на произведение Апулея "Метаморфозы"

Введение
Глава 1. Общие сведения об авторе «Метаморфоз» Апулее
§ 1. Биографические данные об авторе «Метаморфоз»
§ 2. Характеристика и содержание философских взглядов Апулея
Глава 2. Сочинения Апулея
§ 1. Сравнительный анализ произведений Апулея
§ 2. Анализ сочинения Апулея «Метаморфозы»
Заключение
Список литературы

Таково в самой общей форме значение романа. Более узкое понимание не исключается предложенным и не исключает его. Мы подразумеваем точки зрения, сводящие идею романа к прославлению исидической религии, в которой Апулей усматривал спасение и выход из всех противоречий, торжество добра, поскольку Исида и ее мужское соответствие Осирис воплощают упорядоченность и благо, а их враг Тифон – божество непорядка, ответственное за зло во всех формах и проявлениях.
Наличие XI книги, т.е. глубоко серьезный замысел романа, позволяет автору отмечать комизм многих эпизодов, в которых он выступает в ослиной личине, дабы, сбросив ее, предстать в тем большем блеске просветления.
Герой добивается волшебного снадобья и роковым образом превращается вместо птицы в осла, не обратив внимания на многочисленные предупреждения, которые Апулей рассыпает на его пути. Это поведения Луция Апулей мотивирует присущим ему любопытством: «Хочу знать, - говорил он о себе, - если не все, то как можно больше».1 Тем трагичнее поступок Луция, чем большее количество раз он пренебрегает предосторожностями. Первое Луций получает еще на пути в Гипату, это рассказ его спутника о колдунье Мерое. Второй, еще, может быть, более недвусмысленный, сигнал – статуя в доме Биррены, смотря на которую Луций на беду себе только «получает огромное наслаждение». Это один из центральных моментов нагнетания сгущающейся над Луцием опасности, не сознаваемой им в своем легкомыслии: ведь Диана, на которую он любуется, - богиня колдовства, а Актеон, любопытный юноша, подглядывающий за купанием богини, в наказание за это обращен ею в оленя.
Затем следуют предостережения Биррены и Фотиды, предсказание мага за столом у Милона и, наконец, история изуродованного ведьмами Телефрона. Опасность все ближе и ближе, и вот уже Фотида в волнении путает ящички с волшебными притираниями, и Луций превращается в осла.
Здесь вступает тема страшного мира. Материально-телесный, грубый аспект бытия, отраженный в книгах I – X, насыщен действием, непокоем, в нем все движется в нестройной толчее сменяющих друг друга тягостных случайностей, происшествий, людей, за ничтожными исключениями, злобных, коварных, преступных и жестоких. По преимуществу выведены представители грубых или материальных занятий – все эти бесконечные мельник, огородники, легионеры, повара, поселяне, пастухи, конюхи, трактирщицы, привратники, разбойники, странствующие торговцы, продавцы рыбы, торговцы скотом, сводни, порочные рабы, ростовщики, любострастные дамы проносятся по страницам «Метаморфоз» в каком-то зловеще-плотском хороводе. Тяжелая, давящая вещность создается и описанием рынка, гостиницы, мельницы, разбойничьего вертепа с его складом награбленной добычи, палат богатой жительницы Гипаты, отягощенных статуями, мебелью, картинами, яствами и т.д.
Здесь верх всегда одерживают негодяи и убийцы, и от книги к книге зло все нарастает – убийства сменяют супружеские измены, измены – коварство, коварство – кровавые расправы, расправы – самоубийства. Миром правит слепая Фортуна, и потому в нем все бессмысленно и несправедливо. Вторая часть романа начинается с рассуждения о несправедливости этой слепой Фортуны. Мир действия и вещности ничтожен и порочен, человек в нем задыхается, и Луций ищет спасения в мире зрячей Фортуны – Исиды. Здесь царит покой, нет движения, материальный мир отступил и растворен в благочестивой череде молитв, эпифаний, посвящений, носители грубо чувственной стихии исчезают – «утих шум великих бурь», и Луций обрел спасение в созерцательной жизни адепта таинств Исиды и Осириса. Апулей тут переходит к торжественно-велеречивому стилю – царство Исиды представлено резко отличным от мира слепой судьбы. XI книга дает символическую картину внезапно наступившей весны, т.е. возрождение Луция для новой жизни, а несколько раньше описывает внезапное пробуждение Луция, осмысленное автором как утро новой жизни, нового пути, которое символически открывало эту главу.
Таково смысловое наполнение основного повествования «Метаморфоз», но кроме него в романе присутствует и множество обрамляющих вставных новелл. Уже количество вставных новелл, почти подавляющее объем собственно романа, наводит на мысль, что роль их не чисто орнаментальная и они не безразличны к основному сюжету. Они обеспечивают читателю «боковое зрение», необходимый фон для понимания обрамляющего их повествования, создавая нечто подобное киноглазу – особенность, сколько можно судить по дошедшим до нас частям «Сатирикона», типичная на римской почве для одного Апулея.
«Метаморфозы» оформлены в виде серии рассказов по большей части о том, что говорящий пережил или чему был свидетелем: в автобиографическое повествование Луция входят несколько собственных его рассказов, которыми он перебивает свое главное повествование о превращении в осла, пережитых злоключениях и избавлении, переданных им с чужих слов, или историй, которые происходили на его глазах, а также рассказы других лиц, предстающие как рассказы второй или даже третьей степени по отношению к основному и вливающиеся друг в друга, т.е. в повествование от лица Луция может ворваться повествование какого-нибудь Х, а в него – история, передаваемая лицом Y.
Типичная для Апулея амбивалентность отношения к тому, о чем идет речь, отчетливо дает себя знать и здесь. Почти все вставные новеллы не лишены оттенка иронии. Даже в обеих новеллах, посвященных магии, знатоком которой Апулей был и которой, возможно, вопреки вынесенному ему оправдательному приговору, занимался, доверие к этому искусству расшатывается насмешкой. Некто Сократ рассказывает о чудесах, совершенных ведьмой Мероей, и среди страшных и удивительных примеров ее колдовства, упоминает о превращении ею своего конкурента – кабатчика (ведьма держала трактир) в лягушку. В новом облике он теперь не стоял в ожидании посетителей, а плавал в винной бочке и хриплым, но любезным кваканьем зазывал своих прежних гостей – деталь, несомненно снижающая пафос таинственного и сверхъестественного и вызывающая улыбку.
Вставные новеллы отсутствуют только в XI книге, т.к. торжественный мистицизм заключенных в ней событий не дал места проникновению туда гротеска, иронии (даже на уровне новеллы об Амуре и Психее), быта и, конечно, явлений страшного мира, преодоленного возрождением к новой жизни героем. Как об этом свидетельствует финал новелл, этот страшный мир, напротив, торжествует в остальных десяти.
Ведь за исключением трех (четвертой, пятой и одиннадцатой), вставные новеллы самого мрачного свойства – мы узнаем о повальных или ужасных смертях действующих лиц в развязках первой, третьей, шестой, седьмой, двенадцатой новелл, либо о членовредительстве (вторая и шестая), либо, как в восьмой, девятой и десятой, о торжестве цинизма и развращенности: «киноглаз» романа отражает с той же очевидностью, что и обрамляющий сюжет, страшный мир, в котором Луций жил до своей второй метаморфозы. В нем господствуют всевозможные пороки и жестокости, и даже новеллы о неверных женах только на первый взгляд кажутся забавными, в действительности же отражают этот страшный мир, откуда человеку впору бежать. Так и поступил Луций, укрывшись от него под покров Исиды.
Примечательная чета «Метаморфоз» - особая атмосфера, когда реальность и фантастика оказываются в пограничном положении. Ведь нереальна не только сама ситуация обрамляющего повествования с его главным действующим лицом – превращенным в осла юношей, который не утратил в новом обличье своих человеческих способностей. В «Метаморфозах» все подвластно «искусству мгновенных превращений», и автор в своем реалистическом, несмотря на эту особенность, романе создает странную противоречивость образов и ситуаций. Рассказчик – разом и осел и человек, житель Мадавры, соотечественник и родственник Плутарха, герой и автор, Луций и Апулей одновременно. Все зыбко, неопределенно, все окрашено иронией. Апулей иронизирует надо всем и ко всему, даже к магии, относится двойственно, иронически и вместе серьезно, пародирует высокий стиль, принятый в греческом романе и в риторике, и литературу ужасов. Одна из форм иронии – манера обыденное и низкое выражать в мифологических сравнениях, что его уже окончательно дискредитирует: колдунья – трактирщица Мероя сравнивается с Медеей; сбежавший от нее облезлый любовник – с прекрасным юношей мифа Эндимиона; Мероя – с нимфой Калипсо; два брата раба, пирожник и повар, видятся Апулею Этеоклом и Полиником, - героями мифа о борьбе за Фивы; содомиты, служители Сирийской богини, недовольны, что не дева подменена ланью (иронический намек на жертвоприношении Ифигении), а мужчина ослом, т.е. что им привели не раба, как они рассчитывали, а осла; укравший осла вор называется Беллерофонтом, седоком Пегаса.
Риторический пафос в речах ничтожных героев, поставленных в добавок в бытовые ситуации, тоже служит ироническим целям, высмеивая и героев и в какой-то мере высокий стиль. Например, в новелле о мельнике, обманутом женой, встречается такой эпизод: узнав, что он обманут, мельник запирает «целомудренную свою супругу», а сам занимается любовью с возлюбленным жены, «но как только блистающая колесница солнца привела с собой рассвет», мельник безжалостно расправляется с ним, отстегав его по голым ягодицам.
Заметим в связи с процитированной фразой, как Апулей отмечает время. Шесть из одиннадцати книг «Метаморфоз» начинаются с указания на час суток, к которому прикреплено действие. Книга 2: «Как только ночь рассеялась и солнце новый день привело», книга 3: «Едва Аврора, розовою рукою помавая, пустилась по небу на своих конях», книга 4: «Время приближалось к полудню, и солнце пекло уже неистово», книга 7: «Едва, разогнав мрак, забрезжил день, и сверкающая колесница солнца все осветила», книга 8: «На рассвете, с первыми петухами», книга 9: «Около первой ночной стражи».1 Это однообразие зачинов при стремлении Апулея к разнообразию и пестроте удивляет и наводит на мысль, что его первоначальный замысел, впоследствии по каким-то причинам измененный, возможно, предполагал ведение рассказа по дням. Такой тип представлен множеством европейских и восточных новеллистических сборников, самые известные из них – «Декамерон» Боккаччо и «1001 ночь». В романе пародируется судебное красноречие, юридические формулы, известные литературные произведения – совет, созданный Юпитером, в новелле об Амуре и Психее травестирует совет богов Гомера и т.д.
И наконец к особенностям «Метаморфоз» принадлежит свободная повествовательная манера, которая в древней литературе почти не встречается. Вот образцы этой поразительно непринужденной интонации, свойственной также и предшественнику Апулея Петронию. Разговор автора с читателем (уже это само по себе для древней литературы новшество): «Но, может быть, придирчивый читатель, ты прервешь мой рассказ и возразишь: «Откуда же, хитрый ослик, не выходя за пределы мельницы, ты мог проведать, что втайне, как ты утверждаешь, замышляли женщины?».1
В заключение напомним о менее приметных стилистических радугах, прорезывающих роман Апулея. В единственный в своем роде сплав, составляющий одну из примечательных особенностей «Метаморфоз», слиты риторико-поэтическая проза, пародия на нее, дикция фольклорного рассказа, торжественный стиль, язык рыночных зазывал, лексика всех общественных слоев.
Заключение
История, погубившая так много произведений античности, была милостива к Апулею, сохранив не только его философские трактаты, но и два его интереснейших сочинения – «Апологию» и «Метаморфозы».
Отношение к «Метаморфозам» претерпело прихотливые изменения. Начало превосходило всякие ожидания: «Метаморфозы» очень скоро превратились в «Золотого осла», т.е. получили восторженное признание. В средние века, однако, роман забыт, и читают только популярно-философский тракта Апулея «О демоне Сократа», интересуясь демонами, посредниками между земными и небесными мирами. Для этого времени Апулей не столько романист, сколько маг, колдун и знаток демонологии. С эпохи Возрождения «Метаморфозы» навсегда вытесняют все написанное Апулеем. Воскресению романа Европа обязана Дж. Боккаччо, который нашел рукопись «Мнтаморфоз», скопировал ее и заимствовал из текста три новеллы. С этого в новое время началось завоевание романом популярности и влияния, которое испытали авторы плутовского романа Кальдерон, Лафонтен, Мольер, Корнель, Т. Хейвуд, Бомонт и многие другие.
Сегодня нас – современных читателей-неспециалистов, так же как и профессиональных исследователей творчества Апулея, равно поражает обращенность этого романа в будущее – он предсказывает средневековые аллегорические романы и своим символическим замыслом и наличием персонажей, олицетворяющих абстрактные понятия, и специфически средневековыми образами, вроде говорящей башни, новеллистику Возрождения (недаром Боккаччо счел возможным заимствовать у Апулея почти без изменений несколько новелл), плутовской роман и, наконец, такие существенные особенности новой литературы, как раскованную естественность интонации, психологизм, умение на почве реализма конструировать собирательные образы. Все это делает сочинение римского философа, написанное во II веке, и сегодня актуальным и привлекательным.
Список литературы
Апулей Метаморфозы, или Золотой Осел. Апология, или Речь в защиту самого себя от обвинения в магии. Флориды / перевод М.А. Кузмина, С.П. Маркиша. М., 2001
«Метаморфозы» и другие сочинения / Сост. М. Гаспаров. М., 1988
Полякова С.В. «Метаморфозы» или «Золотой Осел» Апулея. М., 1988
Философский словарь / Под ред. И.Т. Фролова. М., 2001
Философия: Энциклопедический словарь / Под ред. А.А. Ивина. М., 2004
1 Полякова С.В. «Метаморфозы» или «Золотой осел» Апулея. М., 1988. С. 4 – 5.
1 Полякова С.В. «Метаморфозы» или «Золотой осел» Апулея. М., 1988. С. 5 – 6.
1 Полякова С.В. «Метаморфозы» или «Золотой осел» Апулея. М., 1988. С. 6.
2 Там же. С. 10.
3 Философия: Энциклопедический словарь / Под ред. А.А. Ивина. М., 2004. С. 57.
1. Философия: Энциклопедический словарь / Под ред. А.А. Ивина. М., 2004. С. 654.
1 Полякова С.В. «Метаморфозы» или «Золотой осел» Апулея. М., 1988. С. 8.
1 Апулей Метаморфозы, или Золотой Осел. Апология, или Речь в защиту самого себя от обвинения в магии. Флориды. / Перевод М.А. Кузмина, С.П. Маркиша. М., 2001. С. 5.
1 Апулей Метаморфозы, или Золотой Осел. Апология, или Речь в защиту самого себя от обвинения в магии. Флориды. / Перевод М.А. Кузмина, С.П. Маркиша. М., 2001. С. 5.
1 Полякова С.В. «Метаморфозы» или «Золотой Осел» Апулея М., 1988. С. 14.
1 Полякова С.В. «Метаморфозы» или «Золотой Осел» Апулея М., 1988. С. 25.
1 Полякова С.В. «Метаморфозы» или «Золотой Осел» Апулея М., 1988. С. 48.
1 Полякова С.В. «Метаморфозы» или «Золотой Осел» Апулея М., 1988. С. 57.
1 Полякова С.В. «Метаморфозы» или «Золотой Осел» Апулея М., 1988. С. 107.
1 Полякова С.В. «Метаморфозы» или «Золотой Осел» Апулея М., 1988. С. 108.
21