Личность в условиях ГУЛАГа (сравнение произведений А.Н. Солженицына "Один день Ивана Денисовича" и В.Т. Шаламова "Колымские рассказы")

ВВЕДЕНИЕ
1. ОПРЕДЕЛЕНИЕ ЛИЧНОСТИ
2. ЛИЧНОСТЬ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ СОЛЖЕНИЦЫНА («ОДИН ДЕНЬ ИВАНА ДЕНИСОВИЧА»)
3. «КОЛЫМСКИЕ РАССКАЗЫ» ВАРЛАМА ШАЛАМОВА
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Он создает прозу, адекватную сюжету. Это одновременно рассказ, физиологический очерк, этнографическое исследование. Шаламов пишет необыкновенно просто, очень скупо, избегая пафоса и лобовой оценки. Писатель стремится к максимальной конденсации. Лучшие из рассказов сжаты до предела: 2-3 страницы. Заглавие — одно-два слова. Как правило, писатель берет одно событие, одну сцену, даже один жест. В центре рассказа всегда — портрет. Палача или жертвы. Иногда и палача и жертвы. Вместо анализа психологии писатель предпочитает нарисовать действие или жест. Как правило, последняя фраза, сжатая, лапидарная, как внезапный луч прожектора, освещает происшедшее, ослепляет ужасом (3, 132).
Рассказ «На представку» начинается — почти дословно — как «Пиковая дама». Только вместо: «Однажды играли в карты у конногвардейца Нарумова» — «Играли в карты у коногона Наумова». Рассказ заканчивается убийством пильщика Гаркунова, гревшегося в бараке у блатных, где шла игра, и не пожелавшего отдать свой шерстяной свитер. «Игра была кончена, и я мог идти домой, — повествует рассказчик. — Теперь надо было искать другого партнера для пилки дров». Это вся колымская эпитафия. Окончательно ослабевший от голода и непосильного труда 23-летний Дугаев ставится на «одиночный замер». Он не знает, что невыполнение этой нормы дневной выработки рассматривается как саботаж и наказывается расстрелом. Рассказ заканчивается: «И поняв, в чем дело, Дугаев пожалел, что напрасно проработал, напрасно промучился этот последний сегодняшний день». Это — единственная реакция человека, умершего еще до расстрела.
Быть может, самое страшное в книге Шаламова не описания зверств палачей или изуверской жестокости блатных, смертельного голода или убивающего ненавистного труда. Самое страшное — описания людей, живущих в лагере, в лагерных условиях. — Как вы можете жить? — спрашивает вольнонаемный Серафим, случайно, на несколько дней попавший в шкуру заключенного («Серафим»). Почему люди продолжают жить в лагере, где жить невозможно? — спрашивает писатель. Почему они не лишают себя жизни? — задает он вопрос, приведя всего несколько случаев самоубийств. Какие качества личности поддерживают их?
Одних, — отвечает В, Шаламов, — очень немногих, поддерживает вера в Бога. О верующих писатель говорит с великим уважением: «Более достойных людей, чем религиозники, в лагерях я не видел. Растление охватило души всех, и только религиозники держались» («Курсы»). Он говорит о них с глубокой симпатией и с некоторым недоумением перед явлением, ему не понятным. Но истинная вера в Бога, позволявшая переносить страдания, на Колыме была явлением нечастым.
По сравнению с героями Солженицына, подавляющее большинство героев Шаламова живет, ибо — надеется. Надежда поддерживает в них едва теплящийся огонек жизни. Шаламов видит в надежде зло, ибо смерть часто лучше жизни в лагере: «Надежда для арестанта — всегда кандалы. Надежда — всегда несвобода. Человек, надеющийся на что-то, меняет свое поведение, чаще кривит душой, чем человек, не имеющий надежды» («Житие инженера Кипреева»), Переживший Освенцим польский писатель Тадеуш Боровский, написавший жестокую правду о человеке в лагере и покончивший самоубийством уже на свободе, и переживший Колыму Варлам Шаламов, единодушны.
Страшен, горек, безжалостен мир, представленный в книге Варлама Шаламова, сложенной, как мозаичная фреска, из камешков рассказов. Промыв сотни человеческих судеб, Шаламов бережно добывает из вечной мерзлоты злобы, ненависти, жестокости, равнодушия золотые крупицы доброты, человечности, любви. Он запоминает навсегда взмах руки женщины, проходившей возле заключенных, мокших под холодным дождем в шурфе, и показавшей на небо со словами: «Скоро, ребята, скоро». Для заключенных этот жест, говоривший всего лишь о том, что скоро кончится смена и можно будет вернуться в промерзший барак, был подлинным праздником. Он запоминает навсегда кружку кипятка, которую дал ему незнакомый зэк, и доброе слово.
Писатель ценит, запоминает и заносит на страницы книги каждое проявление доброты не только потому, что они были необычайно редки, но и потому, что они были вызовом палачам. Доброта была — бунтом.
Варлам Шаламов принес из ледяного карцера Колымы — память, его книга напоминает лабиринт, в котором нитью Ариадны служит память. Писатель не придерживается хронологии. Он уходит назад — рассказывает о конце 20-х годов, о своей молодости в Вишерских лагерях, он уходит вперед и рассказывает о возвращении узников в Москву, о невозможности начать новую жизнь чудом уцелевшим. И он остается неизменно на Колыме, где ушли в вечную мерзлоту годы и люди. Многие события и люди — как занозы, застрявшие в памяти; боль от воспоминаний заставляет писателя возвращаться к ним. И нередко мы находим в разных рассказах знакомые персонажи и события. Но всегда они открываются с новой стороны, освещаются иначе, дополняются новыми подробностями. Клубок памяти разматывается, разматывается. Выхода из лабиринта нет (6, 94).
Так шаг за шагом читатель все больше узнает и становится свидетелем обесценивания человеческого существования, обесценивания личности, полной девальвации понятий о добре и зле. Тема растления души человека становится лейтмотивом для автора «Колымских рассказов». Он считал ее одной из самых важных и сложных для писателя.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Герои В. Шаламова и А. Солженицына – личности, потому что, несмотря на все тяготы лагерной жизни, они сумели выжить и сохранить себя.
Солженицын предлагает литературе новую концепцию личности. Его герои, такие, как Иван Денисович, — личности не рефлектирующие, живущие некими природными, как бы данными извне, заранее и не ими выработанными представлениями. И следуя этим представлениям, важно выжить физически в условиях, вовсе не способствующих физическому выживанию, но не ценой потери собственного человеческого достоинства. Потерять его — значит погибнуть, то есть, выжив физически, перестать быть человеком, утратить не только уважение других, но и уважение к самому себе, что равносильно смерти. Объясняя эту, условно говоря, этику выживания, Шухов вспоминает слова своего первого бригадира Куземина: «В лагере вот кто подыхает: кто миски лижет, кто на санчасть надеется да кто к куму ходит стучать».
Рассказы Шаламова - очень жестокие по своим сюжетам. Очень горькие и беспощадные. Но они не подавляют душу - не подавляют, благодаря огромной нравственной силе героев: Криста, Андреева, Голубева или самого рассказчика - благодаря силе их внутреннего морального сопротивления. Эти герои актуальнее и мне ближе - они повидали в лагерях все ступени низости и душевного падения, но сами устояли. Значит, как ни трудно, но устоять все же можно. Даже в колымском аду! Это, вероятно, и есть главный урок Шаламова для нас, его читателей. Нравственный урок для настоящего и будущего, без поучений и морализирования.
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
1. Андреева Г. М. Личность. // Азбука социального психолога-практика. М., 2007.
2. Винокур Г. С новым, шестьдесят вторым…: О раннем творчестве А. И. Солженицына. // Вопросы литературы. 2001. №11/12.
3. Волкова Е.В. Парадоксы катарсиса Варлама Шаламова \\ Вопросы философии. 1996. № 11.
4. Геллер М. Последняя надежда. Вологда, 1997.
5. Гордиенко Т. В. Особенности языка и стиля рассказа А. И. Солженицына «Последний день Ивана Денисовича». // Русская словесность. 1997. №3.
6. Есипов В. В. Варлам Шаламов: «Мы ведь пашем на погосте». М., 2001.
7. Лакшин В. Иван Денисович, его друзья и недруги // Новый мир. 2000. № 1.
8. Ланкин Н. Владимирская страница А. Солженицына // Литература в школе. 1994. №3.
9. Латынина А. Солженицын и мы. М., 2002.
10. Решетовская Н. А. Александр Солженицын и читающая Россия. М., 1999.
11. Самойлов Д. Из книги «Памятные записки» (О творчестве Солженицына). // Вопросы литературы. 1991. №11/12.
12. Слово пробивает себе дорогу. Сборник статей и документов об А. И. Солженицыне. М., 1998.
13. Солженицын А. И. Один день Ивана Денисовича. М., 1989.
14. Сурганов Вс. Один в поле воин: [Читаем Солженицына] // Литературное обозрение. 1990. №8.
15. Тимофеев Л. Поэтика лагерной прозы // Октябрь. 1999. № 3.
16. Шаламов В. Колымские рассказы. М., 1995.
17. Шнейберг Л., Кондаков И. От Горького до Солженицына. М., 2000.
5