Тургенев.Таинственные повести. (реферат к экзамену)

План
Биография писателя
Таинственные повести И.С.Тургенева
Список использованной литературы

К этой основной особенности надо присмотреться.
Прежде всего, у Тургенева почти всегда введены элементы «второго» толкования, естественного. У Аратова в руке нашли прядь волос Клары. «Откуда взялись эти волосы? У Анны Семеновны была такая прядь, оставшаяся от Клары; но с какой стати было ей отдавать Аратову такую для нее дорогую вещь? Разве как-нибудь в дневник она ее заложила – и не заметила, как отдала?». Тургенев явно не сочувствует «второму» толкованию, и весь ход повести требует первого (т. е. «таинственного»), но он мастерски владеет техникой новеллы и прекрасно знает, что напомнить с безмолвной внутренней полемикой о возможности второго толкования и значит склонить не к нему, а к первому. Как бы там ни было, перед нами один из методов сплава «таинственного» с нейтральным.
К характеристике его особо значительной роли в новеллистике Тургенева интересен рассказ «Стук...Стук... стук!..», в котором «второе» толкование вытеснило первое без остатка: стучал Ридель (а не загробная сила), таинственный зов «Илюша!» относился к разносчику Илье и произнесен был вполне реальными женскими устами (а не покойной возлюбленной Теглева), но все же мы не без основания, думается, относим этот рассказ к разбираемой сейчас группе, ибо вытесненное без остатка «первое» толкование оставило все же в рассказе свое сопровождение, свою атмосферу, – эмоцию страха, разлитую на всех его страницах («мы оба вздрогнули – уставились друг на друга»: гл. 8-ая; «что в этом зове было что-то жалобное и таинственное – в этом я тоже должен был себе признаться»: там же; «однако мне стало жутко; невольный страх стеснил мне грудь»:, и мн. др.) и поддержанную последовательно проведенной пейзажной оркестровкой (густой туман в лунную ночь: «на небе бледным пятном стоял месяц – но свет его не в силах был... одолеть дымную плотность тумана...
Голос мой замирал вокруг меня без ответа; казалось самый туман не пускал его дальше», «фонари нисколько не помогали нам; они нисколько не разгоняли той белой, почти светлой мглы, которая нас окружала»); благодаря этим средствам (применение которых у Тургенева является вечным уроком новеллистической техники), победа «второго» толкования уживается с атмосферой «первого», так что все же, хоть в обратном порядке, в результате получается некоторый сплав обоих, как и в «Кларе Милич».
Другим методом нейтрализации таинственного, уже чисто тургеневским, является сплавление его с материалом или даже жанром наиболее чужеродного типа. Резкий пример: за вычетом таинственности событий, рассказ «Собака» является бытовым сказовым анекдотом, весьма близким (вряд ли случайно) к типическим рассказам Лескова. «Собака» является, кажется, единственным чисто сказовым произведением Тургенева; во всех других его новеллах, которые ведутся от имени специального рассказчика (скажем, в «Первой любви»), речь этого рассказчика является либо дублетом, либо вариантом речи самого Тургенева, т. е. не есть чужая речь в настоящем смысле этого слова.
Между тем в «Собаке» рассказчик (Порфирий Капитоныч) – мелкий помещик Козельского уезда, провинциал, фигура бытовая; таких у Тургенева десятки в романах и новеллах, но всегда в роли эпизодических героев, в персонале арьерсцены; бытовая фигура, ведущая рассказ, у Тургенева, кроме «Собаки», не встречается, кажется, ни разу. Примеры речи Порфирия Капитоныча: «огород, как водится, прудишко с карасишками, – ну, и флигелек для собственного грешного тела... Дело холостое... У соседа в картишки перекинул – но притом, прошу заметить, ни в одном, как говорится, глазу...», – типическая чужая речь Лескова. Насколько исключителен этот случай у Тургенева, видно из совершенно правильных замечаний М. М. Бахтина: «вводя рассказчика, Тургенев в большинстве случаев вовсе не стилизует чужой индивидуальной и социальной манеры рассказывания... Преломлять свои интонации в чужом слове Тургенев не любил и не умел. Двуголосое слово ему плохо удавалось... Поэтому он избирал рассказчика из своего социального круга». Откуда же столь необычный для Тургенева сказовый «демократизм» «Собаки»? Очевидно, из стремления максимально нейтрализовать (художественно) сверхъестественное явление, сплавить его с речевыми и культурно-бытовыми особенностями отсталой провинциальной среды, вообще, дать ему уездную, полуфольклорную, «лесковскую» перспективу. Но полный ответ возможен будет лишь после монографического обследования, еще не проделанного в нашей науке, всего вопроса об отношении творчества Тургенева к новеллистике Даля-Лескова. Пока это не сделано, литературное место «Собаки» не до конца ясно.
Внимательно вглядевшись, можно усмотреть во всех относящихся к таинственным рассказах Тургенева еще одну любопытную черту: агрессивность метабиологического мира. Эллис из другого мира вторгается вампиром в жизнь героя; Клара из-за гробовой черты овладевает тем, кого она любит; Ельцова, в «Фаусте», «ревниво сторожила свою дочь. Она сберегла ее до конца и, при первом неосторожном шаге, унесла ее с собой в могилу», отец, в «Сне», насильственно вторгается в воображение героя, задолго до того, как реально вторгся в его жизнь; в «Собаке», «Рассказе отца Алексея» эти черты сливаются с общебытовым суеверным страхом перед агрессивным, в представлении фольклора, «потусторонним миром»; в «Песни торжествующей любви» Муций вторгается в жизнь Валерии, – хоть не из загробного мира, но вооруженный колдовством (кроме того, аналогия между ситуацией «Песни торжествующей любви» и «Сна» бросается в глаза и не раз отмечалась исследователями). Все эти примеры дают недвусмысленную картину враждебности, в представлении Тургенева, и «опасности» парабиологического мира. Но если он враждебен, то «смирение перед неведомым», которое образует «учение» Тургенева, расшифровывается как страх, самый обычный суеверный страх фольклора перед предполагаемой агрессивностью «потустороннего» мира. «Философия» Тургенева, столь любезная реакционным импрессионистам мысли, есть идеологически и культурно осложненный – реликт.
Многие исследователи, писавшие о «таинственных повестях», считали, что Тургенев пытался в них дать естественно-научное объяснение тому странному, иррациональному, неведомому, что вторгается в жизнь его героев и в «Фаусте», и в «Сне», и в «Странной истории», и в «Кларе Милич». Еще в 1904 г. Н. И. Амман в статье «"Неведомое" в поэзии Тургенева» писал о том, что характеристики героев, соприкоснувшихся с таинственным, содержат как бы перечень обстоятельств, в которых заключено естественнонаучное объяснение последующих событий. Так, например, характеристика Аратова «похожа на скорбный лист» - в ней тщательно учтены все предпосылки, связанные с обстоятельствами наследственности, общего состояния здоровья, физического и психического склада, образа жизни героя.
Сочетание целого ряда позитивных предпосылок, «объясняющих» все, что происходит в рассказе, и дающих ему реальную основу, с очевидной ирреальностью главного события, которое не выводится полностью из своих предпосылок, — характерный прием Тургенева при изображении им таинственного. От этого столкновения взаимопротиворечащих друг другу «объяснения» и события подвергаются сомнению одновременно и то, и другое. Этот скепсис у Тургенева, порывание к ирреальному миру и одновременное неверие в него были, несомненно, связаны с самим духом второй половины XIX столетия с характерным для него распространением естественно-научных знаний и в то же время резко проявившимся увлечением мистикой, спиритизмом. Об этом писали исследователи творчества Тургенева В исследовании А. Б. Муратова, посвященном творчеству Тургенева 1867-1871 гг., говорится, что в разработке темы таинственного Тургенев «все более опирается на достижения естественных наук, но в то же время его произведения нисколько не являются иллюстрацией научных идей и гипотез: достаточно ясных объяснений, как правило, не приводится, потому-то изображаемые явления и таинственны. <...> По мере того, как будет углубляться скепсис Тургенева по отношению к возможностям научного познания, будет усиливаться и недостаточность рациональных объяснений таинственных явлений». Действительно, как бы тщательно ни была разработана у Тургенева «естественно-научная» основа таинственного и неведомого, окончательной мотивировки его она все-таки не дает. Остается некий «зазор» между объяснением и фактом, более того, создается ощущение, что и само объяснение в иных случаях является своего рода мистификацией.
Таким образом, ''таинственные'' повести и рассказы завели в тупик еще современников Тургенева. К 70-м годам XIX века у читателей сложилось представление о Тургеневе как о писателе-реалисте, но эти произведения разрушили этот стереотип читательского восприятия, поскольку они совсем не походили на предшествующие его сочинения.
По большей части основу их составляли таинственные происшествия, сновидения, иррациональные состояния героев, необъяснимые поступки, ощущения, настроения. Словом, в них рисовался мир и душевные движения, неподвластные рассудку и трудно объяснимые рациональным путем.
Итак, политическая обстановка, личные обстоятельства и научный прогресс подготовили почву для появления данных произведений. Новая тематика, в свою очередь, дала толчок Тургеневу для разработки новых жанровых форм, которые воплотили в себе различные жанры, объединенные понятием «таинственные повести».

Список использованной литературы
Тургенев И.С. Последние повести и рассказы. Сборник. М/Художественная литература/ 1997
Ашимбаева Н. Т.Тургенев в критической прозе И. Анненского СПб., /Серебряный век/ 2005-285с.
Грузинский А.Е. И.С.Тургенев (Личность и творчество). М./Советский писатель/1972-319с
Топоров В.Н. Странный Тургенев: (Четыре главы). М.: РГГУ, 1998-307с.
Якушин Н.И. И.С.Тургенев в жизни и творчестве. Учебное пособие для школ. М./Русское слово/ 2002- 212с
Якушин Н.И. И.С.Тургенев в жизни и творчестве. Учебное пособие для школ. М./Русское слово/ 2002 С.45-46
Топоров В.Н. Странный Тургенев: (Четыре главы). М.: РГГУ, 1998. С. 74.
Топоров В.Н. Странный Тургенев: (Четыре главы). М.: РГГУ, 1998. С. 74.
Якушин Н.И. И.С.Тургенев в жизни и творчестве. Учебное пособие для школ. М./Русское слово/ 2002 С.97
Летопись жизни и творчества И. С. Тургенева (1818-1858) / Сост. Н. С. Никитина. СПб. 1995.
Там же.
Якушин Н.И. И.С.Тургенев в жизни и творчестве. Учебное пособие для школ. М./Русское слово/ 2002 С.121
Там же.
Летопись жизни и творчества И. С. Тургенева (1818-1858) / Сост. Н. С. Никитина. СПб. 1995.
Якушин Н.И. И.С.Тургенев в жизни и творчестве. Учебное пособие для школ. М./Русское слово/ 2002 С.115
Там же.
Якушин Н.И. И.С.Тургенев в жизни и творчестве. Учебное пособие для школ. М./Русское слово/ 2002 С.156
Там же.
Топоров В.Н. Странный Тургенев: (Четыре главы). М.: РГГУ, 1998. С. 134
Здесь и далее см. Тургенев И.С. Последние повести и рассказы. Сборник. М/Художественная литература/ 1997
Бахтин М. М. Проблемы творчества Достоевского. Л./Академкнига/ 1979. С. 114 и 116
См. Ашимбаева Н. Т.Тургенев в критической прозе И. Анненского СПб., /Серебряный век/ 2005.
См. Ашимбаева Н. Т.Тургенев в критической прозе И. Анненского СПб., /Серебряный век/ 2005.
3