Концепт жизни и слова в творчестве В.В. Розанова (на примере Уединенного)

Введение
Концепт жизни в творчестве В.В.Розанова на примере ”Уединенного”
Концепт слова в творчестве В.В.Розанова на примере «Уединенного»
Заключение
Список использованной литературы

«Живая жизнь души, – писал он, – протекает не только в наблюдении предметов и в приурочивании им имен, но и в постоянном стремлении понять их живую связь и поставить все, являющееся нашему сознанию, в некоторый всеобщий всемирный чертеж». В этой цитате мы хотим особо выделить слово «всё», имеющее прямое отношение к творчеству Розанова. Именно открытость всем проявлениям мира, без эстетических, этических или каких бы то ни было еще ограничений, характерна для этого писателя-философа. В то же время, как и требует от символиста Сологуб, у Розанова «все сходства и несходства явлений представляются раскрытием многообразных возможностей, носителем которых становится мир».
Давно стала общим местом парадоксальность Розанова, достигшая своих крайних пределов в «Уединенном». Вместе с тем, эта парадоксальность не есть просто игра ума, как то было, например, у О. Уайльда. Парадоксы Розанова – форма проникновения к самым интимным сущностям мира, в них проявляется то, что составляет основу символа. «Смысл символа нельзя дешифровать простым усилием рассудка, – пишет С. С. Аверинцев, – в него надо “вжиться”». Именно такого «вживания» требуют и те противоречия, на которые обращает внимание писатель (прежде всего в себе). Эту особенность своего творчества хорошо понимал и сам писатель. Вот как он, например, объясняет свою небрежность (показательно, что этот фрагмент идет сразу после рассуждений о том, как в его творчестве уживались ложь и искренность, именно в связи с этим вводится понятие «небрежности»): «Я потому был небрежен, что какой-то внутренний голос, какое-то непреодлимое внутреннее убеждение мне говорило, что все, что я говорю – хочет Бог, чтобы я говорил». (С. 63.)
Наградой за такое «вживание» должно стать открытие тайн мира, причастным к которым чувствует себя сам Розанов. Поэтому форму своих писаний он сравнивает с музыкой: «Секрет писательства заключается в вечной и невольной музыке в душе. Если ее нет, человек может только “сделать из себя писателя”. Но он не писатель…». (С. 28).
Как и в случае с музыкой, своей целью Розанов считает не столько сообщить что-то, сколько погрузить читателя в такую атмосферу, в которой в нем откроется новое видение. По мнению же символистов, музыка является высшим из искусств, потому что идеально выражает символ, соприродна ему.
Заголовок «Уединенное», таким образом, может трактоваться не только как отражение стремления остаться одному, наедине с собой, но и как стремление соединиться с миром, стать частью единства (ср.: «у-бог-ий» – близкий Богу): «Одному лучше – потому, что, когда один, – я с Богом». («Уединенное», С. 48.)
Заключение
Таким образом, можно сделать вывод, что концепты жизни и слова в Творчестве В.В.Розанова неразрывно связаны. Творческая биография писателя нашла отражение в лирическом и интимном дневнике В.В.Розанова – «Уединенном». Концепт жизни рассматривается В.В.Розановым как исповедь души человека. Во время чтения «Уединенного» в душе поднимается вихрь, словно от скрипичного крещендо: "Шумит ветер в полночь и несет листы... Так и жизнь в быстротечном времени срывает с души нашей восклицания, вздохи, полумысли, получувства...".
В свою очередь концепт слова заключается в осмыслении символистской стилистики текста и богоборческой философии В.В.Розанова. Однако едва ли можно на основе анализа «Уединенного» в полной мере назвать Розанова писателем-символистом. Аргумент против один, но он очень весом: для Розанова не характерен панэстетизм. Между тем, культ искусства и представление о жизни как о произведении искусства были одним из краеугольных камней символизма. Как и символисты, Розанов разрушает грань между жизнью и искусством, каждый момент жизни для него есть прообраз искусства. Но модель отношений «искусство–жизнь», характерная для Розанова, ближе зарождающемуся футуризму, чем символизму. Если символисты эстетизировали жизнь, то футуристы деэстетизируют искусство. И Розанов не строит жизнь по законам искусства, а создает искусство, теряющее свою границу с повседневной жизни.
Список использованной литературы
Голлербах Э. В.В.Розанов. Жизнь и творчество. - СПб,2002.
Грюбель В. Автор как противо-герой и противо-образ// Автор и текст: сборник статей/ред. В.М.Маркович и В.Шмидт. - СПб,1996.
Захарова В.Т. Импрессионизм мысли// Российский литературоведческий журнал. –1994. - №№ 5-6.
Ивонин ЮП. Русская философия «Серебряного века». - Новосибирск, 1995.
Ильин В.В., Солнцев Н.В. Русская философия в лицах. - М., 1997.
Николюкин А. Розанов. - М., 2001.
Носов С. В.В. Розанов. Эстетика свободы. - СПб, 1993.
Пайман А. История русского символизма. - М., 2000.
Розанов В.В. Сочинения. - М., 1990. – (Тт. 1-2).
Розанов В.В. Уединенное. - М., 1990.
Розанов В.В.: pro et contra. - СПб, 1995.- (2 кн.).
Синявский А. «Опавшие листья» Василия Васильевича Розанова. - М., 1999.
Спасовский М.М. В.В.Розанов в последние годы своей жизни. - Берлин, 1939.
Фатеев В.А.. В.В.Розанов: Жизнь.Творчество.Личность. - Л.,1991.
Федякин С.М. Жанр "Уединенного" в русской литературе 20 века: автореф.дис. ...канд.филол.наук. - М.,1995.

  
Примечания
15
Голлербах Э. В.В.Розанов. Жизнь и творчество. - СПб, 2002.- С.123.
Носов С. В.В. Розанов. Эстетика свободы. - СПб, 1993. – С.47-49.
Фатеев В.А.. В.В.Розанов: Жизнь.Творчество.Личность. - Л.,1991. – С. 156-157.
Ивонин ЮП. Русская философия «Серебряного века». - Новосибирск, 1995. – С. 157-158.
Федякин С.М. Жанр "Уединенного" в русской литературе 20 века: автореф.дис. ...канд.филол.наук. - М.,1995. – С. 45-46.
См.: Пайман А. История русского символизма. М., 2000.
Там же. С. 125.
Там же.
Там же. С. 132.
Кроме того, нельзя оставить без внимания специфическую трактовку символизма, данную Пайман в цитируемой нами книге. Исследователь рассматривает фактически как равнозначные понятия «декаденство», «символизм» и «модернизм», что, конечно, делает достаточно неопределенными их значения. (Там же. С. 11–12.)
См.: Синявский А. «Опавшие листья» Василия Васильевича Розанова. М., 1999. С. 129.
Брюсов В. Я. О искусстве // Брюсов В. Я. Соч.: В 2 т. Т. 2. М., 1987. С. 39.
Там же.
Там же. С. 40.
Синявский Указ. соч. С. 129.
См. : Розанов В. В. Уединенное // Розанов В. В. Уединенное. М., 1990. С. 62. Далее цитаты из «Уединенного» даются по этому изданию с указанием страницы в тексте.
См. также: «И «мои сочинения», конечно, есть «моя душа», рыжая, распухлая, негодная, лукавая и гениальная». (Розанов В. В. Собр. соч.: Сахарна. М., 1998. С. 225.)
См. : Шкловский В. Розанов // Шкловский В. Гамбургский счет. М., 1990. С. 120–139.
«Ибо любовь моя, «роман» мой – с Космосом». (Розанов В. В. Собр. соч.: Сахарна. М., 1998. С. 272.)
См.: Волошин М. Леонид Андреев и Федор Сологуб // Волошин М. Лики творчества. Л., 1988. С. 443–449.
Синявский А. Указ. соч. С. 153.
См. : Шкловский В. Указ. соч. С. 131–136.
См.: Сологуб Ф. К. О символизме // Сологуб Ф. К. Собр. соч.: В 6 т. Т. 6. М., 2002. С. 401–402.
Там же. С. 401.
Там же. С. 402.
Ср., напр.: «Совершенно недействительно то, что случается с нами в действительности». (Уайльд О. Заветы молодому поколению // Уайльд О. Избр. произв.: В 2 т. Т. 1. М., 1993. С. 17.)
Аверницев С. С. Символ // Краткая литературная энциклопедия: В 9 т. Т. 6. М., 1971. Стб. 826–828.
См. также: «И я вовсе не все сплошь абсолютно записываю, а лишь тогда и то, что попадает на какую-то странную во мне таинственную музыку, сущности которой я совершенно не знаю, но которая заключается в чем-то приятно текущем во мне, чтó меня успокаивает, от чего мне хорошо, от чего мне гармонично. От чего мне в сущности мелодично. Вот нашел слово и, пожалуй, разгадку. Душа моя мелодически сложена, ей поется, - но глухим, безмолвным пением. Разве бы я мог столько написать (невообразимо), если бы не эта тайна мелодичности. При которой, – раз слова попали на эту нить, музыку, – я только «записываю», а слова безусловно и все уже сами родятся». (Розанов В. В. Собр. соч.: Сахарна. М., 1998. С. 272.) «Я помню до гимназии экстатические состояния, когда я почти плакал, слыша эту откуда-то доносившуюся музыку и которой объективно не было, а она была в моей душе. С нею или, лучше сказать, в ней что-то вливалось в душу, и одновременно с тем, как ухо слышало музыку, мне хотелось произносить слова, и в слова «откуда-то» входила мысль, мысли, бесчисленный их рой, «тут» же родившийся, рождавшийся, прилетавший, умиравший или, вернее (как птицы), исчезавший в небе: п.ч. через час я не мог вспомнить ни мыслей, ни формы, т.е. самих в точности слов (всегда неотделимо, «вместе»). Это и образовало «постоянное писание», которое никаким напряжением не могло быть достигнуто». (Там же. С. 226)
Ср.: «Музыка идеально выражает символ. Символ поэтому всегда музыкален». (Белый А. Символизм как миропонимание // Белый А. Критика. Эстетика. Теория символизма: В 2 т. Т. 2. С. 207).
См., напр.: Минц З. Г. Блок и русский символизм // Литературное наследство. Т. 92. Кн. 1. М., 1980. С. 99–111; Минц З. Г. О некоторых «неомифологических» текстах в творчестве русских символистов // Творчество А. А. Блока и русская культура 20 века. Блоковский сборник 3. Тарту, 1979. С. 76–121; Ханзен-Лёве А. Русский символизм. Система поэтических мотивов. Ранний символизм. СПб., 1999. С. 38–57.