicely blended. (W. P. G., p. 110)
Однако все эти самовосхваления происходят на фоне событий и ситуаций, которые показывают полную несостоятельность героя. Вследствие этого у читателя выкристаллизовывается глубоко иронический образ. Все предыдущие высказывания героя приобретают иную окраску в свете происходящего на страницах книги.
Излюбленный прием Вудхауза – возвращение время от времени к какой-нибудь теме. Например.
I was merely about to inquire, sir, if Miss Byng, when she uttered her threat of handing over Mr Fink-Nottle’s notebook to Sir Watkin, by any chance spoke with a twinkle it her eye?
No, Jeeves. I have seen untwinkling eyes before , many of them, but never a pair so totally free from twinkle as hers. She wasn’t kidding. (W. P. G., p. 76)
Вудхауз неспроста в ответе героя дважды (причем один раз употреблено окказиональное прилагательное) делает акцент на слове twinkle. Таким образом он помогает читателю запомнить этот, как дальше окажется, существенный обмен репликами.
Несколько страниц спустя, в диалоге между мистером Финк-Ноттлем, вновь повторяется тема мисс Бинг, угрожающей передать злополучную записную книжку сэру Уоткину. Мистер Финк-Ноттль спрашивает:
She really meant it?
Yes.
There wasn’t –
A twinkle in her eye? No twinkle. (W. P. G., p. 84)
Теперь, когда тема «a twinkle in her eye» надолго закреплена в памяти читателя, Вудхауз на некоторое время к ней больше не возвращается. Но через какой-то промежуток она опять всплывает в диалоге персонажей. Теперь Бертрам Вустер ведет разговор со своей тетушкой Далией, рассказывая ей о том, что некто Спод пообещал отдубасить его. Тетушка не верит:
– You’re sure he meant what he said?
– Quite.
– His bark may be worse than his bite.
I smiled sadly.
– I see where you’re heading,– I said. – In another minute you will be asking if there wasn’t a twinkle in his eye as he spoke. There wasn’t. (W. P. G., p. 95)
Это только один из многочисленных примеров возвращения на протяжении одного произведения к определенной теме с целью создания комического эффекта.
Еще одной характерной чертой стиля Вудхауза можно считать то, что он может возвращаться к выбранной им теме в каждом новом романе, в котором действуют одни и те же герои.
Так, из книги в книгу, при всяком удобном случае Бертрам Вустер упоминает, что однажды («произошло» это в одном из ранних рассказов Вудхауза о Дживсе и Вустере «Clustering Round Young Bingo» из сборника «Carry On, Jeeves» (1925г.)) он написал статью «What the Well-Dressed Man is Wearing» для еженедельника для женщин Milady’s Boudoir, выпускаемого его тетушкой Далией.
Вот три отрывка из разных книг саги о Дживсе и Вустере.
I was concerned. Apart from a nephew’s natural interest in an aunt’s refined weekly paper, I had always had a sort of a soft spot in my heart for Milady’s Boudoir ever since I contributed that article to it on What the Well-Dressed Man is Wearing. Sentimental, possibly, but we old journalists do have these feelings. («Right Ho, Jeeves», 1934);
– Do you ever read Milady’s Boudoir ?
– I once contributed an article to it on «What the Well-Dressed Man is Wearing», but I am not a regular reader. («The Code of the Woosters», 1938);
I was alluding to the weekly paper for the delicately nurtured, Milady’s Boudoir, of which aunt Dahlia is a courteous and popular proprietor. At her request I had once contributed an article – or «piece», as we journalists call it – on What the Well-Dressed Man is Wearing. («Jeeves and the Feudal Spirit», 1955)
Конечно, весь юмор этих постоянных упоминаний о статье не будет понят читателем, если он прочел только одну книгу из серии о Дживсе и Вустере. Зато при прочтении хотя бы двух романов, для читателя откроется спрятанная ирония и текст приобретет своеобразную глубину.
Впрочем, прием повторения не обязательно так сказать «растянут» на несколько страниц или всю книгу. Иногда Вудхаузу удается, используя минимум выразительных средств, достичь невероятного юмористического описания ситуации. Наилучшей иллюстрацией, доказывающей это, может стать небольшой отрывок из книги «Very Good, Jeeves!» (1927)
Два героя перекликаются в тумане. Один из них видит другого, но тот его не замечает.
– Hi! – I shouted, waiting for a lull.
He poked his head over the edge.
– Hi! – he bellowed, looking in every direction but the right one, of course.
– Hi!
– Hi!
– Hi!
– Hi!
– Oh! – he said, spotting me at last.
– What ho! – I replied, sort of clinching the thing. (W. P. G., p. 120)
Надо заметить, что в этом лаконичном и крайне экономном в выборе слов «диалоге» есть начало, кульминация и концовка!
Таким образом, прием повтора на разных языковых уровнях (от лексического до текстового) на протяжении развертывания всего произведения помогает Вудхаузу достичь максимальной целостности текста. Именно переплетение, взаимодействие ассоциаций, возникающих в каждом отдельном высказывании, создает тематическое единство и завершенность художественного произведения в целом.
Выводы
Дублирование увеличивает временное пространство изложения. Следствием этого является замедление смыслового развертывания. Остановки нарративной динамики служат средством проспективного и ретроспективного восприятия акта коммуникации, что побуждает говорящих к прогнозированию и переосмыслению.
Дублирование создает паузы при смысловом развертывании и фиксирует внимание на высказанной ранее или последующей мысли, акцентируя тем самым ее значимость. Смысловые паузы вырисовывают своеобразный «рельеф» ментального пространства и дискредитируют в нем когнитивные образы.
Согласно определению Л. П. Чахоян, акцентирование – это преобразование семантико-синтаксической структуры высказывания с целью выделения какого-либо ее элемента. Л. П. Чахоян было также разработано понятие акцентированных (актуализированных) высказываний, т. е. высказываний, преобразованных с целью выделения одного из его элементов (Чахоян 1979, с. 84).
Таким образом, акцентирование подразумевает перестройку структуры высказывания, которая может производиться с помощью определенных синтаксических средств – синтаксических конструкций и порядка слов. Применительно к нашей работе – это различные дублирующие средства.
Заключение
Так же, как и другие фигуры речи, усиливающие выразительность высказывания, повторы можно рассматривать в плане расхождения между традиционно обозначающим и ситуативно обозначающим как некоторое целенаправленное отклонение от нейтральной синтаксической нормы, для которой достаточно однократного употребления слова: Beat! beat! drums! – blow! bugles! blow! (W. Whitman).
К предметно-логической информации повтор обычно ничего не добавляет, и поэтому его можно расценивать как избыточность: Tyger, tyger, burning bright (W. Blake) не есть обращение к двум тиграм – удвоение здесь только экспрессивно. Но пользоваться термином «избыточность» для повтора можно лишь с оговоркой, потому что повторы передают значительную дополнительную информацию эмоциональности, экспрессивности и стилизации и, кроме того, часто служат важным средством связи между предложениями, причем иногда предметно-логическую информацию бывает трудно отделить от дополнительной, прагматической.
Дублирование модифицирует как структурную, так и содержательную сторону диалогического единства. Это выражается в:
1. уменьшении скорости повествования;
2. придании изложению статичного характера;
3. увеличении пространственно-временного дискурса коммуникативного акта;
4. усилении потребности смыслового развертывания;
5. эмотивно-оценочном окрашивании фрагментов речи.
В настоящей работе были выявлены различные модели, лежащие в основе малоинформативного дублирования, и произведен комплексный анализ его функционирования в речи, вследствие чего сделан вывод о том, что дублирование является приемом построения диалогической речи.
Библиография
Художественная литература:
1. Aldington R. The Death of a Hero. N. Y., 1989.
2. Byron G. G. Don Juan. L., 1998.
3. Byron G. G. Selected Poems. L., 1993.
4. Dickens Ch. Bleak House. L., 2001.
5. Dickens Ch. Little Dorrit. L., 1985.
6. Dickens Ch. Old Curiosity Shop. L., 1995.
7. Dickens Ch. Oliver Twist. N. Y., 1998.
8. Dickens Ch. Our Mutual Friend. L., 1998.
9. Dickens Ch. The Pickwick Paper. L., 1992.
10. Eberhart M. G. While the Patient Slept. N. Y., 1984.
11. Forster E. M. A Passage to India. N. Y., 1949.
12. Galsworthy J. Swan Song. M., 1976.
13. Galsworthy J. The Forsyte Saga. Book 1: The Man of Property. M., 1974.
14. Keats J. Complete poems. L., 1994.
15. London J. The Law of Life. Milan, 1997.
16. Manifesto of the Communist Party [From the English edition of 1888, edited by Friedrich Engels] www.rosinstrument.com/cgi-bin/showtext.pl/Philosophy/1800-1899/marx-manifesto-21 ..
17. Maurier D. De. Rebecca. M., 2003.
18. Moore T. Selected poems. L., 1987.
19. Osborne J. Entertainer. N. Y., 2000.
20. Poems and Songs by Robert Burns. L., 1955.
21. Selected Poems of Thomas Hood, Winthrop Mackworth Praed and Thomas Lovell Beddoes (Pitt Poetry (Paperback)). Pittsburgh, 2001.
22. Thackeray W. M. Vanity Fair. M., 1994.
23. Viscount Cranborne: Speech on international Relations in Post-War Time to the House of Lords, April 15, 1943.
24. Wilde O. The Picture of Dorian Grey. L., 2000.
25. Wodehouse P G. Jeeves in the Offing. L., 1963.
26. Woolf V. The String Quartet. L., 1999.
Научная литература:
1. Адмони В. Г. Система форм речевого высказывания. СПб., 1994.
2. Апресян Ю. Д. Лексическая семантика. Синонимические средства языка. М., 1974.
3. Арнольд И. В. Стилистика декодирования. М., 1987.
4. Арнольд И. В. Стилистика современного английского языка. М., 2002.
5. Арутюнова Н. Д. Языковая номинация: виды наименований. М., 1997.
6. Аспекты речевой конфликтологии. СПб., 1996.
7. Будагов Р. А. Как мы говорим и пишем. М., 1988.
8. Валин Р. Ван, Фоли У. Референциально-ролевая грамматика // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XI. Современные синтаксические теории в американской лингвистике. М., 1982.
9. Вандриес Ж. Язык. М., 1937.
10. Виноградов В. В. О художественной прозе. М., 1930.
11. Виноградов В. В. Язык Гоголя и его значение в истории русского языка. // Материалы и исследования по истории русского литературного языка. М., 1953.
12. Винокур Т. Г. О некоторых синтаксических особенностях диалогической речи // Исследования по грамматике русского литературного языка. М., 1955.
13. Галкина-Федорук Е. М. Об экспрессивности и эмоциональности в языке. Сборник статей по языкознанию. Т. 3. М., 1958.
14. Гальперин И. Р. Очерки по стилистике английского языка. М., 1958.
15. Гельгардт Р. Р. Рассуждение о монологах и диалогах (к общей теории высказывания) // Сборник докладов и сообщений лингвистического общества. Т. 2. Вып. 1. Калинин, 1971.
16. Квятковский А. Поэтический словарь. М., 1966.
17. Кухаренко В. А. Виды повторов и их стилистическое использование в произведениях Диккенса: Канд. дисс. М., 1955.
18. Литературная энциклопедия, Словарь литературных терминов. Т. 2. М.; Л., 1925.
19. Мегаева К. Диалог у Достоевского // Дагестанский университет. Сборник научных сообщений. (Филология). Махачкала, 1964.
20. Падучева Е. В. Актуализация предложения в составе речевого акта // Формальные представления лингвистической информации. Н., 1982. С. 38–63.
21. Падучева Е. В. Семантические исследования (Семантика времени и вида в русском языке; Семантика нарратива). М., 1996.
22. Сильман Т. И. Подтекст как лингвистическое явление // Филологические науки, 1969. № 1.
23. Современное зарубежное литературоведение: энциклопедический справочник. М., 1996.
24. Соловьева А. К. О некоторых общих вопросах диалога // ВЯ, 1965. № 6.
25. Степанов Г. В. Язык. Литература. Поэтика. М., 1988.
26. Холодович А. А. О типологии речи // Историко-филологические исследования. М., 1967.
27. Чахоян Л. П. Общая теория высказывания // Спорные вопросы английской грамматики. Л., 1988.
28. Чахоян Л. П. Синтаксис диалогической речи современного английского языка. М., 1979.
29. Чахоян Л. П., Поспелова А. Г. Некоторые итоги и перспективы изучения единиц речевого общения // Диалог глазами лингвиста. Межвуз. сб. научных трудов. Краснодар, 1994.
30. Чичерин А. В. Идеи и стиль. М., 1968.
31. Шведова Н. Ю. К изучению русской диалогической речи. Реплики-повторы // Вопросы языкознания, 1956. № 2. С. 67–82.
32. Щерба Л. В. Восточно-лужицкое наречие. Т. 1. Прага, 1915.
33. Якобсон Р. О. Два аспекта языка и два типа афатических нарушений // Теория метафоры. М., 1990.
34. Якобсон Р. О. Шифтеры, глагольные категории и русский глагол // Принципы типологического анализа языков различного строя. М., 1972.
35. Якубинский Л. П. Язык и его функционирование. М., 1986.
36. Aebischer V. Les femmes et le langage: Représentations sociales d'une différence. P., 1985.
37. Anderson B. Essays on social action and social structure. Uppsala; Stockholm, 1988.
38. Carlson L. Focus and dialogue games: A game-theoretical approach to the interpretation of intonational focusing // L. Vaina, J. Hintikka eds. Cognitive constraints on communication: Representations and processes. D.; Boston, 1984. p. 295–333.
39. Dijk T. A. v. Dialogue and cognition // L. Vaina, J. Hintikka eds. Cognitive constraints on communication: Representations and processes. D.; Boston, 1984. p. 1–17.
40. Dressler W. U. Form and Function in Language // Proceedings of the First Rasmus Rask Colloquium (Odensee University, November 1992). Odensee, 1995.
41. Dun F. v. On the philosophy of argument and the logic of common morality // E. Barth, J. Martens eds. Argumentation: Approaches to the theory formation: Containing the contributions to the Groningen Conference on the theory of argumentation, October 1978. A., 1982. p. 281–294.
42. Edmondson W. J. On saying Yes and meaning No, and vice versa // M. Hartig ed. Angewandte Soziolinguistik. Tübingen, 1981. p. 79–88.
43. Erickson F. Money tree, Lasagna bush, salt and pepper: Social construction of topical cohesion in a conversation among Italian-Americans // D. Tannen ed. Analyzing discourse: Text and talk: Georgetown U. Round Table on languages and linguistics, 1981. Wash. (D.C.), 1982. p. 43–70.
44. Falk J. The conversational duet // BLS, 1980. V. 6. p. 507–514.
45. Fisher H. Language and logic in personality and society. N. Y., 1985.
46. Fox J. J. Introduction // J.J. Fox ed. To speak in pairs: Essays on the ritual languages of Eastern Indonesia. Cambr. etc., 1988. p. 1–28.
47. Givon T. From discourse to syntax: Grammar as a processing strategy // T. Givón ed. Discourse and syntax. N. Y. etc., 1979. p. 81–112.
48. Givon T. Syntax. A Functional-typological Introduction. V. I. Amsterdam; Philadelphia, 1984; V. II. Amsterdam; Philadelphia, 1990.
49. Grice P. Logic and conversation // P. Cole, J. L. Morgan eds. Speech acts. N. Y. etc., 1975. p. 41–58.
50. Grice P. Studies in the way of words. Cambr. (Mass.); L., 1989.
51. Hare R. Philosophical discoveries // Mind 1960. V. 69. p. 145–162. Repr. // C. Lyas ed. Philosophy and linguistics. L.; Basingstoke, 1971. p. 223–240.
52. Krabbe E. C. W. Theory of argumentation and the dialectal garb of formal logic // E. Barth, J. Martens eds. Argumentation: Approaches to the theory formation: Containing the contributions to the Groningen Conference on the theory of argumentation, October 1978. A., 1982. p. 123–132.
53. Levy E. Towards an objective definition of «discourse topic» // CLS, 1982. V. 18. p. 295–304.
54. Longacre R. E. The grammar of discourse. N. Y.; L., 1983.
55. Michaels S., Reier D. Establishing conversational cooperation // BLS, 1981. V. 7. p. 178–191.
56. Müller K. Dialogstile und Interaktionsmodalitäten // W. Kühlwein, A. Raasch eds. Stil: Komponenten-Wirkungen: Bd.1. Gesprächsstrategien und Gesprächsstile; Stil als Lernziel; Stil und sprachliche Corpora; Präsentationsstile für Medien und Medienverbundsysteme im Sprachunterricht: (Kongressberichte der 12. Jahrestagung der Gesellschaft für Angewandte Linguistik GAL e.V., Mainz 1981). Tübingen, 1982. p. 49–53.
57. Parret H. Prolégomènes à la théorie de l'énonciation: De Husserl à la pragmatique. Berne etc., 1987.58. Premack D. Gavagai: Or the future history of the animal language controversy. – Cambr. (Mass.); L., 1986.
59. Schank R. C. Looking for a process model of dialogue: Speculations from the perspective of artificial intelligence // L. Vaina, J. Hintikka eds. Cognitive constraints on communication: Representations and processes. D.; Boston, 1984. p. 161–173.
60. Schröder P., Steger H. Zu diesem Band // P. Schröder, H. Steger eds. Dialogforschung. Düsseldorf: Schwann, 1981. p. 7–8.
61. Siroux J., Nouhen-Bellec A. Définition d'un modèle de dialogue et utilisation d'informations pragmatiques – application à KIEL // J. Haton, J. Pierrel, P. Quinton eds. Syntaxe et sémantique en compréhension de la parole. – [Paimpont], 1980. p. 92–101.
62. Stalnaker R. C. Assertion // P. Cole ed. Pragmatics. N. Y. etc., 1978. p. 315–332.
63. Stech E. L. The analysis of conversational topic sequence structures // Semiotica, 1982. V. 39. №№ 1, 2. p. 75–91.
64. Steever S. B. Raising, meaning, and conversational implicature // CLS, 1977. V. 13. p. 590–602.
65. Stenström A. B. Questions and responses in English conversation. Lund, 1984.
Сокращения
A. R. – Aldington R. The Death of a Hero. N. Y., 1989.
B. G. G. – Byron G. G. Selected Poems. L., 1993.
B. G. G., Juan – Byron G. G. Don Juan. L., 1998.
B. R. – Poems and Songs by Robert Burns. L., 1955.
Cr. – Viscount Cranborne: Speech on international Relations in Post-War Time to the House of Lords, April 15, 1943.
D. Ch. – Dickens Ch. The Pickwick Paper. L., 1992.
D. Ch., Bleak – Dickens Ch. Bleak House. L., 2001.
D. Ch., Dorrit – Dickens Ch. Little Dorrit. L., 1985.
D. Ch., Friend – Dickens Ch. Our Mutual Friend. L., 1998.
D. Ch., Old – Dickens Ch. Old Curiosity Shop. L., 1995.
D. Ch., Oliver – Dickens Ch. Oliver Twist. N. Y., 1998.
E. M. G. – Eberhart M. G. While the Patient Slept. N. Y., 1984.
F. E. M. – Forster E. M. A Passage to India. N. Y., 1949.
G. J. – Galsworthy J. The Forsyte Saga. Book 1: The Man of Property. M., 1974.
G. J., Swan – Galsworthy J. Swan Song. M., 1976.
H. T. – Selected Poems of Thomas Hood, Winthrop Mackworth Praed and Thomas Lovell Beddoes (Pitt Poetry (Paperback)). Pittsburgh, 2001.
K. J. – Keats J. Complete poems. L., 1994.
L. J. – London J. The Law of Life. Milan, 1997.
M. – Manifesto of the Communist Party [From the English edition of 1888, edited by Friedrich Engels] www.rosinstrument.com/cgi-bin/showtext.pl/Philosophy/1800-1899/marx-manifesto-21 ..
M. D. D. – Maurier D. De. Rebecca. M., 2003.
M. T. – Moore T. Selected poems. L., 1987.
O. J. – Osborne J. Entertainer. N. Y., 2000.
T. W. M. – Thackeray W. M. Vanity Fair. M., 1994.
W. O. – Wilde O. The Picture of Dorian Grey. L., 2000.
W. P. G. – Wodehouse P G. Jeeves in the Offing. L., 1963.
W. V. – Woolf V. The String Quartet. L., 1999.
72