Сатира в русской литературе 19-20 веков

ВВЕДЕНИЕ
ОСНОВНАЯ ЧАСТЬ
Глава 1. Сатира в России в XIX- ХХ вв – общий обзор
Глава 2. Сатира в творчестве М. Е. Салтыкова-Щедрина
Глава 3. Грустная сатира Е.Замятина. Роман «Мы»
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Сатира в русской литературе 19-20 веков

Салтыков-Щедрин со свойственной сатирику силой и талантом саркастически высмеивает вредную привычку восхищения сильными личностями, властителями мира, имеющими право на слабых, на подневольных.
Эта тема уже без сатирических приемов разрабатывалась позже Достоевским. Его герой мучился вопросом на уровне людей, но используя тот же прием: «Тварь ли я дрожащая?»
Сказки "о животных" - один тип сказок Щедрина. В сказках другого свойства действуют люди ("Дикий помещик", "Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил" и др.). Сказочные персонажи не прикрыты масками зверей, рыб и птиц, поэтому автор использует иные сатирические приемы: гиперболу, гротеск. Герои этих сказок, однако, тоже представлены как маски-символы: автор разрабатывает и создает собирательные образы ярких социальных типов.
Такие сказки, как "Добродетели и пороки", "Пропала совесть", можно объединить в отдельный цикл аллегорических сказок. Они наполнены большим философским содержанием, сказанное в них соотнесено не только с настоящим моментом, но и с вечными вопросами бытия.
Сказки Салтыкова-Щедрина по жанровой природе представляют собой некий сплав двух различных жанров фольклорной и авторской литературы: сказки и басни. Свободная форма изложения, волшебные превращения, место и время действия, определяемые как "в некотором царстве" и "некогда", - все это заимствовано писателем у жанра сказки.
Сатира Щедрина — особое явление в русской литературе. Его индивидуальность, неповторимость и узнаваемость заключается в том, что писатель ставит перед собой принципиальную творческую задачу: выследить, разоблачить и уничтожить, не называя вещи своими именами, иносказательно, и оттого это разоблачение безжалостно, бескомпромиссно.
Своеобразным продолжателем творчества Салтыкова-Щедрина явился писатель, творивший в советской России – Евгений Замятин.
Он, как и Салтыков-Щедрин, болезненно и остро воспринимал все проблемы, недостатки, свойственные теперь уже послереволюционной России.
Его антиутопичный роман «Мы» - грустная пародия, печальная сатира, вопиющее произведение-призыв посмотреть правде в глаза и осознать катастрофические последствия разгула большевиков в России.
Глава 3. Грустная сатира Е.Замятина. Роман «Мы»
В советском энциклопедическом словаре за 1984 год я нашла следующую запись о Евгении Замятине: «Замятин Евгений Иванович (1884-1937) русский писатель… Роман-памфлет антисоциалистической направленности (опубликован на английском языке за рубежом в 1924году). Автор эмигрировал из СССР в 1932г»7.
Судьба Замятина закономерно сложилась в контексте исторических событий и перемен в России в целом и в русской литературе конкретно.
Родом с Дона, Е.Замятин вырос в провинциальной тиши, здесь же сформировался характер независимый и страстный, устремленный в огромный мир, рациональный и легко уносящийся в мир фантазии.
После переезда в Петербург, поступления на кораблестроительный факультет Политехнического института жизнь Замятина существенно изменилась.
Он участвует в революционных событиях 1905-1907гг, сидит в одиночной камере в тюрьме на Шпалерной за типографию в своей квартире, чудом избегает виселицы за хранение взрывчатки.
Евгений Иванович Замятин стал печататься с 1913 года (повести "Уездное", "На куличках", "Островитяне" и другие).
В октябре 1917 года Замятин рассказывает М.Горькому о замысле нового романа, в котором космический корабль с людьми на борту движется к неминуемой гибели.
Этот корабль был для Замятина Россией, со стремительной скоростью летящей неизвестно куда.
Арест в феврале 1919 года по делу "левых эсеров" расставил все точки и на мировоззрении писателя и на сюжет нового произведения.
"Хрустальный дворец топором не построишь" - так сказал еще Достоевский в романе "Бесы". Большевики решили попробовать. Вышло - трактир на кладбище.
Роман "Мы" не только не был опубликован в Советской России, но и был фактически запрещен.
В 1922 году роман оказался в Америке, был переведен на английский язык и в 1924 году издан в Нью-Йорке.
В 1927 году роман опубликован в Праге, в 1929 - в Париже.
Все это осложняло положение автора в молодой Советской республике: запрет издаваемого им журнала, запрет его пьесы, изгнание его из Всероссийского союза писателей.
В 1931 году с помощью М.Горького Замятина отпускают на лечение за границу. Писатель поселился в Париже. В Россию он больше не вернулся8.
Роман "Мы", написанный Евгением Замятиным в 1921 году, увидел свет в России лишь в 1988 году в издательстве «Художественная литература».
Более 60 лет роман шел к своему отечественному читателю. Это объясняется необычностью произведения. Замятин написал антиутопию, положив начало новой, антиутопической, традиции в культуре ХХ века.
Назначение утопии состоит прежде всего в том, чтобы указать миру путь к совершенству (Томас Мор – «Утопия», Т.Кампанелла – «Город солнца» и др), задача антиутопии – предупредить мир об опасностях, которые ждут его на этом пути.
Антиутопия обнажает несовместимость утопических проектов с интересами отдельной личности, доводит до абсурда противоречия, заложенные в утопии, отчетливо демонстрируя, как равенство оборачивается уравниловкой, разумное государственное устройство – насильственной регламентацией человеческого поведения, технический прогресс – превращением человека в механизм.
Роман Замятина “Мы” стал первым произведением, в котором черты этого жанра воплотились со всей определенностью.
Уже с первых страниц становится понятно, от чего предостерегает Замятин, что оберегает он в нас? Что он увидел тревожного на одном из великих перепутий истории, от чего становится не по себе в самом начале прочтения романа?
Автор создает модель идеального, с точки зрения утопистов, государства, где найдена долгожданная гармония общественного и личного, где все граждане обрели, наконец, желаемое счастье. Во всяком случае, таким оно предстает в восприятии повествования – строителя Интеграла, математика Д-503. Настораживает и отталкивает, что в вымышленной стране, созданной воображением Замятина, живут не люди, а нумера, лишенные имен, облеченные в юнифы (униформы). Внешне схожие, они ничем не отличаются друг от друга и внутренне, неслучайно с такой гордостью восклицает герой, восхищаясь прозрачностью жилищ: « Нам нечего скрывать друг от друга». «Мы счастливейшее среднее арифметическое», - вторит ему другой герой, государственный поэт R-139.
Одинаковостью, механистичностью отличается вся их жизнедеятельность, подписанная Часовой скрижалью. Это характерные черты изображенного мира. Лишить возможности изо дня в день выполнять одни и те же функции - значит лишить счастья, обречь на страдания.
Идейным центром, к которому стягивается все в романе, являются свободы и счастья, соотношения в деятельности государства, интересов коллектива и личности. Основная проблема – поиск человеческого счастья. Именно эти поиски счастья и приводят общество к той форме существования, которая изображена в романе. Но и такая форма всеобщего счастья оказывается несовершенной, так как счастье это выращено инкубаторным путем, вопреки законам органического развития.
В самом начале романа мы видим, какой восторг вызывает у героя-повествователя ежедневная маршировка под звуки Музыкального завода: он переживает абсолютное единение с остальными, чувствует солидарность с собой подобными. «Как всегда, Музыкальный завод всеми своими трубами пел Марш Единого государства. Мерными рядами, по четыре, восторженно отбивая такт, или нумера – сотни, тысячи нумеров, в голубоватых юнифах, с золотыми бляхами на груди – государственный нумер каждого и каждой. И Я - Мы, четверо, - одна из бесчисленных волн в этом могучем потоке». (запись 2-я, с.32).
Возникает вопрос: как же достигается «прямолинейное, одинаковое для всех» счастье в романе Замятина? Как сумело Единое государство удовлетворить материальные и духовные запросы своих граждан?
Материальные проблемы были решены в ходе Двухсотлетней войны. Победа над голодом одержана за счет гибели 80% населения. Жизнь перестала быть высшей ценностью: десять нумеров, погибших при испытании, повествователь называет бесконечно малой третьего порядка. Но победа в Двухсотлетней войне имеет еще одно важное значение. Город побеждает деревню, и человек полностью отчуждается от матери-земли, довольствуясь теперь нефтяной пищей.
Что касается духовных запасов, то государство пошло не по пути их удовлетворения, а по пути их подавления, ограничения, строгой регламентации. Первым шагом было введение закона относительно взаимоотношений мужчины и женщины, который свел великое чувство любви к “приятно-полезной функции организма”.
Я хотела бы отметить авторскую иронию по отношению к рассказчику, который ставит любовь в один ряд со сном, трудом и приемом пищи. Сведя любовь к чистой физиологии, Единое государство лишило человека личных привязанностей, чувства родства, ибо всякие связи, кроме связи с Единым государством, преступны.
Даже несколько часов, отведенных Единым государством для Личного времени, герой романа считает непростительной вольностью, поскольку они лишают нумера общего, единого, взаимоотношения.
А ведь именно в эти часы, "два раза в день - от 16 до 17 и от 21 до 22 единый мощный организм рассыпается на отдельные клетки. В эти часы вы увидите в комнате у одних - целомудренно спущены шторы, другие мерно, по медным ступеням Марша - проходят проспектом, третьи - как я сейчас - за письменным столом"
Все, что касается прошлого, ассоциируется с дикостью, с варварством, с разобщенностью.
Вот как описывает герой романа общее прослушивание старой музыки: "Как и все я слышал только нелепую, суетливую трескотню струн. Я смеялся. С каким наслаждением я слушал затем нашу теперешнюю музыку… Хрустальные хроматические ступени сходящихся и расходящихся бесконечных рядов - и суммирующие аккорды формул Тэйлора, Маклорена; целотонные, квадратно-грузные ходы Пифагоровых штанов; грустные мелодии затухающе-колебательного движения… Как обычно, стройными рядами, по четыре через широкие двери все вышли из аудиториума". И так далее и тому подобное.
Однако, не смотря на кажущуюся монолитность, нумера абсолютно разобщены, отчуждены друг от друга, а потому легко управляемы.
Идея всеобщего равенства, центральная идея любой утопии, оборачивается в антиутопии всеобщей одинаковостью и усредненностью ( «… быть оригинальным – это нарушить равенство», «быть банальным – только исполнять свой долг»). Идея гармонии личного и общего заменяется идеей абсолютной подчиненности государству всех сфер человеческой жизни. «Счастье – в несвободе», - утверждают герои романа. «Малейшее проявление свободы, индивидуальности считается ошибкой, добровольным отказом от счастья, преступлением, поэтому казнь становится праздником».
Невозможно не заметить, как прорывается авторский сарказм в изображении приговоренного, чьи руки перевязаны пурпурной лентой. Высшее блаженство переживает герой в День Единогласия, который позволяет каждому с особой силой ощутить себя маленькой частицей огромного «Мы».
Я хотела бы, обратить внимание, с каким восхищением рассказывая об этом дне, герой с недоумением и иронией размышляет о выборах у древних (то есть о тайном голосовании). Но его ирония оборачивается авторским сарказмом: абсурдны «выборы» без права выбора, абсурдно общество, которое предпочло свободе волеизъявление единомыслие.
«Нынче утром был я на эллинге, где строится [Интеграл], и вдруг увидел станки: с закрытыми глазами, самозабвенно, кружились шары регуляторов; мотыли, сверкая, сгибались вправо и влево; гордо покачивал плечами балансир; в такт неслышной музыке приседало долото долбежного станка. Я вдруг увидел всю красоту этого грандиозного машинного балета, залитого легким голубым солнцем.
И дальше сам с собою: почему красиво? Почему танец красив? Ответ: потому что это [несвободное] движение, потому что весь глубокий смысл танца именно в абсолютной, эстетической подчиненности, идеальной несвободе. И если верно, что наши предки отдавались танцу в самые вдохновенные моменты своей жизни (религиозные мистерии, военные парады), то это значит только одно: инстинкт несвободы издревле органически присущ человеку, и мы, в теперешней нашей жизни -- только сознательно...».
Писатель имел инженерное образование, и это позволило ему успешно прогнозировать, какими неприятностями для человечества может обернуться технический прогресс и торжество технократического сознания. Перед читателем роман - проблема, роман - предупреждение. Описывая общество, где поклонение всему техническому и математическому доведено до абсурда, Замятин стремится предупредить людей о том, что технический прогресс без соответствующих нравственных законов может принести страшный вред.
Государство подчинило себе и время каждого нумера, создав Часовую скрижаль, Единое государство отняло у своих граждан возможность интеллектуального и художественного творчества, заменив его Единой государственной наукой, механической музыкой и государственной поэзией. Стихия творчества насильственно приручена и поставлена на службу обществу. Одни названия поэтических книг чего стоят: “Цветы судебных приговоров”, трагедия “Опоздавший на работу”.
Но, Единое государство не чувствует себя в полной безопасности. А потому создана целая система подавления инакомыслия. Это и Бюро хранителей (шпионы следят, чтобы каждый был «счастлив»), и операционное с его чудовищным газовым колоколом, и Великая Операция на мозге, сходная с лоботомией, необходимая, чтобы избавиться от потребностей человеческого естества, и доносительство, возведенное в ранг добродетели («Они пришли, чтобы совершить подвиг», - пишет герой о доносчиках).
Читая роман, я постоянно ощущала в себе чувство протеста и неприятия описанного «счастливого общества». Не хотелось верить, что первородное чувство индивидуальности навсегда уничтожено в этих нумерах. И этого не произошло. Не случайно доктор говорит об «эпидемии души».
Всем своим поведением бросает вызов Единому государству I-330. Не принимая всеобщего, «сдобного» счастья, она заявляет: «… я не хочу, чтобы за меня хотели другие, я сама хочу хотеть». Под ее влияние попадает не только Д-503, но и верноподданный поэт R-13, и доктор, выписывающий липовые справки, и даже один из хранителей.
И даже О-90, такая слабая и беззащитная, вдруг ощутила потребность в простом человеческом счастье, в счастье материнства. И женщина, что бросилась через строй к одному из арестованных, и те тысячи, которые пытались проголосовать “против” в День Единогласия, и те, кто пытался захватить интеграл, и те, кто взорвал Стену, те дикие, уцелевшие после Двухсотлетней войны, назвавшие себя Мефи.
Да и сам герой не лишен сомнений. Полному ощущению счастья мешают досадные мелочи, мешающееся чувствовать себя идеальным нумером – волосатые руки, “капля лесной крови”. Факт ведения записей, попытка рефлексии, не поощряемой государственной идеологий, тоже свидетельствует о необычности центрального героя. Таким образом, в Д-503 остались крошечные рудименты человеческой природы, не подвластные Единому государству.
Особенно бурные перемены начинают происходить с момента встречи с I-330. Первое ощущение болезни души приходит к герою, когда он слушал в ее исполнении музыку Скрябина. Вероятно, эта музыка была для Замятина символом иррациональности, непознаваемости человеческой натуры, воплощением гармонии, той силой, которая заставляет звучать самые тайные струны души.