Особенности стихосложения поэзии Б.Пастернака

СОДЕРЖАНИЕ
ВВЕДЕНИЕ
ГЛАВА 1. ОСОБЕННОСТИ РУССКОЙ СИСТЕМЫ СТИХОСЛОЖЕНИЯ
1.1. Общая характеристика стихосложения
1.2. Особенности поэзии начала ХХ века
1.3. Б. Пастернак: жизнь и творчество
ГЛАВА 2. ПОЭЗИЯ Б. ПАСТЕРНАКА: ОСОБЕННОСТИ СТИХОСЛОЖЕНИЯ.
2.1. Стихосложение в период символизма.
2.2. Творчество поэта в 1920-1930-ые годы.
2.3. Взаимодействие музыки и слова в произведениях Б. Пастернака
Стихотворения из романа «Доктор Живаго»
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
БИБЛИОГРАФИЯ

(с. 713)
В этом четверостишие наиболее частотны буквы В и О, причём О – ударная: поводья, верховой, половодье, грохот свой – слова, которые стоят в сильной позиции, рифмуются по сути сквозной рифмой, в рамках данной строфы. Далее идёт уже другая рифмовка:
Смеялся кто-то, плакал кто-то,
Крошились камни о кремни,
И падали в водовороты
С корнями вырванные пни. (с. 713)
В этом четверостишии повторяющейся буквой является К, диссонируя с предыдущим ассонансом О, тем самым усиливается напряжение в интонационном рисунке, подчёркиваю семантику трагичности, сложности и дисгармоничной в целом картины мира.
А на пожарище заката,
В далекой прочерни ветвей,
Как гулкий колокол набата
Неистовствовал соловей.
Где ива вдовий свой повойник
Клонила, свесивши в овраг,
Как древний соловей-разбойник
Свистал он на семи дубах. (с. 713)
В этих двух четверостишиях вновь ритмический рисунок поддерживается звукописью, сначала аллитерированные строки с К, затем с В.
Какой беде, какой зазнобе
Предназначался этот пыл?
В кого ружейной крупной дробью
Он по чащобе запустил?
Казалось, вот он выйдет лешим
С привала беглых каторжан
Навстречу конным или пешим
Заставам здешних партизан.
Земля и небо, лес и поле
Ловили этот редкий звук,
Размеренные эти доли
Безумья, боли, счастья, мук. (с. 713)
К конце стихотворения аллитерированными выступают буквы З и С, которые ан первые план выводят два ключевых слова стихотворения: безумие и счастье. Такое противоречивое состояние передаётся и всеми предыдущими строками, где меняются аллитерации с глухой на звонкую, и обратно.
В целом, в книге размер становится неким объединяющим общие по тематике произведения элементом. Так тема женщины, падшей, а потом раскаявшейся написана стихотворениями в данном размере:
6. ОБЪЯСНЕНИЕ
Жизнь вернулась так же беспричинно,
Как когда-то странно прервалась
Я на той же улице старинной,
Как тогда, в тот летний день и час.
Те же люди и заботы те же,
И пожар заката не остыл,
Как его тогда к стене Манежа
Вечер смерти наспех пригвоздил. (с. 714)
Здесь первые два четверостишия в целом написаны хореем с рядом пиррихиев. Однако дальше ритм сбивается на дольник так, что предпоследней строфе количество безударных доходит до повторения в каждой строке не менее трёх, что делает форму тактовика. Однако при этом, постоянно сохраняется положение безударных каждых чётных слогов. Это вносит разнообразие в метрический рисунок стиха, и вызывает определённый интерес к структуре:
Женщины в дешевом затрапезе
Так же ночью топчут башмаки.
Их потом на кровельном железе
Так же распинают чердаки.
Вот одна походкою усталой
Медленно выходит на порог
И, поднявшись из полуподвала,
Переходит двор наискосок.
Я опять готовлю отговорки,
И опять все безразлично мне.
И соседка, обогнув задворки,
Оставляет нас наедине. (с. 714)
Вторая часть этого стиха отличается от первой по структуре. Сильный и слабый слоги меняются местами, теперь в начале выступает безударный слог, а за ним ударный.
x x x
Не плачь, не морщь опухших губ,
Не собирай их в складки.
Разбередишь присохший струп
Весенней лихорадки.
Сними ладонь с моей груди,
Мы провода под током.
Друг к другу вновь, того гляди,
Нас бросит ненароком. (с. 714)
Эта часть стихотворения, в отличие от предыдущего, больше обращено на передачу внутреннего состояния героя в отличие от первой части. И начальный безударный слог меняет интонацию в сторону понижения, некоторого более лирического склада, направленного на изображение состояния души героя.
Пройдут года, ты вступишь в брак,
Забудешь неустройства.
Быть женщиной -- великий шаг,
Сводить с ума -- геройство.
А я пред чудом женских рук,
Спины, и плеч, и шеи
И так с привязанностью слуг
Весь век благоговею.
Но как ни сковывает ночь
Меня кольцом тоскливым,
Сильней на свете тяга прочь
И манит страсть к разрывам. (с. 715)
Подобным образом организована метрическая структура и стихов пономерам в цекле 21 и 23 с одинаковым названием «Магдалина», которые мы рассмотрим далее.
Другой, объединяющий тематически схожие тексты размер – пеон. Им написано также несколько стихотворений цикла, в частности:
7. ЛЕТО В ГОРОДЕ
Разговоры вполголоса
И с поспешностью пылкой
Кверху собраны волосы
Всей копною с затылка.
Из-под гребня тяжелого
Смотрит женщина в шлеме,
Запрокинувши голову
Вместе с косами всеми.
А на улице жаркая
Ночь сулит непогоду,
И расходятся, шаркая,
По домам пешеходы.
Гром отрывистый слышится,
Отдающийся резко,
И от ветра колышется
На окне занавеска.
Наступает безмолвие,
Но по-прежнему парит,
И по-прежнему молнии
В небе шарят и шарят.
А когда светозарное
Утро знойное снова
Сушит лужи бульварные
После ливня ночного,
Смотрят хмуро по случаю
Своего недосыпа
Вековые, пахучие,
Не отцветшие липы. (с. 715-716)
Далее в тексте написаны в этом размере стихи: «Свадьба», «Сказка», «Август» и «Разлука». Например:
11. СВАДЬБА
Пересекши край двора,
Гости на гулянку
В дом невесты до утра
Перешли с тальянкой.
За хозяйскими дверьми
В войлочной обивке
Стихли с часу до семи
Болтовни обрывки.
А зарею, в самый сон,
Только спать и спать бы,
Вновь запел аккордеон,
Уходя со свадьбы.
И рассыпал гармонист
Снова на баяне
Плеск ладоней, блеск монист,
Шум и гам гулянья.
И опять, опять, опять
Говорок частушки
Прямо к спящим на кровать
Ворвался с пирушки.
А одна, как снег, бела,
В шуме, свисте, гаме
Снова павой поплыла,
Поводя боками.
Помавая головой
И рукою правой,
В плясовой по мостовой,
Павой, павой, павой.
Вдруг задор и шум игры,
Топот хоровода,
Провалясь в тартарары,
Канули, как в воду.
Просыпался шумный двор.
Деловое эхо
Вмешивалось в разговор
И раскаты смеха.
В необъятность неба, ввысь
Вихрем сизых пятен
Стаей голуби неслись,
Снявшись с голубятен.
Точно их за свадьбой вслед
Спохватясь спросонья,
С пожеланьем многих лет
Выслали в погоню.
Жизнь ведь тоже только миг,
Только растворенье
Нас самих во всех других
Как бы им в даренье.
Только свадьба, вглубь окон
Рвущаяся снизу,
Только песня, только сон,
Только голубь сизый. (с. 717-718)
Или другое стихотворение:
16. РАЗЛУКА
С порога смотрит человек,
Не узнавая дома.
Ее отъезд был как побег,
Везде следы разгрома.
Повсюду в комнатах хаос.
Он меры разоренья
Не замечает из-за слез
И приступа мигрени.
В ушах с утра какой-то шум.
Он в памяти иль грезит?
И почему ему на ум
Все мысль о море лезет?
Когда сквозь иней на окне
Не видно света Божья,
Безвыходность тоски вдвойне
С пустыней моря схожа.
Она была так дорога
Ему чертой любою,
Как морю близки берега
Всей линией прибоя.
Как затопляет камыши
Волненье после шторма,
Ушли на дно его души
Ее черты и формы.
В года мытарств, во времена
Немыслимого быта
Она волной судьбы со дна
Была к нему прибита.
Среди препятствий без числа,
Опасности минуя,
Волна несла ее, несла
И пригнала вплотную.
И вот теперь ее отъезд,
Насильственный, быть может.
Разлука их обоих съест,
Тоска с костями сгложет.
И человек глядит кругом:
Она в момент ухода
Все выворотила вверх дном
Из ящиков комода.
Он бродит, и до темноты
Укладывает в ящик
Раскиданные лоскуты
И выкройки образчик.
И наколовшись об шитье
С невынутой иголкой,
Внезапно видит все ее
И плачет втихомолку. (с. 727-728)
Также активно поэт разрабатывает ямбический размер, в частности им написано стихотворение:
15. ЗИМНЯЯ НОЧЬ
Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
Как летом роем мошкара
Летит на пламя,
Слетались хлопья со двора
К оконной раме.
Метель лепила на стекле
Кружки и стрелы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
На озаренный потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.
И падали два башмачка
Со стуком на пол.
И воск слезами с ночника
На платье капал.
И все терялось в снежной мгле
Седой и белой.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
На свечку дуло из угла,
И жар соблазна
Вздымал, как ангел, два крыла
Крестообразно.
Мело весь месяц в феврале,
И то и дело
Свеча горела на столе,
Свеча горела. (с. 726-727)
17. СВИДАНИЕ
Засыпет снег дороги,
Завалит скаты крыш.
Пойду размять я ноги:
За дверью ты стоишь.
Одна в пальто осеннем,
Без шляпы, без калош,
Ты борешься с волненьем
И мокрый снег жуешь.
Деревья и ограды
Уходят вдаль, во мглу.
Одна средь снегопада
Стоишь ты на углу. (с. 718)
В цикле используются и трёхсложные размеры, в частности трёхстопный анапест:
9. ХМЕЛЬ
Под ракитой, обвитой плющом.
От ненастья мы ищем защиты.
Наши плечи покрыты плащом.
Вкруг тебя мои руки обвиты.
Я ошибся. Кусты этих чаш
Не плющом перевиты, а хмелем
Ну так лучше давай этот плащ
В ширину под собою расстелим. (с. 716)
Помимо этого, наиболее частотным в цикле выступает амфибрахий, который также становится сопровождающим определённую тему элементом. В данном случае, как мы уже отмечали поэт развивает семантику легенды, исторических события. Именно Амфибрахием написаны стихотворения, которые вводят евангельские темы:
18. РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ЗВЕЗДА
Стояла зима.
Дул ветер из степи.
И холодно было младенцу в вертепе
На склоне холма.
Его согревало дыханье вола.
Домашние звери
Стояли в пещере,
Над яслями теплая дымка плыла.
Доху отряхнув от постельной трухи
И зернышек проса,
Смотрели с утеса
Спросонья в полночную даль пастухи.
Вдали было поле в снегу и погост,
Ограды, надгробья,
Оглобля в сугробе,
И небо над кладбищем, полное звезд.
А рядом, неведомая перед тем,
Застенчивей плошки
В оконце сторожки
Мерцала звезда по пути в Вифлеем.
Она пламенела, как стог, в стороне
От неба и Бога,
Как отблеск поджога,
Как хутор в огне и пожар на гумне.
Она возвышалась горящей скирдой
Соломы и сена
Средь целой вселенной,
Встревоженной этою новой звездой.
Растущее зарево рдело над ней
И значило что-то,
И три звездочета
Спешили на зов небывалых огней. (с. 730-731)
Далее форма стихотворения резко меняется, вместо тождественных друг другу четверостиший автор пишет строфы с различным количеством строф. Учитывая. Что тема стихотворения – библейский сюжет, можно сказать, что это всё усиливает эпическое начало в стихотворении, приближая его к форме поэмы.
За ними везли на верблюдах дары.
И ослики в сбруе, один малорослей
Другого, шажками спускались с горы.
И странным виденьем грядущей поры
Вставало вдали все пришедшее после.
Все мысли веков, все мечты, все миры,
Все будущее галерей и музеев,
Все шалости фей, все дела чародеев,
Все елки на свете, все сны детворы.
Весь трепет затепленных свечек, все цепи,
Все великолепье цветной мишуры...
...Все злей и свирепей дул ветер из степи...
...Все яблоки, все золотые шары. (с. 731)
При этом сам ритм и размер стихотворении остаётся тот же за редким исключением, например в этой строфе:
Часть пруда скрывали верхушки ольхи,
Но часть было видно отлично отсюда
Сквозь гнезда грачей и деревьев верхи.
Как шли вдоль запруды ослы и верблюды,
Могли хорошо разглядеть пастухи.
-- Пойдемте со всеми, поклонимся чуду, --
Сказали они, запахнув кожухи.
От шарканья по снегу сделалось жарко.
По яркой поляне листами слюды
Вели за хибарку босые следы.
На эти следы, как на пламя огарка,
Ворчали овчарки при свете звезды.
Морозная ночь походила на сказку,
И кто-то с навьюженной снежной гряды
Все время незримо входил в их ряды.
Собаки брели, озираясь с опаской,
И жались к подпаску, и ждали беды.
По той же дороге, чрез эту же местность
Шло несколько ангелов в гуще толпы.
Незримыми делала их бестелесность,
Но шаг оставлял отпечаток стопы. (с. 731)
Наконец, эпическое начало усиливается и тем, что вводится прямая речь в строфе стихотворения, что более присуще эпосу или драме:
У камня толпилась орава народу.
Светало. Означились кедров стволы.
-- А кто вы такие? -- спросила Мария.
-- Мы племя пастушье и неба послы,
Пришли вознести вам обоим хвалы.
-- Всем вместе нельзя. Подождите у входа. (с. 732)
Буквально в каждой строчке присутствуют образы, символы. В частности: свеча – библейский образ, воплощение света, надежды и веры поэта в просветленное будущее, в торжество добра и справедливости.
Средь серой, как пепел, предутренней мглы
Топтались погонщики и овцеводы,
Ругались со всадниками пешеходы,
У выдолбленной водопойной колоды
Ревели верблюды, лягались ослы. (с. 732)
Всё стихотворение, таким образом, насквозь пронизано христианскими мотивами и верой в божественное, справедливое торжество, в возрождение мира и добра на земле, а особенно в России.
Светало. Рассвет, как пылинки золы,
Последние звезды сметал с небосвода.
И только волхвов из несметного сброда
Впустила Мария в отверстье скалы.
Он спал, весь сияющий, в яслях из дуба,
Как месяца луч в углубленье дупла.
Ему заменяли овчинную шубу
Ослиные губы и ноздри вола.
Стояли в тени, словно в сумраке хлева,
Шептались, едва подбирая слова.
Вдруг кто-то в потемках, немного налево
От яслей рукой отодвинул волхва,
И тот оглянулся: с порога на деву
Как гостья, смотрела звезда Рождества. (с. 732-733)
“Озаренный потолок” – небо, Бог. “Скрещенья рук, скрещенья ног, судьбы скрещенья”, “крест”, “ангел” – здесь развивается связь с образом Иисуса Христа, надежда на его воскресение. Таким образом, в поэзии Пастернака можно выделить несколько значительных тем: тему поэзии и трагической судьбы поэта в советском государстве, тему России и русского народа, тему Бога и тему природы.
Также и следующее:
20. ЧУДО
Он шел из Вифании в Ерусалим,
Заранее грустью предчувствий томим.
Колючий кустарник на круче был выжжен,
Над хижиной ближней не двигался дым,
Был воздух горяч и камыш неподвижен,
И Мертвого моря покой недвижим.
И в горечи, спорившей с горечью моря,
Он шел с небольшою толпой облаков
По пыльной дороге на чье-то подворье,
Шел в город на сборище учеников.
И так углубился он в мысли свои,
Что поле в унынье запахло полынью.
Все стихло. Один он стоял посредине,
А местность лежала пластом в забытьи.
Все перемешалось: теплынь и пустыня,
И ящерицы, и ключи, и ручьи. (с. 734)
Притом, что в цикле стихи перемежаются написанными в форме ямба и акцентного стиха. Эти стихи также представлены в более традиционной форме в виде четверостиший:
19. РАССВЕТ
Ты значил все в моей судьбе.
Потом пришла война, разруха,
И долго-долго о тебе
Ни слуху не было, ни духу.
И через много-много лет
Твой голос вновь меня встревожил.
Всю ночь читал я твой завет
И как от обморока ожил.
Мне к людям хочется, в толпу,
В их утреннее оживленье.
Я все готов разнесть в щепу
И всех поставить на колени.
И я по лестнице бегу,
Как будто выхожу впервые
На эти улицы в снегу
И вымершие мостовые.
Везде встают, огни, уют,
Пьют чай, торопятся к трамваям.
В теченье нескольких минут
Вид города неузнаваем.
В воротах вьюга вяжет сеть
Из густо падающих хлопьев,
И чтобы во-время поспеть,
Все мчатся недоев-недопив.
Я чувствую за них за всех,
Как будто побывал в их шкуре,
Я таю сам, как тает снег,
Я сам, как утро, брови хмурю.
Со мною люди без имен,
Деревья, дети, домоседы.
Я ими всеми побежден,
И только в том моя победа. (с. 734-735)
Что касается акцентного стиха, здесь форма более неравномерная, от четырехстиший к шести и более строчным строфам:
21. ЗЕМЛЯ
В московские особняки
Врывается весна нахрапом.
Выпархивает моль за шкапом
И ползает по летним шляпам,
И прячут шубы в сундуки.
По деревянным антресолям
Стоят цветочные горшки
С левкоем и желтофиолем,
И дышат комнаты привольем,
И пахнут пылью чердаки.
И улица запанибрата
С оконницей подслеповатой,
И белой ночи и закату
Не разминуться у реки.
И можно слышать в коридоре,
Что происходит на просторе,
О чем в случайном разговоре
С капелью говорит апрель.
Он знает тысячи историй
Про человеческое горе,
И по заборам стынут зори,
И тянут эту канитель.
И та же смесь огня и жути
На воле и в жилом уюте,
И всюду воздух сам не свой.
И тех же верб сквозные прутья,
И тех же белых почек вздутья
И на окне, и на распутье,
На улице и в мастерской.
Зачем же плачет даль в тумане,
И горько пахнет перегной?
На то ведь и мое призванье,
Чтоб не скучали расстоянья,
Чтобы за городскою гранью
Земле не тосковать одной.
Для этого весною ранней
Со мною сходятся друзья,
И наши вечера -- прощанья,
Пирушки наши -- завещанья,
Чтоб тайная струя страданья
Согрела холод бытия. (с. 735-736)
За ним снова идёт стих в форме амфибрахия:
22. ДУРНЫЕ ДНИ
Когда на последней неделе
Входил он в Иерусалим,
Осанны навстречу гремели,
Бежали с ветвями за ним.
А дни все грозней и суровей,
Любовью не тронуть сердец,
Презрительно сдвинуты брови,
И вот послесловье, конец.
Свинцовою тяжестью всею
Легли на дворы небеса.
Искали улик фарисеи,
Юля перед ним, как лиса.
И темными силами храма
Он отдан подонкам на суд,
И с пылкостью тою же самой,
Как славили прежде, клянут.
Толпа на соседнем участке
Заглядывала из ворот,
Толклись в ожиданье развязки
И тыкались взад и вперед.
И полз шепоток по соседству,
И слухи со многих сторон.
И бегство в Египет и детство
Уже вспоминались, как сон.
Припомнился скат величавый
В пустыне, и та крутизна,
С которой всемирной державой
Его соблазнял сатана.
И брачное пиршество в Кане,
И чуду дивящийся стол,
И море, которым в тумане
Он к лодке, как по суху, шел.
И сборище бедных в лачуге,
И спуск со свечою в подвал,
Где вдруг она гасла в испуге,
Когда воскрешенный вставал... (с. 737)
Затем идут два стихотворения, объединённые общим названием, написанные акцентным стихом:
23. МАГДАЛИНА I
Чуть ночь, мой демон тут как тут,
За прошлое моя расплата.
Придут и сердце мне сосут
Воспоминания разврата,
Когда, раба мужских причуд,
Была я дурой бесноватой
И улицей был мой приют.
Осталось несколько минут,
И тишь наступит гробовая.
Но раньше чем они пройдут,
Я жизнь свою, дойдя до края,
Как алавастровый сосуд,
Перед тобою разбиваю.
О где бы я теперь была,
Учитель мой и мой Спаситель,
Когда б ночами у стола
Меня бы вечность не ждала,
Как новый, в сети ремесла
Мной завлеченный посетитель.
Но объясни, что значит грех
И смерть и ад, и пламень серный,
Когда я на глазах у всех
С тобой, как с деревом побег,
Срослась в своей тоске безмерной.
Когда твои стопы, Исус,
Оперши о свои колени,
Я, может, обнимать учусь
Креста четырехгранный брус
И, чувств лишаясь, к телу рвусь,
Тебя готовя к погребенью. (с. 738)
Акцентный стих широко употребителен в народном творчестве, при этом ему свойственно чаще всего использоваться в поэмах, в формах с эпическим или приближенным к эпосу содержанием. Так и в данных стихотворениях представлен мифологический библейский сюжет, что видимо привело к использованию именно данной формы:
24. МАГДАЛИНА II
У людей пред праздником уборка.
В стороне от этой толчеи
Обмываю миром из ведерка
Я стопы пречистые твои.
Шарю и не нахожу сандалий.
Ничего не вижу из-за слез.
На глаза мне пеленой упали
Пряди распустившихся волос. (с. 739)
При этом стихотворение написано от лица вымышленной героини. Рифма перемежается женская/мужская, также в основном точная, и встречаются неожиданные сочетания:
Ноги я твои в подол уперла,
Их слезами облила, Исус,
Ниткой бус их обмотала с горла,
В волосы зарыла, как в бурнус.
Будущее вижу так подробно,
Словно ты его остановил.
Я сейчас предсказывать способна
Вещим ясновиденьем сивилл.
Завтра упадет завеса в храме,
Мы в кружок собьемся в стороне,
И земля качнется под ногами,
Может быть, из жалости ко мне.
Перестроятся ряды конвоя,
И начнется всадников разъезд.
Словно в бурю смерч, над головою
Будет к небу рваться этот крест. (с. 739)
Интересно, что во временном плане Магдалина оказывается пророчицей в этом стихотворении, она предвидит и рассказывает то, что произойдёт в будущем:
Брошусь на землю у ног распятья,
Обомру и закушу уста.
Слишком многим руки для объятья
Ты раскинешь по концам креста. (с. 739)
При этом достаточно разнообразен и интонационный рисунок, поэт вводит в структуру стиха ряд риторических фигур, в частности вопросительные предложения, образующие синтаксически параллелизм:
Для кого на свете столько шири,
Столько муки и такая мощь?
Есть ли столько душ и жизней в мире?
Столько поселений, рек и рощ?
Но пройдут такие трое суток
И столкнут в такую пустоту,
Что за этот страшный промежуток
Я до Воскресенья дорасту. (с. 740)
Всё указанное выше определяет особую музыкальность стихотворений Пастернака, их приближенность к фольклорному началу.
Последнее произведение цикла написано пятистопным ямбом, интонационно повышающимся в конце размером, о котором Ломоносов писал, как о благородном размере, коим должно писать торжественные оды.
25. ГЕФСИМАНСКИЙ САД
Мерцаньем звезд далеких безразлично
Был поворот дороги озарен.
Дорога шла вокруг горы Масличной,
Внизу под нею протекал Кедрон.
Лужайка обрывалась с половины.
За нею начинался Млечный путь.
Седые серебристые маслины
Пытались вдаль по воздуху шагнуть.
В конце был чей-то сад, надел земельный.
Учеников оставив за стеной,
Он им сказал: "Душа скорбит смертельно,
Побудьте здесь и бодрствуйте со мной".(с. 740)
При этом здесь также представлена традиционная для цикла рифма перемежающиеся: женская/мужская. В стихотворении также развивается эпический сюжет из мифологии библейской тематики.
Он отказался без противоборства,
Как от вещей, полученных взаймы,
От всемогущества и чудотворства,
И был теперь, как смертные, как мы.
Ночная даль теперь казалась краем
Уничтоженья и небытия.
Простор вселенной был необитаем,
И только сад был местом для житья.
И, глядя в эти черные провалы,
Пустые, без начала и конца,
Чтоб эта чаша смерти миновала,
В поту кровавом он молил отца.
Смягчив молитвой смертную истому,
Он вышел за ограду. На земле
Ученики, осиленные дремой,
Валялись в придорожном ковыле. (с. 741)
В текст также введена прямая речь, но это не диалогическая, а монологическая форма, что связывает это последнее стихотворение с первым в цикле, где также стих представлен (правда, целиком) в форме монолога лирического героя. Такая смена речи также придаёт эпический характер стихотворению:
Он разбудил их: "Вас Господь сподобил
Жить в дни мои, вы ж разлеглись, как пласт.
Час Сына Человеческого пробил.
Он в руки грешников себя предаст".
И лишь сказал, неведомо откуда
Толпа рабов и скопище бродяг,
Огни, мечи и впереди -- Иуда
С предательским лобзаньем на устах. (с. 742)
В этом четверостишии рифма представлена в некотором неточном виде бродяг/устах. Что показывает появление Иуды, как антагониста, диссонирующего в целом образа по отношению к Христу.
Наконец последние четыре с половиной четверостишия полностью отданы монологу героя Христа:
Петр дал мечом отпор головорезам
И ухо одному из них отсек.
Но слышит: "Спор нельзя решать железом,
Вложи свой меч на место, человек.
Неужто тьмы крылатых легионов
Отец не снарядил бы мне сюда?
И, волоска тогда на мне не тронув,
Враги рассеялись бы без следа.
Но книга жизни подошла к странице,
Которая дороже всех святынь.
Сейчас должно написанное сбыться,
Пускай же сбудется оно. Аминь.
Ты видишь, ход веков подобен притче
И может загореться на ходу.
Во имя страшного ее величья
Я в добровольных муках в гроб сойду.
Я в гроб сойду и в третий день восстану,
И, как сплавляют по реке плоты,
Ко мне на суд, как баржи каравана,
Столетья поплывут из темноты".(с. 743)
Таким образом, общая специфика лирики Б. Пастернака заключается в её возвышенной лиричности, выраженной особыми интонационными темами, яркими образами и метафорами. Как писал о нём В.Н. Альфонсов: «Он художник бесконечно положительного, утверждающего миропонимания».
Заключение
В основе стихотворной речи лежит, прежде всего, определенный ритмический принцип, она построена в виде звуковых отрезков или систем таких единиц, которые воспринимаются в сравнении между собой, одинаково значимые. Исходя из этого, характеристика конкретного стихосложения состоит в определении именно принципов ритмической организации, то есть в установлении показателей, на которых строится стихотворный ритм. Следует также отметить, что ритм в стихе является смыслоразличающим элементом, причем, входя в ритмическую структуру, смыслоразличительный характер приобретают и те языковые элементы, которые в обычном употреблении его не имеют. В то же время стиховая структура выявляет не просто новые оттенки значений слов - она вскрывает диалектику понятий, ту внутреннюю противоречивость явлений жизни и языка, для обозначения которых обычный язык не имеет специальных средств. Итак, после реформы М. Ломоносова и введения им понятия стопы повторяемость чередований ударных и безударных слогов стала рассматриваться уже в качестве непременного условия восприятия текста как поэтического.
Но в начале XX в. в ракурсе изменений, происходивших русской поэзией в те годы, система классического стиха стала рассматриваться в новом свете. Период с 1892 до 1917 годов - эпоха расцвета русской поэзии в начале XX века, который характеризуется появлением большого количества значительных поэтов, поэтических течений, проповедовавших новую, отличную от старых идеалов, эстетику и принёсших новаторские тенденции в стихосложение и, в общем, в литературу, принято называть Серебряным веком русской поэзии. Борис Пастернак своим творчеством оказал существенное влияние на развитие русской поэзии ХХ века, на её формирование в новом качестве. Он испытал влияние символизма и футуризма, но при этом сформировал свою особую индивидуальную манеру творчества. Его поэзия условно разделяется на два больших периода: до 40-ых годов и после. Внутри периодов также представлены этапы развития его художественной системы.
В целом можно выделить следующие несколько моментов, характеризующие поэтику раннего Пастернака: движение стиха, стремительное и бурное в своей хаотичности, концентрированная метафоричность, смещение предметов или понятий и опущение некоторых логических звеньев.
У позднего Пастернака, с его новым миросозерцанием, уже по-иному, не так, как раньше, звучат старые темы, тема искусства, любовная тема и тема гражданская. Роль художника теперь представляется и в масштабе всечеловеческом, вселенском. Художник в его мире теперь – уполномоченный вечности, глашатай высших начал, и его деятельность – это непрерывно, неустанно творимый подвиг. При этом и любовь также возводится в ранг некоего высокого таинства, священнодействия. В любовной лирике позднего Пастернака все чаще встречаются приметы времени, века. И это, по существу, есть гражданская поэзия, выражающая душу эпохи.
Мироощущение Б.Пастернака представляется удивительно цельным. Складывается впечатление, что мир для него – един во всех проявлениях, будь то добро или зло, красота или уродство. Творчество Б. Пастернака – это постижение гармонии мира, пусть даже через его дисгармоничность, и выражение этой гармонии. При том, что это обнаруживает постоянство на протяжении всей жизни. Меняя стиль от экспрессивного, с подчеркнутыми аллитерациями, с образами зачастую чисто зрительными, к сдержанному, наполненному внутренним смыслом, логикой существования и развития явлений, когда внешняя образность уступает место глубинному постижению сути вещей, происходит формирование общего художественного мироздания поэта.
В ранней лирике Патернак использует традиционные размеры и не выделяет особых интонационных тенденций. В книге «Сестра моя – жизнь» наступает переворот в системе стихосложения поэта, который получает дальнейшее развитие в последующих книгах, в частности в «Темах и вариациях».
Интонационная структура в лирике Б. Пастернака играет значимую смысловую роль. Стихи, которые были написаны примерно в то же время, что и книга «Сестра моя – жизнь» потом вышли сборником «Темы и вариации». Название этой книги состоит из музыкальных терминов, а как известно, в музыке одну из важнейших ролей играет именно интонация.
Наконец вершина позднего творчества поэта – роман «Доктор Живаго» представляет новую художественную структуру, с темами евангельских текстов. При этом поэтическая часть входит в состав романного целого, и в ней на уровне такого взаимодействия с прозой появляются тенденции к эпическому началу. В частности, используются различного рода элементы, усиливающие эпическое: мифологический библейский сюжет, нарративные элементы, прямая и авторская речь, разная строфика и т.д.
При этом книга стихов Живаго представляет собой целостный лирический цикл стихов, который также имеет общий лирический сюжет, и специфическую композиционную структуру. В текст последнего стиха также введена прямая речь, но это не диалогическая, а монологическая форма, что связывает это последнее стихотворение с первым в цикле, где также стих представлен (правда, целиком) в форме монолога лирического героя. По сути, структура цикла – кольцевая, центростремительная, с кульминацией на последнем произведении цикла. Также важно отметить, что связь стихотворений осуществляется не только на изоморфном уровне, но и в плане стихотворных размеров. Повторяющиеся размеры соединяют в микроциклы тексты внутри единого целого книги.
Таким образом, общая специфика лирики Б. Пастернака заключается в её возвышенной лиричности, выраженной особыми интонационными темами, яркими образами и метафорами.
Библиография
ИСточники СТИХОТВОРЕНИЙ:
1. Пастернак Б.Л. Стихотворения и поэмы. Составитель Л.А. Озеров. Ленинградское отделение,"Советский писатель", 1976.// Электронный ресурс, режим доступа: http://www.litera.ru/stixiya/authors/pasternak/menu-date.html
2. Пастернак Б. Л. Доктор Живаго. СПб.: Издательство «Азбука»., 2005. – 768 с.
КРИТИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА:
3. Альфонсов В.Н. Поэзия Бориса Пастернака. СПб,: САГА, 2001. 384 с.
4. Альфонсов В. Поэзия русского футуризма // Поэзия русского футуризма («Новая библиотека поэта»). СПб, 1999.
5. Востоков А. Х. Опыт о русском стихосложении. [Репр. воспр. изд. 1817 г.]. Казань: Наследие, 2002. XVI,[10],167
6. Гаспаров М.Л. Поэтика «серебряного века» // Русская поэзия «серебряного века»ю М. 1993. С. 5-44.
7. Гаспаров М.Л. Очерк истории европейского стиха. – М.: Наука, 1989. – 302 с.
8. Гаспаров М.Л. Очерк истории русского стиха: Метрика, ритмика, рифма, строфика. – М.: Наука, 1984. – 319 с.
9. Гаспаров М.Л. Современный русский стих. Метрика и ритмика. – М.: Наука, 1974. – 487 с.
10. Гиршман М.М. Ритм художественной прозы. М.,1982. 272 с.
11. Дубенский Д.Н. Опыт о народном русском стихосложении. Москва: Унив. тип., 1828. [2],124 с.
12. Жирмунский В. М. Введение в метрику: Теория стиха. Л., 1975. 288 с.
13. Исследования по теории стиха. Л.: Наука,1978. 232 с.
14. Калачева С.В. Выразительные возможности русского стиха. М. МГУ ,1977. 174 с.
15. Лотман Ю.М. О природе поэзии // Лотман М.Ю. О поэтах и поэзии. Анализ поэтического текста. СПб, 1996. 846 с.
16. Лотман М.Ю. Минц З.Г. Символизм // Лотман М.Ю. Минц З.Г. Статьи о русской и советской поэзии. Таллин, 1989, С.42-62.
17. Ляпина Л.Е. Русские пеоны // Русское стихосложение. Традиции и проблемы развития. М. 1985. с. 12-20.
18. Мережковский Д. С. О причинах упадка и новых течениях современной русской литературы // Критика руского символизма. / Ред. Богомолов Н.А., М. 2002.
19. Орлицкий Ю.Б. Стих и проза в русской литературы. Очерки истории и теории. Воронеж, 1991. 688 с.
20. Потебня А.А. Теоретическая поэтика. М, 1990. 342 с.
21. Русская советская поэзия и стиховедение. М.,1969. 285 с.
22. Синявский А.. Поэзия Пастернака. Предисловие к книге: Б.Пастернак. Стихотворения и поэмы. Москва, 1965. c.3-28.
24. Тимофеев Л.Т. Стихосложение // Литературная энциклопедия: В 11 т. М., 1929-1939. Т. 11. М.: Худож. лит., 1939. С. 63-77.
25. Три века русской поэзии // Сост. Николай Банников. Москва, Просвещение", 2005. 798 с.
26. Томашевский Б.В.Теория литературы. Поэтика. М.,2003. – 334 с.
27. Томашевский Б. В. Русское стихосложение: Метрика. Пг., 1923; 160 с.
28. Томашевский Б. В. О стихе. Л., 1929 – 326 с.
29. Филиппов А. Борис Пастернак // Пастернак Б. Л. Сочинения в двух томах. Т. 1. Тула, "Филин", 1993.
30. Холшевников В.Е. Основы стиховедения: Русское стихосложение. СПБ-М. 2004. 208 с.
31. Эйхенбаум Б.М. Мелодика русского лирического стиха// Эйхенбаум Б.М. О поэзии. Л.,1969. С. 327–511.
32. Эткинд Е.Г. Материя стиха. СПб., 1998.506 с.
Интернет источники
33. Гаспаров Б.Л. Русские стихи 1890–1925 годов в комментариях: Учеб. пособие для вузов. – М.: Высш. шк., 1993. // Электронный ресурс, режим доступа: http://philologos.narod.ru/mlgaspar/gasp_rverse.htm
34. Соколов А.Г., Михайлова М.В. "Русская литературная критика конца XIX - начала XX века: Хрестоматия." - М.: Высшая школа, 1982. Электронный ресурс, режим доступа: http://pasternak.niv.ru/review/pasternak/003/288.htm
35. Якобсон А.. Лекции о Пастернаке. Расшифровка магнитозаписи, выполненной в Иерусалиме в 1975 или 1976 году. Представляет собой повторение лекций о Пастернаке, прочитанных во Второй математической школе Москвы в 1968 г., - с поправками и добавлениями. Электронный ресурс, режим доступа: http://www.antho.net/library/yacobson/texts/pasternak.html
Альфонсов В.Н. Поэзия Бориса Пастернака. СПб,: САГА, 2001. 384 с.
Гаспаров М.Л. Поэтика «серебряного века» // Русская поэзия «серебряного века»ю М. 1993. С. 5-44.
Томашевский Б.В.Теория литературы. Поэтика. М.,2003. С. 102.
Тимофеев Л.Т. Стихосложение // Литературная энциклопедия: В 11 т. М., 1929-1939. Т. 11. М.: Худож. лит., 1939. С. 63-77.
Лотман Ю.М. О природе поэзии // Лотман М.Ю. О поэтах и поэзии. Анализ поэтического текста. СПб, 1996.44-50
Лотман Ю.М. Указ. соч. См. выше. С. 44.
Тимофеев Л.Т. Стихосложение // Литературная энциклопедия: В 11 т. М., 1929-1939. Т. 11. М.: Худож. лит., 1939. С. 63-77.
Тимофеев Л.Т. Указ. соч. 63-77.
Тимофеев Л.Т. Указ. соч. 63-77.
Лотман Ю.М. Указ. соч. См. выше. С. 44.
Востоков А. Х. Опыт о русском стихосложении. [Репр. воспр. изд. 1817 г.]. Казань: Наследие, 2002. XVI,[10],167
См. об этом например: Дубенский Д.Н. Опыт о народном русском стихосложении. Москва: Унив. тип., 1828. [2],124 с.
Потебня А.А. Теоретическая поэтика. М, 1990. 342 с.
Тимофеев Л.Т. Указ. соч. 63-77
Тимофеев Л.Т. Указ. соч. 63-77
Лотман Ю.М. Указ. соч. См. выше.
Лотман Ю.М. Указ. соч. См. выше.
Жирмунский В. М. Введение в метрику: Теория стиха. Л., 1925; Томашевский Б. В. Русское стихосложение: Метрика. Пг., 1923; Томашевский Б. В. О стихе. Л., 1929.
Лотман М.Ю. Минц З.Г. Симво