Образ деда Щукаря в романе М.А.Шолохова "Поднятая целина" или др. незаезженная тема по "Поднятой целине"

Введение
Роль приемов комического в создании образа деда Щукаря в романе М. А. Шолохова «Поднятая целина»
Заключение
Библиография

Мечта «дотянуться» до коммунизма отступает на второй план, главным становится возвращение собственности, поэтому шутливое предложение Антипа Грача поступить в артисты и «грести деньгу лопатой» приводит деда в восторг, и он, не колеблясь, решает отправиться на заработки: «Давыдов меня отпустит, а лишние деньжонки мне в хозяйстве сгодятся: коровку приобрету, овечек подкуплю с десяток, поросеночка, вот оно дело-то и завеселеет...». Антипу стоит немалых трудов отговорить его от этого намерения.
Раньше Щукарь никогда не пытался оторваться от земли, сохраняя при всех своих неудачах чувство собственного достоинства и веселый нрав. Рассказывая о своем посещении станицы, он не без гордости добавляет: «Да мало ли делов у хозяина? То бутылку керосина купишь, то серников коробки две-три». Бездумно расставшись со своей живностью, дед в полной мере осознает, что хозяин без собственности – пустое место, и замышляет вернуть ее с помощью фантастического проекта раскулачивания кулацких кобелей.
Замысел Щукаря основывается на полученных от Нагульнова уроках классовой борьбы и общегосударственной идее извлечения максимальной пользы из врагов народа. Исходя из этого, он предлагает поступать с кулацкими кобелями, бросающимися на бедняков, как с классовым врагом: «Заготсырье принимает на выделку собачьи шкуры? Принимает! А по всей державе сколько раскулаченных кобелей мотается без хозяев и всякого присмотра? Мильены! Так ежели с них со всех шкуры спустить, а потом кожи выделать, а из шерсти навязать чулков, что получится? А то получится, что пол-России будет ходить в хромовых сапогах, а кто наденет чулки из собачьей шерсти – навеки вылечится от ревматизмы».
«И вот как пришла ко мне эта великая мысля насчет выделки собачьих шкур – я двое суток подряд не спал, все обмозговывал: какая денежная польза от этой моей мысли государству и, главное дело, мне получится?» – открывает дед свои карты Давыдову. Надеясь с помощью Нагульнова донести свою идею до центральной власти, Щукарь начинает лелеять мечту о вознаграждении: «...мне – лишь бы на корову-первотелку али хотя бы на телушку-летошницу деньжат перепало, и то буду довольный».
Необычное отношение к дедовым байкам объясняется тем, что он в азарте своем коснулся запретной темы – темы убытков, потерь, связанных с коллективизацией. Упоминание о безнадзорных кобелях воскрешает в памяти трагедию их хозяев, а соседство слова «мильены», выделенного в отдельное предложение, с необычным для Щукаря словом «держава» образует ядро вопроса, который никто из гремяченских коммунистов не осмелится задать вслух: чем же обернется для страны беспримерная по своей жестокости ликвидация лучших крестьян, хозяев? (По обнародованным позже данным, число жертв коллективизации только до 1932 года превысило пятнадцать миллионов человек.) Шолохов нашел способ поставить крамольный для своего времени вопрос перед читателем.
В крестьянской среде уважение к человеку неотделимо от его способности быть хозяином или мастером. «Хорош хозяин! – восхищаются гремяченцы старательным, смекалистым, расчетливым Кондратом Майданниковым. – Этот общественную копейку не уронит, а ежели уронит одну – подымет две».
Лишенный этих способностей Щукарь употребляет все усилия, чтобы, по крайней мере, казаться хозяином. По-иному ведет себя Разметнов, который, в отличие от Щукаря, не может даже перекрыть крышу. «Не будь у него матери, ноги протянул бы с голоду», – слышит Давыдов о своем друге. «Ты же в хозяйстве и пальцем о палец не ударишь! Какой ты мне помощник! Воды и то не принесешь. Поел и пошел на службу, как какой-нибудь квартирант, как чужой в доме человек», – отчитывает Андрея мать.
Существенное дополнение в финальные сцены вносят уже упоминавшиеся нами переживания Щукаря, оплакивающего утонувшего в колодце «раскулаченного Титкова козла» Трофима: «Он меня каждый божий день под страхом держал, я с кнутом с зари до вечера не расставался, держа от него оборону, а теперь какая моя будет жизня? Одна гольная скука!»
Скучно без вредителя! Это вопль не одного деда Щукаря. Уничтожение хозяев сопровождалось массовым душевным надломом, разрушением привычных понятий о сострадании, о чести и совести. Поиск врагов разнообразил беспросветно-унылое существование и манил иллюзией борьбы за высокие идеалы, за справедливость, готовя почву для будущих репрессий. «Не все понимают, что тридцать седьмой год – это лишь бледное зарево тридцатого», – писал об эпохе коллективизации Солженицын.
Заключение
Шолохов в романе выступает не только как историк и бытописатель народной жизни, но и как философ, психолог, глубоко исследующий мировоззрение, духовный мир, нравственные представления и идеалы народа. Одной из черт народного склада души и мировоззрения в произведениях Шолохова является юмор. Комическое у писателя выступает и как черта характера героев романа, и как особенность художественного мышления, видения самого писателя. Способность к юмору – признак жизнестойкости народа, душевной крепости и нравственного богатства человека, какой бы сложной ни оказалась его судьба.
Таким образом, юмор в «Поднятой целине» – это не только одно и средств образной характеристики героев. Оно является важной чертой художественного мышления писателя, органично связанного с воззрениями и идеалами своих героев. Давно замечено, что, смеясь над прошлым, человечество расстается с ним. Смех в произведениях М. А. Шолохова расчищает дорогу настоящему, подготавливая дорогу для будущего. Близкий к фольклорному образу «балабона» и «брехуна», хитреца и «дурачка», Щукарь в то же время родствен Санчо Пансе и Швейку, занимая место в ряду образов, имеющих общечеловеческое значение.
Шут Щукарь, который еще недавно оплакивал своего друга-врага козла, утонувшего в колодце, затем, потеряв двоих друзей и сразу резко сдав, обнаруживает глубокую деликатность, оставляя Варю побыть одну на могиле Семена, и вообще вырастает в трагическую фигуру, причем достигается это комическим приемом: на протяжении менее чем трех страниц он дважды «цитирует дорогих покойников – Нагульнова (говоря старухе: «Вон какие молодые улеглись, а мне давно уж там покоиться пора. Задача ясная?») и Давыдова (говоря Варе: «Только ты его не обижай, ведь он любил тебя, факт!» – после чего та убегает, давясь рыданиями). Повторение только усиливает трагический эффект.
Многообразен и бесценен вклад Шолохова в мировую культуру. Его произведения, как это подтверждает время, прошедшее после их публикаций, приобретают новую притягательную силу с каждым поколением, которое начинает свою сознательную жизнь. Несомненно, у романа «Поднятая целина» всегда найдутся свои читатели. И в этом – неумирающая сила и счастье художника.
Библиография
Шолохов М. А. Поднятая целина. М., 1968.
Михаил Шолохов. Литературно-критический сборник. Ростов-на-Дону, 1940. С. 159.
Ряшенцев К. Народно-диалектная лексика в авторской речи М. А. Шолохова // Учен. записки Сев.-Осет. гос. пед. ин-та. Т. 19. 1953. С. 107–131.
Скшидло А. Слово художника. (О писательском мастерстве) // Байкал, 1961. № 5. С. 149–154.
Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ. Малое собрание сочинений. Т. 7. М., 1991.
Спасская К. Из наблюдений над лексикой произведений М. А. Шолохова // Русский язык в школе. 1947. № 6. С. 15–23.
Хидешели А. Языковые особенности М. Шолохова как средство характеристики действующих лиц // Труды Батум. гос. пед. ин-та им. Ш. Руставели. Т. 1. 1950. С. 156–168.
Экслер И. Писатель-большевик // Огонек. № 5, март, 1939.
Якименко Л. Поэтический мир М. А. Шолохова // Творчество М. Шолохова. Сб. статей. М., 1964.
Цит. по: Ряшенцев К. Народно-диалектная лексика в авторской речи М. А. Шолохова // Учен. записки Сев.-Осет. гос. пед. ин-та. Т. 19. 1953. С. 122.
Цит. по: Скшидло А. Слово художника. (О писательском мастерстве) // Байкал, 1961. № 5. С. 153.
Экслер И. Писатель-большевик // Огонек. № 5, март, 1939.
Михаил Шолохов. Литературно-критический сборник. Ростов-на-Дону, 1940. С. 159.
Здесь и далее цитаты из исследуемого романа Шолохова приводятся по изданию: Шолохов М. А. Поднятая целина. М., 1968.
Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ. Малое собрание сочинений. Т. 7. М., 1991. С. 238.
18