Место и роль Н.Г. Чернышевского в общественном движении 60-х годов XIX века

МЕСТО И РОЛЬ Н. Г. ЧЕРНЫШЕВСКОГО В ОБЩЕСТВЕННОМ ДВИЖЕНИИ 60-х ГОДОВ XIX ВЕКА

В эпоху, когда жил и творил Чернышевский, изменился харак­тер и тип русской интеллигенции, ибо изменился ее социальный со­став. Если в 40-е годы она состояла в основном из дворян, то в 60-е она стала разночинной. Феномен общественного мнения — достижение 60-х годов, его еще не было в 40-е — время свободно мысля­щих одиночек, объединявшихся в небольшие кружки. Разночинцы сыграли в российском обществе роль закваски, вызвав могучее бро­жение, которое в конце концов привело к революции. Большинство разночинцев с детства знали, что такое унижения, голод и нужда. Некрасов с сочувствием изобразил быт студента и разночинцев:

Питаясь чуть не жестию,
Я часто ощущал Такую индижестию,
Что умереть желал.
А тут ходьба далекая...
Я по ночам зубрил;
Каморка невысокая,
Я в ней курил, курил...

Интересно отметить, что немало интеллигентов этого нового по­коления вышло из духовного сословия. Сыновья священников, бывшие семинаристы Чернышевский и Добролюбов стали нигилис­тами и глашатаями революционных идей.

Чернышевский был не только идейным вождем разночинной интеллигенции, он сделал неоценимый вклад в нравственный капи­тал эпохи. Современники единодушно отмечают высокие нравст­венные качества этого “нигилиста” и “утилитариста”. Он с герои­ческим смирением вынес каторгу и ссылку. Этот апологет практи­ческой пользы и популяризатор теории “разумного эгоизма” гово­рил: я борюсь за свободу, но я не хочу свободы для себя, чтобы не подумали, будто я борюсь из корыстных целей.

Круг интересов Чернышевского был чрезвычайно широк: он изучал философию, естественные науки, политическую экономию, историю, знал европейские языки. Однако культурный уровень Чернышевского, как и у большинства разночинцев, был гораздо ниже уровня культуры и образования идеалистов 40-х годов. Тако­вы во все времена неизбежные издержки процесса демократизации! Однако единомышленники Чернышевского прощали ему и отсутст­вие литературного таланта, и скверный язык его публицистических и философских статей, ибо не это было главным. Его мысль, обле­ченная в тяжеловесную и малоизящную форму, заставляла заду­маться лучшие умы не только в России, но и в просвещенной Евро­пе. Маркс специально занялся русским языком, чтобы прочесть ра­боты Чернышевского по экономике.

Несмотря на идейную преемственность, поколение разночинцев резко отличалось от предыдущих вольнодумцев из дворян. Порой между ними пролегала непроходимая пропасть, которую разночин­цы сами же углубляли. Это хорошо видно, если сравнить Черны­шевского и Герцена. Хотя их связывало общее дело и самое искрен­нее дружеское расположение, они никогда не могли быть полнос­тью единодушны. Чернышевский писал о Герцене: “Какой умница! И как отстал! Ведь он до сих пор думает, что он продолжает остро­умничать в московских салонах и препираться с Хомяком. А время теперь идет со страшной быстротой <...> Присмотреться — у него все еще внутри московский барин сидит”. Для “реалиста” Черны­шевского Герцен так и остался прекраснодушным “идеалистом”...

Разночинцы 60-х годов не признавали свободной творческой игры избыточных сил, их “реализм” был беден, их сознание было предельно сужено и сосредоточено на том, что представлялось им главным. Их характерной чертой становится аскетизм, унаследо­ванный всеми следующими поколениями революционеров. Борцы за всеобщее счастье, которые вдохновлялись идеями Чернышевско­го, были безбожниками и при этом аскетами, они сознательно отказывались от надежд на потустороннюю жизнь, а при этом в земной жизни выбирали лишения, тюрьмы, преследования и смерть. В глазах радикально настроенной молодежи эти люди выгодно отли­чались от тех лицемерных христиан, которые прочно держались за земные блага и смиренно рассчитывали на вознаграждение в буду­щей жизни. Чернышевский отнюдь не был лишь рупором их идей, который из тихого уютного кабинета вдохновлял их на жертвенный подвиг, он был одним из них. Пусть он заблуждался на своем общественном поприще, но все же это был крестный путь, ведь он отдал жизнь за всех несчастных и обездоленных. Владимир Набоков, резко отрицательно оценив его литературное и идейное наследие, завершил главу, посвященную Чернышевскому (она составляет часть романа “Дар”), такими поэтическими строками:

Что скажет о тебе далекий правнук твой,
то славя прошлое, то запросто ругая?
Что жизнь твоя была ужасна? Что другая
могла бы счастьем быть? Что ты не ждал другой?
Что подвиг твой не зря свершался, — труд сухой
в поэзию добра попутно обращая
и белое чело кандальника венчая
одной воздушною и замкнутой чертой?