Жертвы насильственных преступлений: социологический взгляд на проблему

Жертвы насильственных преступлений:

Социологический взгляд на проблему.

Реферат

Дипломная работа: 71 с., 6 табл., 3 рис., 42 ист.

Объект исследования — жертвы насильственных преступлений.

Цель работы — изучить социологические вопросы виктимного поведения на современной этапе в РФ.

Метод исследования — описательный, сравнительный анализ.

В работе изложены содержание и значение виктимологии, рассмотрены вопросы формирования виктимного поведения и связи между жертвой и преступником. Проведен социологический анализ жертв насилия в РФ на современном этапе на основании существующих статистических данных и проведенного социологического опроса.

НАСИЛИЕ, ПРЕСТУПЛЕНИЕ, ЖЕРТВА, ПРЕСТУПНИК, СТАТИСТИКА, СОЦИОЛОГИЯ, ВИКТИМОЛОГИЯ, ВИКТИМНОСТЬ.

Содержание

Введение

Анализируя эволюцию человеческого общества, все больше приходишь к выводу, что преступность либо увеличивалась, либо уменьшалась в зависимости от состояния общества, его социальной, экономической, политической стабильности или же, наоборот, нестабильности. Именно последнее – социальная нестабильность в обществе – вызывает рост преступности. Всплеск преступности всегда предшествует значительному социальному потрясению любого общества. И это наглядно демонстрируется нашей реальностью.

Преступность - это параметр, по которому можно судить о состоянии общественного организма.

Уже давно не секрет, что осуществление социально-политических и социально-экономических реформ в России, и не только у нас, сопровождается крайне негативными экономическими и социальными последствиями: спад производства, увеличение безработицы, инфляция, кризис межличностных отношений и т.д. Одним из этих последствий является усиление социального отклонения от норм права. Это находит свое отражение в увеличении преступности.

Отметим, что рост преступности, в том числе в ее организованных формах, давно превратился в глобальную проблему. Если рассматривать структуру и динамику преступности, то она характеризуется непринципиальными изменениями, и даже в периоды заметного увеличения количества регистрируемых преступлений качественные характеристики ее существенно не менялись.

Глава 1. КРИМИНАЛЬНАЯ СИТУАЦИЯ В РФ

1.1 Анализ динамики преступности в РФ в последние годы

С началом социально-экономических преобразований появились выраженные колебания регистрируемых параметров преступности: спад в 1986-1987 годах и резкий всплеск с конца 1988 по 1992 года, затем не менее резкое замедление темпов роста и даже некоторый спад в 1993-1994 годах. Подобный спад также отмечается и в 1995-1996 годах. Данная нестабильность обусловлена динамикой перемен в жизни общества в целом.

Процесс социально-экономических и социально-политических реформ начался в конце 1988 года. Первая фаза реформ (1988-1991гг.) характеризовалась тем, что провозглашенная либерализация коснулась преимущественно политической сферы. В экономике происходило дальнейшее углубление противоречий, но особого изменения системы экономических отношений не наблюдалось. Поэтому количественный рост преступности был в известной мере больше обусловлен причинами социально-политического характера и, прежде всего, резким ослаблением системы государственного контроля над преступностью. Анализ 1 фазы развития преступности в Российской Федерации показывает, что к ним можно отнести:

а) падение престижа и утрату ”морального лица” правоохранительных органов,

б) колебания в реализации принципа гуманизма, повлекшее снижение репрессивных мер государства в отношений преступников,

в) ослабление кадрового потенциала правоохранительных органов.

г) ликвидация особых звеньев социальной системы (таких как комсомол, партия и т.д.),

д) реформирование самих органов внутренних дел, прокуратуры и суда.

В результате происходило увеличение преступности.

Вторая фаза реформ (1992-1994 гг.) характеризовалась резкой либерализацией экономики и внешнеэкономической деятельности, что сопровождалось гиперинфляцией и спадом производства. Начался процесс приватизации, интенсивный рост коммерческих и банковских структур, развитие различных форм предпринимательства. Именно в этот период начали меняться качественные характеристики преступности, в том числе и структура мотивации криминального поведения. На наш взгляд, одной из главных причин этого стало стремление лиц к обладанию средствами для создания собственного бизнеса, либо включение их к извлечению доходов, получаемых другими предпринимателями. Расширение сети банков также дало возможности для легализации преступных капиталов, для незаконного обналичивания денежных средств. Началась интенсивная криминализация экономики, включение в коммерческую и финансовую деятельность все большего числа людей, имеющих опыт противоправной деятельности.

Изменилась и социальная база преступности: в ней резко снизилась доля деклассированных элементов, на первый план стали выступать преступники из тех слоев общества, которые традиционно считались благополучными.

Продолжающийся спад производства, имеющий своим следствием сокращение рабочих мест в различных отраслях промышленности и органах управления вынудило значительный слой населения искать новую работу.

Уровень потребностей постоянно растет, поднимаются планки стандарта жизни. Поэтому стремление достигнуть высокого уровня жизни также может рассматриваться как одна из социальных причин преступности. Ведь люди, ставшие безработными, далеко не всегда соглашаются на работу, если она не будет приносить им высокие доходы. Результаты опросов показывают, что в современных условиях значительная часть безработных – это не те, кто готов взяться за любую работу, чтобы поддерживать себя, а те, кто сознательно готов влиться в коммерческую и около коммерческую сферу, чтобы быстро заработать большие суммы, даже если эта сфера окажется криминальной. Эти же устремления характерны и для большинства молодых людей, прибывающих в крупные города из сел и аулов.

Таким образом, можно сделать вывод, что криминальный потенциал части безработных ориентирован в большой степени не на традиционную общеуголовную преступность, а на включение в криминальный бизнес, организованную преступность. Анализируя количественный рост преступности в 1981-1993 годах, можно отметить, что он проходил на социально-психологическом фоне, для которого характерны были чувства разочарования, обманутых надежд, усталости от постоянно возникающих новых проблем, раздражения от быстро углубляющейся пропасти между уровнями доходов бедных и богатых. Ведущей психологической окраской совершаемых в этот период преступлений была агрессия, причем зачастую не мотивированная.

Наряду с этим происходят изменения и в морально-нравственной сфере: утрата моральных и этических ориентиров, позволяющих оценивать поведение людей как достойное и недостойное, размывание, а потом и коренное изменение ряда нравственных принципов, ранее насаждаемых и поддерживаемых мощными идеологическими структурами бывшего СССР. Несоответствие между законодательством и реальной жизнью общества также способствовало ослаблению идеологического стержня.

Такой социально-психологический феномен привел к формированию в общественном сознании иного понимания места преступности и преступника в социуме. Если раньше совершение преступления влекло за собой, помимо мер уголовного наказания, ряд мер социальной репрессии (как исключение из партии, лишение должности и т.п.) и преступник считался изгоем общества, то к середине девяностых годов совершение преступления перестало быть постыдным, а сам преступник нередко продолжает успешно делать карьеру.

Отмечая качественные изменения преступности, важно выделить ее интеллектуализацию и стремление организованных преступных структур к политической деятельности, что дает им возможность препятствовать принятию ”неудобных” им решений и законов, а также для налаживания коррупционных связей.

По милицейским сводкам, в 1996 году общий криминал в стране немного пошел на убыль: число зарегистрированных преступлений по сравнению с 1995 годом сократилось на 4,7%. Снижение наблюдалось в 60 регионах. Больше всего - в Приморском крае (снижение на 18,6% ), Астраханской области (18,1%), Санкт-Петербурге (17,1%).
При этом число зарегистрированных преступлений в России составило 2,6 миллиона - примерно одно преступление на 60 жителей.

По данным официальной статистики, основные показатели преступности в России в 1997 году зарегистрировано 2307311 преступлений, выявлен 1372161 преступник, из которых осужден 1013431 человек. При этом отмечается ”стабилизация и снижение преступности в России”, поскольку по тем же официальным данным, в 1997 году зарегистрировано на 8,7% меньше преступлений, хотя и выявлено преступников на 15,3% меньше, чем в предыдущем 1996 году [32]. В 1997 году число умышленных убийств ”по найму”, по данным статистики, возросло на 18%, число выявленных лиц, совершивших убийство при превышении пределов необходимой самообороны, возросло на 7%. Из общего же числа умышленных убийств, по заявлению Криминологической ассоциации, в нашей стране фиксируется только его половина. Официально это примерно 30 тысяч в год.

В таблице 1.1 представлены статистические данные по самым криминогенным регионам России. Основные криминальные территории России - это Урал, Сибирь и Дальний Восток. Причем уровень преступности не зависит от масштабов региона. Огромная Магаданская область и крохотная Еврейская АО недалеко ушли друг от друга (по состоянию на 1 января 1997 г. по итогам 1996 г.).

Таблица 1.1. Статистические данные совершаемых преступлений в некоторых территориях РФ.

	Регион	Насе- ление, тыс. чел.	Число преступлений на 100 тысяч чел.	Число тяжких преступлений на 100 тысяч чел.	Число преступлений против личности на 100 т. чел.
1	Сахалинская область	648	3586,5	1957,1	134,3
2	Еврейская автономная область	208	2946,5	1750,1	141,8
3	Магаданская область	265	2809,8	1539,1	131,6
4	Томская область	1078	2717,3	1591,9	114,8
5	Хабаровский край	1560	2699,3	1549,1	153,9
6	Республика Бурятия	1050	2686,6	1676,1	158,2
7	Пермская область	3001	2682,1	1751,0	173,7
8	Курганская область	1111	2666,1	1115,8	128,8
9	Приморский край	2253	2532,1	1456,4	119,1
10	Читинская область	1292	2523,1	1628,9	152,2
11	Новосибирская область	2745	2521,2	1403,8	82,3
12	Красноярский край	3118	2353,4	1388,7	119,0
13	Новгородская область	741	2327,5	1243,4	90,5
14	Свердловская область	4667	2296,5	1354,5	119,1
15	Тюменская область	3187	2285,3	1212,2	119,8
16	Калининградская область	932	2260,3	1275,2	73,5
17	Ленинградская область	1668	2209,8	1334,5	101,9

Примечание: к тяжким преступлениям относятся умышленные убийства и покушения на убийство; умышленные тяжкие телесные повреждения. Тяжкие преступления входят в разряд преступлений против личности. К преступлениям против личности относятся, помимо тяжких, менее тяжкие умышленные телесные повреждения, истязания, изнасилования и покушения на них.

Во второй половине 1998 г. был зарегистрирован очередной виток роста преступности. За шесть месяцев этого года число зарегистрированных преступлений увеличилось на 21,7 процента по сравнению с предыдущим периодом.

Что касается раскрываемости преступлений, то по данным Госкомстата Россия стоит на одном из последних мест в мире по уровню преступности и на одном из первых — по раскрываемости. Вообще общая раскрываемость, по Госкомстату, порядка 60%. Из приведенного статистикой числа преступников 56% - лица, не имеющие постоянного дохода, 33% - лица, совершившие преступление в состоянии опьянения и остальные 11% - несовершеннолетние и женщины [32].

На первых позициях среди преступлений по-прежнему тяжкие — убийства, грабежи, разбои, преступления против личности и пр. В этой группе активно прогрессируют такие виды преступлений, как захват заложников и криминальные взрывы. Растет и уровень умышленных убийств - Россия по этому показателю вдвое опережает США.

Динамику роста преступности можно видеть по статистическим данным количества зарегистрированных преступлений в Москве с 1995 г. по 2000 г. (табл. 1.2) [29, 42]

Таблица 1.2. Количество зарегистрированных преступлений в Москве

Преступления	Количество зарегистрированных преступлений
1995	1996	1997	1998	1999	10 мес. 2000
Бандитизм	13	18	33	36	36	41
Терроризм	10	5	—	1	2	1
Убийства	1702	1544	1477	1180	1206	949
Тяжкие телесные повреждения	1664	1346	1028	1059	1040	1035
Изнасилования	348	344	214	196	185	155
Похищение людей	Нет данных	125	103	114	138	86

Не стоит и забывать, что приведенный анализ основан только на информации о зарегистрированных преступлениях. Авторитетные же эксперты МВД оценивают уровень зарегистрированных преступлений в пределах от трети до половины реального криминального массива.

Рост преступности в России, тем не менее, не является исключением из общемировой практики. Преступность в мире за последние 30-40 лет увеличилась в среднем в 3-4 раза, на территории бывшего СССР – в 6-8 раз, в США — в 7-8 раз, в Великобритании и Швеции – в 6-7 раз, во Франции – в 5-6 раз, в Германии – в 3-4 раза, в Японии — в 1,5-2 раза и т.д. По данным Четвертого обзора ООН за 1985-1990 гг., прирост преступности в мире составил в среднем 5% в год. [21]

1.2 Статистика убийств в РФ

Россия давно уже была страной с относительно высоким уровнем убийств. Их число быстро росло в начале XX века, особенно сильно - в 1902-1906 годах. После событий 1905 -1907 годов число убийств несколько уменьшилось, но так и не возвратилось к уровню конца XIX - начала XX века.

Поскольку, по международной классификации, смерти в боях не относятся к убийствам, мы здесь не будем обсуждать военные потери России в прошедшем веке. Но ”предусмотренные законом вмешательства” включаются в число убийств, а таких в нашей стране тоже было чрезвычайно много. Поэтому пытаться исчислять показатели смертности от убийств в 1920-1930-е годы, только исходя из государственной статистики смертности, в которую не включались ”государственные убийства”, неверно даже с формальной точки зрения. В ”мясорубочные” 1937-1938 годы было расстреляно около 700 тысяч человек и пасторально выглядят рядом с такой горой около 6 тысяч убитых за эти два года в городах СССР, так сказать, ”в частном порядке”.

В конце 1950-х — начале 1960-х уровень убийств оставался практически неизменным, хотя тогда он был уже выше, чем в большинстве европейских стран, и почти таким же, как в США. С середины 1960-х до конца 1970-х число смертей от убийства постоянно росло, как и общее число смертей от внешних причин, но с 1978 года число убийств в расчете на 1 миллион мужчин или женщин стабилизировалось, а в период антиалкогольной кампании резко сократилось. А затем на смену этим благоприятным тенденциям пришел взрывоподобный всплеск смертности от убийств в 1990-е годы. В первой половине десятилетия уровень убийств был много выше ожидаемого по трендам 1965-1984 годов, затем снова стал снижаться, возвращаясь - и для мужчин, и для женщин - на линию тренда мужской смертности, более высокой, чем женская.

Стандартизованные коэффициенты на 1 миллион мужчин (левая шкала) или женщин (правая шкала)

Динамика убийств у мужчин и женщин практически одинакова за все время с 1965 года, но уровень у мужчин - в 4-5 раз выше. В догорбачевский период смертность от убийств у женщин росла несколько быстрее, чем у мужчин. Зато в 1990-е чуть больше выросли убийства среди мужчин.

В среднем, за последние пять лет ежегодно жертвами убийств становились около 37 тысяч человек, причем, видимо, это только нижняя граница оценки числа убитых - их много и среди так называемых неуточненных смертей (около 40 тысяч), и среди без вести пропавших (почти 20 тысяч в 1993 году).

Среди развитых стран российские показатели можно было сравнивать только с США - в европейских странах они намного ниже. С середины 1970-х в России и у мужчин, и, особенно, у женщин смертность от убийств стала выше американского уровня. Если же рассматривать Россию на фоне всех стран мира, то по уровню смертности от убийств она уступает только некоторым латиноамериканским странам (Колумбия) и, видимо, странам Африки к югу от Сахары [12].

Глава 2. ВИКТИМОЛОГИЯ: ”УЧЕНИЕ О ЖЕРТВЕ”

Виктимология сегодня — это развивающееся комплексное учение о лицах, находящихся в кризисном состоянии (жертвы преступлений, стихийных бедствий, катастроф, экономического и политического отчуждения, беженцы, социальные организации и пр.), и мерах помощи таким жертвам.

По нашему мнению, современная виктимология как специальная социологическая теория осуществляет ”сквозной” комплексный анализ феномена жертвы, исходя из теоретических представлений и моделей, первоначально разработанных в сфере иных социальных дисциплин (права, криминологии, политологии, теории государственного управления, социальной работы, конфликтологии, социологии отклоняющегося поведения) [9, 72-73] .

Уникальность виктимологии состоит в ее комплексном сфокусированном подходе к изучению популяций и кризисных явлений, лишь отчасти изучавшихся ранее в рамках конкретных социальных наук. Тезис о том, что виктимология как одна из наук о человеке изучает поведение, отклоняющееся от нормы безопасности, имеет достаточное число сторонников среди обществоведов.

По сути дела, данная дисциплина служит осмыслению новых взаимоотношений и динамических связей между жертвами и социально опасными проявлениями среды обитания, интегрируя воедино лучшие достижения традиционных, устоявшихся учений.

Современная виктимология реализуется в нескольких направлениях:

1. Общая ”фундаментальная” теория виктимологии, описывающая феномен жертвы социально опасного проявления, его зависимости от социума и взаимосвязи с иными социальными институтами и процессами. При этом развитие общей теории виктимологии ведется, в свою очередь, по двум направлениям:

• первое исследует историю виктимности и виктимизации, анализирует закономерности их происхождения и развития вслед за сменой основных социальных переменных, учитывая относительную самостоятельность феномена виктимности как формы реализации девиантной активности;

• второе изучает состояние виктимности как социального процесса (анализ взаимодействия виктимности и общества) и как индивидуального проявления отклоняющегося поведения посредством общетеоретического обобщения данных, полученных теориями среднего уровня.

2. Частные виктимологические теории среднего уровня (криминальная виктимология, деликтная виктимология, травматическая виктимология и др.).

3. Прикладная виктимология — виктимологическая техника (эмпирический анализ, разработка и внедрение специальных техник превентивной работы с жертвами, технологий социальной поддержки, механизмов реституции и компенсации, страховых технологий и пр.).

2.1. Общая характеристика виктимности

В настоящее время существуют два подхода к формулировке основных понятий учения о жертве преступления. Первый, сциентистский, основывается:

• на формально-логическом анализе существующих воззрений и определений иных авторов;

• на выборе наиболее подходящего определения, соответствующего ориентациям и гипотезам самого исследователя;

• на его анализе, совершенствовании и дополнении (”привнесении чего-то нового”), который завершается предложением собственной системы.

Второй (нормативно-содержательный) предполагает вычленение ”главного”, универсального понятия системы научных знаний, его анализ и использование в качестве базиса построения научной теории, ее аксиом и закономерностей.

Так, известный польский криминолог Брунон Холыст в свое время в качестве основного конститутивного понятия теории криминальной виктимологии предложил использовать понятие виктимогенного потенциала, включающего в себя:

а) состояние индивидуальной и групповой виктимизации в конкретный исторический момент;

б) процесс виктимизации;

в) виктимологическую стимуляцию;

г) функциональный механизм соотношения: ”жертва-виновник преступления”.

По мнению Б. Холыста, виктимогенный потенциал представляет собой такую систему свойств индивида, группы или организации, которая создает опасность совершения преступных действий. По его мнению, ”виктимогенный потенциал или виктимологическая дисфункция является видом внутренней неадекватности элементов культурного стандарта — как в статическом, так и в динамическом состоянии” [41, 73—74].

Нетрудно заметить, что понятие виктимогенного потенциала во многом совпадает с характеристиками криминогенности того или иного явления. Между тем система виктимологических понятий является отличной от понятий криминологии в силу того, что жертва преступления есть самостоятельный феномен, не сводимый только и исключительно к элементу и характеристике криминогенного комплекса.

По мнению некоторых авторов, центральным элементом в системе понятий криминальной виктимологии должна быть виктимность.

Виктимология — это межотраслевая, научная, практическая и учебная дисциплина, изучающая виктимность во всех ее проявлениях в целях совершенствования борьбы с преступностью” [40, 112].

Анализ виктимности и ее составляющих позволяет глубже понять феномен жертвы, разработать необходимые и социально обоснованные меры по виктимологической профилактике правонарушений.

Виктимность является специальным предметом в целях выяснения основного вопроса виктимологии, в силу каких причин и при наличии каких условий некоторые лица становятся жертвами преступлений, в то время как других эта опасность минует.

В работах отечественных виктимологов виктимность в наиболее обобщенном виде характеризуется как системное универсальное свойство организованной материи становиться жертвой преступления в определенных конкретно исторических условиях [34, 14].

Виктимность можно рассматривать как:

• определенное функционально зависимое от преступности явление;

• образ действий определенного лица;

• индивидуальная (описывающая потенциальную возможность лица стать или становиться жертвой преступления);

• видовая (характеризующая жертв определенных групп преступлений);

• групповая (определяющаяся ролевыми, социальными, демографическими, биофизическими качествами и характеристиками жертв преступлений);

• массовая (как наличие реальной или потенциальной возможности для определенной социальной группы становиться жертвой преступлений или злоупотребления властью);

• характерологическая и поведенческая особенность жертвы преступления.

Некоторые ученые выделяют два конститутивных типа виктимности: личностную (как объективно существующее у человека качество, выражающееся в субъективной способности некоторых индивидуумов в силу образовавшихся у них совокупности психологических свойств становиться жертвами определенного вида преступлений в условиях, когда имелась реальная и очевидная для обыденного сознания возможность избежать этого) и ролевую (как объективно существующую в данных условиях жизнедеятельности характеристику некоторых социальных ролей, выражающуюся в опасности для лиц, их исполняющих, независимо от своих личностных качеств подвергнуться определенному виду преступных посягательств лишь в силу исполнения такой роли) [17, 25-26].

На основании вышеперечисленного можно отметить, что в определениях виктимности, данных разными авторами, есть разнобой. Данный недостаток, впрочем, легко снимается при попытке определения криминальной виктимности через социально-отклоняющуюся активность субъекта [37,11], через совокупность отклонений от безопасного поведения, от безопасного образа, стиля жизни, ведущую к повышенной уязвимости, доступности, привлекательности такого субъекта для правонарушителя.

Было бы естественным в связи с этим попытаться проанализировать общетеоретическое содержание основного понятия виктимологии — виктимности.

Изучение криминальными виктимологами свойств субъекта, объекта, среды и тех звеньев, которые оприходуют их криминальное взаимодействие, приводит к выводу, что понятие виктимности следует рассматривать как свойство отклоняющейся от норм безопасности активности личности, что ведет к повышенной уязвимости, доступности и привлекательности жертвы социально опасного проявления. Указанное соционормативное понимание виктимности зиждется на определении безопасного поведения, на презюмировании существования ”виктимологической” нормы.

Но каким образом можно определить, что такое норма безопасного поведения?

Для ответа на этот вопрос логически правильно было бы определить состояние социальной безопасности и свойственные ему нормативные регуляторы и через них — охарактеризовать виктимные отклонения от подобного рода норм.

Безопасность как состояние либо качество защищенности от реальных либо потенциальных угроз, страха, неуверенности, депривации и иных лишений играет важную роль в современной концепции миропонимания.

Гарантии безопасности — естественная потребность каждого человека, да и общества в целом. Усиление эффективности Хельсинского процесса в упрочнении безопасности в Европе и мире в общечеловеческом, политическом, военном, экономическом смыслах подчеркивалось многими участниками Лиссабонского 1996 года саммита стран членов ОБСЕ, посвященного разработке модели общей и всеобъемлющей безопасности для Европы XXI века.

История познания нормы социального (в том числе и безопасного) поведения чревата многочисленными перипетиями. С традиционной, легалистской точки зрения ее и как таковой вовсе не существует, — есть история развития общества, которая и детерминирует понятие нормы и отклонения от нее в конкретном политико-правовом континууме.

Процесс познания социальных норм и отклонений как проявлений социальной формы описан многими учеными. В работах В.Я. Афанасьева, Я.И. Гилинского, В.Н. Кудрявцева, П. Сорокина, А.М. Яковлева и других выдающихся специалистов мы сталкиваемся с анализом девиаций, попытками охарактеризовать их сущность и значение, с построением системно-логических оснований социологии отклоняющегося поведения как специальной социологической теории. Нет нужды останавливаться на описании всего разнообразия подходов к понятию девиации: здесь мы рискуем отойти от главного, — девиация трактуется как отступление от нормы, норма же предполагается нам понятием данным и достаточно устоявшимся в конкретном обществе, социальной группе.

Девиация с трудом поддается определению, что связано с многообразием социальных ожиданий, которые часто представляются спорными. Эти ожидания могут быть неясными, меняющимися со временем, кроме того, на основе разных культур могут формироваться разные социальные ожидания. С учетом этих проблем социологи определяют девиацию как поведение, которое считается отклонением от норм группы и влечет за собой изоляцию, лечение, исправление или другое наказание [39, 239].

Попытки познания норм безопасного поведения в обыденном смысле как среднестатистических, устоявшихся правил и принципов социальной активности, которые выражаются в абсолютной приспособленности и адаптированности к окружающей среде, также не дадут ожидаемого результата. В таком контексте лишь нравственная ненормальность лиц, прячущих себя в ”башне из слоновой кости”, будет являться нормой.

По сути дела, безопасное поведение связано с сохранением и поддержанием родовой человеческой сущности в противовес дегуманизированным и деструктивным энтропийным тенденциям. ”Человечество обречено вечным и безграничным возможностям злой воли (произвола) противопоставлять добрую волю, то есть волю, согласованную с законами природы. Иного способа достижения безопасности не существует”, — писал, рассматривая проблемы криминологической безопасности, А.Н. Костенко [19, 337]. По нашему мнению, такая родовая человеческая сущность, выражается в творческом характере жизнедеятельности, способностях к самоотдаче и любви, являясь нормой безопасного поведения.

Понимая ”отрыв от родовой сущности” отклонением от нормального поведения, можно согласиться с Б.С. Братусем. По его мнению, смысловыми условиями и критериями аномального развития (и, наверное, в значительной мере отклоняющегося поведения) следует считать: ”отношение к человеку как к средству, как к конечной, заранее определимой вещи (центральное системообразующее отношение); эгоцентризм и неспособность к самоотдаче и любви; причинно обусловленный, подчиняющийся внешним обстоятельствам характер жизнедеятельности; отсутствие или слабую выраженность потребности в позитивной свободе; неспособность к свободному волепроявлению, самопроектированию своего будущего; неверие в свои возможности; отсутствие или крайне слабую внутреннюю ответственность перед собой и другими, прошлыми и будущими поколениями; отсутствие стремления к обретению сквозного общего смысла своей жизни” [6, 51].

В этой связи виктимность как способность субъекта становиться жертвой социально-опасного проявления и выступает в ее общетеоретическом понимании как явление социальное (статусные характеристики ролевых жертв и поведенческие отклонения от норм безопасности), психическое (патологическая виктимность, страх перед преступностью и иными аномалиями) и моральное (интериоризация виктимогенных норм, правил поведения виктимной и преступной субкультуры, самоопределение себя как жертвы).

Виктимность, как и любой иной вид девиаций, определяется соотношением демографических и социально-ролевых факторов, ориентирующих индивида (социальную группу) на удовлетворение определенных потребностей безопасного поведения с заданными обществом возможностями их удовлетворения, равно как и иными общими политическими, социальными и экономическими условиями жизнедеятельности общества.

Индивидуальная виктимность понимается как отклонение от норм безопасного поведения, от процесса самосохранения человека (общности) детерминируется также антагонизмом между уровнями признания (социальный аспект), возможностей (психический аспект) и притязаний (моральный аспект).

Таким образом, теоретически весьма привлекательной выглядит высказанная В.П. Коноваловым идея о том, что понятие виктимности как свойства отклоняющейся от норм безопасности активности личности, приводящего к повышенной уязвимости, доступности и привлекательности жертвы социально опасного проявления, зиждется на определении безопасного поведения, на определении ”виктимологической” нормы.

Провоцирующее поведение хулигана, виктимные перцепции и страхи правопослушного населения, ритуальная виктимность социальной общности — есть ни что иное, как отклонения от общечеловеческой системы ценностей, признающей безопасность и свободное развитие личности основным условием формирования нормального общества.

Выше мы характеризовали виктимность как отклонение от норм безопасного поведения, реализующееся в совокупности социальных, психических и моральных проявлений. Упор на поведенческую характеристику виктимности уже встречался в отечественной криминологии. Так, Г.В. Антонов-Романовский и А.А. Лютов еще в начале 80-х годов предприняли попытку определить виктимность поведения через описание социальной ситуации, в которой лицо своими действиями подвергает себя опасности стать жертвой преступления [Антонов-Романовский Г.В., Лютов А.А. Виктимность и нравственность, 40].

Подводя итоги сказанному, отметим, что одно лишь поведение в процессе совершения преступления не может служить классификационным критерием определения видов и характеристик виктимности. Личность человека — сложное образование, не сводимое исключительно к единовременным проявлениям социальной активности. В основе подобных классификаций должна лежать деятельность личности, ее социальные роли, психический и энергетический потенциал.

2.2 Понятие жертвы преступления

В современной юридической и социологической литературе достаточно долгое время шли дебаты об определении понятия жертвы преступления.

Ряд авторов, основываясь на положениях действующего уголовно-процессуального законодательства и материального права, утверждали, что жертвой преступления может быть только физическое лицо, которым преступлением причинен моральный, физический или имущественный вред (т.н. узкое, операциональное определение жертвы) [22, 40—42].

Например, канадская ученая М. Бариль определяет жертву как лицо (или группу лиц), перенесшее непосредственно посягательство на свои основные права со стороны другого лица (или группы лиц), действующего сознательно.

Жертва преступления определяется и как любое лицо (социальную группу, институт, общность), которому причинен вред или повреждения другим лицом, которое ощущает себя потерпевшим, сообщает об этом публично, нормативно верифицировано как потерпевший и, следовательно, имеет право на получение помощи от государственных, общественных или частных служб.

Подобное понимание жертвы преступления обосновывается следующими соображениями.

”Учреждения, корпорации, коммерческие предприятия и группы людей могут быть также виктимизированы и законно приобрести статус жертвы”, - писал в одной из своих последних работ Э. Виано [2, 182].

Структурно определение жертвы преступления состоит из следующих элементов: объекта, объективно и субъективно связанного с ним источника причиненного вреда и самого вреда.

Ранее было выяснено, что жертвой преступления могут выступать как физические, так и юридические лица (социальные общности), которым непосредственно был причинен ущерб преступлением, девианты в преступлениях без жертв (первичная жертва), а также члены семьи, близкие лица, родственники, иждивенцы первичных жертв (рикошетные жертвы).

Представляется не только ненаучным, но и попросту безнравственным, исключать рикошетных жертв и субъектов преступлений без жертв из совокупности объектов, охватываемых понятием ”жертва преступления” по тем основаниям, что первые только опосредованно связаны с преступлением, а вторые, мол, сами своим поведением создали неблагоприятные последствия, приведшие к криминальному результату (например, преступления, связанные с немедицинским употреблением наркотиков).

Рикошетные жертвы испытывают такие же страдания и проявляют такие же симптомы психологических затруднений, как и первичные жертвы. Члены семей жертв убийств, партнеры и супруги изнасилованных женщин, родители ограбленных подростков, родственники потерпевших от краж и иных преступлений описывают сходные психологические симптомы от непрямой виктимизации так же, как и прямые жертвы.

Однако посттравматический стресс, гнев, униженность, страх и депрессия являются спутниками виктимизации рикошетных жертв точно так же, как и прямых жертв. И не помнить об этом, декларируя принципы защиты гражданских прав и свобод в государстве, нельзя.

Таким образом, с криминологической точки зрения в круг лиц, относимых к жертвам преступлений, следовало бы также включить не только субъектов, которым был непосредственно причинен ущерб преступлением, но и тех, чье законное благо было поставлено преступлением (или покушением на него) под угрозу.

Вообще, согласно данным ученых криминалистов, число предусмотренных уголовным законом преступлений, причиняющих ущерб психической неприкосновенности личности, составляет около 70 % [14, 20]. Известно, что психологические последствия преступления могут носить непосредственный, краткосрочный и долгосрочный характер.

Непосредственные реакции жертвы на совершенное в отношении нее преступление выражаются в шоке, отрицании, гневе, озлоблении, депрессии и ощущениях незащищенности, изолированности, никому ненужности (т.н. синдром посттравматического стресса). Эти симптомы обычно длятся от нескольких часов до нескольких суток. В течение нескольких недель после пребывания жертвой потерпевшие указывают на изменения сознания, фобии, боли, переполненность негативными эмоциями.

Жертвы зачастую указывают на переполненность чувством вины, потерю самоуважения, снижение самооценки, беспомощность, депрессию. Они также могут испытывать вновь ощущение участия в преступлении в форме кошмаров или маний. В течение этого периода жертвы описывают возникающие у них страхи одиночества, боязнь быть похищенным, а также ощущение того, что преступление в отношении них вновь совершится.

Несмотря на то, что большинство из этих симптомов исчезает с течением времени, многие жертвы свидетельствуют о наличии у них долгосрочных психологических реакций на преступление: заниженной самооценки, депрессии, тревожности, трудностей в интимных отношениях.

По данным немецких виктимологов, у лиц, ставших жертвами ограблений или краж со взломом, наблюдаются такие симптомы: нервозность - 86 % и 81 %; истерический плач - 78 % и 60 %; страх - 75 % и 70 %; шок - 50 % и 38 %; нарушения памяти - 20 % и 5 %; гнев - 38 % и 42 % [23, 26] .

Сходные психологические реакции наблюдаются и у рикошетных жертв. Так, телефонный опрос 12500 респондентов жителей США показал, что 2,8 % выборки были членами семьи жертв убийства, 3,7 % были отдаленными родственниками убитых, а 2,7 % - близкими друзьями убитых.

Таким образом, 9,3 % выборки составили лица, явившиеся рикошетными жертвами умышленных убийств. Анализ психологических реакций этих рикошетных жертв показал, что 23,4 % из них испытывали полноценный синдром посттравматического стресса, около 40 % соответствовали показателям синдрома посттравматического стресса хотя бы по одному диагностическому критерию [1, 124].

С точки зрения криминальной виктимологии жертвой преступления признается только лицо, пострадавшее от запрещенного национальным уголовным законом деяния (действия или бездействия).

”Связанность” понятия жертвы преступления формальными рамками уголовно-правовых явлений четче ограничивает предмет криминальной виктимологии. Это позволяет проникнуть в сущность проблемы жертв преступлений.

Преступник, преступление и жертва связаны друг с другом сложной системой взаимоотношений.

С одной стороны, виктимизация жертвы может быть определена самим состоянием и/или отклоняющимся, провоцирующим поведением жертвы. Анализ связей взаимодействия, контроля, отношений между преступником и его жертвой помогает выяснить сущность и содержание отдельных элементов механизма преступного поведения, определить основные поведенческие характеристики виктимности.

”Жертву преступления следует рассматривать как фактор, генетически и динамически влияющий на преступность”, - писал Ежи Бафия [5,105].

Взаимосвязь между преступлением и жертвой с неизбежностью приводит к определенным последствиям (причиняемому жертве и системе связанных с ней отношений вреду). В юридической литературе все виды преступного вреда, в зависимости от характера и механизма нарушения общественного отношения, подразделяются на несколько типов.

Так, вызываемые преступным действием изменения С.В. Землюковым подразделяются на четыре типа.

Первый тип вредного изменения объекта посягательства характеризуется утратой материального или нематериального блага. Это вредное изменение возникает при совершении разрушающего действия. Второй тип вредного изменения состоит в определении вредного состояния, положения. Третий тип вредных изменений объекта посягательства состоит в осуществлении запрещенной законом деятельности, результатом которой является создание (производство) вредных для общества запрещенных продуктов. Четвертый тип вредного изменения состоит в недостижении (ненаступлении) общественно-полезного блага. [14, 16] .

Соответственно, при преступном бездействии первый тип состоит в том, что воздержание лица от совершения результативного общественно-полезного действия не приводит к появлению общественно-полезного результата, определенного обязанностью. Ненаступление общественно-необходимого блага как объекта соответствующего общественного отношения приводит к тому, что отношение теряет свою социальную значимость, прерывается. Второй тип вредных изменений происходит при воздержании субъекта отношения от совершения сохраняющих, подавляющих и пресекающих действий. Этим допускается возникновение вредных изменений либо продолжение их развития. Вследствие этого происходит утрата или повреждение общественно-полезного блага как объекта этого отношения [14, 17].

Указанные изменения могут быть связаны с причинением ущерба физическому здоровью жертвы, материальными потерями, с психическими травмами, с дезадаптацией и десоциализацией жертвы преступления.

Проблема причинения вреда физическому здоровью, телесной и психической неприкосновенности жертвы, анализ характеристик материального ущерба достаточно глубоко исследованы в теории уголовного права и криминологии.

Так, физический ущерб, помимо причинения вреда телесной неприкосновенности лица, подвергшегося криминальному нападению, может включать: увеличение адреналина в крови жертвы, повышение давления, судороги, слезливость, сухость во рту, переживание событий в замедленном темпе, ухудшение работы органов чувств, потерю аппетита, мускульного тонуса, насморк, снижение либидо:

В наиболее общем виде подвергались криминологическому анализу и такие моральные последствия преступления, как психические переживания, психологический стресс, посттравматические стрессовые расстройства (эмоционально-волевые расстройства: чувство утраты, беспомощности, безнадежности, чувство унижения, опущенности, ощущение неадекватности происшедшего потребностям и установкам потерпевшего), психические болезни и акцентуации.

По данным американских психиатров, всего лишь 10 % жертв сексуального насилия не проявляют никакого нарушения своего поведения после совершения преступления. Поведение 55 % жертв умеренно изменено, и деятельность 35 % жертв сопровождается серьезной дезадаптацией.

Спустя несколько месяцев после нападения 45% женщин каким-то образом способны адаптироваться к жизни; 55% жертв испытывают длительные воздействия травмы.

Согласно данным немецких криминологов, ”жертвы переживают три стадии травмирования:

• реакция на происшедшее и ее развитие;

• осознание понесенного ущерба;

• поиск выхода.

Для первой стадии травмирования характерны шок, сомнения и т.п., для второй - страх огорчение, гнев. На третьей стадии жертва ”вытесняет” нанесенный ей психический вред, направляя свою энергию на другие сферы деятельности” [23, 27].

К сожалению, в отечественной литературе проблемы дезадаптированности жертвы преступления, которая не в состоянии ни с чем справиться после совершенного на нее нападения, привлекали несколько меньшее внимание.

Немудрено, что дезадаптивное отклоняющееся поведение является как предпосылкой и следствием виктимности, так и предтечей будущей криминальной активности индивида. Приобретаемый опыт жертвы в социальных конфликтах ведет не только к рецидиву виктимности, но и к последующему преступному поведению. Не случайно в семьях несовершеннолетних, совершивших агрессивные преступления, наблюдается высокая доля родителей, грубо относившихся к своим детям: около 80 % правонарушителей выросли в семьях, где им не уделялось должного внимания [28, 7], в 39 - 46 % случаев в подобных семьях отмечались неоднократные агрессивные конфликты, сопровождавшиеся ссорами, оскорблениями, избиениями, применением телесных наказаний к подросткам [18, 61] .

Подытоживая изложенное, отметим, что анализ науковедческих, статусных, поведенческих, нормативно-правовых оснований и характеристик определения потерпевших от преступлений дает основание утверждать, что жертвой преступления признается любое физическое лицо (социальная общность, организация), которому преступлением причинен физический, материальный или моральный ущерб.

2.3. Виктимные девиации: классификация жертв преступлений

Уже давно было замечено, что поведение преступника и его жертвы коррелируются, дополняя друг друга. Можно сказать, что они играют в одну игру в согласии с установленными в самом начале из взаимодействия правилами, и в данном случае не важно, осознается или нет сторонами конфликта знание правил и готовность им следовать. Девиантное поведение одного человека (группы лиц) создает объективные предпосылки для вхождения ”в игру” новых лиц.

Гений и злодейство, преступность и виктимность — две стороны одной медали, теснейшим образом связанные и переплетенные друг с другом. Используя вышеприведенную схему генезиса девиантной активности и основываясь на тезисе о взаимосвязанности и взаимозависимости различного рода отклонений [2], рассмотрим генерализованный процесс взаимосвязи виктимных и преступных девиаций.

В наиболее общем виде генезис агрессивных девиаций проявлялся как становление устойчивых типов агрессивного поведения, затем их дезорганизация в форме недостаточности для удовлетворения актуализируемых потребностей субъекта, которая выступает условием перехода к становлению иного, качественно отличного по мотивационному характеру и целевой направленности типа девиации .

Этапами генезиса являются:

• дезадаптивная маргинальная активность — совершение импульсивных девиаций, находящихся под потенциальным контролем сознания;

• формирование готовности к агрессивному поведению, усвоение агрессивных норм и правил поведения среды обитания, дезадаптивное конфликтогенное поведение — утилитарно-ситуативная агрессивная активность как средство выхода из типичного повторяющегося межличностного конфликта;

• безнаказанное совершение утилитарно-ситуативных проступков, активное утверждение ранее усвоенных и подкрепляемых насильственных обычаев и правил поведения в повседневной деятельности субъекта — формирование агрессивно-установочного варианта поведения;

• преобразование установки на агрессию как самоцель жизнедеятельности личности в рациональное агрессивное поведение, отличающееся целесообразностью, независимостью от конфликтной ситуации и инструментальной направленностью;

• ретретистское поведение (”уход в себя”, суицидальная активность, алкоголизм, наркотизм), характеризующееся особой степенью дезадаптации личности, возникающей как результат вытеснения рациональности человеческой активности с целью поддержания гомеостаза ”личность-среда обитания”

Таким образом, генезис девиантного поведения можно попытаться выразить в виде циклограммы:

Импульсивные девиации как форма реакции на крайне негативные раздражители внешней среды, по сути дела, имеют природные предпосылки. Потребность в личной безопасности, детерминируемая оборонительным рефлексом (бессознательный уровень психической активности), в критической, конфликтной ситуации (представляющей реальную или мнимую угрозу для субъекта) может реализовываться в экспрессивных девиантных действиях, практически не обдумываемых субъектом.

Впоследствии, при частоте повторяемости однотипных критических ситуаций, безнаказанности актов девиантного поведения, сопровождающихся усвоением субъектом диктуемых культурой его общности правил разрешения конфликта, индивид начинает использовать конкретные девиантные способы разрешения конфликта в конкретной жизненной ситуации.

Девиация становится утилитарной формой реакции индивида на конкретную жизненную ситуацию. Так, избалованные дети, пытаясь получить что-либо от своих родителей, ведут себя неадекватно (громкий плач, истерика, замещенная агрессия и пр.) в случаях, когда знают, что именно эта форма поведения вызывала требуемые реакции от реципиентов девиации.

При накоплении опыта использования отклоняющегося поведения как средства разрешения или нейтрализации конфликта любые ситуации межличностного взаимодействия могут оцениваться субъектом как стимулы к демонстрации собственного привычного девиантного поведения, выступающего средством самоутверждения себя самого. Тогда же утилитарное использование девиаций может вызвать и отрицательную реакцию сообщества, ведущую к дезадаптации субъекта и, при определенных условиях, к усилению девиантных тенденций.

Длительность, безнаказанность и частота повторяемости девиаций ведет к усвоению полезности девиантного поведения уже не в связи с необходимостью обороны или позитивного разрешения конкретного конфликта, а в связи со сформировавшейся у лица установкой на девиантные действия как самоцели собственной деятельности (психология хулигана, домашнего тирана, готовых ”взорваться” по поводу любых внешне не значимых посягательств на их самость — вот типичные формы реализации установочных девиаций). Такая девиация приобретает ”личностный смысл” (А.Н. Леонтьев).

При дальнейшем подкреплении девиантных тенденций в образе жизни индивида вполне возможным является формирование у лица отношения к девиантному поведению не только как к вынужденному способу разрешения конфликтной ситуации либо как к самоцели жизнедеятельности, но и как к инструменту для достижения любой цели.

С психологической стороны подобное поведение характеризуется наличием сознательного расчета в целевом использовании девиации, полным отрицанием социально-приемлемых способов разрешения поставленной задачи, удовлетворения определенной потребности.

Рациональное девиантное поведение является высшим этапом генезиса девиаций, объединяя в себе как крайнюю осмысленность и бездуховность девиантных проступков, так и значительную степень десоциализации личности, ее практическую оторванность от социально-одобряемых связей и отношений. В общественной жизни подобные лица характеризуются крайним рационализмом, подсчитывая выгоду от своих поступков и действуя в соответствии с собственными правилами поведения ”сильной” личности.

Вместе с тем рационализация человеческой активности имеет и свое продолжение. Используя свойство человеческой психики к вытеснению (З. Фрейд), рациональная личность, руководствуясь социокультурными установками общества, стремится к ”снятию” аккумулируемых психических результатов рациональной активности. Возникает психологическая готовность к очищению, к подавлению собственных деструктивных тенденций их обращением на себя. Возникает ретретистская форма девиантной активности, реализующаяся в алкоголизации, наркотизме, суицидальных тенденциях и пр.

Усиление ретретистских форм социальной активности, ведя к деградации психики и личности в целом, понижает пороги торможения, ломая устоявшиеся запреты и стереотипы, приводя, соответственно, к усилению импульсивности и иррациональности человеческих девиаций.

Используя вышеприведенную схему генезиса девиантной активности и основываясь на тезисе о взаимосвязанности и взаимозависимости различного рода отклонений, рассмотрим генерализованный процесс взаимосвязи виктимных и преступных девиаций.

Таблица 1. Взаимосвязь виктимной активности и преступления

Преступление	Виктимная активность, отклоняющаяся от норм безопасности
Импульсивное	Установочная
Утилитарно-ситуативное	Рациональная
Установочное	Ретретистская
Рациональное	Импульсивная
Ретретистское	Утилитарно-ситуативная

Так, установочное стремление к подавлению другой стороны в конфликте чаще всего вызывает импульсивные криминальные реакции. Провоцирующее рациональное поведение жертвы-преступника корреспондирует с утилитарно ситуативными преступлениями как средством ликвидации зачинщика конфликта. Алкоголизированная ретретистская активность жертвы служит классическим стимулом для установочных преступлений. Импульсивные страхи и подавленность — наилучший объект для рациональных преступников. Наконец, утилитарно-ситуативное навязывание моделей поведения, разрешения конкретного внутриличностного конфликта связано с ретретизмом как формой ”ухода” в себя в ”преступлениях без жертв”. Указанные модели взаимодействий будут рассмотрены нами более подробно при анализе криминогенного значения виктимности.

Значимые проявления личности в различных сферах жизнедеятельности еще не характеризуют личность как целостность. Рациональная жертва-провокатор вполне может стать рецидивной жертвой в результате импульсивных реакций страха, вызванных агрессивным воздействием. Универсальным критерием таксономии жертв преступлений являются психологические свойства и качества личности.

В силу этого в зависимости от характеристики мотивации ведущей виктимной активности представляется возможным выделить следующие виды жертв преступлений:

1. Импульсивная жертва, характеризующаяся преобладающим бессознательным чувством страха, подавленностью реакций и рационального мышления на нападения правонарушителя (феномен Авеля).

2. Жертва с утилитарно-ситуативной активностью. Добровольные потерпевшие. Рецидивные, ”застревающие” жертвы, в силу своей деятельности, статуса, неосмотрительности в ситуациях, требующих благоразумия, попадающие в криминальные ситуации.

3. Установочная жертва. Агрессивная жертва, ”ходячая бомба”, истероид, вызывающим поведением провоцирующий преступника на ответные действи.

4. Рациональная жертва. Жертва-провокатор, сама создающая ситуацию совершения преступления и сама попадающая в эту ловушку

5. Жертва с ретретистской активностью. Пассивный провокатор, который своим внешним видом, образом жизни, повышенной тревожностью и доступностью подталкивает преступников к совершению правонарушений.

Развитие моделей поведения жертв в указанном направлении открывает, на наш взгляд, определенные перспективы исследований взаимодействия преступника и его жертвы и познания новых закономерностей виктимизации населения.

2.4. Виктимность: пути решения проблемы

Хотелось бы верить, что когда-нибудь у нас в стране настанет день, когда руководитель силового подразделения на вопрос журналистов об актуальных задачах вверенной ему структуры сосредоточится не на ”борьбе” с преступностью, а на защите и охране прав и законных интересов граждан.

Такая профессиональная идеология вырабатывается годами, но именно в этом ключе на сегодняшний день построено большинство международно-правовых документов, регламентирующих современные принципы виктимологической политики и организации обращения с жертвами преступлений.

”Международный пакт о гражданских и политических правах” в развитие идей Всеобщей декларации прав человека обстоятельно определил международные стандарты в области обеспечения прав жертв преступлений и жертв злоупотребления властью, а также гарантии их соблюдения, связанные с императивностью обеспечения прав и свобод любому лицу через эффективные средства правовой защиты.

Принятая ООН с целью оказания помощи правительствам и международному сообществу в их усилиях, направленных на обеспечение справедливости и представления доступа к правосудию жертв преступлений ”Декларация основных принципов правосудия для жертв преступлений и злоупотребления властью”, как было уже показано выше, послужила основным инструментом обеспечения международно-правовых стандартов в этой области.

Среди них особо важное значение имеют такие отправные положения, как:

• справедливое обращение с жертвой преступления;

• обеспечение жертве преступления доступа к механизмам правовой и административной защиты;

• защита от запугивания и мести;

• обеспечение права на представление необходимой информации;

• использование неофициальных механизмов;

• обеспечение права на реституцию, компенсацию и социальную помощь.

Наиболее значимым является принцип справедливого обращения с жертвой преступления, так как обеспечение справедливости является центральной проблемой осуществления правосудия в современном гражданском обществе.

Учитывая, что цели системы уголовного правосудия традиционно формулировались с точки зрения норм, касающихся отношений между государством и правонарушителем, сама современная система уголовной юстиции содействует только ухудшению проблем потерпевшего.

В этой связи нужно обращать больше внимания на причиненный потерпевшему физический, психологический, материальный и социальный ущерб и рассмотреть меры, которые целесообразно принять в связи с этим для удовлетворения его потребностей на всех этапах уголовного процесса.

Как видим, логика виктимологического законотворчества в странах Запада идет по пути формирования общих принципиальных положений, касающихся организации обращения с жертвами преступлений с их последующей конкретизацией в нормах-принципах, регламентирующих отдельные стороны взаимодействия жертв преступлений с системой уголовной юстиции и конкретные механизмы реализации таких прав.

Нет нужды говорить, что по этот путь должна пройти и Россия.

С точки зрения большинства специалистов, содержание виктимологической профилактики преступлений включает в себя деятельность, направленную на выявление, устранение или нейтрализацию факторов, обстоятельств, ситуаций, формирующих виктимное поведение и обуславливающих совершение преступлений, выявление групп риска и конкретных лиц с повышенной степенью виктимности и воздействие на них в целях восстановления или активизации их защитных свойств, а также разработка или совершенствование уже имеющихся специальных средств защиты граждан от преступлений и последующей виктимизации [24, 377-378].

2.5. Понятие и значение виктимологической статистики

Если обратиться к официальной государственной отчетности МВД РФ, то можно заметить, что перечень отражаемых в ней данных неполный. Показатели уголовно-правовой статистики как одного из двух разделов судебной статистики характеризуют, с одной стороны, деятельность органов предварительного расследования, судов, исправительных учреждений, а с другой стороны, дают более или менее истинную картину совершенного преступления и преступности в целом. Но в современной уголовной статистике почти забыты потерпевшие от преступления.

Разве нет необходимости знать, как говорится, “в лицо” человека или коллектив, ставших потерпевшими от преступления? Почему, в силу каких обстоятельств именно его (их) выбрали на роль жертвы? Нет ли их “вины” в этом? Слово “вина” не случайно поставлено в кавычки, потому что мы не имеем целью трактовать это понятие в прямом смысле. Речь идет о вине, скорее, в этическом, моральном плане, когда состояние и поведение потерпевшего оценивается с позиции норм морали. Безусловно, если в деяниях потерпевшего будет состав уголовного преступления, мы будем оценивать их с позиций норм уголовного права.

Есть необходимость отслеживать и статистические показатели, характеризующие поведение потерпевшего в период, непосредственно предшествовавший событию преступления, и в период самого события преступления (а также его посткриминальное поведение), и связь этого поведения с поведением преступника (например, интенсивность нападения в связи с интенсивностью обороны, бегство от потерпевшего). Это так называемая “динамическая область” виктимологических показателей [7, 71] .

“Статистическая область” виктимологических показателей включает пол, возраст, должностное положение, социальное, национальность и т.д., а также правовое положение (без вести пропавший, лицо, находящееся в розыске).

Виктимологические показатели являются неотъемлемой частью преступления, поэтому они с необходимостью должны войти в число объектов регистрации уголовной статистики. Вводя понятие “виктимологической статистики”, тем самым осуществляется отход от традиционной позиции, при которой объектами регистрации (т.е. объектами наблюдения) уголовно-правовой статистики являются преступления, преступники и назначаемые им наказания.

Виктимологическая статистика (или статистика потерпевших) необходима для практической деятельности правоохранительных органов, для дальнейшего развития криминологии и уголовно-правовых наук в целом. Получаемая информация должна иметь форму не точечных исследований, а комплекса мероприятий, направленных на получение количественной характеристики личности потерпевших и их поведения.

Включение виктимологической статистики в статистическую отчетность МВД необходимо и должно стать частью государственной политики в области учета и контроля за состоянием, уровнем, динамикой и структурой преступности в РФ.

В результате можно дать следующее определение виктимологической статистики. Это часть уголовно-правовой статистики, изучающая количественные характеристики личности потерпевшего и его поведения в целях профилактики, пресечения и раскрытия преступлений [10].

Следует отметить, что одним ив первых указал на необходимость формирования особого раздела в системе уголовной статистики С.С.Остроумов. Он назвал этот раздел виктимологической статистикой и указал на его основную задачу: дать количественную характеристику личности потерпевших и их поведения [31, 12] .

На организацию работы по предупреждению и раскрытию преступлений сказывается наличие возможно более полной и разносторонней информации о всех обстоятельствах подготовки или совершения преступлений, включая данные о преступниках, их жертвах, мотивах, целях действий всех участников криминальных событий.

На взгляд Д.В.Ривмана, данные виктимологичеокого характера имеют значение не меньшее, чем информация о преступниках. Роль жертв преступлений в возникновении, развитии ситуаций преступлений часто очень значительна, а следовательно, необходим анализ криминологически значимых ролей жертв и учет всех виктимологических обстоятельств как исходной базы для конкретных выводов частного (по отдельным уголовным делам) и обобщающего (тактико-методического) характера [34, 48] .

Необходимость отслеживания виктимологичеокой информации для правоохранительных органов определяется рядом обстоятельств:

• во-первых, преступленную нередко предшествуют события, происшедшие задолго до самого преступления, но имеющие прямое отношение к мотивам и целям поведения преступника. Эти события нередко связаны с личностью и поведением жертвы преступления. Оставшись “незамеченными” в процессе расследования, они могут оказаться причиной искажения картины преступления, ошибки в его правовой оценке и даже того, что преступление окажется нераскрытым;

• во-вторых, восстановление картины преступления, нередко искажаемой преступником, если жертвы нет в живых, может быть достигнуто за счет изучения личности и поведения данной жертвы;

• в-третьих, оценить объективность информации, полученной от потерпевших, можно только тогда, когда хорошо известно, что они собой представляют в плане индивидуальных способностей восприятия и воспроизведения информации и субъективного отношения к истине, желания или нежелания способствовать ее установлению;

• в-четвертых, знание личности и поведения потерпевших необходимо для принятия решений по обеспечению их личной безопасности, а, следовательно, виктимологическая информация необходима для определения эффективности тех или иных оперативных мер пресечения, применяемых к преступнику;

• в-пятых, исследование и учет личностных и поведенческих характеристик жертв преступлений, поведение которых провоцировало или иным образом способствовало совершению преступлений, необходимы для недопущения виктимологического рецидива.

Личностные качества жертвы преступного посягательства также накладывают свой отпечаток на особенности организации раскрытия, расследования и предупреждения преступлений, как отмечает в своей работе, посвященной принципам методики расследования, И.А.Возгрин [8, 66].

По мнению Д.В.Ривмана, виктимологическая информация, в частности личностные и поведенческие характеристики, позволяет включить в комплекс возможностей оперативного поиска преступников эти обобщенные данные. Если преступники (а это отчетливо прослеживается в практике борьбы с преступностью) в ряде случаев выбирают своих жертв, ориентируясь на их определенные личностные качества и поведение, и этот выбор для них типичен, есть все основания полагать, что существуют и могут быть прослежены типичные качества преступников, соотносящиеся с качествами жертв. Безусловно, во многих случаях расследования преступлений поиск преступника начинается при наличии данных об ограниченном круге конкретных подозреваемых. Здесь нет необходимости обращаться к типичным характеристикам.

Другое дело – расследование преступления, когда нет никаких данных о преступнике. Изучение потерпевшего и использование обобщенных данных о жертвах подобных преступлений дает в таких случаях возможность хоть что-то узнать о предполагаемом преступнике и вообще как-то определиться относительно среды, в которой розыск представляется наиболее реальным и эффективным. Аналогично и в ситуациях, когда нет никаких данных и о самом потерпевшем. Предполагаемые его занятие, возраст, причина нахождения в данном районе позволяют составить ориентировочную картину происшедших событий и выйти на предполагаемого убийцу, насильника и т.д. Последний случай наиболее сложен, т.к. здесь подключаются не только работники предварительного следствия и оперативные работники, но и работники информационных центров, судебно-медицинских экспертиз, дактилоскопических и т.д. Работа кропотливая, и очень мало шансов на успех, но работа идет от “потерпевшего”, в данном случае с “нуля” [34, 50].

Организация получения виктимологической статистики должна быть централизованной, возникает правомерный вопрос о форме, содержании и объеме такой информации.

Говоря о форме, мы имеем в виду ее материальные носители – карточки первичного статистического учета. Однако здесь может быть два варианта. Первый – введение самостоятельной виктимологической статистической карточки. На наш взгляд, это не целесообразно. т.к. нет необходимости расширять документооборот в правоохранительных органах. Второй – включение в одну из действующих статистических карточек раздела с виктимологической информацией [16, 15].

В ныне действующей статистической карточке на выявленное преступление (форма 1, утвержденная Указанием Генеральной прокуратуры и МВД РФ от 05.11.96 65/20-1 и 1/18430) внесена графа “Информация о потерпевших”. Однако в нее заложено ряд позиций, которые явно не соответствуют требованиям научной обоснованности такого рода документов. Так, в пункте 33 “Характеристика потерпевших” отсутствует какая-либо системность. Здесь вместе находятся показатели, относящиеся к половозрастной характеристике, а также социальному положению и физическому состоянию потерпевших в момент совершения преступления. Что следует понимать под формулировками “пожилой”, “иное лицо, находящееся на объекте транспорта”? Существует нормативное понятие пенсионного возраста для мужчин, женщин, а также иные случаи, предусматривающие отнесение человека к лицу пенсионного возраста.

В результате проведенных исследований [10], лишь в 15% случаев заполняются позиции статистической карточки формы 1, относящиеся к Информации о потерпевших, это объясняется, видимо, тем, что статистические данные о потерпевших практически не входят в существующую статистическую отчетность МВД РФ (за исключением информации о пострадавших в ДТП, от пожаров и о потерпевших-иностранцах и лицах без гражданства), а также неясностью формулировок.

Глава 3. СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ ЖЕРТВ НАСИЛИЯ В РФ

3.1. Анализ насилия в семье

Роль семьи в жизнедеятельности общества определяется тем, что ей присущи, с одной стороны, черты социального института, а с другой — малой социальной группы. Как социальный институт семья характеризуется совокупностью социальных норм, санкций и образцов поведения, регламентирующих взаимоотношения между супругами, детьми, другими родственниками. Как первичная малая группа, она основана на браке или кровном родстве, члены которой связаны общностью быта, взаимной моральной ответственностью и взаимопомощью.

Особенно важно влияние семьи на первичную социализацию личности. Именно здесь ребенок получает основы представлений и мире, человеческих отношениях, гражданских правах и обязанностях. Личный пример родителей на ранних этапах социализации имеет доминирующее влияние в его формировании.

Обострение социально-экономических проблем в России отражается практически на каждой семье. Наследие последних лет — падение уровня жизни, возрастание беспокойства за свое будущее и будущее своих детей — усиливает напряженность в семейных отношениях.

Все это находит подтверждение в данных официальной статистики. Прослеживается прямая связь между пьянством и преступностью в семейной сфере. Основными ее мотивами остаются ревность, злоба, зависть и иные личностные и бытовые причины. Поводом, как правило, служат ссоры, скандалы, неприязненные взаимоотношения в результате семейных неурядиц, жилищно-бытовой неустроенности [20, 114].

По данным научных исследований, насилие в той или иной форме наблюдается в каждой четвертой семье. Около 30 % от общего числа умышленных убийств совершается в семье. Половине всех преступлений, связанных с бытовыми мотивами (ревностью, алкоголизмом, хулиганством), предшествуют длительные семейные конфликты.

Так, по данным МВД России, в период с 1994 года по 1996 год число преступлений, по которым потерпевшими являлись женщины, возросло на 7,9 % и составило 610 тыс. против 565 тыс. в 1994 году. Доля преступлений, совершенных из-за ревности, ссор и других бытовых причин, возросла с 7 процентов в 1994 году до 12,9 процента в 1996 году. По данным МВД в 1996 г. примерно 80% насильственных преступлений было совершено в семье. По данным Генеральной прокуратуры, в 1996 г. 78.916 женщин стали жертвами преступлений по причине ревности, ссор и других ”бытовых мотивов”. Однако на основании этих цифр невозможно с достоверностью подсчитать, сколько человек подвергается насилию со стороны членов семьи. Также невозможно определить, каково среди потерпевших соотношение лиц одного и другого пола. Например, категория ”бытовых мотивов” включает в себя как насилие в семье, так и насилие в отношении соседей и уличные драки между лицами, знакомыми друг с другом.

Анализ бытовой преступности свидетельствует, что тяжкие преступления, другие виды насилия в семье происходят, как правило, между близкими родственниками - мужем и женой (52,7%).

Между родителями и детьми регистрируется 2,9% всех уголовно-наказуемых случаев насилия в семье. Около 12,0% случаев семейного насилия зарегистрировано в отношении близких родственников. В основном это насилие между братьями и сестрами. Тревожным симптомом является тот факт, что более 50% преступлений в быту совершаются в присутствии несовершеннолетних детей, что серьезно сказывается на их физическом и психическом развитии, в дальнейшем провоцирует криминальное поведение, в том числе и по отношению к близким. Такой вывод следует из анализа уголовных дел по насилию в семье - 68,5% обидчиков (преступников) выросли в семьях, где имело место насилие над близкими [26].

Что касается детей – жертв насилия в семье, то они находятся еще и в правовой зависимости от тех, кто совершает в отношении них насильственные действия. Их истязателями, как правило, являются родители, по закону обязанные представлять и защищать их права и законные интересы. Ежегодно около 2 миллионов детей в возрасте до 14 лет избиваются родителями. Для многих из этих детей исходом является смерть. Более 50 тысяч детей в течение года уходят из дома, спасаясь от собственных родителей, а 25 тысяч несовершеннолетних находятся в розыске.

По исследованиям Центра социальной и судебной психиатрии им. Сербского жестокое обращение в семье терпят в основном дети 6 - 7 лет; 60 - 70 процентов таких детей, постоянно избиваемых своими родителями, отчимами (мачехами), сожителями матери (отца), отстают в развитии, страдают различными физическими и психо-эмоциональными расстройствами. Многие дети являются жервами ”пьяной педагогики”, которая подчас приводит к трагическим для ребенка последствиям. Нередко родители не только сами пьянствуют, но и привлекают к этому своих детей, совместно с ними употребляют спиртные напитки или одурманивающие вещества.

В сентябре-октябре 1998 г. Волжским отделом ВНИИ МВД России было проведено изучение мнения жителей Нижнего Новгорода о насилии в семье (опрошено 326 человек). Прежде всего выяснялся вопрос, какие именно действия против себя респонденты воспринимают как проявление насилия.

Восприятие и оценка респондентами конфликтных ситуаций неоднозначны. Наиболее часто они относят к семейному насилию побои (71,8%). Около половины опрошенных полагают, что пьянство, наркомания и угрозы применения физического воздействия являются своего рода насильственными поползновениями. Несколько реже оцениваются как насилие физические наказания детей (37,4%) и систематическая нецензурная брань (30,1%). Постоянные выяснения отношений без нецензурной брани, запрет или отказ заниматься тем или иным делом большинство респондентов не считает семейным насилием (от 8 до 20% ответов). Вместе с тем нельзя ограничивать понимание насилия в семье только этими рамками. Согласно полученным ответам, физическому насилию за последние три года подвергались почти четверти принявших участие в опросе, тогда как психическому (словесному, эмоциональному давлению и угрозам) — 50%. Восприятие респондентами таких нефизических действий (или бездействий) родственников, как провокации скандалов, брань, наложение каких-либо ограничений на их жизнь в качестве проявлений насилия тем отчетливее, чем выше уровень образования у опрошенных (см. Табл. 3.1).

Таблица 3.1. Распределение оценок респондентов различных поступков как проявления насилия в семье в зависимости от уровня образования (%).

Варианты ответов	Образование
начальное	среднее общее	среднее специальное	высшее
Побои Угрозы применения физического воздействия Пьянство, наркомания Систематическая нецензурная брань Постоянные выяснения отношений Запрет заниматься тем или иным делом Отказ заниматься каким-либо делом Физические наказания детей	68,8 31,3 43,8 31,3 6,3 12,5 — 31,3	64,0 44,1 51,4 16,2 13,5 10,8 3,6 31,5	74,6 47,7 53,1 37,7 23,1 15,4 10,8 36,9	81,3 57,8 57,8 35,9 32,8 20,3 10,9 50,0

Главными факторами, вызывающими семейное насилие, респонденты называют, в первую очередь, следующие:

• тяжелая социально-экономическая ситуация в стране;

• пьянство и алкоголизм, наркомания (по 55%);

• низкий уровень доходов, недостаток средств к существованию (44,5%);

• безработица, страх потерять работу (31,9%).

Эти данные коррелируют с результатами других социологических исследований, проведенных в последние годы.

Как отмечает Г.И. Осадчая [30], опрос москвичей-безработных показывает, что 59% из них находятся за чертой бедности, ибо не располагают самым необходимым, у них неуклонного ухудшается социальное самочувствие, растет ощущение беспокойства, тревоги, неуверенности в завтрашнем дне, ущемленности в социальных и гражданских правах. Проблемы в супружеских отношениях и в воспитании детей после утраты работы испытывает каждая вторая семья, внутрисемейная атмосфера приобрела резкую конфликтность. В то же время, подчеркивают В.А. Кувшинникова и Л.М. Потолова [25], среди малообеспеченных семей есть, правда, незначительная часть, которой удается преодолевать материальные трудности, их ”выживаемость” опирается на чувство ответственности родителей, сознание ими своего долга, участие ребенка в домашней хозяйственной и духовной деятельности, что способствует формированию положительных образцов семейного поведения.

Не случайно практически каждый третий опрошенный респондент исходит из того, что причины бытовых конфликтов подпитываются самой семьей: 38% указали на возникновение таковых вследствие низкого уровня культуры семейных отношений, неумения решать проблемы мирным путем, 37,4% говорили о влиянии личных качеств членов семьи, недостатков их воспитания.

25% респондентов отмечают воздействие прессы, радио и телевидения на проявление актов агрессии и насилия в семье. При этом следует заметить, что передаваемые через СМИ сцены насилия в художественных произведениях, по мнению опрошенных, оказывают на семью более отрицательное влияние, нежели сообщения о фактах насилия и преступления в реальной действительности (23,9% и 9,8% соответственно). Такие факторы, как проблемы в законодательстве, относящиеся к рассматриваемой теме, высокий уровень преступности, несогласие во взглядах на поведение и воспитание детей, отсутствие или недостаточное количество служб психологической помощи приводятся довольно редко (от 10,1% до 17,5%).

В течение последних трех лет физическому насилию со стороны членов семьи подвергались постоянно — 1,2% охваченных опросом, часто — 2,8%, иногда — 23,3%. Для лиц, относительно которых за тот же период проявлялось психическое насилие в семье, показатели выше и составляют 4%, 12,3% и 33,7% соответственно. Примечательно, что на вопрос о физическом насилии не сочли нужным ответить 20,9% (мужчины — в 1,5 раза чаще, чем женщины), а о психическом — 9,8% опрошенных. Это подтверждает мнение о традиционно высоком уровне латентности данного вида правонарушений. Среди допускавших в той или иной форме насилие по отношению респондентов назывались совместно с ними проживающие супруг (а) (58,8%), родители (22,5%), дети (16%), родители супруга (ги) (11,8%).

39% из числа подвергающихся насилию в семье обращались за помощью. Преимущественно респонденты прибегали к помощи других родственников и милиции — соответственно 47,9% и 42,5%. Получить помощь от соседей надеялся каждый четвертый (27,4%). (На поддержку иных органов власти и представителей общественности по существу рассчитывали не больше 5%). Половине опрошенных она была оказана, 17,8% обращений были безрезультатными, в 13,7% случаев эффект от ее оказания был прямо противоположном ожидаемому (помощь оказали, но получилось только хуже).

Надо сказать, около трети ответивших смотрят на перспективы снижения уровня насилия в семье пессимистически, считая, что никто не в состоянии реально повлиять на этот процесс. Но четверть опрошенных убеждена в действенности усилий, прилагаемых в этом направлении специальным психологическими службами (25,2%) и милицией (23,6%). Каждым шестым или седьмым респондентом упоминаются в числе институтов, могущих повлиять на его уменьшение — суд, школа, общественность, органы законодательной власти, средства массовой информации и специальные социальные службы. В результативность действий самих членов семьи и исполнительных органов верят соответственно 6,7% и 5,8%.

Результаты исследования вынуждают сделать не очень утешительный прогноз развития ситуации на ближайшее будущее. В связи с ухудшением социально-экономической обстановки в стране практически неизбежен рост числа семейно-бытовых конфликтов и как следствия их — проявлений насилия в семье (и физического, и психического). Причем значительная часть правонарушений, связанных с насилием и направленных на членов семьи, будет носить скрытый характер. ”На поверхности”, скорее всего, окажутся наиболее тяжкие из них (преступления против жизни и здоровья), требующие вмешательства правоохранительных органов. К группе риска относятся семьи алкоголиков, наркоманов, безработных, работников предприятий, которым длительное время не выплачивается заработная плата.

3.2 Жертвы сексуального насилия

Подобно ситуации с домашним насилием, официальные цифры, относящиеся к сексуальному насилию, являются крайне заниженными и не отражают реальный уровень насилия. Данные социологических опросов показывают, что 40 процентов жертв насилия в семье не обращаются в правоохранительные органы из-за неверия в их возможность раскрыть преступление, наказать виновного, а также из-за полной незащищенности и, как правило, материальной и иной зависимости жертв от истязателя.

Активистки движения за права женщин, работающие на телефонах доверия для жертв домашнего насилия, считают, что насилию со стороны своих мужей и сожителей подвергается гораздо большее число женщин, которые никуда не сообщают о таком насилии. Многие жалобы на домашнее насилие либо не принимаются, либо не расследуются, поскольку милиция отказывается заводить уголовное дело, проводя не предусмотренные законом различия между нападением со стороны незнакомого человека и со стороны родственника или сожителя.

На фоне растущего вытеснения женщин из экономической и политической сферы насилие в отношении женщин остается в России хроническим и повсеместным явлением. Однако получить сколько-нибудь точное представление об имеющейся ситуации крайне сложно. В частности, все более серьезной проблемой в России становится несообщение о случаях сексуального насилия, из-за чего статистические данные официальных отчетов представляются недостоверными. По официальной статистике за 1995 г. изнасилования и попытки изнасилования составили 8,7% всех зарегистрированных преступлений против личности в России, т.е. произошло снижение заявленных случаев по сравнению с 1991 г., когда они составляли 14,1%. Сократилось и абсолютное число зарегистрированных изнасилований и попыток изнасилования за тот же период — с 14073 в 1991 г. до 12515 в 1995 г. Это снижение продолжалось и в 1996 г, когда было зарегистрировано 10.888 изнасилований и попыток изнасилования, что составило на 13% ниже, в контексте общего снижения преступности почти по каждой категории [11]

Исследования, проведенные членами Российской ассоциации кризисных центров, указывают на то, что в государственной статистике приведены значительно заниженные данные по сравнению с фактическим числом изнасилований. Судя по телефонным звонкам, поступившим на их телефоны доверия, работники кризисных центров Москвы и Санкт-Петербурга считают, что только 5-10% жертв изнасилования подают заявление в милицию, и многие из этих заявлений не принимаются. По данным центра ”Сестры”, только примерно у 3% потерпевших дела доходят до суда. Женщины не обращаются в милицию по многим причинам: чувство стыда, связанное с изнасилованием, страх мести со стороны преступника, боязнь, что об изнасиловании узнают соседи и коллеги по работе [13, 175].

Большое значение имеет и то, что, по сообщениям работников телефонов доверия в Нижнем Тагиле, Москве и Санкт-Петербурге, женщины не верят, что смогут добиться справедливости, обратившись к системе уголовного правосудия. Кроме того, даже если бы все потерпевшие обращались в милицию, государственная статистика в ее настоящем виде не отражала бы истинные масштабы сексуального насилия в России: российское правительство не ведет статистику тех обращений, при которых заявления о попытках изнасилования не были приняты или не дошли до стадии следствия.

Согласно расхожим представлениям, жертвами сексуального насилия могут быть только женщины, мужчины же и дети являются жертвами, в отношении которых совершаются единичные случаи насилия. Это мнение, однако, опровергается Догадиной М.А. и Пережогина Л.О. и рядом других исследователей. Они указывают, что распространенность сексуального насилия в детстве над женщинами в разных странах колеблется от 7 до 36%, а над мужчинами - от 3 до 29%. В сегодняшнем обществе превалируют преступления сексуального насилия, которым подвержены как мужчины, так и женщины независимо от возраста и социального статуса.

Таблица 3.2. Половозрастная статистика жертв сексуальных преступлений в России и других странах.

	Жертвы сексуального насилия, %	Возраст жертвы сексуального насилия, %
Жен.	Муж.	До 16 лет	16—25 лет	25—40 лет	Свыше 40 лет
РФ	93,0	7,0	46	54	8	2
Украина	92,3	7,7	35,7	52,4	11,6	0,3
Беларусь	96,2	3,8	Нет данных
США	79,1	20,9	25,0	35,5	33,9	6,6

90 процентов жертв насилия - женщины, не достигшие 25-летнего возраста, 46 процентов из них - несовершеннолетние. 25 процентов изнасилованных - женщины и девушки, склонные к безделью и веселому времяпрепровождению. 15 процентов пострадавших уже были изнасилованы раньше. 70 процентов уже жили половой жизнью. 55 процентов потерпевших в момент совершения на них посягательства были в нетрезвом состоянии. В каждом третьем случае они распивали спиртное вместе с преступником. 40 процентов изнасилований совершено в доме преступника или потерпевшей, следовательно, уединение было добровольным. Вместе с тем 70 процентов жертв были, по сути дела, незнакомы с насильниками [15].

В большинстве исследований установлено, что девочки и женщины в 1,5-3 раза чаще подвергаются сексуальному насилию, чем мальчики и мужчины. C. R .Hayman, C. Lanza (1971) приводят данные о школьницах - жертвах изнасилования, согласно которым 12% были изнасилованы до 12-тилетнего возраста, 25% - между 13-17 годами [15].

Сексуальное насилие над детьми стало бичом современного общества. По некоторым оценкам, органы внутренних дел ежегодно регистрируют 7-8 тысяч случаев сексуального насилия над детьми, по которым возбуждаются уголовные дела. Однако в реальности, эти показатели значительно выше. В пользу такого предположения свидетельствуют данные анализа обращений по телефону доверия для лиц, перенесших сексуальное насилие, согласно которым только одна жертва из ста впоследствии обращается в милицию.

Официальная отечественная статистика сексуального насилия над детьми отсутствует, однако, по данным выборочных исследований, самая распространенная форма сексуального насилия - это развратные действия против малолетних (ответственность за них предусмотрена ст. 135 УК РФ). Около 70% детей, подвергшихся сексуальному насилию, испытывали развратные действия со стороны родственников и знакомых. 28% детей испытывают сексуальное насилие со стороны родителей или опекунов. Весьма приблизительными являются данные о правонарушении в отношении детей по ст. 131 УК РФ (изнасилование), однако около 50% данных случаев приходится на насилие, совершенное в отношении близких родственников (дочерей, сестер, внучек). Приведенные данные указывают на то, что в две трети случаев насилие носит семейный характер и треть детей страдает от насилия вне семьи [15]

Возрастные особенности психики малолетних и несовершеннолетних потерпевших (незрелость, подчиняемость авторитету взрослого, доверчивость, недостаточность жизненного опыта и осведомленности в вопросах половых отношений, неумение полно и критично оценивать сложившуюся ситуацию и прогнозировать возможные действия других лиц) являются определенной предпосылкой к сексуальному насилию над детьми. В то же время эти же качества служат сокрытию сексуального насилия, и более того, если ребенок рассказывает старшим о случившемся, провоцируют недоверие к его рассказу.

3.3 Дети — жертвы насилия

Оценить распространенность различных форм жестокого обращения с детьми позволяют сведения, получаемые из нескольких источников: данные уголовной статистики, результаты научных исследований, включая выборочное изучение уголовных дел, обобщение следственной и судебной практики, а также социологические опросы. Государственной регистрации случаев жестокого обращения с детьми в Российской Федерации не ведется, что создает иллюзию относительного благополучия. Одной из причин этого, на наш взгляд, является отсутствие четких определений самого понятия “жестокое обращение с ребенком”. Министерства внутренних дел, образования, здравоохранения и социальной защиты, Судебный департамент при Верховном Суде и Генеральная прокуратура РФ периодически публикуют данные, отражающие отдельные аспекты настоящей проблемы. Эти данные обычно включаются в сборники ведомственной статистики и в ежегодный государственный доклад.

Чаще всего для оценки распространенности жестокого обращения с детьми используются статистические данные МВД о числе зарегистрированных преступлений. Однако эти данные сложно интерпретировать потому, что из 11 уголовно наказуемых форм физического насилия лишь одно (убийство матерью новорожденного ребенка — ст. 106 УК) может быть совершено только против ребенка; из 5 преступлений в сфере сексуальных отношений (гл.18 УК), лишь два совершаются только против детей (ст. 134, 135 УК). Это обстоятельство находит отражение в том, что хотя преступления, жертвами (потерпевшими) от которых могут быть только дети, составляют 1% от числа всех зарегистрированных преступлений, доля детей в общем числе жертв (потерпевших) составляет около 5,5%.

По данным Генеральной прокуратуры РФ, в 1998 г. жертвами (потерпевшими) различных преступлений стали 103360 детей. От зарегистрированных преступлений погибло 3670 детей и 6626 детям был причинен тяжкий вред здоровью [42]. Самым распространенным преступлением против детей является злостное уклонение от уплаты средств на их содержание (ст. 157 УК). Вторым по распространенности – вовлечение несовершеннолетнего в совершение преступлений (ст. 150 УК), в 1998 г. зарегистрировано 19586 таких преступлений. Однако это не значит, что столько же детей были вовлечены в преступную деятельность, во-первых, потому, что по одному преступлению может быть несколько жертв (потерпевших), а, во-вторых, потому, что суды вынесли обвинительные приговоры по 20% этих дел, признав, что преступление действительно имело место и вина подсудимого в нем доказана. Связано ли это с необоснованным обвинением в остальных случаях или с недостатками следствия ныне установить не представляется возможным. Однако данный пример ярко показывает недостоверность имеющейся официальной статистики.

Из других зарегистрированных преступлений, направленных против детей, следует остановиться на следующих: вовлечение несовершеннолетнего в совершение антиобщественных действий (ст. 151 УК) – 703, если учесть, что попрошайничество и занятие проституцией относятся к антиобщественным действиям, то подобных преступлений в России должно быть зарегистрировано значительно больше; неисполнение обязанностей по воспитанию несовершеннолетнего, сопряженное с жестоким обращением (ст. 156 УК) — 1969, это также недостоверно, если учесть, сколько родителей лишаются родительских прав; развратные действия (ст. 135 УК) — 1653; половое сношение или иные действия сексуального характера с лицом, не достигшим 14 лет (ст. 134 УК) — 349.

Как видим, уголовная статистика отражает не столько реальное положение дел с посягательствами на детей в России, сколько способность милиции раскрывать или регистрировать определенное число этих преступлений.

Таблица 3.3. Статистика уголовных преступлений, направленных против детей.

Статья УК РФ	Зарегистрировано преступлений	Осуждено лиц
1998 г.	1999 г.	в 1999 г.
Ст.106, убийство матерью новорожденного	216	251	92
Ст.150, вовлечение в совершение преступления несовершеннолетнего	19586	23974	1875
Ст.151, вовлечение детей в антиобщественную деятельность	703	853	107
Ст.156, жестокое обращение с детьми	1969	2116	465

В 1999 г. было зарегистрировано на 4538 случаев вовлечения несовершеннолетних в совершение преступлений и занятие антиобщественной деятельностью больше, чем в 1998 г. Однако осуждено за совершение указанных преступлений в 1999 г. было только на 37 человек больше, чем в 1998 г. Приведем результаты рассмотрения уголовных дел по двум статьям: 150 (вовлечение несовершеннолетнего в совершение преступления) и 151 (вовлечение несовершеннолетнего в занятие антиобщественной деятельностью). В 1998 г. было возбуждено 20289 таких преступлений, осуждено 1945 лиц из них к лишению свободы – 961, к лишению свободы условно – 906. Значительное число лиц, привлекаемых к уголовной ответственности за преступления против детей, от уголовной ответственности освобождается. Так, в 1998 г. за совершение преступлений против семьи и детей (ст. 150-157, гл. 20 УК РФ) были осуждены 27791 человек, оправданы судами или освобождены от уголовной ответственности по реабилитирующим основаниям — 149 человек, 1085 человек освобождены от наказания по амнистии, и почти в 10 раз больше — 10346 человек были освобождены по от уголовной ответственности или наказания по иным основаниям.

Проведенное обследование 150 детей, находившихся в приютах Москвы и Московской области (по данным на 1995 год), показало, что в 80% случаев помещение детей в приют было следствием невыполнения родителями своих обязанностей по воспитанию детей, которое создавало реальную угрозу их жизни или здоровью. Именно отсутствие родительской заботы, а не физическое насилие, явилось причиной смерти братьев или сестер у 6% детей. В 53% случаев дети, находившиеся в приюте, в родной семье страдали от физического насилия, причем в половине случаев это насилие принимало характер истязания. От сексуальных посягательств (изнасилование, насильственные действия сексуального характера, развратные действия) пострадали 21% детей. В 2/3 случаев они были жертвами внутрисемейного сексуального насилия (инцеста) со стороны ближайших родственников (отца, отчима, матери). Если учесть, что в приюты страны ежегодно попадает более 60 тысяч детей, то становится ясно, сколь далеки от действительности статистические данные о распространенности физического и сексуального насилия в отношении детей [42].

По материалам первого в Москве и России специализированного психолого-медико-социального центра для детей, пострадавших от насилия (ПМСЦ “ОЗОН”), самой частой причиной обращения (32% случаев) является сексуальное насилие, причем половина из этих обращений приходится на внутрисемейное насилие (инцест). На психическое насилие, пренебрежение основными потребностями ребенка и физическое насилие приходится соответственно около 20, 15 и 10% обращений, соответственно. Из приведенных данных не следует делать вывод о том, что сексуальное насилие является самой распространенной формой жестокого обращения с детьми в Москве. Однако оно сопряжено с тяжелыми, прежде всего, эмоционально-психологическими, а также и юридическими проблемами, справиться с которыми самостоятельно семья не может и поэтому вынуждена обращаться за специализированной помощью как в государственные учреждения, так и в общественные объединения.

Кратко остановимся также на результатах социологического опроса 283 учителей Москвы, проведенного в 1998 г. сотрудниками ПМСЦ “ОЗОН”. Половина опрошенных отметили, что за последний год они встречались с фактами жестокого обращения с детьми, общее число которых, по данным опроса, составило 448. Среди этих случаев 50% приходилось на психическое насилие, 30% — на физическое насилие, 13% — на сексуальное насилие и 6,9% — на пренебрежение основными потребностями детей. Насилие совершали в 38% случаев родители, в 34% — сверстники, в 11% — учителя или воспитатели, в 17% — другие лица. Особенно настораживает то обстоятельство, что 11% учителей отметили, что их коллеги допускали физическое насилие над своими учениками. Однако оно является естественным следствием общей высокой терпимости нашего общества к телесным наказаниям. Социологические опросы, проводимые средствами массовой информации, стабильно показывают, что эту “воспитательную” меру считают эффективной и регулярно используют 60% родителей, что существенно выше, чем показал опрос учителей.

Таблица 3.4. Причины обращений в ПМСЦ “ОЗОН” (1996-1999 гг.)

Причина обращения	Кол-во обращений	Процентное соотношение
Сексуальное насилие (всего)	196	31%
Внесемейное сексуальное насилие	96	15%
Внутрисемейное сексуальное насилие	100	16%
Физическое насилие	62	10%
Психическое насилие	63	10%
Пренебрежение основными потребностями ребенка	29	5%
Другое	275	44%
Всего	625	100%

Значительное число обращений в связи с сексуальным насилием свидетельствует не о его преобладающем распространении в Москве. Это обстоятельство связано с тем, что сексуальное насилие является чрезвычайно тяжелой психической травмой, дезорганизующей жизнь всей семьи. Пострадавшие и их родственники, будучи не в состоянии самостоятельно справиться с возникшими проблемами обращаются за помощью в Центр. Равная частота обращений в связи с внутри- и внесемейным сексуальным насилием свидетельствует о значительно более высокой распространенности внутрисемейных форм сексуального насилия, чем было принято считать ранее, и о недостаточной защищенности детей от преступных посягательств со стороны родителей.

Заключение

Интерес к проблеме общечеловеческих ценностей как основных регуляторов социальной активности в наши дни вполне закономерен. Люди устали от неизвестности, от агрессивной внешней среды, политики и политиканства, от страха за свою жизнь и благосостояние, от явно или скрыто проявляемых и, нужно сказать, идеологически обоснованных тенденций к агрессивной глобализации и монополизму.

Антигуманизм и жестокость любой бюрократической системы, принижая значимость личности, способствуют дегуманизации общественного сознания, формированию агрессивных стереотипов поведения, снижению значимости человеческой личности как самоценности.

Сегодня уже нет нужды говорить о повышенной криминогенности такой политики. Достаточно указать хотя бы на факты распространенности в школах Запада массового насилия среди подростков, с детства воспитывавшихся в обстановке превозношения эгоцентризма и допустимости применения насилия для достижения любых целей.

Так, 1 декабря 1997 года в г. Вест-Падукан, США, 13-летний подросток, открыв стрельбу в школе, убил троих и ранил семь человек; 24 марта 1998 года в г. Джонсборо, США, два мальчика 9 и 11 лет расстреляли пятерых соучеников; 29 апреля 1999 года в г. Литлтон двое учеников застрелили 12 школьников и учителя в школе ”Коламбайн”, после чего покончили жизнь самоубийством; 20 мая 1999 года в Джорджии, США, 15-летний подросток ранил шестерых учеников; 1 ноября 1999 года в Германии подросток, открыв стрельбу из своего окна, убил двоих и ранил шестерых прохожих, после чего застрелил свою сестру и покончил с собой; 6 декабря 1999 года 13-летний подросток, открыв стрельбу в школе ранил четверых учеников и учителя; 6 декабря 1999 года в г. Вигель, Нидерланды, 15-летний мальчик ранил из пистолета четырех учеников.

”Физиологам стоило бы хорошенько задуматься, прежде чем объявлять инстинкт самосохранения основным инстинктом, присущим органическому существу. Ведь живому организму прежде всего хочется ”выпустить” свою силу, — сама жизнь есть воля к власти, а самосохранение — лишь одно из косвенных и наиболее частых последствий этого...”, — писал Ф. Ницше.

В противовес подобной идеологии основные мировые религии, переходя от ортодоксальной вражды к мировоззренческому консенсусу и реализуя детерминируемую развитием цивилизации тенденцию снижения жесткости нормативных санкций, во главу угла ставят человека как самоценность.

Так, Будда в Бенаресской проповеди повествовал о четырех благородных истинах, изменивших мировоззрение значительной части населения земного шара: ”Всякое существование есть страдание. Мир полон страдания. В нем существуют болезни и смерти, разлука с теми, кто нам дорог, душевные муки. Страдание имеет причину, которая заложена в самом человеке. Ум человека жаждет наслаждений, славы, власти, богатства. Не имея чего-то, он страдает, завидуя тому, кто владеет большим. Получив, все равно не может успокоиться, поскольку не хочет довольствоваться тем, что имеет, и всегда хочет большего. Страдание можно прекратить, для чего нужно освободиться от привязанности к жизни. Освободиться от привязанности к жизни не значит умереть. Смысл в том, чтобы радоваться тому, что имеешь, не зависеть от этого обладания, не быть к нему привязанным и отпускать с миром то, что уходит... Существует путь, ведущий к избавлению от страданий. Это благородный срединный восьмеричный путь, состоящий из праведного воззрения, праведного стремления, праведной речи, праведного поведения, праведной жизни, праведного учения, праведной медитации, праведного созерцания”.

Указанные принципы праведной жизни, повторяясь в том или ином воплощении в большинстве мировых религий, указывают путь нейтрализации бессознательного стремления людей к самоуничтожению, к агрессии и насилию. Нет нужды говорить о том, что развитие цивилизации, культуры, формирование гармоничных социальных отношений волей-неволей способствует нейтрализации деструктивных социальных тенденций.

”Интенсивность кар (и наград), — отмечал П. Сорокин, — тем более велика каждый исторический момент, чем более примитивно данное общество и чем больше антагонистической разнородности в психике и поведении его членов. И обратно, чем более культурно данное общество и чем более однородна психика и поведение его членов — тем менее жестоки кары и менее интенсивны награды”.

Христос в Нагорной проповеди учил: ”Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены Сынами Божиими”. Православные идеи синергии и исихии как состояний единения человеческой культуры и духовно свободной личности с канонами Веры встречают все большее число своих поклонников и последователей.

В этой связи все большее внимание привлекает к себе современная концепция ненасилия, исходящая из того, что в человеческой природе изначально заложены не только агрессивность и иные деструктивные тенденции, но и такие рациональные качества, как самосохранение, солидарность, нравственный долг, рациональная гармония и совершенствование.

”Поэтому рациональность человека, — писали М.-А. Робер и Ф. Тильман, — заключается не только в мыслительном акте, неподвластном законам восприятия, сколько в самой перцептивной реорганизации, связанной с опытом. Разумный человек, решая проблему, расширяет полк решений, рассматривает все большее число возможных последствий своих действий и их вероятности и яснее осознает свои потребности, стоящие перед ним социальные требования и ценности, которые он выбирает”.

Соответственно, основанное на законе самосохранения нормальное безопасное поведение личности связано с тем, что ”человека инстинктивно влечет к жизни и благу, он страшится смерти, избегает всего, что может быть вредно, старается сохранить уже приобретенные блага и всеми доступными ему способами стремится к приобретению все большего и большего блага. Этот закон побуждает человека беречь свою особу, заботиться о ней и обставлять ее наилучшими условиями существования”, ограничивая деструктивные проявления страстей человеческих (чревоугодия, блуда, сребролюбия, печали, гнева, уныния, тщеславия, гордости).

Вести к снижению числа и исчезновению насилия в отношения человека могут, вероятно, лишь процессы, ведущие к такому изменению отношений между людьми, при которых жизнь индивидуального лица, в какой бы форме и условиях она ни была реализована, является самоценностью, выражающейся в отношениях ее безусловного принятия.

Литература

1. Riggs D., Kilpatrick D.G. Families and friends: Indirect victimization by crime // Victims of crime: problems, policies and programs. 1990.

2. Viano E. The protection of victims: socio-political considerations and a plan for action // Quad. Psich.Forense. — 1994. — Vol. III, № 1. — Р. 37.

3. Антонов-Романовский Г.В., Лютов А.А. Виктимность и нравственность // Вопр. борьбы с преступностью. — М., 1980. — Вып. 33.

4. Багрий-Шахматов Л.В. Уголовная ответственность и наказание. — Минск: Вышэйш. шк., 1976.

5. Бафия Е. Проблемы криминологии: диалектика криминогенной ситуации. М.: Юрид. лит., 1983.

6. Братусь Б.С. Аномалии личности. — М.: Мысль, 1988.

7. Васильев В.Л. Юридическая психология. М.: Юридическая литература, 1991.

8. Возгрин И.А. Принципы методики расследования отдельных видов преступлений. Л., 1977.

9. Гилинский Я.И. Социология девиантного поведения как специальная социологическая теория // Социологические исследования. — 1991. — N 4.

10. Глухова А.А., Устинов В.С. Понятие и значение виктимологической статистики // Вестник Ниджегородского государственного университета им. Н.И. Лобачевского. 2001

11. Данные о количестве зарегистрированных преступлений по форме 1-A Министерства внутренних дел Российской Федерации, Аналитико-статистический отдел Генеральной прокуратуры, Комиссия по организации и надзору.

12. Демоскоп Weekly // Электронная версия бюллетеня ”Население и общество”. № 31—32, 27 августа – 9 сентября 2001 г.

13. Забелина Т. Сексуальное насилие против женщин // Сборник ”Gender, Generation and Identity in Contemporary Russia, ed. Hilary Pilkington. New York: Routledge Books, 1996).

14. Землюков С.В. Преступный вред: теория, законодательство, практика: Автореф. дис. ... д-ра юрид. наук. М., 1993.

15. Кон И.Г. Вкус запретного плода: Сексология для всех. М., 1999.

16. Коновалов В.П. Виктимность и ее профилактика // Виктимологические проблемы борьбы с преступностью. — Иркутск, 1992.

17. Коновалов В.П. Изучение потерпевших с целью совершенствования профилактики правонарушений. М.: ВНИИ МВД СССР, 1962.

18. Кормщиков В.М. Изучение механизмов влияния неблагополучной семьи на формирование личности несовершеннолетнего - важное условие профилактики правонарушений // Личность правонарушителя и проблемы предупреждения преступности несовершеннолетних. М., 1977.

19. Костенко О.М. Проблемы криминологической безопасности // Правова держава. — 1999. — Вип. 10.

20. Кочеткова С.В. Опыт анализа насилия в семье // Российская юстиция. № 3, 2001.

21. Кошербаева А.Б. Социология преступности: некоторые вопросы теории и практики. Вестник КазГУ. Серия экономическая. Алматы, 1998, № 7.

22. Красиков А.Н. Сущность и значение согласия потерпевшего в советском уголовном праве. - Саратов, 1976.

23. Криминология: Словарь-справочник. М., 1989.

24. Криминология: Учебник / под ред. Долговой А.И. — М.: ИНФРА-М-Норма, 1997.

25. Кувшинникова В.А., Потолова Л.М. Социальное положение нуждающихся семей // Социологические исследования, № 12, 1997.

26. Кузнецов Б.А. Из доклада // www.dv.projectharmony.ru

27. Лелеков В.А. Семейные факторы социального риска и преступность несовершеннолетних // Проблемы борьбы с преступностью (региоальный аспект). Сборник научных трудов. М., ВНИИ МВД России, 1996.

28. Мансуров Н.С. Социальные и общественно-психологические причины отклоняющегося поведения подростков. М., 1974.

29. Наумов А.П. Анализ преступности в Москве // Российская юстиция, 2000, № 12.

30. Осадчая Г.И. Семьи безработных и семейная политика // Социологические исследования. № 1, 1997.

31. Остроумов С.С. Советская судебная статистика. (Часть общая и специальная). М.: МГУ, 1976.

32. Перфильева Е. Трупы не в счет, или о том, как врет статистика // Северный курьер, 18 ноября 1998 г., № 220.

33. Плахов В.Д. Социальные нормы. Философские основания общей теории. — М.: Мысль, 1985.

34. Ривман Д.В. Виктимологические факторы и профилактика преступлений. — Л., 1975.

35. Ривман Д.В. Использование виктимологических данных в предупреждении преступлений // Вопросы профилактики преступлений. Л., 1980.

36. Ривман Д.В. К вопросу о социально-психологической типологии потерпевших от преступления // Виктимологические проблемы борьбы с преступностью: Сб. науч.трудов. — Иркутск, 1981.

37. Сабитов Р.А. Посткриминальное поведение (понятие, регулирование, последствия. — Томск: Изд-во Томск. гос. ун-та, 1985.

38. Самовичев Е.Г. Причины умышленных убийств и проблемы исполнения наказаний за их совершение: Автореф. дис. : д-ра юрид. наук. — М., 1991.

39. Смейлзер Н. Социология: Пер. с англ. — М.: Феникс, 1994.

40. Франк Л.В. Виктимология и виктимность. — Душанбе, 1972. — С. 112.

41. Холыст Б. Факторы, формирующие виктимность // Вопросы борьбы с преступностью. — М., 1984. — Вып. 41. — С. 73-74.

42. Цымбал Е., Дьяченко А. Актуальные проблемы защиты детей от жестокого обращения в современной России // Уголовное право, 1999, №4.