Арбузов: биография, анализ творчества, пьеса "Иркутская история"

Реферат ученика

11^А бизнес класса

средней школы № 49

Гурина Ивана

Литература

50^х-80^х годов.

Драматургия.

Нравственная проблематика пьес.

Алексей Николаевич Арбузов

“Иркутская история”

Арбузов Алексей николаевич–русский советский драматург. Он родился 26 мая 1908 года. Закончил театральную школу в Москве. Литературной деятельностью начал заниматься в 1923 году. Первая пьеса Арбузова—“Класс” (1930г). В 1935 написал комедию “Шестеро любимых” и пьесу “Дальняя дорога” в которой отчетливо обозначились основные мотивы творчества Арбузова: пристальное внимание к формированию духовного облика советского молодого человека, тонкий лиризм, склонность к интимным формам драмы, и длительной, охватывающей обычно несколько лет, протяженности действия. Эти особенности, позволяющие драматургу последить становление характера героя, особенно последовательно выражены в одной из лучших его пьес “Таня”(1939г), которая принесла Арбузову широкое признание, была поставлена почти во все театры страны. В 1939 году Арбузов организовал Московскую театральную студию, которая во время Великой Отечественной войны стала фронтовым театром. После окончания войны студия закрылась. В 1947 году Арбузов написал легкую комедийную шутку “Встреча с юностью”, в 1948 году инсценировал роман Тургенева “Накануне”. К лучшим и наиболее характерным произведениям Арбузова пьеса “Годы странствий”(1954г). В 1959 году создал драму “Иркутская история”, в 60 году трагикомедию “Двенадцатый час”. Пьесы Арбузова широко ставятся в разных странах.

Определяющие черты того или иного эстетического течения находят в творчестве каждого писателя осо­бое выражение, обусловленное особенностями его та­ланта и художественной индивидуальности. Будучи до конца верным лирико-романтяческому направле­нию, А. Арбузов выступает как художник, обладаю­щий своей темой, своим почерком, своим неповтори­мым обликом.

Главная тема Арбузова — тема молодежи. Он по святил ей свою первую драму “Город на заре”. И эта же тема стоит в центре одной из его последних пьес — “Мой бедный Марат”. Средний возраст арбузовских героев 20—25 лет. Партийная принадлежность — ВЛКСМ. И если в его пьесах фигурируют люди неком­сомольского возраста, то лишь в той мере, в какой это диктуется законами самой жизни.

Тема арбузовских пьес тесно связана с их роман­тическим стилем. Герои Арбузова — это люди, в кото­рых романтика юности, ее мечтательность, ее порывы, ее ищущий дух сочетаются с той романтикой, какая свойственна созиданию новых, еще незнакомых чело­вечеству форм жизни.

Арбузов стремится смотреть на все окружающее глазами своих молодых героев. И это ему удается. Да­же самые простые вещи таинственны и прекрасны по­тому, что ты впервые увидел их своими юными глаза­ми, и потому, что за ними таятся неизведанные и сия­ющие просторы жизни. Чего, казалось бы, проще на взгляд взрослого человека: по московской улице вече­ром идет трамвай. Но нет! Факт этот многозначителен и чудесен. “Москва. Июльская ночь встала над окра­иной. Уже било двенадцать. По улицам, сквозь парки, огороды, речки, мосты мчится ночной трамвай. Оста­новка. Из вагона вышла девушка. . .” Или уже совсем несложно: лето, Сокольнический район. Но и это ка­жется простым только для тех, кто не понимает тай­ного смысла, скрытого в подобном словосочетании, ибо: “Сокольникам июль самый любимый месяц”.

Стремясь наполнить свои пьесы романтикой све­жих и юных чувств, Арбузов наполняет их и романти­ческим ветром летящего времени. Почти все пьесы Ар­бузова построены в общем одинаково. Между отдель­ными актами проходит очень длительное время. Арбу­зов показывает своих героев совсем молодыми, потом скрывает их на несколько лет, ознаменованных огром­ными историческими событиями (громадные сдвиги в ходе социалистического строительства, начало Вели­кой Отечественной войны, ее победоносное заверше­ние), и затем вновь выводит их на сцену — изменив­шихся, выросших, много переживших, закалившихся в вихре суровых событий.

Арбузов смотрит на своих персонажей сквозь приз­му времени, и это хорошо, потому что ''он доказывает их в потоке жизни. Но художественные средства, пря помощи которых Арбузов создает образ одного из сво­их любимых героев — “времени”, далеко не равно­ценны.

С драматической точки зрения большинство пьес Арбузова — хроники, обладающие свойственной этой форме историчностью и вместе с тем страдающие, как мы увидим, всеми характерными для нее недостат­ками.

Жизнь молодых арбузовских героев овеяна и ро­мантикой странствий. И это верно отражает биографи­ческие черты поколения первооткрывателей и первосозидателей.

Художественные особенности арбузовских пьес, их романтический колорит, их хроникальное построение не случайны и определены главной проблемой, зани­мающей Арбузова как писателя.

Проблема эта — воспитание и рост молодежи в ус­ловиях коммунистического строительства. Арбузов хо­чет раскрыть душу молодого человека нашей эпохи, показать, как формируют его сознание новый труд и новый быт, изобразить взаимоотношения, складываю­щиеся в среде молодежи, — товарищество, вражду, лю­бовь, соперничество, рассказать о ее жизненных стрем­лениях и духовных интересах.

В этой связи Арбузова особенно занимает один во­прос. Это — сущность подлинной и ложной романти­ки. Все основные герои Арбузова находятся в плену ложной романтики. И конфликты, переживаемые ими, обусловлены преодолением этой мнимой, иллюзорной романтики и достижением романтики подлинной. Лож­ная романтика — это романтика призрачная, отвле­ченная, книжная. Она рождена юной незрелостью ге­роев или недостатками их мировоззрения. Романтика подлинная — это романтика самой советской жизни, наполняющего ее созидания и напряженной творче­ской борьбы.

Нельзя не признать, что внимание Арбузова к про­блеме ложной романтики объективно несколько пре­увеличено. Если перечитать подряд его пьесы, может возникнуть впечатление, что отвлеченно-романтиче­ское мироотношение не только необыкновенно широко распространено среди нашей молодежи, но и является главным и даже единственным источником духовных недостатков, свойственных ее представителям. На деле эти источники гораздо более многообразны. Однако мы не можем отказать писателю в праве разрешать в сво­их произведениях именно те проблемы и изображать именно те стороны действительности, которые его наи­более .интересуют. Важно при этом подчеркнуть, что Арбузов почти всегда рассматривает псевдоромантиче­ские увлечения своих героев не обособленно, а отчет­ливо раскрывая связь между ложноромантическим мировоззрением и мировоззрением индивидуалистиче­ским. Абстрактно-романтические взгляды героев Ар­бузова препятствуют их творческой, созидательной деятельности, уводят в сторону от реальной действи­тельности, замыкают в кругу неверных представлений, болезненно отражаются на судьбе близких героям лю­дей. Постижение романтики подлинной, земной укреп­ляет связи человека с жизнью советского общества, делает его сильнее.

Таким образом, психологические и художествен­ные проблемы, занимающие Арбузова, хотя и разре­шаются несколько односторонне, обладают серьезным социальным содержанием.

Общественная значимость арбузовских пьес увели­чивается и благодаря социальной типичности изобра­женных в них героев.

Арбузов пишет о самых простых, рядовых людях. Его любимый герой — рабочий паренек или девушка из рабочей семьи. Он показывает их нам в тесной ком­натке по соседству с заводом, в молодежном общежи­тии Метростроя или нового заполярного города. С дру­гими мы знакомимся, когда они, оставив мартенов­скую печь или пневматический молоток, переселились в студенческую аудиторию или уже стали молодыми врачами, инженерами, конструкторами. Жизнь их ра­достна, но отнюдь не легка. “Жить на свете очень хорошо, но очень трудно”,—говорит один из персона­жей Арбузова. Родина дала арбузовским героям высо­кое наслаждение творчества, открыла перед ними свои необъятные богатства. Они ее любимые, но отнюдь не балованные дети. Позади у арбузовского героя скром­ное детство на рабочей окраине, бессонные ночи у станка или над вузовским учебником, леденящие вет­ры промышленной новостройки в тундре, палящая жара среднеазиатской магистрали, разрывы враже­ских фугасок, фашистский танк на расстоянии мет­ра...

Внутренняя жизнь молодого арбузовского героя не менее сложна и напряженна, чем его трудовая деятель­ность. Герой Арбузова 'искатель и мечтатель. Жизнен­ный путь его зигзагообразен. Герой этот упрям, и, про­никшись ложным убеждением, он преследует свою обманчивую цель, настойчиво, закрыв глаза на все другие цели, скользя, спотыкаясь. Убедившись в оши­бочности избранного пути, он с такой же страстью бро­сается на другой и, долго блуждая и заблуждаясь, на­ходит наконец верную дорогу.

Герой Арбузова — сильная личность. Но силы его бродят, и он мучительно ищет для них применения, берясь за множество дел и не завершая ни одного. Он чистый, честный и в то же время непокладистый, уг­ловатый, самолюбивый, ершистый человек, трудный для людей и еще больше для себя.

Арбузов всегда показывает своего героя в движе­нии, в росте, в развитии... Достоинство его героев и его пьес в том, что жизнь, наполняющая их, как и под­линная жизнь, сложна и насыщена противоречиями. Правда, Арбузов иногда пытается вместить в пре­делы драмы так много разнообразных конфликтов, что они не умещаются в них и, не раскрываясь до конца, дробят образы и сюжет, превращают (что сочетается и с другими причинами) романтическую драму в неглу­бокую мелодраму. Но лучшие пьесы Арбузова сооб­щают зрителю ощущение жизненности и художествен­ной достоверности.

Как и у всех живых людей, особенно людей духов­но растущих, у арбузовского героя есть и достоинства и недостатки. Но поскольку Арбузов ставит своей це­лью создать типический образ советского молодого че­ловека и в лучших пьесах это ему удается, человече­ская, моральная основа его героя положительная. До­стоинства героя помогают ему преодолевать слабости, недостатки и благодаря этому возникают в особенно ' ярком свете.

Ведущий герой Арбузова — положительный герой. Но его психологические и художественные особенно­сти, метод и форма его обрисовки, “соотношение” в его образе позитивных и негативных черт соответствуют, и не могут не соответствовать, сущности художествен­ного мировоззрения драматурга, его человеческому, писательскому интересу именно к такому, а не к дру­гому разряду людей и жизненных явлений, его инди­видуальной эстетической манере изображать эти явле­ния и этих людей.

В образе положительного героя Арбузова отраже­ны и сильные и слабые стороны таланта писателя. Арбузов умеет не только поставить острую, содер­жательную проблему и создать правдивые образы и ситуации, художественно раскрывающие эту проблему. Он обладает способностью глубоко, точно и тонко по­казывать те чувства, которые рождает в душах людей реальное жизненное разрешение этой проблемы. У Арбузова главный источник движения — челове­ческие характеры. Развитие сюжета определяется у него прежде всего духовным ростом героев, сменой, развитием их мыслей, чувств, отношений. Но при этом события и взаимосвязи людей с событиями Ар­бузов изображает наименее убедительно. Тут он сразу теряет почву под ногами. События часто возникают у него как лавина непредвиденных происшествий и да­вят героев, и тогда правда уходит из его пьес.

Может быть, 'сознавая это, Арбузов и строит почти все свои произведения как хроники. Ведь хроника по­зволяет оставлять за сценой важнейшие события, а в самой пьесе показывать только результаты их воздей­ствия на людей. Но метод этот, давая ряд преиму­ществ, очень несовершенен. И им объясняются многие несовершенства арбузовских пьес. Хроника прерывает как развитие сюжета, так и развитие характера. Из­менения обстановки сценического действия и многие внутренние перемены, происходящие в героях, проте­кают за кулисами. Зритель вынужден лишь строить догадки по поводу того, что произошло в душе героев в течение двух-трех условных лет, истекших за время антракта.

В 1959 году вышла “Иркутская история”. Если мож­но говорить о большом, серьезном событии—театраль­ном, гражданском, общественном, психологическом, — именно оно произошло вместе с выходом этой пьесы. Арбузов, о котором стали почтительно забывать, “про­снулся”, как принято писать в театральных рецензиях “ведущим драматургом”. Это негласное первое место обычно занимает кто-либо из наиболее репертуарных, нравственно-авторитетных писателей. И нет здесь ниче­го зазорного. Если чемпионов знает спорт, если звезд знает кино, если лидеров знает политика, отчего бы и литературе не знать властителей дум. Как справился Арбузов с “шапкой” и “бармами”, полученными при не­гласном этом избрании, мы еще попробуем рассказать. А пока — в советской литературе, советском театре по­явилась “Иркутская история”. Поначалу пьесу сразу же захотели вывести из разряда любовных драм: лю­бовная ее стихия мешает ясному гражданскому звуча­нию. Появились статьи, где наивно разделяются сферы чувств и сферы труда, будто бы в жизни не связаны эмоции и идеи, будто бы любовь не несет в себе ника­ких элементов общественного бытия времени. “Многие считают,—говорилось в подобных статьях,—что пьеса Арбузова о любви... потому-то она и пользуется такой популярностью, потому-де спектакль на “вечную тему” так долго не сходит со сцены многих театров... Но спек­такль вахтанговцев—это меньше всего спектакль о любви... это взволнованный и честный рассказ о рабочей семье экипажа большого шагающего”. Таким образом, пьеса Арбузова, посвященная силе преобразующей люб­ви, вдруг стала рекламироваться как рассказ об экипаже большого шагающего. К счастью, эта идея не осталась в умах ни театральных коллективов, ни зрителей. “Иркут­ская история”—пьеса о любви и одновременно о новом типе жизни людей, о том, как один человек, осознавший себя личностью, может поднять другого, сделать лично­стью и его, разрушить одиночество и цинизм, искусствен­но создаваемые иногда вокруг себя слабыми и неуверен­ными. Именно любовь дважды спасла героиню пьесы от нравственного падения. Первый раз это была любовь Сергея Серегина, которая помогла ей обрести женское достоинство. Во второй раз это была любовь Виктора, которая помогла ей обрести человеческое трудовое до­стоинство. Любовь связалась здесь и с жизнью экска­ваторщиков, и с коллективной их моралью, и с величи­ем новой стройки. И уже не различишь, где в пьесе— гражданское, а где — лирическое, — это особый сплав публицистического лиризма, героических чувств, граж­данских эмоций и глубоко личных переживаний. Все спаяно и потому прекрасно, потому так сильно отозва­лось в сердцах современников — они узнали и о новом уровне чувств, и о новой радости труда.

Главная героиня пьесы—кассирша Валька, которую за легкость поведения так и называли “Валька-дешевка”. Думала она, что главное—красивое личико, привычные любовные признания, вороватые по­целуи в темноте последнего сеанса да бойкий, острый язычок городского мещанства, одновременно и прима­нивающий парней и отталкивающий их, когда ухажива­ния переходят границу. Наиболее постоянным был при ней Виктор. Не щадил и он Валиной репутации, и он го­ворил о ней цинично, неуважительно, грубо. О том, чтобы жениться, не было и речи. Вот бы насмешил всю стройку, ведь с ней можно и так, без обязательств. Но случилось неожиданное, то, чего не поняли, не узнали, пока что еще не почувствовали они оба. Из пошлой этой историйки рождалась история их любви—Валя и Вик­тор полюбили друг друга. Но Виктор еще и не подозре­вал об этом, поощряемый Валиным легкомыслием к без обязательной канители вечерних свиданий, ленивой болтовни, к привычному, гаденькому неуважению. Валя отчетливее слышала свою любовь, но ей не давала вы­сказаться гордость, а вдруг он высмеет, оборвет ее. Да и странным казалось хорошее, нежное чувство—ведь привыкла размениваться на случайные встречи, на лип­кий уют чужих комнат, на легкую свободу неподотчетных совести дней. Так и не слышали они пока что друг дру­га, разговаривая каждый день, так и не знали друг дру­га, каждый день встречаясь. А потом появился Сергей, друг Виктора, давно приметивший Валю, разгадавший за внешней бравадой ее чистое сердце. Сергей предло­жил ей стать его женой, и Валя согласилась. Тут мы подходим к самому переломному, самому драматиче­скому моменту пьесы. На секунду остановимся, чтобы разглядеть нечто очень существенное—писатель совер­шает сдвиг в области морали, явление не такое уж частое, обычно сюжет движется по традиционным дорогам мо­ральных правил. Но Арбузов решается на акцию слож­нейшую, он ищет своего нового поворота, новых воз­можностей для разговора о новом уровне человеческих отношений. Сколько помнит себя человечество—любовь двоих была главной основой для соединения, конечно если речь шла об условиях нормальных, не трагических, не социально-искривленных. Брак без любви всегда по­читался куплей-продажей, цинизмом, несчастьем, нару­шением естественных человеческих норм. Там, где речь шла о настоящей любви, к ней не примешивалось ни до­водов рассудка, ни голоса уважения, ни мыслей о нужности или ненужности решительного шага. Все, что шло от разума, оскорбляло, принижало подлинную любовь, сводило ее до уровня обычных житейских дел, где можно было и продумать все выгоды и невыгоды предпринятого союза, и порассуждать о возможном его финале. Стоило только Вронскому на один из бесконечных вопросов Анны Карениной о любви ответить ей, что он ее уважает, как она поняла, что любовь его кончилась, и прозвучала отчаянная, трагическая ее реплика: “Уважение выдумано вме­сто любви. Там, где нет любви, говорят об уважении”. Нечто прямо противоположное найдем мы в “Иркутской истории”. Валя любит Виктора, но замуж выходит за Сер­гея. На секунду ужаснулись все окружающие, те, кто знал больше, чем сами герои,—Хор, существующий в этой пьесе, “Что ты делаешь? Одумайся, Валентина. Ведь ты не любишь его”,—так скажет ей Хор в Последнюю ночь перед свадьбой с Сергеем. Ужаснется Хор, но не испугается автор. Валя выйдет замуж за Сергея без пе­чали, без осуждения, напротив, в белом подвенечном платье будет Валя на свадьбе, и этим нарядом подчерк­нет писатель, что все правильно, все хорошо, все как надо. Бывают случаи, когда любовь вовсе не главное, для того чтобы соединиться с человеком, — скажет Ар­бузов. Многие твердили Вальке о любви, но никто, ни один из них не сказал Валентине об уважении, о высоте ее женского достоинства. Все предлагали ей любовь, один Сергей предложил ей уважение, дружбу, товари­щескую поддержку. Любовь тех, других, была легкой и не пробуждающей душу, уважение этого заставило Валю одуматься, почувствовать радость семьи, вкус верности, счастье покоя. И важнее всех любовных при­знаний оказались ей сейчас эти слова доверия, уваже­ния, слова–аванс ее будущей чистой жизни. Это нечто совершенно новое в пьесе “Иркутская история”, нигде не встречавшаяся ранее точка зрения на союз людей, на возможные мотивы этого союза, среди которых лю­бовь вовсе не единственная, благородная, бескорыст­ная причина. И то, что Сергей решился жениться на Вале, понимая, что любви с ее стороны, той самой на­стоящей, единственной любви, нет, что она идет к нему, боясь одиночества, боясь окончательно потерять себя, делает его натурой исключительной, незаурядной. Где тут говорить о его “обыкновенности”, “обычности”. Необычный человек экскаваторщик Серегин—крепкая рабочая закалка, высокая трудовая гордость помогли ему стать законодателем и новых моральных катего­рий. Он—не политик и не ученый, не государственный деятель и не писатель—устанавливает свой закон жиз­ни. Уважение, доверие—вот главное между людьми, а любовь придет, она не может не прийти, если в основе ее заложено товарищество, взаимное понимание, трога­тельное желание помочь, поддержать, спасти.

.. .Сергей гибнет. Валя остается одна с дочкой и сы­ном. Почему гибнет Сергей? Нередко этот вопрос зада­вали себе зрители, читатели, недоумение по этому по­воду высказывалось и в отдельных критических статьях. Смерть Сергея не обязательна в сюжете “Иркутской ис­тории”, все здесь случайно, случайно он оказывается на реке, где тонут дети, случайно ему приходится стать их спасителем и утонуть самому. Нет неизбежной законо­мерности этой гибели, она вроде бы ничего не обозна­чает, ничего не символизирует. А ведь в драме смерть — это тоже особое раскрытие и характера, и авторской идеи. Но законо­мерность гибели Сергея все же проступает в драме, если мы посмотрим на судьбу героя с позиций новых моральных критериев, выдвинутых автором в “Иркут­ской истории”. Сергей первым решился на поступок, всегда почитаемый и безрассудным и отвратительным— назвать своей женой девушку, еще не полюбившую тебя той не рассуждающей любовью, о которой мечтают в пьесах Арбузова. Такой любви нет у Вали к Сергею, но он решается первым изменить нечто устойчивое, освященное веками. А первые часто гиб­нут. И пусть то будет великий подвиг или едва видимый сдвиг в сфере морали, эти люди достойны быть траги­ческими героями, судьба их необычна, подвержена са­мым непредвиденным поворотам. И своя драматиче­ская вина есть у Серегина, к идеалу прорывается он че­рез нарушение идеальной гармонии. А те, кто нарушает гармонию, чтобы потом когда-либо она стала еще бо­лее идеальной, в чем-то и виновны перед своим истори­ческим мигом. Гибель их есть искупление необычного поступка, непривычного решения, неожиданных изме­нений в заведенном пути морали, человеческих отноше­ний. В этом смысле, не просто сюжетном, но в высшем нравственном, необязательная, не продиктованная усло­виями пьесы смерть Сергея—закономерна. Он умирает затем, чтобы снова торжествовала любовь, но пусть зазвучат в ней и новые, им добытые мотивы — уважения, доверия, дружбы.

И тогда в действие вступает вторая кульминация драмы — второй драматический этап любви, — осознавший свои чувства Виктор, и его новое отношение к осиротевшей Вале. Нарушая все законы драматургии Арбузов позволяет “Иркутской истории” подойти ко второй своей кульминации, хотя всем известно, что накал, апогей бывает в пьесе однажды, затем развязываясь, отпуская нервы и устрем­ляясь к финалу. Но в “Иркутской истории” взлет идей и страстей повторяется дважды, что и придает этой пье­се неповторимое обаяние, особый драматический при­вкус дисгармонического изящества. Казалось бы, что дальше—умер герой, совершилось нравственное воз­рождение героини, куда еще двигаться сюжету? Но смерть героя—еще не вся драма, на сцену выступает Виктор, доселе оттесненный перипетиями жизни Вали и Сергея. Бригада, где работал погибший Серегин, решает выплачивать Вале и ее детям зарплату, которую полу­чал раньше ее муж, а теперь будут вырабатывать его товарищи. Валя принимает это решение друзей Сергея как естественное и справедливое. Но тут неожиданно идет против всех Виктор. Тот самый Виктор, который не очень поначалу разбирался в вопросах морали, сейчас говорит об унижении человека подачками, деньгами, не заработанными им самим. Несчастье—потеря люби­мой—сделало Виктора умнее и мужественнее, интел­лигентнее и прозорливее. И Вале предлагают пойти ра­ботать к ним, на шагающий экскаватор, где трудился Сергей. Пьеса начинается и кончается самой важной для Арбузова сценой. На мостике, возле тускло горящего фонаря, стоит Валя, в руке ее зажата первая в жизни, поистине трудовая зарплата.

Появляется Виктор. “Валя. Витенька. . . родной. . . Спа­сибо”. “Виктор. За что?” “Валя. Получка. Первая”. Эта сцена важнее всего для драматурга. Ею он начинает и кончает пьесу, потому что в этот момент героиня обре­тает человеческое достоинство, достоинство тружени­ка. И снова любовь дает ей этот толчок. И быть может, Валя еще будет с Виктором, то тоже очень важно, для писателя—любовь, пройдя через все испытания, выдерживает их, мужает, ей не страшны даже и ошибки, истинное прорвется, покажет себя. В тонкой психологи­ческой манере письма Арбузова это предощущение возможного счастья Вали и Виктора, счастья, очищенно­го и искупленного трагедией Сергея, разлито в воздухе, оно в зрительных образах, сделанных поистине теат­ральным писателем. Вот Валя выходит из родильного дома с близнецами. Идет развернутая литературная арбузовская ремарка: “Сергей протягивает ей цветы. Она целует его и передает ему ребенка. Сергей осторожно кладет его в колясочку... Нянечка передает Сергею второго ребенка. Чтобы освободить место, Сергей на­клоняется к колясочке и на мгновение отдает ребенка Виктору. Виктор смотрит на ребенка, потом на Валю”. Вот все и сказано. Хотя впрямую не сказано ничего. Сергей отдает ребенка Виктору, как бы предопределяя возможное будущее, когда Виктор должен будет заме­нить его детям отца. В этой короткой пантомиме—об­разный намек на последующие события, события, что разыграются, быть может, уже за рамками пьесы.

Как бы два плана есть в этой драме—план реальный, житейский история века, строящего новых людей.

История житейская завязывается нарочито простенько, как бы между прочим, соскользнув из раздумий Хора, из патетики пролога. Валя и ее подружка Лариса за­крывают маленький магазинчик, где одна—кассирша, другая—заведующая. Мешая им уйти, появляется под­выпивший прохожий, требующий пол-литра. Не сердясь, привычно отшучиваясь, девушки спроваживают весело­го покупателя. А потом пройдут события—разные, большие и малые, другими станут люди, погибнет Сер­гей, и в финале снова появится прохожий. Он не ищет пол-литра, его слова совсем другие и о другом: “Я бро­жу по Ангаре... Я вижу, как недалеко от меня, на отко­се, расположились шестеро рабочих и рядом с ними девушка. Они сидят, не жестикулируя, словно думают каждый о своем. Но о чем же?.. Почему эти люди за­нимают меня?.. Я прислушиваюсь и не могу уловить ни слова. А внизу, у самого берега, какая-то женщина стирает белье. Один из мужчин заметил ее, сказал что-то батальным, и они молча смотрят вниз, на реку. “Какай между ними связь?..” Поначалу, только завязывалась житейская история — Валька и Лариса шутили с пьяненьким прохожим. Обычное дело, ничего особенного, а к финалу все приобрело нравственный смысл, на жизни людей сказалась история, через частные судьбы и вдруг проявилось общественное течение времени, и вместо прохожего вдруг появился Прохожий, вместо дружка-собутыльника—Наблюдатель, вместо человечка из Валькиного окружения—Автор, осмысляющий со­бытия Времени. И уже не о Вальке-дешевке болтает прохожий, о Валентине—жене Серегина, собирающей­ся работать на экскаваторе, думает он, смотря вниз, на реку, где она стирает белье. Прошла пьеса, прошла дра­ма—и все изменилось: и в тех, кто был перед нами, и в самих читателях, зрителях. “Идеальный исход работы над пьесой,—говорит Арбузов,—это когда слово “ко­нец” обозначает, что и автор, размышлявший в течение всего действия, и его зрители — все поняли, что им не нужно больше ни одной реплики, ни одного дополни­тельного объяснения”. И в финале “Иркутской” истории -не нужно ничего больше. Валя на мостике с получкой, зажатой в руке, и Виктор, робко спрашивающий о буду­щем, все и обо всем здесь сказано. Мы поняли, какая связь была между разными людьми и какая связь была между ними и веком. Эта связь людей называлась но­вой моралью, это единство со временем называлось строительством Иркутской ГЭС в середине двадцатого века.

В художественном построении “Иркутской исто­рии” видное место занимает хор. Это обстоятельство вызвало целую дискуссию, участники которой выска­зывали полярно противоположные взгляды.

Роль хора весьма многообразна. В одних случаях хор по­ясняет зрителю обстановку, в других, раздвигая рам­ки времени, излагает предысторию героев. В третьих — он вступает с ними в беседу. В четвертых — он произ­носит вслух скрытые мысли героев. А в сцене с Сер­дюком в хоре звучит голос давней возлюбленной Сер­дюка — фронтовой санитарки. Девичий голос этот рассказывает зрителю о печальном заблуждении ге­роя: Сердюк полагал, что любимая изменила ему. На самом деле она была убита.

В любом из этих применений хор обогащает выра­зительность пьесы. Непривычный для современного зрителя, он уже по этой причине обостряет его инте­рес к происходящему на сцене, придает свежесть его восприятию.

Хор существует в драматургии ни много ни мало три тысячелетия. Вероятно, никто не будет оспари­вать, что за это время он доказал свою оправданность как средство сценической выразительности.

Хор сопровождает людей и дела этой пьесы, Хор, уже давно ставший неотъемлемой частью арбузовских произведений. Разные были мнения высказаны о Хоре в “Иркутской истории”. Считался он и не нужным, и ис­кусственным, и ничего не меняющим в ходе сюжета, и претенциозным. Думается, дело состояло в том, что ни один из театров, включая и Театр имени Вахтангова, дав­шего этой пьесе путевку в огромную сценическую жизнь, не сумел разглядеть в ее Хоре своеобразный замысел драматурга. Хор появлялся на различных сценических площадках либо в абстрактных концертных костюмах, подчеркивающих его остраненность, либо в будничных комбинезонах, подчеркивающих, что Хор—это как раз не абстракция, не символика, но обычное окружение ге­роев, их друзья по работе. Но если внимательно вгля­деться в реплики Хора, открывающие пьесу, когда Пер­вый юноша, Второй юноша и Девушка заговорят о силе изменяющей человека любви—можно распознать и не­что другое. Сразу же за этими репликами, сказанными юношами и Девушкой, в сюжет вступят Валя, Сергей, Виктор. Их выход не обозначен, они не появляются и не уходят, а как бы преобразуются из Хора, будучи за секунду назад юношами и Девушкой вообще, — они обре­тают конкретные имена и конкретные судьбы. Хор это олицетворенные души Вали, Сергея и Виктора, их олицетворенный внутренний мир, лучшее в них, чего они еще не знают о себе сами. То, что Валя, Сергей и Виктор говорят обычно, буднично и просто, их двойни­ки в Хоре повторяют патетически, эмоционально, в вы­соком лирическом регистре. Люди не могут сами гово­рить о себе словами торжественными, звучными, гром­кими. Это было бы и неправдиво и неестественно. Но люди, преображенные в Хор, как бы отделившиеся от земной своей оболочки, могут говорить о себе, друг о друге словами яркими, праздничными. От Сергея, реально действующего в драме, мы бы никогда не услы­шали того, что говорит в ней Второй юноша: “А разве не может случиться, что сила моей любви переменит тебя неузнаваемо, и ты станешь такой прекрасной, что даже я сам не узнаю тебя?” Но от этих слов, не сказан­ных Сергеем в сюжете, особый новый свет падает на его характер, собранный, строгий, не склонный к чувст­вительным излияниям. Соединив в своем сознании Сер­гея реального и Сергея из Хора, выговаривающего то; что неслышно звучит в душе арбузовского героя, мы познакомимся с человеком более содержательным, бо­лее многогранным, чем если бы судили по одному лишь конкретному тексту бригадира экскаваторщиков. Хор в “Иркутской истории” — это не комментарии и не акком­панемент, не абстрактные символы и не обычные рабо­чие парни и девушки. Хор из “Иркутской истории”—это лирические отступления пьесы, ее патетический план, ее поэтический подтекст. Таким образом, в “Иркутской ис­тории”—одной из ключевых драм Арбузова—соеди­няются вместе многие роды искусств — язык кинемато­графа, патетика поэзии, условность театра, эпичность литературы, правда документа, правда большой иркут­ской стройки середины двадцатого века.

...Заканчивались пятидесятые годы. Наступали новые—шестидесятые. Рубежом между ними в творчестве Арбузова была “Иркутская история” — пьеса, близкая и годам прошлым и времени наступающему.