Вход

Медицина средневековья

Реферат* по медицине и здоровью
Дата добавления: 18 августа 2003
Язык реферата: Русский
Word, rtf, 902 кб (архив zip, 103 кб)
Реферат можно скачать бесплатно
Скачать
Данная работа не подходит - план Б:
Создаете заказ
Выбираете исполнителя
Готовый результат
Исполнители предлагают свои условия
Автор работает
Заказать
Не подходит данная работа?
Вы можете заказать написание любой учебной работы на любую тему.
Заказать новую работу
* Данная работа не является научным трудом, не является выпускной квалификационной работой и представляет собой результат обработки, структурирования и форматирования собранной информации, предназначенной для использования в качестве источника материала при самостоятельной подготовки учебных работ.
Очень похожие работы



Российский Государственный Медицинский Университет им. Н.И. Пирогова

кафедра истории медицины

Реферат по истории медицины
на тему:

«Медицина средневековья»

Московский лечебный факультет, поток «Б»
выполнил студент группы №117
Кирьянов М.А.
Научный руководитель Дорофеева Е.С.

Москва 2002



Оглавление

Оглавление 2

Введение 3

Глава 1. Медицина в средневековой Западной Европе 5

Глава 2. Об истории западноевропейского госпиталя в средние века 23

Глава 3. О клинической подготовке врачей в средневековых университетах 35

Заключение 41

Список литературы 42



Введение

Средние века обыкновенно рассматривают как мрачную эпоху полневежества или совершенного варварства, как период истории, который характеризуется в двух словах: невежество и суеверие.

В доказательство этого приводят, что для философов и врачей в течении всего средневекового периода природа оставалась закрытой книгой, причем указывают на преобладающее господство в это время астрологии, алхимии, магии, колдовства, чудес, схоластики и легковерного невежества.

Как доказательство ничтожности средневековой медицины приводят совершенное отсутствие в средние века гигиены, как в частных жилищах, так и вообще в городах, а так же свирепствования в течение всего этого периода убийственных эпидемии чумы, проказы, различного рода кожных заболеваний и т.д.

В противоположность этому взгляду существует мнение, что средние века потому выше древности, что они за нею следуют. Ничего доказывать, что и то, и другое лишено основания; по крайне мере, что касается медицины, уже один здравый смысл говорит в пользу того, что не было и не могло быть перерыва в медицинском предании, и подобно тому, как история всех других областях культуры покажет, что варвары были не посредственными преемниками римлян, точно так же и медицина не может, и не могла составить в этом отношении исключения.

Известно, с одной стороны, что в Римской Империи и, в особенности в Италии преобладала греческая медицина, так что греческие сочинения служили настоящими руководствами для наставников и учеников, и с другой стороны, что нашествие варваров вовсе не имели на западе таких всесокрушающих последствий для науки и искусств, как обычно полагалось.

Мне показалась интересная эта тема тем, что эпоха средних веков является промежуточным звеном между античным и новым временем, когда наука стала бурно развиваться, стали делаться открытия, в том числе и в медицин. Но ничего не бывает и не происходит на пустом месте…

В своем реферате я показал в первой главе общую картину этой эпохи, так как нельзя рассматривать по отдельности любые отрасли, будь то искусство, экономика или как в нашем случае медицина, так как для создания объективности надо рассматривать данный раздел науки относительно своего периода времени, учитывая всю его специфику и рассматривая с этой позиции различные проблемы.

Мне было интересно рассмотреть во второй главе более конкретно тему истории средневекового госпиталя, его путь становления от простой обители призрения бедных и места каратативной деятельности церкви до формирования социального института медицинской помощи, хотя даже подобие современной больницы с врачами, медицинскими медсестрами, палатами и некоторой специализацией госпиталь начинает походить только что с XV века.

Интересна и клиническая подготовка врачей в период средневековья, которой посвящена третья глава, их процесс обучения на медицинских факультетах университетов того времени, так как в основном образование было теоретическим, более того, схоластическим, когда студентам приходилось просто переписывать на лекциях труды древних, причем даже не сами произведения античных ученых, а комментарии к ним святых отцов. Сама наука была в жестких рамках, диктуемых церковью, ведущий лозунг, который дал доминиканец Фома Аквинский, (1224—1274): «Всякое познание— грех, если оно не имеет целью познание Бога» и поэтому любое свободомыслие, отступления, иная точка зрения - рассматривалось как ересь, и быстро и беспощадно наказывалось «святой» инквизицией.

В качестве справочной литературы в реферате были использованы следующие источники, такие как – большая медицинская энциклопедия, справочное пособие, составившие основу данной работы. И которое, наверное, наиболее полно освещает самые актуальные моменты, связанные с медициной и, интересное, как и для студентов, так уже и для практикующих врачей любых специальностей.

В качестве периодической литературы я взял журналы: «Проблемы социальной гигиены и истории медицины», где по его тематике размещены статьи многих известных авторов, которыми я воспользовался; журнал «Клиническая медицина» и «Российский медицинский журнал», в которых есть рубрика, посвященная истории медицине.

Немаловажным подспорьем оказались и книги «История медицины» Л. Менье, «История средневековой медицины» Ковнер, «История медицины. Избранные лекции» Ф.Б. Бородулин, где подробно описан весь период истории медицины, начиная с первобытного общества и завершая уже началом и серединой двадцатого века.




Глава 1. Медицина в средневековой Западной Европе

Эпоху становления и развития феодализма в Западной Европе (5— 13 вв.) обычно характеризовали как период упадка культуры, время гос­подства мракобесия, невежества и суеверий. Само понятие «средневе­ковье» укоренилось в сознании как синоним отсталости, бескультурья и бесправия, как символ всего мрач­ного и реакционного. В атмосфере средневековья, когда молитвы и святые мощи считались более эффективными средствами лечения, чем лекарства, когда вскрытие трупа и изучение его анатомии признавались смертным грехом, а покушение на авторитеты рассматривалось как ересь, метод Галена, пытливого исследователя и экспериментатора, был забыт; осталась только придуманная им "система" как окончательная "научная" основа медицины, а "ученые" врачи-схоласты изучали, цитировали и комментировали Галена.

Деятели Воз­рождения и Нового времени, борясь с феодализмом и сковывавшими развитие философской и естест­веннонаучной мысли религиозно-дог­матическим мировоззрением, схола­стикой, противопоставляли уровень культуры своих непосредственных предшественников, с одной стороны, античности, с другой — создавае­мой ими новой культуре, оценивая пе­риод, разделяющий античность и Возрождение, как шаг назад в разви­тии человечества. Такое противопо­ставление, однако, нельзя считать исторически оправданным.

В силу объективно сложившихся историче­ских обстоятельств варварские пле­мена, завоевавшие всю территорию Западной Римской империи, не стали и не могли стать непосредственны­ми восприемниками позднеантичной культуры.

В 9-11 вв. центр научной медицинской мысли переместился в страны арабского Халифата. Византийской и арабской медицине мы обязаны сохранением ценного наследия медицины Древнего Мира, которое они обогатили описанием новых симптомов, болезней, лекарственных средств. Большую роль в развитии медицины сыграл уроженец Средней Азии, разносторонний ученый и мыслитель Ибн-Сина (Авиценна, 980-1037): его "Канон врачебной науки" был энциклопедическим сводом медицинских знаний.

В отличие от народов Ближнего и Среднего Востока, сумевших сохранить культуру своих предшественников, народы Запада, прежде всего германские племена, опро­кинувшие западную Римскую империю (при помощи вос­ставших против Рима рабов) уничтожили культуру Рима.

Обладая самобытной культурой эпохи родоплеменных от­ношений, кельтские и германские народы предстали перед христиани­зированной позднеантичной культу­рой особым огромным миром, потре­бовавшим серьезного длительного ос­мысления. Оставались ли эти народы верными язычеству или уже успели принять крещение, они по-прежнему были носителями вековых преданий и поверий. Раннее христианство не могло просто вырвать с корнем весь этот мир и заменить его христиан­ской культурой — оно должно было его освоить. Но это означало существенную внутреннюю перестройку позднеантичной культуры.

То есть, если на Востоке культурный подъем 1 тысячелетия н. э. происходил на прочном фундаменте устоявшихся древних культурных традиций, то у народов Западной Европы к этому времени лишь начался процесс куль­турного развития и формирования классовых отношений.


Средневе­ковье развилось из совершенно примитивного состояния. Оно стерло с лица земли древнюю цивилизацию, древнюю философию, политику и юриспруденцию и начало во всем с самого начала. Единственное, что средневековье взяло от погибшего древнего мира, было христианство и не­сколько полуразрушенных, утерявших всю свою прежнюю цивилизацию, городов»1. (К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., 2-е изд., т. 7, с. 360).

В жизни народов Западной Европы христианство в эпоху средневековья представляло собой общественный фактор исключительного значения. Вылившись в форму католицизма, оно объединяло европейский мир, лишенный единства, целой сетью крепких, трудно расторжимых свя­зей. Это объединение оно осуществляло в лице папы, являвшегося «монархическим центром» като­лической церкви, и посредством самой церкви, раскинув­шей широкую сеть во всех странах Западной Европы. Во всех этих странах церковь владела приблизительно 1/22 всех земель, являясь, таким образом, не только идео­логической, но и реальной связью между различными странами. Организовав владение этими землями на нача­лах феодальных отношений, церковь оказалась едва ли не самым крупным феодалом средневековья и вместе с тем могущественным охранителем системы феодальных отно­шений вообще. Церковь объединяла разрозненные запад­ноевропейские страны в их борьбе против общего внеш­него врага, сарацин. Наконец, вплоть до XVI века духо­венство было единственным образованным классом в За­падной Европе. Следствием этого было то, что «монопо­лию на интеллектуальное образование получили папы и что само образование приняло тем самым преимуществен­но богословский характер» 2.

При этом, если на Востоке устоявшиеся культурные традиции позволили длительное время сопро­тивляться сковывающему влиянию догматики организованных религий, то на Западе церковь, даже под­вергшаяся в 5—7 вв. «варваризации», была единственным общественным институтом, сохранившим остатки позднеантичной культуры. С самого начала обращения варварских пле­мен в христианство она взяла под контроль их культурное развитие и духовную жизнь, идеологию, про­свещение и медицину. И далее сле­дует говорить уже не о греко-латин­ской, но о романо-германской куль­турной общности и византийской культуре, которые шли своими особы­ми путями.

В Западной Европе сложилась фео­дальная культура в наиболее ти­пичной ее форме (см. выше — Меди­цина феодального общества); миро­восприятие и идеалы, ценностные ориентации и критерии, нравствен­ные и этические представления сред­невекового европейца сводились к ре­лигиозной догматике. Никакое мир­ское знание не шло в сравнение с по­знанием возможностей «спасения».

Поэтому средневековые художники и писатели, пренебрегая реальными окружающими явлениями, внимате­льно «всматривались» в потусторон­ний мир, типизация предпочиталась индивидуализации. Церковники ут­верждали, что все возможные зна­ния уже изложены прежде всего в Священном писании, а также в некоторых канонизированных произ­ведениях древности, Например Птолемея (в области географии и астрономии), Галена (в области медицины). Новые открытия отрицались, а лю­ди, высказывающие новые идеи, ста­вились под подозрение как еретики. Основой всякого знания являлось учение Аристотеля, односторонне воспринятое и поставленное на служ­бу богословию.

Всякое позитивное знание имело право на существова­ние лишь как средство для иллюстра­ции теологических истин. На этом фоне процветали различные мистиче­ские представления, заменяющие и вытесняющие рациональное знание.

Достаточно сказать, что даже в 17 в., в период подъема материалистиче­ской философии и опытного естест­вознания, не только сохранялась вера в колдовство, но и борьба с ним являлась одной из важных функций государственных судебных органов. Известный французский судья А. Реми (первая половина 17 в.) гордился тем, что ему удалось приговорить к сожжению около 900 колдунов и колдуний.

И все же Средневековье не было шагом назад в культурном развитии народов Западной Европы, прошед­ших за этот период путь от племен­ных отношений до развитого феода­лизма и создавших своеобразную культуру, во многом противоречивую и неприемлемую для потомков, но все же достаточно высокую для того, что­бы послужить фундаментом для по­следующего развития.

Кругом уже вырастали города: в Италии, Южной Франции, и в Рейне возродились из собственного пепла староримские муниципии; в других местах, особенно внутри Германии, создавались новые города; все они были обнесены для обо­роны стенами и рвами, их крепости были гораздо более неприступными, чем дворянские замки... За этими стена­ми и рвами развилось средневековое ремесло... накопля­лись первые капиталы, возникла потребность взаимного общения городов друг с другом и остальным миром...».

Несомненный экономический и технический про­гресс, достигнутый средневековой Европой, обеспечил развитие ремес­ла, торговли и рост городов. Не позд­нее 8 в. народы Европы создали на­циональную письменность, приспо­собив латинский алфавит к своим диалек­там. Деятели средневековой культу­ры оставили крупные памятники литературы, архитектуры, философ­ской, юридической и экономической мысли. Появились элементы буду­щего преодоления и разрушения идеологической монополии церкви.

Подобно тому, как это было на Востоке и в Западной Европе, горожане стали классом, который воплотил в себе дальнейшее развитие производства и обмена, просве­щения, социальные и политические учреждения.

В эту эпоху в городах стал возрождаться древнеримский институт городских врачей, которые стали назы­ваться «городскими физиками».

В связи с частыми вспышками эпидемий издаются специальные «регламенты», в которых излагаются обяза­тельные мероприятия против заноса и распространения заразных болезней. Прокаженных, например, которые во множестве появились в Европе уже после первого кресто­вого похода, в города не допускали. У городских ворот ставили привратников для задержания больных проказой. В сельских местностях прокаженных обязывали предупреждать о своем появлении звуками трещотки, рога, колокольчика 3.

В крупных городах, прежде всего портовых (Венеция, Генуя), приходят к мысли об учреждении «карантинов» («сорок дней») в целях предупреждения заноса заразы матросами, крестоносцами и разным бродячим людом; учреждается должность «попечителя здоровья» в портах. Эпидемии заставили организовать зачатки противоэпиде­мической службы. Вместе с тем возникает и светское (нецерковное) медицинское образование.

Потребности городской жизни дик­товали новые методы познания дей­ствительности: опытные — вместо умозрительных, критические и ра­циональные — вместо слепой веры в авторитеты.

Под личиной теологической направленности на­чало развиваться и опытное знание. Петр Пилигрим (9 в.) первый про­водил экспериментальное изучение магнетизма, Р. Гроссетест (около 1168— 1253) опытным путем проверял ре­фракцию линз. Оккам (W. Ockham, около 1285—1349), последовательный борец с папизмом, стал родона­чальником схоластического номина­лизма, который в эпоху Средневековья «...вообще является первым выраже­нием материализма» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., 2-е изд., т. 2, с. 142); в области естествозна­ния ему принадлежат гипотезы, пред­шествовавшие открытию законов тя­готения, инерции и небесной меха­ники. Буридан (J. Buridan, около 1300-1358) и Орезм (1320—1382) выступили с критикой аристотелев­ского учения о движении и тем са­мым проложили путь для преобразо­вания Галилеем (G. Galilei) динами­ки; Луллий (R. Lullius, около 1235— около 1315), первый европейский алхимик-экспериментатор, много сде­лал для обоснования роли химии в медицине и других областях знания.

Вместе с тем все исследования средневековые ученые проводили исключительно с теологическими це­лями. Даже такой смелый мыслитель, как Бэкон (R. Bacon, около 1214— около 1292), один из первых открыто призывавший к изучению природы опытным путем, предсказавший по­явление моторных судов, автомоби­лей, летательных аппаратов и химической науки, которая «учит, как открывать вещи, способные продлить человече­скую жизнь», все же полагал, что научное знание — «лишь часть, на­ряду с откровением, совокупной муд­рости, которую следует созерцать, ощущать и использовать на службу богу». Однако сама мысль о целе­сообразности опыта в познании до­статочно прочно укоренилась в пред­ставлениях средневековых ученых. Они передали ее своим ученикам, которые на основе возрождения тради­ций античности стали применять метод своих учителей исключитель­но для целей познания окружающего мира. Отрицая Средневековье как век догматики, уничижения лично­сти и умозрительного теоретизирова­ния, они усвоили все то позитивное, что создала средневековая культура. И в этом смысле при всех контрастах и противоречиях средневековой культуры ее преемственная связь с культурой Возрождения и Нового времени несомненна: она подгото­вила тот грандиозный качественный скачок в культурном развитии чело­вечества, с которого начинается летосчисление современной науки.

Однако в области медицины и медико-санитарного дела Средневековье в целом не вне­сло ничего нового. Анатомо-физиологические представления Галена, искажен­ные в духе догматов христианства, считались высшим достижением чело­веческого разума. При этом вера в непогрешимость древних была столь высока, что даже наглядно наблюдаемые факты, если они проти­воречили текстам древних, счита­лись «наваждением» и не принима­лись во внимание.

Галилей в «Диало­ге о двух главнейших системах мира» приводит примечательный рассказ о некоем философе-схоласте, который, находясь у анатома, препарировав­шего животное, увидел, что нервы исходят из мозга, а не из сердца, как учил Аристотель, и воскликнул: «Вы мне показали все это так ясно и ощутимо, что если бы текст Ари­стотеля не говорил обратного, а там прямо сказано, что нервы зарожда­ются в сердце,— то необходимо бы­ло бы признать это истиной». В тече­ние 10 веков анатомия практически не изучалась. Анатомирование чело­веческих трупов было запрещено. Лишь в 1238 г. Фридрих II разрешил профессорам Салернской мед. школы вскрывать для демонстрации один труп в 5 лет. В 1241 г. было разрешено вскрытие трупов с судебно-медицинскими целями.


Первое судебно-медицинское вскры­тие произвел в 125 г. в Болонье известный хирург Саличето (G. Saliceto, Salicetti, 1201—1277); в 1302 г. судебно-медицинское вскрытие было произведено в Польше. В 1316 г. профессор Болонского университета Мондино Луцци (Мопdino de Luzzi, 1275—1326) издал учебник по анатомии, пытаясь заме­нить им анатомический раздел «Канона врачебной науки» (см.). Сам Мон­дино имел возможность вскрыть толь­ко два трупа, и его учебник состоял в основном из текстов, почерпнутых из плохого перевода Галена. Тем не менее книга Мондино более двух веков была университетским посо­бием по анатомии, по ней учился А. Везалий. Только в 14—15 вв. от­дельные университеты начали получать раз­решение на анатомические демонст­рации: обычно разрешалось вскры­вать не более одного трупа в год.

Широкое распространение полу­чили мистические представления. Звездочеты и колдуны, гадалки и кликуши успешно конкурировали с врачами. Более того, многие врачи пользовались их средствами и приемами.

Талисманы и гороскопы, магические заклинания и мистиче­ские поверья использовались в лече­нии любых болезней. Летучая мышь, убитая ровно в полночь и высушен­ная, считалась лучшим противозача­точным средством. Безоговорочно признавалось, что корень мандраго­ры кричит по ночам человеческим го­лосом и помогает от падучей, что судьба человека, его здоровье и воз­можность излечения в случае болез­ни зависят от расположения светил на небесном своде.

Астрология и кабалистика — наследие Древнего Ва­вилона и Халдеи — обрели в средне­вековой Европе как бы вторую роди­ну. Во многих европейских университетах были созданы кафедры астрологии. Средневековые правители содержа­ли придворных астрологов (эта долж­ность считалась высокой и почетной в придворных кругах). Врач, не сле­дующий духу и букве астрологии, был так же редок, как священник, сомневающийся в истинности симво­лов веры и догматов Священного писания.

По поводу астрологических уста­новок считалось пристойным даже спорить с древними. Так, Арнальво де Вилланова оспаривал положение Галена о том, что на здоровье чело­века в основном влияют планеты; он считал, что в возникновении и течении болезней определяющее зна­чение имеют созвездия, а Луна «по­винна» лишь в возникновении эпи­лепсии. Не только в астрологических календарях, но и в мед. трудах опи­сывалась связь функции и пораже­ния органов и частей тела с движе­нием определенных планет и расположением созвездий (от Сатурна за­висело состояние правого уха, селе­зенки, большой берцовой кости, пле­ча и мочевого пузыря; от Юпитера — состояние легких, печени и стоп; от Марса — левого уха, кровеносных сосудов и половых органов и т. д.). Четыре сока организма также под­чинялись небесным телам. На осно­вании расположения созвездий оп­ределялось наиболее благоприятное время для кровопусканий, приготов­ления лекарств и их приема. Например, таблетки считались наиболее дейст­венными, если они приготовлены во время наибольшего сближения Юпи­тера и Сатурна; прием слабительных средств считался противопоказан­ным, если Луна находилась в созвез­дии Овна, Козерога или Тельца.

Определяющую роль в медицине и медико-санитарном деле играла церковь. В 6 в. при западноевропейских монастырях начинают создаваться первые боль­ницы-богадельни: в 6 в.— в Ли­оне, в 529 г.— в Монте-Кассино, в 651 г.— в Париже, в 794 г.— в Лон­доне, около 1000 г.— в Сен-Бернаре.


Идея создания стационарных учреж­дений при монастырях для лечения больных и призрения стариков и инвалидов была заимствована, по-видимому, из Византии. Однако пер­вые монастырские больницы Западной Ев­ропы по уровню лечения и ухода за больными существенно уступали больницам Византии и араб. Востока. Если не считать Салёрно, где ко вре­мени открытия госпиталя имелась корпорация врачей, лечебная помощь в этих больницах оказывали монахи, медицинская подготовка которых была крайне недо­статочной. По мнению многих исто­риков медицины, монахи лечили главным образом «постом и молитвой», хотя не исключено, что в монастырских больницах использовались и рациональ­ные средства, почерпнутые из народ­ной медицины и работ античных авторов. При монастырях стали складываться медицинские школы, подготовка в которых, по мнению В. Розанова (1936), первона­чально ограничивалась обучением методам оказания первой помощи при ранениях и ухода за ранеными и больными.

В 9—10 вв. общий уровень про­свещения в Западной Европе повы­шается. Учреждаются крупные со­борные школы в Шартре, Реймсе, Йорке и других городах для подго­товки высшего духовенства, появля­ются светские школы — дворцовая школа Карла Великого, высшая шко­ла в Type (796), основанная извест­ным просветителем раннего средне­вековья Алкуином (Alcuin, около 735— 804), и другие.

На базе соборных и круп­ных светских школ возникли университеты в Париже (1215), Болонье (1158), Оксфорде (12 в.), Падуе (1222). Кемб­ридже (1209), Неаполе (1224), Саламанке (1218), Монпелье (1289), Пра­ге (1348), Кракове (1364) и других городах. Сама идея университета — высшей общеобразовательной школы — не была новой. В период эллинизма про­тотипами университетов были Афинская ака­демия и Александрийский музейон, в средние века высшие школы име­лись в Константинополе и странах мусульманского мира.

Возникают университеты, светская школа, развиваются рацио­налистические и пантеистические философские учения, подрывавшие официальную церковную догму. Будучи детищами городской культуры, все эти свет­ские школы на Западе характеризовались оппозицией против феодализма, а оппозиция эта по тем временам, выражалась, прежде всего в оппозиции против церкви и в тяготении к королевской власти.

Отсюда — общность ин­тересов всех этих школ и их стремление объединиться в корпорацию. Короли сочувствовали этому их стремлению. В 1200 .г. последовала «хартия» короля Франции об объединении философской, юридической и медицинской па­рижских школ в одну "Корпорацию, получившую, название «Stedium geherale», что означает «общая школа». Управ­ление этой школой было передано в руки самих препода­вателей и учащихся группировав-шихся в землячества. Зем­лячества назывались «universitas».

Впоследствии термин вытеснил первоначальное название «Studium generate» и школы этого типа стали называться университетами. Так возник Парижский университет (в 1200 г.). По об­разцу его стали возникать университеты в других городах Европы: в том же XII веке — в Салёрно, Монпелье и т. д., i в XIV веке — в Праге, Вене, Гейдельберге и т. д. Как уже было сказано, светские школы находились в оппозиции к церкви, иногда перераставшей в открытые конфликты.

Случались конфликты и с городскими властями. В резуль­тате этих конфликтов университеты иногда в полном со­ставе или частично снимались из данного города и пере­ходили в другой.

Так, в XIII веке часть профессоров и студентов Парижского университета, не поладив с вла­стями, переехала в Англию и положила начало старейшим и славнейшим английским университетам — Оксфордско­му и Кембриджскому.

В 1231 г., во Франции, преподаватели отдельных спе­циальностей — медицины, юриспруденции и т. д. — полу­чили право выделяться в особые коллегии, получившие название «факультетов» (от слова facultas — способность, в данном случае — способность преподавать ту или иную специальность). Позднее под словом «факультет» стали понимать отделение университета, на котором преподает­ся определенная специальность. Члены факультета выби­рали себе главу—декана (decanus — десятник). Препо­даватели имели ученые степени бакалавра, магистра и доктора наук; с 1600 г. появляется звание «профессор», заимствованное из древнего Рима, где профессорами называли публичных учителей грамматики и рито­рики.

Учащиеся университетов назывались «студентами» (от глагола studere—учить, заниматься, изучать), они объединялись (вместе с преподавателями) в «земляче­ства» или «провинции» и в «нации» и выбирали главу всего университета — ректора (rector — правитель). В эпоху средневековья ректорами университетов были, таким образом, студенты, требовалось только, чтобы кан­дидат в ректоры имел духовный сан, хотя бы низших сту­пеней. Это требование диктовалось отнюдь не религиоз­ными, а юридическими соображениями. Дело в том, что среди студентов того времени было много духовных лиц (монахи, дьяконы, священники, иногда даже епископы), Они тоже совершали проступки, подлежавшие суду («юрисдикции») ректора. Но духовные лица не подле­жали суду светских лиц. Ректор же, имевший духовный сан, одинаково мог судить студентов и светского, и ду­ховного звания — отсюда необходимость выбирать в рек­торы лиц, имевших духовный сан.

Средневековые университеты пользовались большой автономией: они управлялись собственными законами, имели свой суд и полицию. B общем, средневековые университеты, имея в себе черты цеховой организации (типичной для городов сред­невековья), являлись вместе с тем автономными своеобразными федеральными республиками в своих городах и даже в государствах.

С самого их ос­нования и вплоть до 15—16 вв. университеты были главным образом учебными заведениями для духовенства. Это было вполне естественным явлением, поскольку духовенство в этот период монополи­зировало все сферы деятельности, требовавшие образования. В некоторых университетах ведущее положение занимали сту­денты, в других — преподаватели. Так, Например, в Болонском университете сту­денты выбирали профессоров и даже ректора, которые, вступая в должность, приносили выборным представите­лям от студенчества «присягу покор­ности». В Парижском университете, наобо­рот, университетское самоуправле­ние осуществлялось только корпора­цией преподавателей. Строй жизни в университетах был подобен дисциплине цер­ковных учреждений: учебные уста­вы и программы контролировались церковными властями, ведущую роль играли богословские факультеты. Вступая в университет, студенты приносили присягу, подобную присяге священника, в частности давали обет безбрачия. Задача ученых в средневековых университетах сводилась к подтверждению правильности официально признан­ных учений и к составлению ком­ментариев к ним.

Задача же ученых-медиков заключалась, в первую оче­редь, в изучении и комментировании Галена: его учения о целенаправ­ленности всех процессов в организ­ме, о «пневме» и потусторонних «си­лах».

Преподавание в университетах средневековья вплоть до середины XIII века также было еще относительно свободно от влияний церкви. Оно велось на основе трудов Гиппократа и Галена. Из философских систем препода­вались системы Платона и Аристотеля. С XII века в про­грамму преподавания стали включать труды ибн-Сины и Аль-Рази. Преподавание этого периода имело крупный недостаток: оно было схоластическим.

Схоластикой называется метод преподавания, характеризующийся следующими. тремя чертами:

1) убеждением, что все знания,, необходимые человеку, даны в трудах общепризнанных «авторитетов» и вытекающим отсюда стремлением во всех вопросах науки держаться только этих «авторитетов»;

2) убеждением, что наука состоит в умении выводить все низшие понятия из высших посредством аргументов, чер­паемых в трудах «авторитетов», и посредством приемов формальной логики;

3) полным и сознательным пренебрежением к опыту.

Такой способ преподавания и решения научных во­просов обрекал науку на застой, но все же деятельность схоластов этого периода (до середины XIII века) имела для медицины того времени и некоторое положительное значение: схоласты этого периода ввели в программы ме­дицинских факультетов обязательное изучение классиков античной медицины и медицины Востока.

Студенты заучивали на­изусть то, что говорили профессора, читавшие (в буквальном смысле это­го слова) тексты Галена, Гиппократа, Ибн-Сины и некоторых других авторов и дававшие комментарии к ним (составление комментариев к произ­ведениям авторитетных авторов счи­талось тогда основной формой науч­ного творчества). Слава и блеск сред­невекового профессора заключались прежде всего в его начитанности, в умении подтвердить каждое выска­занное положение цитатой из автор­ского источника. Практическому обу­чению на медицинских факультетах большинства университетов не уделялось серьезного вни­мания. Анатомия изучалась по учеб­никам, которые почти не были иллюстрированы.

Отвлеченно преподава­лись и клинические дисциплины. Лишь в двух университетах — в Салёрно и Монпе­лье, основанных на базе мед. школ, преподавание практической медициной ве­лось на достаточно высоком уровне. Эти школы сыграли важную роль в развитии медицины в Западной Европе.

Относительная свобода преподавания в этот период подчеркивается и тем, что кое-где началось уже анато­мирование человеческих трупов. Сицилийский король Фридрих II, говоривший и писавший на шести языках, изучавший Аристотеля и труды ученых Востока и сам писавший труды по естествознанию, в 1238 г. дал своим университетам (Салернскому, Неаполитанскому и др.) разрешение вскрывать человеческий труп, правда, всего лишь один раз в 5 лет.

Но с того же XIII века в жизни средневековых уни­верситетов началась тяжелая пора. Как установил Энгельс, через все средневековье проходила революцион­ная оппозиция против феодализма.


В силу того, что церковь была первым стражем фео­дального строя, эта оппозиция в первую очередь направ­лялась против церкви, выливаясь, прежде всего в форму ересей. «Для того чтобы возможно было нападать на общественные отношения, с них нужно было совлечь по­кров святости» 1.

В начале XIII века вспыхнуло массовое еретическое движение на юге Франции (альбигойская ересь). Для борьбы с этим движением папа создает два специальных монашеских ордена — францисканский и доминиканский, известные под названием «нищенствующих» орденов. Под видом «нищенствующих» эти монахи проникали в гущу народных масс с целью отвлечь их от революционной борьбы против господствующего класса, а наиболее ярых еретиков — уничтожать. Подчеркивая такую миссию, до­миниканцы называли себя «псами божьими» и на знаме­нах изображали пса, терзающего еретиков. Среди доми­никанцев же возникла идея создания инквизиции.

Но одновременно с альбигойской ересью возникла ересь и в университетах, прежде всего в Парижском. Тог­да папа направляет своих верных «псов» — францискан­цев и доминиканцев — ив университеты и, опираясь на них, подчиняет, наконец, себе всю систему университет­ского образования. С этого времени прежняя схоластика, бывшая относительно свободной от влияния церкви, целиком превращается в церковную, делается орудием богословия. Дело происходило так.

Первым в 1204 г. выступил против церкви магистр философии Парижского университета Амори Венский. Он воспринял философию Аристотеля и «ересь» ибн-Рошты и, несколько смягчив последнюю, выступил с пантеи­стической идеей, что бог разлит по всей природе, а того бога, о котором учит церковь, нет. Его последователи, среди которых было много студентов, стали говорить, что раз бога нет, то не должно быть и церкви со всеми ее догмами и атрибутами. Католическая церковь реагирова­ла на ересь Амори примерно так же, как мусульман­ская — на ересь ибн-Рошты, только более жестоко: она запретила изучение Аристотеля, сожгла 10 последовате­лей Амори, вырыла из могилы и сожгла останки самого Амори.

Вслед за Амори выступил самый замечательный уче­ный эпохи «классического» средневековья Роджер Бэкон (1214—1294). Родом англичанин, он происходил из дво­рянской семьи, которая во время борьбы короля с барона­ми стояла за короля и после временной победы баронов была изгнана из Англии. Учился Бэкон (до изгнания) в Оксфорде, затем в Парижском университете и с ранней юности увлекся Аристотелем, механикой и физикой алек­сандрийских ученых и алхимией восточных мудрецов. Впоследствии он стал преподавателем математики в Окс­форде, но по-прежнему увлекался естествознанием. В его «ненасытной жажде знания» (К. Маркс) он через 40 лет разорился на опытах и на покупке книг и по совету дру­зей постригся в монахи францисканского ордена. Папа узнает о его научных занятиях и предлагает ему изло­жить результаты его трудов письменно.

Через 15 месяцев, в 1267 г., Роджер Бэкон представляет ему трехтомный труд «Opus majus, opus minus, opus tertium» 1. Этот труд явился обширной энциклопедией естественных наук того времени, но Бэкон внес в него еретические идеи. Он до­казывает папе, что науки в христианском мире пришли почти к полной гибели, требует реформы преподавания и науки и притом на основе опыта. Он писал: «Только опыт дает настоящее и окончательное решение вопроса» и еще: «Умение производить опыты стоит выше всех зна­ний и искусств»1.

В эту же энциклопедию он внес много других новых идей. В главе о механизме он писал, что можно построить корабли с такими механизмами, которые приводили бы корабль в движение силой всего лишь одного человека, что можно построить повозки, которые смогут двигаться без запряжки и притом с невообразимой быстротой, на­конец, что можно изобрести летальные машины, «сидя в которых человек может приводить в движение крылья, ударяющие по воздуху, подобно птичьим».

В главе о физике он первый объяснил явления радуги преломлением солнечных лучей в каплях дождя, писал о прозрачных телах, которые могут быть отделаны так, что отдаленные предметы покажутся близкими, а мель­чайшие предметы — крупными.

В главе о химии он описал способы получения фос­фора, магния, висмута, первый в Европе составил рецепт пороха, указал на его значение для военного дела. Роджера Бэкона можно называть «замечатель­ным исключением» в науке XIII века.

Основное его значение для истории науки в том, что он первый в Западной Европе поставил вопрос о не­обходимости перехода к опытному познанию. Папа пре­дал сочинение Роджера Бэкона анафеме, а самого его заключил в темницу.

Через 10 лет он был освобожден, снова заключен на 14 лет и через 2 года после нового ос­вобождения умер. Старец умер, покинутый и забытый всеми «...и лишь последующим векам суждено было рас­сеять мрак забвения, окутавший память о нем, и поста­вить во главе списка великих ученых нового времени имя Роджера Бэкона».

Амори и Бэкон были далеко не единственными жерт­вами богословской реакции в науке. После Амори церковь сжигает труп профессора Падуанского университета Пиетро из Абано (1215—1294), сжигает книги Арнольда из Виллановы (1235—1312), заточает в темницы и предает пыткам ряд других вольномыслящих ученых. Эти распра­вы были одной стороной папской политики по отношению к университетам. Другая сторона папской политики за­ключалась в возрождении богословия в университетах. Здесь-то и сыграли свою роль верные оруженосцы церк­ви — францисканцы и доминиканцы. Именно они и пре­вратили прежнюю схоластику, бывшую относительно свободной от влияния церкви, в подлинно церковную схоластику, в классическую богословскую схоластику средневековья. К. Маркс писал: «С того времени, как в университетах обосновались нищенствующие монахи, схо­ластика поглотила все духовные силы ученого мира» 2. Ведущий лозунг церковной схоластики дал доминиканец Фома Аквинский, (1224—1274): «Всякое познание— грех, если оно не имеет целью познание Бога».

Первое, с чего начали «нищенствующие», осуществляя лозунг Фомы Аквинского, это — фальсификация учения Аристотеля. Папы, решили они, действовали недостаточно тонко, запрещая Аристотеля. Это не достигало цели; гораздо целесообразнее дать Аристотеля, но при этом привести его учение в согласие с учением церкви. В результате, как писал К. Маркс, «схоласты использовали Аристотеля, до того времени считавшегося самым опасным врагом средневековой веры, как своего надежнейшего союзника».


По отношению именно к этому времени с наибольшей 1 силой звучат слова Энгельса: «...церковная догма была исходным моментом и основой всякого мышления. Юрис­пруденция, естествознание, философия—все содержание этих. наук приводилось в соответствие с учением церк­ви».

Естественно, что лозунг: Фомы Аквинского распростра­нился и на медицину. Медицина преподается на основе трудов Галена, Гиппократа, ибн-Сины, Аль-Рази. Но все эти врачи — не христиане. Поэтому их учение необходимо привести в согласие с учением церкви, с постулатом Фо­мы. Францисканцы и доминиканцы спешно составляют «комментарии» ко всем этим трудам.

Вот примерное расписание лекций по медицине в уни­верситетах средневековья, начиная с середины XIII века. В утренние часы читается теоретическая медицина. Ее курс 3 года. В первый год читается «Каион» ибн-Сины с комментариями преподобного отца Якова Фривульского. Во второй год читается Гален с комментариями преподобного отца Трузиана. ,В третий год читаются «Афоризмы» Гиппократа с комментариями Галена. С часу дня читается «практическая» медицина. Ее курс тоже 3 года. В первый — читается хирургия Аль-Рази с комментариями отца Аркулана. Во второй и третий год — лихорадки и общая терапия по ибн-Сине с комментариями отца Дина. С трех часов дня читаются доцентские курсы. Раз в год или в два года производится секция животных. По традиции, установленной Галеном, секция производится обычно на живой свинье, иногда вскрывалась собака.

Из этого расписания видно, какую большую роль ста­ли играть комментарии преподобных отцов к сочинениям язычников. Характерно, что в качестве комментатора «Афоризмов» Гиппократа привлекался Гален. Его ком­ментарии расценивались такими же близкими к духу христианской церкви, как и комментарии преподобных отцов. Не менее характерно, что из всех сочинений Гип­пократа допускались только «Афоризмы», иногда «Прог­ностика», т. е. те сочинения, где содержались только медицинские наблюдения Гиппократа и где не было его философии и его политических взглядов.

Само преподавание происходило очень своеобразно. Профессор читал избранное им сочинение фразу за фра­зой, а каждую фразу «классика» комментировал фразами преподобных отцов. О каком-нибудь отступлении от тек­стов, тем более о какой-нибудь демонстрации больного, не могло быть и речи.

Наступление церкви на медицину увенчалось в 1300 г. буллой папы Бонифация VIII, запрещавшей рассечение человеческих трупов под страхом отлучения от церкви.

Однако наступление церкви па медицину могло лишь задержать развитие медицины, но не прекратить его. После Роджера Бэкона и в медицине появляются борцы за опытное направление в науке. Это движение в сторону опытного знания раньше всего находит свое выражение в попытках к изучению анатомии именно человека.

Несмотря на запрещение папы, в 1316 г. выходит в свет «Анатомия» Мондино (Болонья). Помимо анатоми­ческих сведений, весьма, правда, несовершенных, в ней описываются некоторые патологические изменения в ор­ганах и даются кое-какие указания для хирургов. Он имел двух прозекторов (из них одна женщина) и при­менял инъекцию для изучения сосудов.

Сочинение Монди­но в течение 200 лет было единственным руководством по анатомии человека в Западной Европы, оно послужило толчком для позднейших ученых Европы к более углуб­ленному изучению этого предмета.

Далее, по примеру Фридриха II, стремление анатомов к опытному знанию поддерживают некоторые короли. В 1376 г. получил разрешение на вскрытие трупов (правда, казненных) медицинский факультет в Монпелье (Франция). С 1460 г. вскрытия начались в Праге, далее— в Тюбингене, Вене.

В 1490 г. анатом Александр Бенедетти построил в Падуё первый анатомический театр. Вскрытие трупов началось. Производившееся очень редко вскрытие обычно являлось сенсационным событием для того города, где оно производилось. На секцию собирались не только студенты, но и горожане, в том числе даже дамы. К со­жалению, секция не везде происходила удовлетворитель­но. Часто вскрытие производил цирюльник, а профессор и близко не подходил к секционному столу; он сидел на высокой кафедре и громким голосом читал по латыни анатомию Галена. Цирюльник должен был по ходу чте­ния показывать то ту, то другую часть, но так как по латыни он не понимал, то нередко получалось невпопад. Вскрытие продолжалось 2—3 дня и ограничивалось лишь полостями. Мышцы, сосуды, нервы совсем не затраги­вались.

Первое упоминание о Салёрно в хрониках относится к 197 г. до н. э. В эпоху ранней империи он был известен как место отдыха и, воз­можно, курортного лечения.

В 9 в. н. э. Салёрно стал столицей Лангобардского герцогства, а в 1075 г. был завоеван норманнами, и герцог Роберт Гюискар устроил в нем свою резиденцию. Развитию и процвета­нию города способствовало его вы­годное местоположение: Салёрно ши­роко торговал с Востоком, и торгов­ля эта особенно оживилась со вре­мени 1-го Крестового похода (1096— 1099). Уже в 9 в. в Салёрно сущест­вовала корпорация врачей, занимаю­щаяся не только лечением больных, но и обучением врачебному искусст­ву. Возникшая медицинская школа сложи­лась как школа практического на­правления.

Лучшее из того, что было создано античной медициной, бе­режно хранилось и развивалось именно там, в «civitas Hippocratica» («гиппократовой общине»), как по праву стали называть Салёрно. В от­личие от других мед. школ раннего Средневековья, Салернская школа носила светский характер. Как и Салернский госпиталь (основан в 820' г.), являвшийся по существу первой гражданской больницей в Запад­ной Европе, медицинская школа в Салёрно не была основана духовенством и фи­нансировалась за счет средств города и платы за обучение. На преподава­телей и учащихся школы не распро­странялся целибат (обет безбрачия), введенный в отношении всех дипло­мированных врачей, студентов и про­фессоров университетов и отмененный лишь в 1452 г. Деканы — приоры школы не имели духовных званий. Более того, в 11—15 вв. в Салёрно учились и даже преподавали женщины (см. Женское медицинское образование).

В истории Салернской школы разли­чают два периода: так называемый грече­ский период, длившийся от начала существования школы до 12 в., и греко-арабский период — с 13 в. Уже в эпоху раннего Салёрно (9— 11 вв.) там были созданы труды прак­тического характера, такие как «Антидотарий» — книга наиболее упо­требимых лекарственных средств, применявшихся салернскими врача­ми. На рубеже 11—12 вв. «Антидотарий» включал всего около 60 рецептов, но в дальнейшем он перерабатывался и расширялся.

В салернском «Антидотарии» впервые количества лекар­ственных средств даются в точной весовой прописи: в гранах, унциях, скрупулах и драхмах (см. Вес аптекарский).

Существовал и «Пассионарий» — практическое руководство по диагностике различных заболева­ний, автором которого считают ученого лангобарда Гариопонта (или Гаримпота, Gariopontus), жившего, ве­роятно, в 8 в. Впрочем, существует мнение и о более позднем (9 в.) происхождении этого произведения. На развитие Салернской школы боль­шое влияние оказала врачебная и переводческая деятельность выдаю­щегося врача 11 в. Константина Аф­риканского (Constantinus Africanus, около 1020—1087). Переводя мед. со­чинения с арабского на латинский язык, Константин познакомил с ними Салёрно — первую мед. школу За­падной Европы. Его роль в этом отношении была столь велика, что, по мнению нем. историка медицины Зудгоффа (К. F. J. Sudhoff, 1925), в эпоху расцвета Салёрно труды этой школы представляли собой сочета­ние античных учений с тем, что внес Константин Африканский.

Начиная с 11 в. наиболее выдаю­щимися врачами школы были Ио­анн Платеарий — автор краткого практического руководства по меди­цине, широко известного еще в 16 в., Кофо — автор сочинений о лихорад­ках и местной патологии, начиная с головы и до нижней части тулови­ща, а также Феррарий, написавший сочинение о лихорадке. Собственная медицинская литература Салёрно была столь обширной, что к середине 12 в. на ее базе был создан всеобъемлющий трактат «О лечении заболеваний», в котором шла речь о лечении всех известных в то время болезней «с го­ловы до пят». Оригинальным и но­вым по своему характеру было со­чинение Архиматтея «О приходе вра­ча к больному», где, кроме диагно-стических и лечебных советов, обсужда­лись вопросы врачебной этики, взаимоот-ношений врача с больным и т. д. Книга Архиматтея (Archimattheus) пользовалась широкой популярно­стью.

Большой известностью в Евро­пе пользовался Роджер Салернский (Rogerius Salernitanus, 12 в.) — ав­тор первого в Западной Европе си­стематического труда по хирургии «Хирургия Роджера» (1170), составленного, по-видимому, на основе позднеантичных, византийских и арабских источников. «Хирургия Роджера» в течение 100 лет была основным учебником и справочным пособием по хирургии. Выпускником Салернской школы был и Корбейль (G. de Corbeil), считающийся осно­вателем мед. школы в Париже. В се­редине 12 в. в Салёрно работали два выдающихся врача - ученых — Мавр и Урсо. Первому принадлежит трактат о моче и сочинение о кровопускании, к которому средневековая медицина прибегала очень часто. Второй известен как автор сочинения о моче и «Афориз­мов». Труды этих ученых высоко це­нились современниками и были из­вестны в последующие века. Во второй половине 12 в. Музандин написал сочинение о приготовле­нии кушаний и напитков для боль­ных.

К началу 13 в. слава Салернской школы была столь велика, что в 1224 г. император Фридрих II (1212— 1250) предоставил ей исключитель­ное право присваивать звание врача и выдавать лицензии на право вра­чебной практики на территории его империи. Была утверждена постоян­ная учебная программа: обучению в школе предшествовал трехлетний подготовительный курс, затем 5 лет изучалась Медицина, после чего следовала годичная стажировка у опытного врача.


Обучение в Салёрно носило преимущественно практический ха­рактер, студенты старших курсов сопровождали своих преподавателей во время обходов в госпитале, участ­вовали в осмотрах больных; стажеры выполняли функции помощников врача; много внимания уделялось гигиене и диететике. Анатомия подавалась по рисункам или на трупах свиньи. Лишь в 1238 г. салернским профессорам были разрешен! анатомические демонстрации — публичное вскрытие трупа человек! один раз в пять лет (одна демонстрация за весь курс обучения).

Традиции Салернской школы частично продолжала медицинская школа Монпелье, на деятельность которой положительное влияние оказало на­следие арабской медицины. Медицинская школа при доминиканском монастыре в Монпелье была основана в 768 г. В конце 11 — начале 12 вв. для пре­подавания в Монпелье начали при­влекать выпускников Салернской школы. В 1137 г. школа отделилась от монастыря, а в 1180 г. в ней было предоставлено право обучаться и даже преподавать евреям и сараци­нам.

В 1145 г. в Монпелье был от­крыт городской госпиталь, на базе которого проводилось практическое обучение студентов школы. В 1220г. был утвержден статут школы: оста­ваясь формально подчиненной епи­скопу, школа получила право иметь собственную выборную администра­цию во главе с канцлером — свет­ским лицом, избрание которого утверж­далось епископом. Одним из первых канцлеров школы в Монпелье был Роджер Салернский. Согласно стату­ту в школе вводились ученые сте­пени: бакалавра для сдавших полукурсовые экзамены, лиценциата для прошедших полный курс обу­чения (звание давало право на вра­чебную практику) и магистра для лиц, приглашаемых в корпорацию преподавателей школы.

Преподава­ние велось по той же системе, что и в Салёрно. В 1289 г. школа вошла в состав открытого в Монпелье университета.

На рубеже 13—14 вв. в Монпелье около 10 лет преподавал Арнальдо де Вилланова — питомец Салёрно и Монпелье, один из прославленных врачей Средневековья. Круг его инте­ресов был исключительно широк: он занимался токсикологией (наукой о ядах и противоядиях), изысканием средств для продления жизни и борьбы со старостью, написал книгу о лечебных свойствах вина, составил «Бревиарий» — сжатый очерк практической терапии.

Особенно много сделано им для разработки вопросов диететики и гигиены. В начале 14 в. он, изучая труды Салернской школы, изложил в стихах медицинское кредо этой школы в области диететики, здорового обра­за жизни и методов предупреждения заболеваний «Салернский медицин­ский кодекс». Этот труд, изданный впервые в 1480 г., затем много раз выходил на многих европейских язы­ках (по данным В. Н. Терновского, к 1970 г. «Салернский кодекс здо­ровья» (см.) переиздавался более 300 раз). В целом уровень практической медицины в средневековой Европе был значительно ниже, чем в Византии и стра­хах араб. Востока.

Для фармации эпохи Средневековья характерны сложные лекарственные прописи. Число ингредиентов, нередко несов­местимых по действию, в одном ре­цепте доходило до нескольких десятков. Особое место среди лекарств занимали противоядия — териак, митридат (опал); основной составной их частью были змеиное мясо и змеиный яд.


Фармация в Средние века была тесно связана с алхимией, которая, преследуя фантастические задачи (поиски «философского камня», спо­собного превращать неблагородные металлы в золото, попытки оты­скать «жизненный эликсир» и пана­цею — всеисцеляющее средство от всех болезней), вместе с тем накап­ливала опыт исследования веществ.

Несмотря на большие затрудне­ния для научной деятельности, соз­данные в Средние века господством церковной схоластики, в двух таких областях медицины, как хирургия (см.) и инфекционные болезни (см.), накап­ливался значительный материал, способствовавший в дальнейшем обо­гащению мед. науки.

Накоплению хирургических знаний, прежде всего практических навыков, способство­вали многочисленные войны. Хи­рурги в Средние века были резко обособлены от ученых докторов, окончивших университеты, и находились в большинстве своем на положении исполнителей, почти слуг.

Резкое правовое и бытовое разде­ление являлось отражением общего сословно-цехового строя Средних ве­ков. Монахам, в руках которых было сосредоточено дело просвещения, за­прещалось заниматься хирургией: «...церкви ненавистно кровопроли­тие»,— гласили постановления ряда церковных соборов. Хирурги, в свою очередь, делились на разные группы: камнесечпы, костоправы, цирюль­ники (они же кровопускатели) и др. Низшую группу составляли бан­щики — мозольные операторы, при­мыкавшие к тому же хирургическому цеху.

Кроме основной массы хирур­гов-практиков, были и отдельные представители академической медицины., профессора университетов, выделявшиеся своей деятельностью в хирургии и оставившие в ней след. Так, успешно работали в области хирургии Саличето, преподававший в Болонском университете, Анри де Мондевиль (Н. de Моп-deville, 1260—1320), преподававший в Монпелье, Ланфранки (Lanfranchi, 13—14 вв.), вынужденный в 1290 г. бежать из Милана в Париж и создав­ший там хирургическую школу, Мондино де Луцци, преподавав­ший в Болонье, и др.

Руководства по хирургии («Хи­рургия») Анри де Мондевиля, Монпелье (конец XIII ве­ка) представляют компиляцию из трудов Гиппократа, Галена и восточных врачей, но известный уже нам Александр Бенедетти описывает грыжесечение и ринопласти­ку. С XIV века становятся известны огнестрельные ране­ния. Известно, что в сражении при Креси (1346) употреблялось огнестрельное оружие. В 1460 г. появляется первое описание огнестрельных ранений. Роль хирургов исполняют главным образом цирюльники, особенно в вой­сках. В немецких войсках цирюльники получили название «Feldscheere» («полевые ножницы»), отсюда—современный термин: фельдшер. Остальные отрасли медицины — акушерство, лечение глазных и кожных болезней и т. д. — в этот период не обнаруживают признаков развития, создается даже впе­чатление, что они забыты.

Одним из круп­нейших ученых-хирургов Средне­вековья был Ги де Шолиак (Guy de Chauliac, 14 в.) — ученик школ Мон­пелье и Болоньи, преподававший в Париже, составивший большое руководство по хирургии («Collectorium artis chirurgicalis medicinae», 1363). Между разными группами врачей и хирургов велась борьба, диктовавшаяся насущными матери­альными интересами и отраженная в многочисленных судебных тяж­бах. Особенно развитой цеховая ор­ганизация хирургии была во Фран­ции.

Среди хирургов-практиков наряду с большим числом невежд и шарла­танов были и добросовестные эмпи­рики, накапливавшие опыт хирур­гической помощи. Особенно сказы­вались преимущества хирургов на полях сражений, где академическая медицина с ее схоластическим мето­дом лечения оказывалась никчемной. Из многочисленных войн Средне­вековья практическая хирургия вы­шла значительно обогащенной. На основе огромной хирургической практики выросла хирургическая наука.

Во Франции, где официальная медицина особенно упорно сопротивлялась равноправию хирургии, хирурги раньше всего добились этого равно­правия.

Объединения («братства») хирургов получили, помимо права на индивидуальное ремесленное учени­чество, возможность открывать шко­лы, коллежи хирургов; школы эти завоевывали все лучшую репутацию. Иллюстрацией того, как опыт прак­тиков-цирюльников, столь низко стоявших в средневековой медицинской ие­рархии, послужил основой для раз­вития хирургической науки, может служить деятельность одного из основоположников научной хирур­гии — цирюльника А. Паре.

Наибольшим опытом обогатилась медицина в области инфекционных болезней. В Сред­ние века на Западе, как и на Востоке, свирепствовали эпидемии. Санитар­ными последствиями опустошитель­ных войн и массовых передвижений огромного количества людей были разруха во всех областях хозяйст­венной жизни, голод и крупные эпи­демии — в таких масштабах, каких не знал древний мир. Для иллюст­рации приведем лишь несколько примеров. С 907 по 1040 г. в Западной Европе зарегистрировано 28 голод­ных лет. Это свидетельствует о том, что голод был обычным явлением. В 1032—1035 гг. «великий голод» опустошил Грецию, Италию, Фран­цию и Англию. Современник бедст­вия Рауль Глабел писал: «И весь род человеческий изнывал из-за от­сутствия пищи: люди богатые и до­статочные чахли от голода не хуже бедняков, ибо при всеобщей нужде сильным не приходилось больше грабить».

О распространенности эпидемий говорят следующие данные: в 1087 г. в Германии и Франции разразилась эпидемия чумы; в 1089 г. Францию, Германию, Англию и Скандинавию впервые посетила какая-то новая эпидемическая болезнь («священный огонь»); в 1092 г. наблюдался неслы­ханный падеж скота и «большая смертность людей». В 1094 г. чума охватила Германию, Францию и Ни­дерланды. Во время Крестового по­хода в 1147 г. голод и болезни унич­тожили большую часть германского ополчения. По словам безымянного автора хроники Константинополь­ское опустошение», живых не хва­тало, чтобы хоронить мертвых. Во время «детских» крестовых походов 1212 г. погибли от истощения и бо­лезней десятки тысяч малолетних крестоносцев.

Наиболее тяжелой была эпиде­мия «черной смерти» в середине 14 в. (чума и вместе с ней дру­гие болезни). На основании город­ских хроник, церковных записей о погребениях, летописей, воспоминаний современников и других ис­точников историки считают, что в крупных городах (Вена, Буда­пешт, Прага, Париж, Марсель, Фло­ренция, Лондон, Амстердам и др.) вымерло тогда от половины до 9/10 населения; в ряде стран Европы чис­ло умерших достигало около 50% населения [Б. Ц. Урланис (1941) считал, что в целом в Западной Ев­ропе от эпидемии чумы погибло не менее 1/5 части населения; Геккер (I. Haecker, 1832) допускал, что общее число умерших от чумы со­ставило около 25% населения Запад­ной Европы, или св. 26 млн. чело­век].

В художественной литературе всех стран нашли отражение опустоши­тельные средневековые эпидемии, со­провождавшие их разруха во всех областях хозяйственной и общест­венной жизни, отчаяние и нравст­венный распад. Автор поэмы «О чер­ной смерти» Симон Ковино (Франция) писал, что число похороненных лю­дей превышало число оставшихся в живых, города обезлюдели, в них не видно жителей. Боккаччо (G. Boc­caccio, 1313—1375) писал в «Дека­мероне»: «...смертоносная чума от­крылась в областях востока и, лишив их бесчисленного количества жите­лей, дошла, разрастаясь плачевно, и до запада. Не помогали против нее ни мудрость, ни предусмотритель­ность. Воздух казался зараженным и зловонным от запаха трупов...». Сходные картины рисовали и рус­ские летописцы. В средневековых письменных источниках мы находим бесчисленные упоминания об эпи­демиях обычно под обобщающим наи­менованием «мор» — loimos (дослов­но «чума»). Но сохранившиеся описания дают основание считать, что чумой (мором) называли различные эпидемические заболевания: чуму, тифы (в первую очередь сыпной), оспу, дизентерию и др. Весьма ча­сто эпидемии носили смешанный ха­рактер. Из других заболеваний чрез­вычайно широко распространилась в этот период проказа. Под этим на­званием скрывался и ряд других кожных поражений.

Власти были вынуждены прини­мать какие-то меры по борьбе с рас­пространением эпидемий. Первый из известных нам лепрозориев был соз­дан в древней Армении в 260—270 гг. н. э. Лишь через 300 лет, в 570 г. был открыт первый лепрозорий в За­падной Европе. В первой четверти 13 в. в связи с последствиями кресто­вых походов, способствовавших ши­рокому распространению проказы, была учреждена специальная орга­низация для призрения прокажен­ных — монашеский орден «Святого Лазаря»: поэтому и убежища для изоляции прокаженных получили наименование лазаретов. В 13 в. в одной лишь Франции было открыто 2 тыс. лепрозориев, а всего в Западной Европе— 19 тысяч. Во время эпиде­мии чумы в Константинополе (332 г.) император Юстиниан приказал «очи­щать» всех путешественников на спе­циальных пунктах и выдавать им удостоверения.

Первые санитарные кордоны были введены в Клермонте около 630—650 гг. В 1374 г. власти Милана создали за пределами города «чумной дом» для изоляции больных и подозрительных. В Модене, Вене­ции, Генуе, Рагузе путешественники и купцы подвергались изоляции и наблюдению в течение сорока дней (карантины). В 13—14 вв. в Италии, Германии и других странах было положено начало санитарному за­конодательству и городской сани­тарии.

В крупных портовых городах Ев­ропы, куда торговыми судами могли быть занесены эпидемии, появились особые противоэпидемические учреждения — изоляторы, обсерваторы, был уста­новлен карантин (дословно «сорока-дневие» — срок изоляции и наблю­дения за судами, их экипажами). В Венеции такой карантин возник в 1374 г., в Рагузе (Далмация, ныне Дубровник в Югославии) — в 1377 г., в Марселе — в 1383 г. Правила марсельского карантина требовали пребывания людей и гру­зов с подозрительного судна в те­чение сорока дней «на воздухе и под солнечным светом». В итальянских порто­вых городах создавались специаль­ные органы, на которые возлагались санитарно - полицейские функции. В 1348 г. в Венеции был организо­ван санитарный совет, в других итальянских портах появились особые надзиратели — «попечители здоровья».


В 1426 г., также в связи с экономическими интересами средневековых городов, в них были учреждены должности «городовых физиков» (врачей), вы­полнявших в основном противоэпидемические функции. В ряде крупных городов (Париж, Лондон, Нюрнберг и др.) были опубликованы правила — «регламенты», имевшие целью пре­дотвратить занос и распространение заразных болезней. В связи с зада­чей предупреждения эпидемий про­водились некоторые общесанитарные мероприятия — удаление падали и нечистот, обеспечение городов добро­качественной водой.

На Руси, как свидетельствуют летописи и другие источники, меро­приятия по предупреждению за­разных заболеваний проводились с давних времен, еще в период удельной раздробленности. Эти ме­роприятия продолжали развиваться в Московском феодальном государ­стве.

Для предупреждения широко рас­пространенной в Средние века «про­казы» применялись разные меры: изоляция «прокаженных» в лазареты, снабжение «прокаженных» рогом, тре­щоткой или колокольчиком для пре­дупреждения издалека здоровых во избежание соприкосновения; у го­родских ворот ставили особых при­вратников для осмотра и задержки подозрительных на «проказу». Изда­вались правила, согласно которым «прокаженным» запрещалось посе­щать церкви, мельницы, пекарни, булочные, колодцы, источники. Этот перечень, в котором на первом месте стоят места скопления людей, на втором — места изготовления н продажи пищи и источников питьевой воды, ясно говорит о наличии наблю­дений о путях распространения за­разных болезней.

В 12—13 вв. был осуществлен ряд мер по организации медико-санитарного дела. Изданы законоположения, регламентирующие врачебную практику (пер­вое — указ Роджера Сицилийского в 1140 г. о допуске к врачебной прак­тике лиц, прошедших соответствую­щий курс обучения), в конце 12 в. началась организация в городах гражданских больниц, были открыты пер­вые аптеки (в 1238 г.— в Венеции, в 1300 г.— во Флоренции). В 1241г. Фридрих II издал указ об установ­лении государственного контроля и приготовлением лекарственных средств и хирургической практикой. Органы городского самоуправления, пользуясь получаемыми горо­дом привилегиями, создавали врачебные коллегии для надзора за состоянием городов, практикой врачей, аптекарей, хирургов и аку­шерок, для проверки знаний претен­дентов на врачебную практику в го­роде независимо от наличия у них университетского диплома.

Медицина средневековой Европы не была бесплодной. Она накопила большой опыт в области хирургии, распозна­вания и предупреждения инфекционных болез­ней, разработала ряд мер противоэпидемического характера; возникли больничная помощь, формы организации медпомощи в городах, санитарное законодательство и т. д. В результате развития экономики созрели условия для коренных преобразований в сфере идеологии, культуры и естественных наук, на­чало которым было положено эпохой Возрождения.



Глава 2. Об истории западноевропейского госпиталя в средние века

История средневекового госпиталя охватывает почти тысячелетие. Между тем на современную больницу с врачами, медицинскими медсестрами, палатами и некоторой специализацией госпиталь начинает походить разве что с XV века; более того, вплоть до позднего средневековья (XIV-XV век) далеко не каждый госпиталь вообще имел какое-либо к медицине. Сам институт госпиталей за тысячу лет средневековья претерпел существенные трансформации, отчасти связанные с изменениями в политическом устройстве Европы и ее хозяйственной жизни, отчасти – с церковными реформами, в свою очередь явившимися следствием изменений в области идеологии и всего духовного «климата».

Рассматривать госпиталь в средние века как медицинский центр – это не просто упрощать, а извращать историю. Институт госпиталей в средние века изначально имел вовсе совсем другие функции, и госпитали, подобные знаменитому Hotel-Dieu в Париже, где уход за больными действительно играл существенную роль (которую тем не менее не стоит переоценивать !), являются скорее исключением, нежели правилом. Госпиталь возник как один из церковных институтов и был наделен «сакральным» достоинством, играя роль своеобразной жертвы Господу, поэтому рассматривать его историю необходимо в контексте всей христианской идеологии, базирующейся на Священном Писании, и шире – в контексте всей соцкультурной истории средневековья.

Само слово “госпиталь” (происходит от латинских hospes – гостеприимный, hospitalis – гостеприимство) по меньшей мере до IX века чаще всего употреблялись применительно к беднякам и путешественникам: «hospitale pauperum et peregrinorum» - в значении места, где им оказывалась гостеприимство. Обычаи гостеприимства хорошо были известны «варварским» народам Европы, но с распространением христианства это понятие приобретает еще одно важное значение – гостеприимство и помощь по отношению к нуждающимся, словом, благотворительность. В дохристианских культурах, типологически предшествовавших латинскому средневековью, - в античной и германо-кельтской, господствовали идеалы физической силы, молодости и красоты, а бедность, с необходимостью тяжелого физического труда, равно как и болезнь, препятствующая реализации жизненных целей и не вписывающаяся в гармоничное бытие космоса, свидетельствовали о не совершенности человека и однозначно соотносились с парадигмой отрицательных значений. Бедные, больные, калеки, дряхлые старики были наименее ценными членами общества, чем в конечном счете и объясняется отсутствие общественно санкционированного обычая заботиться о них.

В эпоху христианского средневековья положение вещей принципиально меняется. Евангельский постулат «блаженны нищие» и неведомая прежде позитивная оценка физического труда и бедности явились тем совершенно новым, «революционным» элементом идеологии, который в значительной мере повлиял на всю социальную рефлексию последующих столетий и вызвал к жизни феномен каритативной (от лат. – caritas – любовь к ближнему, милосердие) деятельности по отношению к бедным, ставшим существенным элементом социальной и духовной жизни общества. Любовь к ближнему и благотворительность были одним из основных требований, предъявляемых церковью к благочестивым христианам.

Жития святых, чудесные истории и проповеди учили: голодных – кормить, раздетых – одевать, пленных – выкупать, больных утешать и окружать заботой, странникам – давать кров и пищу. Добрые дела во имя веры и любви к ближнему рассматривались как средство искупить собственные грехи и обрести спасение души, ибо, как учил Христос, «если хочешь быть совершенным; пойди, продай имение твое, и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи, и следуй за Мной» (Матф. 19, 21). Но христиниазация, глубоко изменившая мироотношение человека, и религиозно-этическое оправдание, даже превознесение бедности и страданий, тем не менее не означали мгновенного перелома в общественном сознании и отказа от прежних социальных установок, поэтому в раннее средневековье (V-X/XI века) мирская благотворительность очень часто носила характер символический характер и выражалась главным образом в публичной раздаче милостыни и дарениях в пользу церкви и монастырей.

Основная забота о бедных осуществлялась по инициативе церкви. Уже с V века согласно папским предписаниям церковь выделяла для призрения бедных четверть своих доходов. С начала VI века во всех церквах Галлии, которая была оплотом христианства в заселенных германцами областях, стали составлять специальные списки тех, кто нуждается в постоянной материальной помощи («matriculae pauperum»), прежде всего инвалидов. Тогда же в Западной Европе распространяется возникший на христианском Востоке институт дъяконата, основным направлением деятельности которого была забота о бедных и больных. Посещать больных и умирающих вменяется в обязанность и священникам. Епископы в свою очередь должны были осуществлять верховное руководство каритативной деятельности церкви в своих епархиях, организовывать закупки зерна и создавать запасы на случай голода, в их компетенцию входило также создание госпиталей1.

Госпитали стали одной из первых институционализированных форм каритативной деятельности церкви. Идея их создания, как и институт дъяконата, пришла из Византии. Там подобные учреждения возникают уже при императоре Константине (IV век) в Константинополе и Кесарии. На латинском Западе первые госпитали при епископских кафедральных соборах (к этому типу госпиталей относится и парижский Hotel-Dieu) появились на рубеже V/VI веков в Галлии и число их быстро росло. Пару столетий госпитали стали устраивать и при монастырях, а в высокое средневековье (с конца XI века) – в городах, часто на пожертвования частных лиц. Как уже отмечалось, специальной установки заботиться о больных и создавать для этого какие-либо особые учреждения («монастырские больницы») у католической церкви никогда не было. Госпиталь возник как институт призрения бедных (т.е. нуждающихся) и в этом смысле отличался, например, от римского «valetudinarium» (лат. Valetudinarius - больной), где оказывалась медицинская помощь легионерам. Характер госпиталей, равно как и другие формы заботы о бедных и нуждающихся, зависели в целом от того, какие формы принимала на протяжении этого тысячелетия реальная бедность.

Бедные (pauperes) в средние века – понятие широкое и многозначное, не связанное с определенным социальным слоем, тем более с самым низшим.


Бедными считались не только те, кто беден в материальном смысле, но и те, кто беззащитен, бесправен, наиболее подвержен насилию и угнетению, словом, все, кто нуждается в помощи в силу разных, а значит не только неимущие, но и вдовы, сироты, путешественники (прежде всего паломники), рабы и пленники, одинокие женщины и, конечно же, всегда – беспомощные больные, инвалиды, немощные старики, раненые. Понятия «больной» и «бедный» были для церкви почти синонимами и вплоть до позднего средневековья эти категории как объекты каритикативной деятельности практически не различались, что особенно хорошо видно именно на примере госпиталей. Функции средневекового госпиталя были гораздо шире, нежели функции современного: там не только (и не столько!) содержали больных и оказывали им посильную помощь, сколько давали приют кормили и вообще материально поддерживали бедняков, ослабленных и голодных, немощных стариков, сирот; в госпиталях находили также кров и пищу путешественники и паломники. Столь пестрый состав «пациентов», точнее «постояльцев» таких госпиталей – еще один довод в пользу того, что церковный госпиталь в те времена был чем угодно – приютом, богадельней, отчасти даже гостиницей, но только не больницей как медицинским учреждением. А теперь посмотрим на его историю на протяжении средних веков.

В раннее средневековье церковная благотворительность выражалась прежде всего в заботе о голодающих. Индивидуальные причины, по которым человек впадал в состояние бедности, были разные: война, пожар, мор скота, старость, тяжелая болезнь и т.п., но существовала и одна постоянная предпосылка бедности – голод, обусловленный войнами, низким уровнем агрокультуры и зависимостью человека от природных катаклизмов. Где голод – там и болезни, а миграции населения в поисках пропитания неизбежно приводили к эпидемиям. Во времена голода люди снимались с насиженных мест и стекались туда, где можно было достать пищу, - в города и монастыри, ставшие первыми центрами каритативной деятельности по отношению к бедным и больным.

Монастыри в ранее средневековье более того заботились о бедных, поскольку нормы монастырского устава предписывали монахам вести «апостольскую жизнь» - «vita apostolica», то есть жить в воздержании и смирении, быть бедными и самим заботиться о бедных. В истории госпиталей это было время, когда основным типом госпиталя был монастырский, хотя следует отметить, что на исходе раннего средневековья между монастырскими госпиталями наблюдались некоторые различия в зависимости от того, монастырю какого ордена они принадлежали.

Главным руководством по уходу за медными и больными для монахов стал устав св. Бенедикта Нурсийского (около 529 г.). По этому уставу в VIII-XI веках жили подавляющее большинство западноевропейских монашеских общин, и по меньшей мере до XII века правила «об уходе за больными братьями» именно из этого устава оказывали сильнейшее воздействие на формирование представлений о функциях и устройстве госпиталей в целом.


В соответствии с этими представлениями в начале IX века в бенедиктинском аббатстве Сен-Галлен (современная Швейцария) создается образцовая система госпиталей (и к этому образцу стремятся потом все монастыри ордена), куда входили отдельные госпитали для монахов (infirmarium), бедняков (hospitale pauperium), «светских братьев» - конверсов и еще не принявших постриг новициев, а также приют для богатых гостей, то есть для тех, «кто прибыл на лошади». Позднее к ним добавляется лепрозорий, находившийся, впрочем за монастырской стеной.

Около 1000 г. с началом клюнийской монастырской реформы каритативная деятельность превращается в наиболее актуальный пункт монашесокой идеологии. В 1132 г., например, госпиталь в Клюни насчитывал около 100 мест и по праву считался одним из самых крупных в Европе. (Для сравнения: «среднестатистический» в средние века имел от 5-7 до нескольких десятков мест.) Монахи-цистерцианцы с начала XI века также объявили главным направлением своей деятельности заботу о бедных. Повсюду – от Шотландии до Португалии и Восточной Европы – возникали монастыри этого ордена (в средние века их насчитывалось около 800), почти все они имели свои госпитали – инфирмарии для больных монахов и госпитали для бедных мирян.

Согласно уставу, прибывающие в монастырь гости (hospites) и прежде всего бедняки и паломники (paupers et peregrini) должны были обеспечиваться всем необходимым: кровом, едой, одеждой, в случае нужды – посильной медицинской помощью. Для этих целей в монастырях были не только отдельные помещения для гостей – именно в госпитали, но и отдельные погреба, кухня и пекарня, иногда местный монастырский врач. Впрочем слово «врач» («medicus») подобно тому как существовали «специализиции келаря, капеллана, библиотекаря, не предусматривалось». В монастырских поминальных книгах, где рядом с именами почивших упомянуты обычно и их должности, слово medicus встречается крайне редко. «Врачом» назначался кто-либо из монахов, и его положение не давало того авторитета, которым обладали монахи вышеупомянутых «специализаций», а функции заключались главным образом в уходе за больными и элементарной медицинской помощи.

Однако на всякое правило, как известно, всегда находится какое-нибудь исключение. Поэтому нельзя оставить без внимания тот факт, что были и монахи, которые действительно занимались медициной, изучая античное наследие и местные народные традиции, учились у своих предшественников. В некоторых монастырских госпиталях, даже на севере Европы – в Исландии и Скандинавии, судя по найденным археологами инструментам и результатам исследований скелетов с кладбищ при госпиталях, монастырские врачи производили сложные хирургические операции в соответствии с новейшими по тем временам методиками, разработанными в европейских медицинских центрах. Одновременно, конечно, не пренебрегали и лечением реликвиями, святой водой и благословенными специальными формулами культовыми предметами. В целом, подчеркну еще раз, влияние светских медицинских школ, в частности Салернской, в монастырях на территории севернее Альп ощущалось слабо, и различий между религиозной заботой о душе (cura anima) и медицинской заботой о теле (cura corporis) не делалось.


Даже в эпоху своего расцвета в X-XII веках монастырский госпиталь как социальный институт продолжал оставаться богоугодным заведением по призрению разных категорий нуждающихся в помощи и высокий медицинский уровень отдельных госпиталей в определенный (часто довольно короткий) период являлся скорее не правилом, а исключением, которому они обязаны заслугами того или иного врачующего монаха. Так, «образцовый» сен-галленский госпиталь просуществовавший несколько столетий, оставил в истории только одно имя – монаха Ноткера, за вздорный нрав прозванного «Перцем», а за свое врачебное искусство получившего почетную приставку к своему к имени – medicus (Notkerus Medicus). Хильдегарда Бингенская – автор едва ли не самых известных средневековых медицинских трактов «Phisica» и «Causa et cura», была аббатисткой бенедектинского монастыря Руппертсберг, куда стекались к ней за помощью сотни страждущих. Слава о ее медицинских познаниях пережила Хильдегарду: после ее смерти в монастырь продолжали стремиться больные и убогие, хотя его госпиталь не мог предложить уже ничего такого, чтобы отличало его от других рядовых госпиталей. Однако паломники надеялись отнюдь не медицинскую помощь, а на чудесное исцеление у гроба знаменитой аббатиссы-врачевательницы. Поскольку наплыв паломников был огромен, а долгом гостеприимства и милосердия нельзя было пренебрегать, дело дошло до курьеза. Монахини пожаловались майнцскому архиепископу, что шум и суета, привносимые в обитель множеством паломников, мешают их собственным молитвам, и тот вынужден был прибыть к гробу Хильдегарды и официально «запретить» ей впредь творить чудеса, дабы у ее могилы вновь воцарился покой.

Если говорить о значении монастырей для развития медицины как науки вообще, то в первую очередь следует напомнить, что в течении многих столетий после распада Римской империи они оставались едва ли не единственными очагами культуры и образованности и именно в них было сохранено и реципировано античное медицинское наследие. В основанном Кассиодором (около 540 г.) монастыре «Виварий» на горе Монте-Кассино переводились и переписывались античные медицинские рукописи Гиппократа, Галена, Цельса, Диоскурида, Орибазия, Александра Тралльского. В Испании к тщательному изучению воззрений античных врачей первым обратился архиепископ Исидор Севильский (около 570-636 г.). В крупных монастырях (Люксей, Фульда, Райхенау, Боббио, Сен-Галлен), в школах при госпиталях епископских кафедр (в Париже, Шартре, Лилле, Туре) составлялись рецептарии, руководства по кровопусканию, компедиумы из аничных сочинений.

Обращение монахов к практической медицине было тем более важным, что в деле помощи больным и инвалидам роль белого духовенства как «врачевателей» была довольно символической: в раннее средневековье долгом священника было не лечить – это запрещалось, а молитвой и увещеванием поддержать тех, кто слаб и сам не способен противостоять скверне – болезни, подготовить умирающего, помочь ему осмыслить грядущую смерть, облегчив расставание с земной жизнью. Однако из многих сотен монастырей и кафедральных соборов по всей Западной Европе, при которых были госпитали, наберется, может быть не больше десятка таких где действительно были продолжены традиции античной медицинской науки.

Кроме того, церковные власти очень быстро распознали в монастырской медицине опасность обмирщения для монашества, и расцвет ее был недолог.

Отправляясь учиться у светских врачей или оказывать помощь богатым больным, монахи-медики часто покидали надолго свои монастыри, что противоречило уставу: живя в миру, они невольно приучались к роскоши, общались с женщинами, порой забывали свой долг – служить бедным и обуянные грехом гордыни и корыстолюбия брали плату за лечение или, хуже того, в поисках гонораров стремились заполучить себе богатых пациентов, отказывая в помощи остальным нуждающимся. Частые отступления от орденских правил среди монастырских врачей к XI веку стали уже обычном делом. Приоры закрывали на это глаза, поскольку врачебная практика в миру приносила монастырям немалый доход: несмотря на то что помощь врача-монаха должна была быть бесплатной, больные обычно щедро одаривали монастырь. Известно, например, что знаменитый проповедник Бернар Клервонский принял в свою общину одного медика, бежавшего из своей обители потому, что приор того монастыря вынуждал его к частым отлучкам ради прибыли. На фоне общего кризиса старого бенедиктинского монашества внутри самой монастырской системы зрел протест, и в начале XII века Реймский церковный собор запрещает членам духовных орденов «практиковать врачебное искусство из жажды обогащения», предписывая всем «вновь обратиться к Богу». В 1139 г. Латеранский собор грозит серьезными наказанием монахам-медикам за практику в миру, собор в 1162 г. Монпелье запрещает принимать мирян на лечение в монастырские госпитали, годом позже собор в Туре запрещает более чем двухмесячные отлучки из монастыря, что сделало невозможным для монахов ученье в миру. На церковных соборах 1212 и 1215 годах вновь и вновь повторяется угроза отлучения для всех, кто нарушает эти правила. Попутно запрещаются занятия хирургией и акушерством белому духовенству в госпиталях при епископских кафедрах. И, наконец, в 1243 г. Папа требует внести в уставы монашеских орденов пункты о запрете монахам учиться медицине вообще. Таким образом, к середине XIII века серьезная медицина окончательно изгоняется из монастырских госпиталей.

Впрочем, к этому времени по причинам, от медицины весьма далеким, монастырские госпитали уже окончательно утрачивают свою роль основных центров каритативной деятельности в отношении бедных и больных, на смену им приходят госпитали городские, которые условно могут быть разделены на две категории. Одни основывались епископами или канониками городских соборов и продолжали оставаться полностью церковными учреждениями, другие – различными духовно-светскими орденами и братствами, а также городскими коммунами или, реже, отдельно богатыми благочестивыми горожанами.

Городские госпитали, строго говоря, явление для Европы не новое. Один из самых ранних госпиталей в Западной Европе — госпиталь в Арле (500 г.), основанный знаменитым арльским епископом Цезарием. Еще синод 836 г. в Аахене предписывал каждому городу иметь свой госпиталь, но до XII века данное предписание оставалось скорее только благим пожеланием. Од­нако по мере роста числа городов и соответственно горожан, росло и количество городских госпиталей.

Что представлял собой городской госпиталь? Как и мона­стырский, он сочетал в себе функции больницы и приюта для всех нуждающихся. Больные, инвалиды, немощные старики, вдовы и сироты, бедняки и странники получали в нем необхо­димый, но в целом простейший уход. Даже настоящий врач был там далеко не всегда.


Нельзя забывать, что городской госпиталь тоже был в первую очередь духовным институтом. Напомню, что во взгляде на болезнь и больных христианское мировоззре­ние отличалось от античной "научной" медицины отнюдь не тем, что в христианстве отношение к ним было "религиозным", а у античных врачей "светским". Античная медицина также ни­когда не была чисто светской и носила отпечаток религиозного мышления даже у Гиппократа, так что нельзя рассматривать ее только с позиций рационализма. Различие это состояло прежде всего во взглядах на причину болезни и на важнейшее условие избавления от нее.

Теология болезни учит, что все телесные не­дуги, равно как и любые другие несчастья, происходят по воле Божественного Провидения и являются следствием греховности человеческой натуры. Грех при этом связывается не столько со специфическим, формально неправильным поведением, проти­воречащим христианским нормам и ценностям, сколько с оп­ределенным состоянием души, ибо греховность — "скверна" — соединяется с душой и становится неотъемлемой ее частью; по­этому главное условие исцеления — очищение болящего от скверны греха. Христа почитали как избавителя и врачевателя и души, и тела — "Christus soter et medicus".

Именно забота о ду­ховном здоровье пациентов стояла в средневековых госпиталях на первом месте, что нашло отражение даже в их архитектуре. В конце залы, где помещались пациенты, обязательно находил­ся алтарь, при котором велись регулярные богослужения; ино­гда к госпитальному зданию пристраивалась капелла или не­большая церковь, так что все обитатели госпиталя, даже прико­ванные к постели больные, всегда имели возможность прини­мать участие в литургии. И первыми процедурами, которым подвергались поступающие в госпиталь, были очищающая душу исповедь и таинство причащения.

Новоприбывших пациентов мыли, переодевали в чистое (спать, впрочем, полагалось голыми, только в ночном колпаке), оказывали простейшую медицинскую помощь и размешали в общей зале, где рядами стояли кровати, рассчитанные обычно на несколько человек каждая. Отдельных помещений для муж­чин и женщин не предусматривалось, их кровати просто отде­лялись проходом. Кормили в целом хорошо, не менее 2 раз в не­делю полагались мясо и вино. Забота об искуплении грехов и спасении души, а также питание, уход и крыша над головой со­ставляли основу "лечения" в таком госпитале. Но было бы оши­бочным недооценивать его значение: вдали от знаменитых ме­дицинских центров Европы, таких как Париж, Милан или Са­лёрно, городской госпиталь был практически единственным ме­стом, где люди из низших социальных слоев и маргиналы — ни­щие, бродяги, а также любые путешественники, бывшие во всех отношениях весьма уязвимыми уже только потому, что, отпра­вившись в дорогу, порывали все свои социальные связи, в слу­чае нужды могли получить какую-нибудь помощь. К этому сле­дует добавить, что в условиях, когда любая болезнь могла обер­нуться катастрофой, пребывание в госпитале давало еще и пси­хотерапевтический эффект. В свою очередь пациенты, поступая в госпиталь, давали обет послушания начальству и воздержания. Последнее, впрочем, удавалось не всем, так как среди них были не только немощные и больные, но и относительно здоровые и молодые люди, и когда их греховная связь с кем-либо из слу­жителей госпиталя или пациентов обнаруживалась, случались пикантные скандалы.


Система городских епископских госпиталей как оплот ка­ритативной деятельности церкви тем не менее не сумела выдер­жать испытания временем и к XIV веку окончательно приходит в упадок , за исключением того, что в 1215 г. IV Латеранский церковный собор запрещает белому духовенству практиковать хирургию и акушерство, основные причины, обусловившие ее развал, к медицине имели мало отношения и носили социаль­но-экономический и отчасти идеологический характер.

Во-первых, хотя и считалось, что госпитали финансируются от доходов с церковного домена, средств для них выделяли крайне мало и им приходилось заботиться о себе самим, что ав­томатически давало госпиталям статус относительно автоном­ной хозяйственной единицы. Помимо подсобного хозяйства и выручки от продажи платья с умерших, основной статьей их до­хода на протяжении всего средневековья оставались пожертво­вания, причем это были не только деньги, но и продукты, оде­жда и льняные покрывала, даже солома для постелей. Но если при Меровингах и Каролингах почти все завещания содержали упоминание о даре госпиталю, то в высокое средневековье не­достаток пищевых ресурсов и рост всевозможных налогов и по­боров, осложнявшие и без того трудную жизнь средневекового человека, весьма способствовали тому, что население нищало и мало что могло пожертвовать церкви и бедным, да и количество самих бедняков, нуждающихся в помощи и призрении, неизме­римо выросло. В то же время рента церквей и аббатств умень­шается едва ли не вдвое. Данные обстоятельства не могли не от­разиться на положении госпиталей, и итог был печальным: по­сле XII века новых церковных госпиталей почти не основывали, а многие старые приходили в упадок, в них сокращалось коли­чество мест или они вообще закрывались.

Экономическому упадку госпиталей сопутствовала и духов­ная деградация их служителей: богослужениями все чаще пре­небрегали, дисциплина падала, предназначенные для больных и бедняков продукты и имущество разворовывались. В этом смысле хозяйственная самостоятельность и право распоряжать­ся пожертвованиями сослужили госпиталям плохую службу, дав почву для произвола управляющих. Нередкими стали ситуации, когда госпиталь оказывался вообще пустым: все средства шли только на содержание ректора, капеллы и служащих. Несмотря на попытки церковных властей и поместных соборов сохранить первоначальные функции госпиталей как богоугодных заведе­ний, вокруг них все чаще разражались громкие скандалы. Так, в 1356 г. некий брат Бернард Лефевр был уволен со своего места настоятеля в госпитале французского города Бове, поскольку никаких отчетов о расходе вина и пшеницы во вверенном ему заведении не предоставлял да еще "взял в долг" из казны 700 флоринов и "забыл" вернуть. В 1398 г. ректор госпиталя в Кавайоне по приказанию епископа был изгнан со своего поста, потому что превратил свой госпиталь в бордель, а вырученные за проданную мебель деньги присвоил. Некоторые ректоры час­то шли на то, чтобы в целях наживы продавать часть помещений и имущество госпиталя, урезать рацион питания больных, так что тем не оставалось ничего иного, как просить на улице по­даяния: в анжерском госпитале за год умерли от голода более 300 человек. В знаменитом парижском Нotel-Dieu служители безнаказанно отлучались со своего поста в любое время, сквер­нословили и развратничали на глазах у больных.

Во-вторых, в высокое средневековье отмечаются глобаль­ные изменения как в хозяйственной жизни общества, так и в об­щественном мировоззрении, давшие первый импульс оформле­нию другой, в каком-то смысле альтернативной существующей системе призрения бедных и больных. Экономические и соци­альные процессы в XI—XIII веках привели к серьезным изме­нениям форм реальной бедности и самого содержания понятия "бедные". В каритативной деятельности происходит настоящая революция. Решающим фактором, столь изменившим положе­ние вещей, является отмечаемый уже с XI века прирост населе­ния: с Х века по XIV век население Европы удваивается. Засе­ляются отдаленные районы, активизируется торговля, растет число городов и их жителей, увеличивается мобильность насе­ления, связанная с ростом торговых связей, крестовыми похо­дами, паломничествами. Оборотной стороной этих процессов стало увеличение числа бедных. При том, что прирост населе­ния постоянно опережал прирост ресурсов питания, а неуро­жайные годы были явлением довольно частым, не оскудевала и армия голодающих. К деревенской бедноте — основному объ­екту благотворительности в раннее средневековье — прибави­лась беднота городская, рост численности которой во многом был обусловлен бедностью в деревне: город притягивал голо­дающих. Едва ли не половину населения любого города можно было причислить к бедноте. В отличие от городской бедноты раннего средневековья она состояла уже не только из нищих и бродяг, а была более дифференцирована и постоянно пополня­лась за счет поденщиков, людей, живущих на случайные зара­ботки, учеников и подмастерьев, прислуги. Разумеется, при та­ком количестве нуждающихся традиционных форм церковной благотворительности уже недоставало: потребности существен­но опередили возможности.

На фоне этих социально-экономических изменений и в ре­лигиозной жизни Европы происходит важный поворот, среди прочих последствий которого были новые формы каритативной деятельности и, что особенно важно, частичный выход ее из компетенции церкви. В этом повороте существенны два момен­та. Во-первых, внутрицерковные реформы, суть которых заклю­чалась в стремлении приблизить, наконец, к жизненной прак­тике веками провозглашаемые лозунги подражания Христу, не­обходимости "апостольской жизни" в бедности и служении бед­ным для клира и монашества. Во-вторых, с середины XII века все более активное участие в религиозной жизни общества на­чинают проявлять представители средних и низших сословий.

Таким образом, рост "бедности поневоле" обострил вопрос о добровольной бедности и аскезе, приближающимся к идеалам апостольства. Старое бенедиктинское монашество переживает кризис: богатство ордена заставляет усомниться в его соответ­ствии этим идеалам. И в самом монашестве, и в миру активи­зируется движение за добровольную бедность и служение бедным, вылившееся в создание целого ряда духовно-светских орденов и братств, поставивших своей целью соответствие аскетическим идеалам и каритативную деятельность, прежде всего уход за бедными и больными. Эти ордена уже не были чисто церковными организациями, в них входили миряне, причем далеко не из знати. Так, старейшим был орден святого Иоанна, организованный во второй половине XI века рыцарями и купцами в Иерусалиме для больных паломников. Столетие спустя во время третьего крестового похода рыцари и горожане из Любека и Бремена создают Тевтонский орден (орден госпиталитов святой Марии).

Вскоре после создания эти ордена распространяют сеть своих госпиталей по всей Европе. Некоторые ордена специализировались на уходе за опреде­ленными категориями больных. Например, орден святого Лазаря (1119 г.) заботился исключительно о прокаженных, орден святого Антония — о больных эрготизмом — "огнем святого Антония" (род отравления грибком спорыньи, поражавшим рожь; эпидемии эрготизма были частым явлением в средневековой Европе). Однако даже и в этих госпиталях основное внимание уделялось заботе о спасении души, призрению и уходу за стра­ждущими. Особого внимания заслуживает, пожалуй, орден гос­питалитов Святого Духа (1198 г.), объединивший ряд светских духовных братств, вообще независимых от церкви, члены кото­рых — мужчины и женщины из разных сословий, живя в миру, тем не менее посвятили себя заботе о бедных и больных. Осо­бенно много госпиталей ордена Святого Духа возникло в Ита­лии и Германии в XIII веке. В этот период не было уже, пожа­луй, ни одного более или менее крупного населенного пункта, где бы благочестивые миряне обоих полов не объединялись в братства для каритативной деятельности. Помимо этого, со­стоятельные люди в городах вместо дарений церковным госпи­талям все чаще организовывали собственные. Таким образом, с возникновением светских братств и орденов учреждение госпи­талей выходит из-под контроля церкви. Внешне такие госпита­ли мало чем отличались от церковных, но все же именно они стали новым типом института социальной помощи, пришед­шим на смену монастырским или городским епископским гос­питалям. Важно отметить, что формально они принадлежали городу и подчинялись только светским властям.

Типичный пример — городской госпиталь в Марбурге, ос­нованный в 1231 г. тюрингской ландгафиней Елизаветой, впо­следствии причисленной к лику святых. Ей был 21 год, когда она овдовела и решила посвятить себя благотворительности. От­далившись от своих детей, родственников, придворных, полно­стью отказавшись от светской жизни, она расходует основную часть своих богатств на организацию госпиталя на 28 мест. Па­троном (небесным покровителем) госпиталя был выбран неза­долго до этого канонизированный святой — Франциск (умер в 1228 г.), который проповедовал и подтверждал личным приме­ром религиозно-аскетическую свободу от имущества и стал для Елизаветы и многих ее современников идеалом сознательного отречения от мирских благ. В этом госпитале никакого врача не было. работали только сама Елизавета и две ее бывшие служан­ки и наперстницы. Как пишет духовник Елизаветы и автор ее жития марбургский архиепископ Конрад, она служила там се­строй милосердия, сама ухаживала за больными, готовила им лекарства из трав, мыла, кормила и вообще выполняла всю чер­ную работу, промывая их язвы и раны, своим платком вычищая грязь и гной изо рта, носа, ушей. Особое внимание Елизавета уделяла наиболее нуждающимся — детям-сиротам, калекам и прокаженным, искавшим приют в ее госпитале58. Прокаженные в средние века были единственной категорией больных, на ко­торую, как это ни удивительно, принципы любви к ближнему, как правило, практически не распространялись. Их всячески стремились изолировать от общества, боялись и ненавидели, но тем значительнее был христианский подвиг Елизаветы, прини­мавшей их а своем госпитале и из-за этого вынужденной всту­пить в открытый конфликт с горожанами и городскими властя­ми, которым этот госпиталь формально подчинялся.


Как видим, для поворота в общественном сознании в отно­шении бедных и больных, вследствие которого установка на обязательную благотворительность по отношению к ним нако­нец перестает быть лишь идеологическим штампом или еще од­ним церемониалом, как это было в раннее средневековье, по­требовалось несколько столетий. Этот поворот свершился под влиянием воспитательных усилий церкви, но одновременно и лишил ее лидирующей роли инициатора социальной помощи. С конца XIV столетия тенденция к переходу всех функций заботы о бедных в компетенцию местных властей — историки называ­ют э0тот процесс "коммунализацией заботы о бедных"9 —все больше дает о себе знать. Тогда же намечаются радикальные пе­ремены в понимании бедности и, что важно, в ее оценке и со­ответственно в отношении к бедным.

Эпидемии чумы середины XIV века, в течение нескольких десятилетий опустошавшие Европу, имели следствием не толь­ко сокращение населения (в некоторых областях почти на треть), но и значительный упадок хозяйства, что дало новый им­пульс бедности. Стремительный рост числа неимущих превра­щает их в социальное зло, и на повестку дня впервые в истории встает вопрос о причинах бедности, связи ее с преступностью и способах борьбы с нею, что в целом противоречило прежней, евангельской, ее оценке. Если раньше бедность понималась как необходимость работать, а нищенствование — не как вынуж­денное состояние, а как способ приближения к евангельским идеалам самоотречения и отвержения всего мирского, то теперь бедность стали объяснять нежеланием работать (как видим, ме­няется и оценка самого труда). Людей без определенных заня­тий, не имевших профессии, вырванных из своей среды, тем бо­лее пришлых, т. е. тех самых, которые прежде составляли зна­чительный процент обитателей госпиталей, начинают рассмат­ривать как бродяг, бездельников и тунеядцев, с которыми над­лежало вести борьбу и по возможности заставить трудиться. В массовом сознании растет осуждение нищенствования. что на­ходит первое законодательное отражение в запретах нищенст­вования для трудоспособных. При таком взгляде на бедных за­бота о них переходит в иную плоскость.

На первый план выдвигаются педагогические задачи — при­общение бедных к труду путем воспитания и даже принуждения. Им предписываются определенные нормы поведения, требую­щие от них скромности, дисциплины, прилежания и трудолю­бия. Одновременно совершенствуются и разнообразятся инсти­туты и формы социальной помощи (например, раздача одежды, денег, "столы для нищих"), упорядочивается их финансирова­ние, разрабатываются четкие критерии для предоставления этой помощи, усиливается городской контроль за благотворительно­стью как коммунальных, так и духовных учреждений, возникает постоянный бюрократический аппарат, занимающийся пробле­мами социального обеспечения. Трудоспособных бедных теперь не принимают в госпитали, где они могли бы безбедно сущест­вовать в праздности, а направляют на принудительные (обычно довольно тяжелые) работы, пытаются создавать специальные работные дома (например, на лесопильне или солодовне для мужчин, на прядильне для женщин). Отныне бедные должны работать, для нетрудоспособных по старости и детей-сирот го­родские власти все чаще создают специальные приюты, а гос­питали, наконец, все более и более начинают походить на ме­дицинские учреждения.


Таким образом, только в позднее средневековье институт госпиталей окончательно утрачивает свою функцию жертвы Господу, свое "сакральное достоинство", и те социокультурные феномены, которые можно было бы обозначить современными понятиями "здравоохранение" и "социальная забота", в целом приобретают общественный статус или, точнее, утрачивают свой религиозный характер. Врачевание тоже окончательно ста­новится делом людей светских — профессиональных врачей, получающих теоретическую подготовку на медицинских фа­культетах университетов, и разного рода лекарей, цирюльников, "бродячих медиков", владеющих не только умением изготавли­вать всевозможные "чудодейственные" бальзамы и микстуры, но и определенной суммой позитивных знаний и опыта, что по­зволяет удалить больной зуб, вскрыть нарыв, принять роды, пустить кровь и т. п.





Глава 3. О клинической подготовке врачей в средневековых университетах

Дайте ученикам хорошее клиническое образование и лишь после того пускайте в госпитали», - сказал в 1804 г., возражая против существовавшей системы подготовки медицинских кадров, знаменитый медицинский немецкий врач, организатор и аналитик П. Франк [4].

Сегодня подобное заявление может вызвать у врачей, не говоря уже о профессорах и руководителях высших учебных медицинских заведений, к которым оно в свое время было обращено, лишь недоумение – а разве может быть как-то иначе ?..

Но в истории высшего медицинского образования известен период, когда медицинские факультеты в университетах не имели клиник, а профессора не считали целесообразным обучать студентов практическим медицинским дисциплинам у постели больного. Вплоть до середины XVI столетия пребывание во всех без исключения университетах носило сугубо теоретический характер и складывалось из лекций, где студентам в прямом смысле слова читались канонические тексты выдающихся врачей древности и комментарии к ним, и диспуты на которых обсуждались отдельные наиболее важные проблемы.

Можно подвергнуть резкой критике университеты средневековья, давшие схоластическое образование и выпускавшие беспомощных в практическом отношении врачей-схоластов, когда будущие доктора готовились на медицинских факультетах университета, где практическая подготовка стояла на крайне низком уровне. Преподавание двух важнейших предметов, патологии и терапии… было в очень плохом состоянии. Студент допускался к больному только в виде исключения, обыкновенно же он изучал картину болезни, диагностику и лечение ее только при помощи теоретических лекций и книг. По этому поводу была нарисована карикатура «Сущность схоластической медицины», где изображены два доктора, одетых в традиционные академические тоги, яростно спорят по поводу текстов, держа в руках раскрытые большие фолианты, каждый доказывает другому преимущественно своего толкования. На больного они не смотрят, повернулись к нему спиной. И пока они ведут спор о текстах, смерть за их спиной, усмехаясь, уносит больного. Перечень весьма близких по содержанию и критической направленности цитат может быть без труда продолжен.

Однако возникает вопрос, почему при столь вопиющих недостатках университетского медицинского образования в средневековой Европе в подавляющем большинстве стран врачом можно было стать, только окончив медицинский факультет университета. Почему выпускники существовавших тогда же медицинских школ при больницах, например хирургических, готовивших исключительно специалистов практиков, считались медиками, что называется «второго сорта» и не имели права оказывать помощь вне контроля со стороны врача-схоласта ? Остановимся чуть подробнее на этой проблеме, хотя она, как может показаться на первый взгляд, и не имеет прямого отношения к истории становления клинического преподавания. Но это лишь на первый взгляд, поскольку без четкого понимания особенностей системы подготовки врачей в средневековой Европе и университетского образования того времени невозможно разобраться в причинах возникновения и механизмах внедрения в учебный процесс практических форм обучения, а позднее и собственно клинического преподавания.

Итак, на медицинских факультетах университетов средневековой Европы клинического преподавания не велось, больной в учебном процессе не использовался, а все без исключения медицинские дисциплины читались сугубо теоретически по каноническим источникам. Но это, пожалуй, единственный непреложный факт, который можно почерпнуть из обилия информационного шума, наполняющего общедоступные историко-медицинские публикации.

Все остальное, включая критику в адрес университетского образования и существовавшей системы подготовки врачей, представляет собой не более чем спекуляции, неизбежные при попытке рассматривать и оценивать события и процессы с позиций другой культурной эпохи.

Первая и главная спекуляция заключается в том, что резкой критике подвергается система университетской подготовке врача в средневековой Европе, в то время как медицинские факультеты того времени врачей не готовили. Это утверждение не относится к открытиям последнего времени. Многие исследователи, в том числе и авторы цитировавшихся работ, сообщают, сто после 2-4 летнего обучения в университете выпускники медицинских факультетов для получения права на самостоятельную врачебную практику или докторского звания (в некоторых странах дававшего такое право автоматически) должны были пройти минимум одногодичную практическую стажировку в каком-либо лечебном учреждении или в течении нескольких лет ассистировать своему профессору в ходе его практики [16]. Наиболее четко существовавшая в средневековой Европе система подготовки врача, имеющего право, или выражаясь языком того времени, «лицензию» на самостоятельную практику, сформулирована А. Готлибом в статье «Университет» (Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона): «По статусам медицинского Монпелье 1340 г. магистр atrium, поступив в схолары, делался бакалавром медицины через три года, по выдержании публичного испытания. Для получения «лицензии» он еще два года учился и практиковался под руководством своего профессора: затем следовал еще строгий экзамен, после которого новому доктору вручали четырехугольный берет, золотой пояс, кольцо и книгу Гиппократа» [10]. И такой путь должны были пройти желавшие заниматься врачеванием в подавляющем большинстве стран Европы. Например, устав Венского университета 1389 г. требовал обязательной практической стажировки от всех соискателей учебной степени доктора медицины [11]. Согласно известным указам Фридриха I Гогенштауфена (Барбаросса), практиковать на территории Священной Римской Империи Германской нации могли лишь те из выпускников, кто прошел практическое усовершенствование и сдал строгий экзамен на право заниматься врачебной деятельностью в Салернской медицинской школе [5]. Безусловно, были и случаи, когда безответственные люди в стремлении как можно скорее обогатиться теми или иными путями добивались разрешения на практику, не имея никакого опыта работы с больными. Но это были лишь единичные случаи, представлявшие собой исключение из общепринятого правила. А правило заключалось в том, что подготовка врача в средневековой Европе состояла как бы из двух последовательных этапов – обучения на медицинском факультете университета и послеуниверситетской стажировки, под руководством опытного врача. Медицинские факультеты университетов обеспечивали лишь теоретическую подготовку, на основе которой желавшие посвятить себя медицинской практике, в ходе стажировки приобретали необходимые навыки и умения. И такая двухэтапная модель подготовки врача имела свои резоны.

Врачебная практика была хотя и основным, но далеко не единственным вариантом дальнейшего деятельности выпускников медицинских факультетов. Объем получаемой ими теоретической подготовке был достаточен для того, чтобы они могли работать практически в любой области тогдашнего естествознания. История сохранила имена многих выдающихся естествоиспытателей – астрономов, физиков, химиков, натуралистов, получивших образование на медицинских факультетах различных университетов Европы.

Вторая спекуляция относится к критике собственно университетского образования, его схоластичности. Причем многие авторы и прежде всего это касается отечественных историков медицины советского времени, даже не утруждали себя критикой схоластического характера университетского медицинского образования, просто констатировали его. Это, с их точки зрения, само по себе служило доказательством антинаучность: «Схоластика, - говориться в «Словаре русского языка» С.И. Ожегова, - средневековая идеалистическая, враждебная науке философия, опиравшаяся на догматы церкви и отличавшаяся крайней абстракцией [7]. И тот факт, что слова «схоластика», «слохастический» употреблялось именно в такой значимости, полностью подтвердается тем контекстом, автором обсуждается особенности подготовки медиков в университетах средневековой Европы.

Однако, если познакомиться поближе с первоначальным истинным значением этого слова, крайне трудно избавиться от мысли, что они будто специально придуманы для того, что бы исключить возможность для критики университетов, но всяком случае в аспекте научной направленности педагогического процесса. Слово «Схоластика, - читаем мы, например, в Энциклопедическом словаре Ф.А. Брокгауза и И.А. Эфрона, - происходит от лат. schola… школа», даже ближе, от производного «scholasticus», употребляемое в качестве существительного, прилагательного сначала к учителям одной или нескольких, которые преподавали в основанных Карлом Великим монастырских школах, а также к учителям богословия; впоследствии оно было перенесено для всех, кто занимался науками, особенно философией» [9]. Последнее является весьма существенным. Медицинские факультеты средневековых университетов обеспечивали не просто теоретическую, а научную теоретическую подготовку будущих врачей. Они создавали возможность тем, кто решил заняться врачеванием, осознанно, на основе существовавших в то время научных представлений осваивать в ходе стажировки под руководством опытных практиков у постели больного методы диагностики и лечения. И в первую очередь именно этим подготовка на медицинских факультетах университетов отличалась от подготовки в практических медицинских школах, где ученики слепо нарабатывали конкретные приемы и навыки оказания помощи больным, где фактически обучали (в хорошем смысле слова) ремеслу. И поэтому не случайно, врачом, деятельность которого всегда творческий процесс, требующий от человека умения дать оценку ситуации, проанализировать ее, вычленить наиболее важные моменты, определить перспективы дальнейшего развития, можно было стать только пройдя курс обучения в университете. Поэтому не случайно, выпускники практических медицинских школ не только считались медиками «второго сорта», но и в действительности являлись специалистами «при враче», которые должны были выполнять принятые врачом решения.

Что же касается упоминавшейся карикатуры на врачей схоластов, рассуждавших о «высоких материях» у постели умирающего, то разве сегодня меньше спорят на консилиумах современные клинически подготовленные специалисты и разве всегда результатом этих споров становится выздоровление пациента ?

Медицинские факультеты университетов средневековой Европы давали научное образование. И мы не можем принять, на первый взгляд, напрашивающиеся возражения по поводу того, что нельзя назвать научным образованием переписывание на лекциях источников, заучивание наизусть текстов Гиппократа, Галена, Ибн-Сины и бесконечные дискуссии на диспутах по отвлеченным, не имеющим отношения к практике и реальной действительности вопроса. Не можем принять потому, что речь идет о средневековье, о совершенно иной культурной эпохе, к которой не могут и не должны применяться современные и близкие для нас критерии научного поиска. Средневековою науку как один из элементов средневековой культуры характеризует представления об истине веры, веры в то, что все сущее создано Богом, и в изначальную целесообразность созданного. Окружающая действительность воспринималась и рассматривалась человеком средневековья как не объективная, а как символ Божества. Целью средневековой науки как одного из средств постижения всего сущего, были таким образом выявление и констатация символов Бога, попытка постичь премудрость создателя. В медицине такими символами и одновременно откровениями Создателя считались канонические тексты великих врачей древности, а поэтому комментирование, штудирование и заучивание наизусть составляли в средние века один из компонентов научного образования и научной деятельности [2]. К тому же тексты великих врачей прошлого, изучавшиеся тогда в университетах, хотя и не содержат сведений по компьютерной томографии, иммунофорезу и перекислому окислению липидов, до сих пор поражают точностью клинических описаний и глубиной мысли. И в этом смысле могут служить примером и для современных научных и учебных медицинских произведений.

Но мы остановились на особенностях средневековой науки не только затем, чтобы предвосхитить возможные упреки и возражения. Представления того времени о науке вообще и универсальных центрах изучения и преподавания наук прямо противоречили идее предметного практического преподавания с использованием больного в университетах. Возникнуть такая идея, а тем более воплотиться в жизнь могла лишь при условии изменения существовавших представлений. Поэтому не случайно, что первые попытки ввести в учебный процесс на медицинских факультетах университетов больного относятся к эпохе Возрождения, к тому периоду истории человечества, когда в недрах средневековой культуры начали появляться представления об истине чувства, о реальности существования лишь того, что можно увидеть, услышать или потрогать руками.

Основанная на чувственном объективизме, практическая устремленность человека Возрождения, его убежденность в необходимости подтверждать свои умозаключения конкретными фактами, а не цитатами из канонических книг привели к внедрению в учебный процесс на медицинских факультетах европейских университетов идеи наглядности преподавания. Начало этому процессу было положено анатомами, химиками и натуралистами, а во второй четверти XVI столетия такая попытка была предпринята и отдельными преподавателями медицины [1,5].

«Учить можно не иначе, как посещая больных… Источник медицинской науки – только у постели больного», - писал профессор Падуанского университета Джованни Баттиста Монтано (Monti, Monte, Montanos, da Monte, Montanus Giovanni Battista, 1498-1551 гг.) – первый университетский профессор, начавший проводить со студентами занятия у постели больного [6]. Приведенные слова, как нельзя лучше характеризуют изменения, происшедшие в сознании передовых мыслителей Возрождения. «Источник медицинской науки» для них – не в древних фолиантах, а «только у постели больного», а раз так, то в университетах как центрах изучения и преподавания наук «учить можно не иначе, как посещая больных…». Для этого Монтано добился разрешения на использования для целей преподавания нескольких коек в городском госпитале Св. Франциска [12]. К этому времени Монтано уже имел репутацию прекрасного практического врача, поэтому неудивительно, что проводившиеся им клинические доклады с демонстрацией больных сразу же привлекли к себе внимание и получили широкое признание как и у студентов, так и у лиц, уже окончивших медицинский факультет, причем не только Падуанского университета. Все это вместе взятое позволило историкам назвать Монтано основоположником и создателем «современной концепции клинического преподавания». [1, 13].

Вместе с тем, нисколько не умаляя заслуг этого безусловно выдающегося врача и педагога, нам бы хотелось высказать несколько замечаний по поводу существующих оценок его нововведений. Монтано был действительно первым профессором, который предпринял попытку ввести в учебный процесс на медицинских факультетах университетов больного. Но насколько корректно называть проводившиеся им занятия клиническим преподаванием, а тем более считать их прообразом современной концепции такового преподавания ?

Анализ сохранившихся данных показал, что курс практической медицины в Падуанском университете не включал в себя как минимум четырех важнейших компонентов этого феномена. Во-первых, студенты выступали на занятиях в клинике исключительно в роли наблюдателей и слушателей, между ними и профессором не предусматривалось даже диалога. Таким образом, не обеспечивалось выполнение основного принципа практического преподавания – участия студентов в клинических разборах: в выявлении и анализе наблюдаемых проявлений болезни, в обсуждении диагноза, прогноза и выбора необходимых терапевтических мер. Во-вторых, не проводилось обучения навыкам работы с больным: правилам поведения у постели больного, опроса и других форм обследования пациента. В-третьих, тематического подбора больных не существовало и его необходимость, по-видимому, не осознавалось.

Клинические демонстрации осуществлялись вне какой-либо продуманной содержательной связи с основным систематическим курсом практической медицины, который продолжал преподаваться сугубо теоретически. Таким образом, занятия в клинике превращались в некое театральное действо, ограничивались демонстрацией врачебного искусства профессора. В-четвертых, курс практической медицины и особенно занятия в клинике не были организационно, ни содержательно согласованы с преподаванием других предметов медицинского факультета. Клиническое преподавание может эффективно осуществляться лишь при условии, что студент до занятий в клинике успешно освоил курсы базовых теоретических дисциплин: анатомии, физиологии, патологии и т.п.

Однако, еще раз повторимся, это ни в коем случае не должно восприниматься как критика в адрес того, что делал Монтано. Реальные заслуги Монтано в истории высшего медицинского образования столь значительные, что он просто не нуждается в мнимых. Он первый ввел использования больного для преподавания практических медицинских дисциплин в университетах и тем самым положил начало становлению клинического преподавания. Но именно становлению, а не самому клиническому преподаванию.

Имеющиеся в нашем распоряжении документы и литературные источники неопровержимо свидетельствуют, что возникло клиническое преподавание далеко не сразу, что потребовалось, по меньшей мере еще два с лишнем века для того, чтобы были постепенно осознаны и внедрены в учебный процесс на медицинских факультетах университетов все названные выше его обязательные элементы составляющие - двести с лишнем лет поисков и противостояния, достижений и неудач. Двухэтапная модель подготовки врача и средневековая традиция университетского медицинского образования еще долго господствовали в Европе, а попытки преподавания практических медицинских дисциплин с использованием больного еще долго встречали неприятие и даже активное противодействие.

После смерти Монтано в 1551 г. занятия со студентами в госпитале в Падуанском университете прекратились. Инициатива Монтано не нашла поддержки у университетской профессуры. Усилия одного человека оказалось явно недостаточно, чтобы поколебать устои многовековой традиции. Также очень недолго просуществовали подобные формы обучения практической медицины, внедренные вскоре после Монтано в середине XVI века, на медицинских факультетах университетов в Падуе и Генуе.

Правда, в 1578 г. в результате настойчивых требований со стороны группы немецких студентов, обучавшихся в Падуе, клинические демонстрации в госпитале Св. Франциска были возобновлены в этом году Венецианский сенат, курировавший Падуанский университет, назначил двух в недалеком прошлом выпускников этого университета Альбертино Боттони (Bottoni Albertino.? – 1596) и Марко дельи Одии (Marco, Mario, degli Oddy – 1526-1592 г.) на должности профессоров практической медицины для проведения занятий у постели больного в городском госпитале [15]. Боттони взял на себя обходы со студентами и клинические разборы больных, лежавших в мужской палате госпиталя, Одди – в женской [12].

Однако, даже несмотря на то, что это была не частная инициатива профессора, а вполне официальное решение руководителей университета еще при жизни Одди и Боттони стали раздаваться жалобы со стороны университетской профессуры, что преподавание в госпитале будто бы отвлекает студентов от посещения других лекций. Поэтому неудивительно, что после их смерти в 90-х годах XVI столетия практические формы обучения в Падуе оказались вновь выведены за рамки университетского этапа подготовки врачей, а на базе университетской клиники возникла практическая медицинская школа «Schola de parbus et urinus» [5].Вместе с тем идея привлечения больного, с целью обучения студентов медицинских факультетов университетов не погибла. Даже тех нескольких десятилетий, в течении которых Монтано, Одди и Боттони вели занятия у постели больного, оказались достаточно для появления сторонников такого метода преподавания практической медицины. В Падуе им не удалось закрепиться достигнутых позиций, но они нашли понимание и поддержку в университетах протестантской Голландии.



Заключение

В позднее средневековье институт госпиталей окончательно утрачивает свою функцию жертвы Господу, свое "сакральное достоинство", и те социокультурные феномены, которые можно было бы обозначить современными понятиями "здравоохранение" и "социальная забота", в целом приобретают общественный статус или, точнее, утрачивают свой религиозный характер.

Врачевание тоже окончательно ста­новится делом людей светских — профессиональных врачей, получающих теоретическую подготовку на медицинских фа­культетах университетов, и разного рода лекарей, цирюльников, "бродячих медиков", владеющих не только умением изготавли­вать всевозможные "чудодейственные" бальзамы и микстуры, но и определенной суммой позитивных знаний и опыта, что по­зволяет удалить больной зуб, вскрыть нарыв, принять роды, пустить кровь и т. п.

­ Медицина средневековой Европы не была бесплодной. Она накопила большой опыт в области хирургии, распозна­вания и предупреждения инфекционных болез­ней, разработала ряд мер противоэпидемического характера; возникли больничная помощь, формы организации медпомощи в городах, санитарное законодательство и т. д. В результате развития экономики созрели условия для коренных преобразований в сфере идеологии, культуры и естественных наук, на­чало которым было положено эпохой Возрождения.





Список литературы

  1. Клиническая медицина. 1998. 76. С.62-66

  2. История средневековой медицины Киев. 1893. 1 т. Ковнер

  3. Проблемы соц. гигиены и истории медицины.
    2000. №4. С. 55-58; 2000. №5.с.55-59; 2000.№6.с.57-61

  4. Проблемы соц. гигиены и истории медицины. 1997. №1. С. 56-60

  5. Российский медицинский журнал. 1996. №2. С.55-58

  6. «История медицины» Л. Менье, Гос. Изд. 1926 Москва, Ленинград

  7. «История медицины. Избранные лекции» Ф.Б. Бородулин Медгиз 1961, Москва

  8. Большая медицинская энциклопедия, Глав. Ред. Б.В. Петровский. Изд. 3-е [в 30-ти т.] М., «Сов. энциклопедия», 1980. Т. 14 Медицина - Меланоз. 496 с. с илл., 16 л. вкл.


1 Angenendt A. Das Fruhmittelatter. Die abendlandishe Christenheit von 400 bis 900. – Stuttgart u. a., 1990 – S. 196 - 200

© Рефератбанк, 2002 - 2024