Трагедия русской философии

Введение
Часть I. «От личины к лицу»
Введение
Глава 1. "Ложь одиссеев"
Глава 2. Доминанта русской национальной философии: принцип
самосознания
Глава 3. Работники одиннадцатого часа
Глава 4. О понятии "религиозной философии". Двуликий Янус позитивизма
Глава 5. Крест познания. О русском типе христианской философии
Глава 2.
Глава первая. Прелюдия к метафизике человека
Глава вторая. Существенность как народность.
Глава третья. Существенность в ее полноте: человек как народная личность.
Заключение
Литература

Вместе с тем, вне всякого сомнения, Киреевский видел то принципиальное значение, которое имеет для метафизики человека вопрос о вере, порою заостряя это значение до звучных, но требующих дальнейшего разъяснения фраз, вроде знаменитой: «человек – это его вера». Неоднократно делал он и заявления, подобные следующему: «Особое отношение разума к вере определяет особый характер мышления, которое из него рождается». Но понять это «особое отношение» можно только тогда, когда понимаешь, чтó именно в нем «соотносится» (в противном случае мы получим релятивизм, который Киреевский решительно отвергал, пусть и под весьма неточным названием «рационализма»). Однако было бы напрасным трудом искать у Киреевского сколько-нибудь ясный ответ на вопрос: что есть вера?
Одна из немногих попыток содержательно ответить на этот вопрос звучит у Киреевского так: «Вера – не доверенность к чужому уверению, но действительное событие внутренней жизни, чрез которое человек входит в существенное общение с Божественными вещами (с Высшим миром, с Небом, с Божеством)». Сразу подчеркну, что в этих словах потенциально заключена важнейшая истина. Но истина, практически никак не раскрытая, ничего не говорящая о том, в чем состоит «действительное событие внутренней жизни», которое является существенным общением с Богом. Да и нагромождение пышных слов («Божественные вещи» и проч.) вместо простого слова «Бог» не способствует ясности этого «определения» веры.
Нельзя не отметить и то особое значение, которое И. В. Киреевский придавал нравственной жизни человека, настойчиво (пусть и безотчетно) оберегая ее от поглощения романтической «цельностью»; неслучайно последняя запись в его «Отрывках» гласит: «Мир свободной воли имеет свою правду в мире вечной нравственности». Но и здесь Киреевский не успел пойти дальше указания на справедливость как на основной элемент нравственности, который встречается, по его выражению, «реже любви», так как справедливость «труднее, стóит более пожертвований и менее усладительна».
Нелишне уточнить, что классики русской философии тщательно и глубоко разрешали не только проблемы, которые были лишь намечены в философской программе Киреевского. Они, что вполне естественно, и выявляли новые проблемы (об одной из них мы скажем чуть ниже), и «возвращались» в концептуальное ядро этой программы, существенно проясняя начало личности и начало народности как начала sui generis, не сводимые одно к другому, но в то же время неразрывно сопряженные в человеке.
Так или иначе, программа Киреевского, которую можно кратко назвать программой существенности человека, заключала в себе огромный творческий потенциал, во многом определивший (как «видимо», так и «невидимо») мощный взлет русской национальной философии во второй половине XIX века; а говоря более конкретно, определивший творчество мыслителей, благодаря которым русская философия стала своенародной, то есть и личностно оригинальной, и национально значимой.
По складу своего ума, руководимый своим непреклонным стремлением к существенности, И. В. Киреевский направил русскую философскую мысль в самую сердцевину метафизики человека. Но при этом он даже не пытался решить, хотя бы в самом первом приближении, задачу менее «высокого», но, по сути дела, не менее принципиального характера. А именно, он совсем не коснулся темы человека как биофизического существа, не коснулся тех связей, которые соединяют человека с природой в «естественнонаучном» смысле этого слова. Такой природы в работах Киреевского просто нет (если не считать эпизодических ссылок на «натурфилософию» Шеллинга и его последователей). Человек у Киреевского даже не «сверхбиологичен», а фактически абиологичен, в частности, как бы лишен своего собственного телесного организма, «бесплотен». Но, как слишком хорошо знает каждый из нас, в действительности все обстоит существенно иначе. Знал об этом, конечно, и сам Киреевский.
А если все-таки вернуться к аргументам более серьезным, то вспомним еще раз, что появление последних работ Киреевского совпало с расцветом позитивизма и «научного» натурализма, которые, опираясь на «достижения естественных наук», не оставляли, по-видимому, камня на камне от «разумно-свободной» и «духовной» личности. Время бросало вызов самым заветным убеждениям И. В. Киреевского; вызов, который он не успел или, скорее всего, не захотел заметить.
Чтобы ответить на этот вызов, требовался мыслитель иного склада, но обладающий столь же твердым убеждением в высшем достоинстве человека. Таким мыслителем и стал Н. Н. Страхов, к философскому творчеству которого мы обратимся в следующем разделе.
А в заключение разговора об Иване Васильевиче Киреевском мне хотелось бы сказать следующее. У читателя, вне всякого сомнения, осталось много вопросов и, вполне вероятно, недоумений и возражений, связанных с моим пониманием творчества этого мыслителя. Я могу рассчитывать только на то, что дальнейшие главы внесут если не полную, то максимально возможную ясность, которой я, в определенном смысле, сознательно избегал, придерживаясь действительного содержания «текстов» Киреевского, стараясь как можно меньше его «домысливать». В частности, именно поэтому я совсем не коснулся такого вопроса, как понимание личности и народности человека в категориях его назначения и его судьбы. Тем не менее, я все-таки смотрел на Киреевского не только в свете, исходившем от него самого, но и в свете последующего развития его идей другими мыслителями. Однако какие бы «эффекты интерференции» ни порождал такой, по сути неизбежный для историка философии подход, надеюсь, что он не помешал читателю убедиться, по крайней мере, в одном моменте фундаментальной важности.
Благодаря Ивану Васильевичу Киреевскому в русскую философию был изначально внесен идеал человека как духовной, разумно-свободной и подлинно народной личности. А сознание идеала – великая вещь. Кант иронизировал над теми, кто путает мысль о ста талерах с наличием этих талеров в своем кармане. В случае талеров, рублей, долларов и проч. ирония Канта, очевидно, справедлива. Но совсем иначе обстоит дело с мыслью человека о себе самом. Ясно сознавать свой личностный идеал – значит уже в существенной мере им обладать как своим «внутренним человеком». Это еще не значит вполне воплотить идеал, но уже значит: взять на себя его крест. И тот крест, который стоит на могиле И. В Киреевского – не только знак его вероисповедания, но и свидетель его значения для русского самосознания».
Заключение
Рассмотрев работу Н Ильина, мы можем прийти к некоторым выводам.
Автор декларирует основную мысль так: нельзя приступать к истории русской философии без основательного размышления над принципами понимания этой истории; нельзя полагаться на искусственную схему, которая создана без ясных принципов, или на принципах, для философии посторонних.
Трагедия - удел великого народа, удел целой нации. При этом трагедия личности и трагедия нации - это одна трагедия. В трагедии раскрывается глубокая связь личности и народности - связь, осмысление которой является стержнем русской национальной философии. И несомненно, что историческая судьба русской философии вполне подтвердила ее высокое назначение. Русская национальная философия, по мнению Ильина, потерпела свое историческое поражение. К сожалению, сейчас она полузабыта; ее настоящее лицо спрятано за личиной "религиозной философии". А подлинное уважение к ее творцам и подвижникам заменил культ ее разрушителей.
Но именно это несправедливое поражение составляет важнейшее испытание воли русского народа собственно к русской национальной философии. Потерпев поражение, последняя открыла нам единственно верный путь к истине, - путь духовной свободы. Потому что толпа всегда на стороне победителей, и только свободная личность способна стать на сторону побежденных.
Литература
1. Ильин Н.П."Трагедия русской философии. От личины к лицу". Спб, 2001.
Ильин Н.П."Трагедия русской философии. От личины к лицу". Спб, 2001. С.12.
Там же. С. 13.
Там же. С. 17.
Там же. С. 20.
Ильин Н.П."Трагедия русской философии. От личины к лицу". Спб, 2001. С.23-34.
Ильин Н.П."Трагедия русской философии. От личины к лицу". Спб, 2001. С.35-51.
Ильин Н.П."Трагедия русской философии. От личины к лицу". Спб, 2001. С.51-67.
Ильин Н.П."Трагедия русской философии. От личины к лицу". Спб, 2001. С.69-80.
Там же. С. 82-90.
Ильин Н.П."Трагедия русской философии. От личины к лицу". Спб, 2001. С.90-98.
Ильин Н.П."Трагедия русской философии. От личины к лицу". Спб, 2001. С.100-112.
Ильин Н.П."Трагедия русской философии. От личины к лицу". Спб, 2001. С.114-132.
2