Первая волна расширения НАТО

Московский Государственный Университет им. Ломоносова

Курсовая работа

по теме

Первая волна расширения НАТО

Выполнила:

Студентка 3 курса

Факультета мировой политики

Фанасютина Юлия

Москва 2011г.

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

Актуальность исследования. На рубеже конца 80-х и начала 90-х годов XX века начался новый этап в истории международных отношений стран» Европы и Северной Америки. Именно на этот период приходятся колоссальные по своей внешнеполитической значимости события: смена политических peжимoв в странах социалистического содружества, объединение Германии, роспуск Организации Варшавского договора (ОВД) и Совета экономической взаимопомощи (СЭВ), распад Югославии и Советского Союза. Основы прежней системы международных отношений, заложенные во второй половине 40-х годов XX века в Ялте и Потсдаме, оказались разрушены. Начался процесс формирования нового миропорядка.

После окончания «холодной войны» одной из ключевых тенденций стало выдвижение в центр европейской политики НАТО. Североатлантический альянс начал перехватывать инициативу на континенте у Организации Объединенных Нации (ООН) и Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ).

Расширение альянса означало сохранение американского присутствия в Европе, что имело прямое влияние на глубину европейских интеграционных процессов в 90-е годы. Таким образом, исследование расширения НАТО на Восток позволяет сделать выводы о том, в каком направлении стала развиваться европейская система безопасности после окончания «холодной войны», и какую роль в этом процессе сыграли ведущие державы региона: США, Великобритания, Франция, Германия и Россия.

Объектом исследования являются международные отношения в европейском регионе.

Предмет исследования – первая волна расширения НАТО.

Целью данной работы является комплексный анализ первой волны расширения Североатлантического альянса.

Для достижения поставленной цели в работе постулируются следующие задачи:

– рассмотреть расширение зоны ответственности атлантического мира;

– изучить формирование новой зоны ответственности;

– охарактеризовать мотивы расширения НАТО;

– проанализировать процесс инкорпорации новых членов в структуру НАТО.

Структура работы. Курсовая работа состоит из введения, двух разделов, четырех подразделов, заключения, списка использованной литературы (20 позиций). Общий объем работы составляет 37 стр., из них основного текста – 34 стр.

1. РАСШИРЕНИЕ НАТО В КОНТЕКСТЕ
МЕЖДУНАРОДНОЙ ПОЛИТИКИ

1.1. Расширение зоны ответственности атлантического мира

С крушением «реального социализма» и самопроизвольного распада Советского Союза американская элита решила свою основную задачу (как политическую, так и в сфере безопасности) в Европе – предотвратить возникновение здесь военно-политической силы, не только враждебной США, но и способной сокрушить их. Такая мощь, по мнению американского истеблишмента, могла возникнуть, если бы Советскому Союзу удалось объединить под своей эгидой (насильственным или ненасильственным путем, не имеет значения) людские, производственные, научно-технические ресурсы Восточной и Западной Европы. Возникновение Атлантического мира (термин ведет свое начало от Атлантической хартии, подписанной Ф. Рузвельтом и У. Черчиллем 14 августа 1941 г.) было, по мнению западных исследователей, ответом на подобную возможность, которая считалась вполне реальной в свете берлинских кризисов, укрепления после второй мировой войны позиций западноевропейских коммунистов во Франции, Италии и ряде других стран, скоротечной вассализации Восточной Европы¹. Поскольку объектом коммунистической угрозы виделись, прежде всего, национальные государства, статьи 5 и 6 Вашингтонского договора 1949 г. о создании Североатлантического союза четко определяла его зону ответственности: она была ограничена территориями стран – участниц НАТО и прилегающими к ним морскими районами Средиземного моря и Северной Атлантики, т.е. эта зона покрывала относительно однородный и цельный географический район, который, собственно говоря, и составлял в то время атлантический мир.

Однако после краха европейского коммунизма и распада советской внутренней и внешней империи видеть реальный смысл существования Североатлантического союза в отражении возможной угрозы с Востока все менее предоставлялось оправданным даже для наиболее твердых сторонников Атлантического мира. Тем более, что многие постсоциалистические страны, осуществляя фундаментальные реформы, избирали новую систему социально-политических ценностей, фактически превращаясь из бывших противников в лояльных партнеров Запада².

Между тем международные отношения находятся на поворотном отрезке истории, который, как и любая переломная фаза, является одновременно периодом значительной неопределенности и нестабильности, прежде всего духовного (теоретического) плана. Многие достижения человечества равно как и до сих пор имеющие силу концепции, будь они политической, экономической, общественной или культурной природы, переоцениваются заново или, в соответствии с духом времени, целиком ставятся под вопрос. В такие узловые периоды исторического развития перед трансформирующимися обществами встает целый ряд вопросов, как, например: на какую смену ценностей и парадигм должны ориентироваться политические системы, каковы судьбы отдельных национальных государств во все более взаимозависимом мире; ведут ли глубокие потрясения последнего десятилетия к образованию цельного мира или углубляют его цивилизационную дифференциацию; в какой мере современные исследователи могут оценить размер, масштаб и последствия этой в короткое время произошедшей метаморфозы? Нет ясного понимания относительного того, на какие нормы международного поведения и на какую систему международных отношений должно ориентироваться мировое сообщество³. Отсюда осторожность экспертов в оценках различных нововведений в международной жизни, равно как и значительное количество ошибок, совершаемых национальными лидерами в области практической деятельности, их стремление, вторгаясь в новые сферы, не отрываться от привычных парадигм прошлого. Все это в известной мере относится и к обозначившейся эволюции Атлантического мира, трансатлантических отношений и даже видения самого Североатлантического союза на новом этапе его существования.

Решение Вашингтоном основной своей проблемы в Европе вместе с тем не означало, что ценность региона девальвируется или сам он отходит на второй план в системе американских внешнеполитических приоритетов. Европа остается опорой (геополитическим плацдармом) американской международной деятельности, особенно в условиях критических ситуаций. «Любое расширение пределов Европы автоматически становится расширением границ прямого американского влияния… – пишет Зб. Бжезинский, бывший советник президента США по национальной безопасности. – Европа служит также трамплином для дальнейшего продвижения демократии в глубь Евразии»⁴. Более того, для Вашингтона по-прежнему актуальной остается проблема взаимодействия с Западной Европой, американского там присутствия (политического, экономического, идеологического) и предупреждения возникновения в Евразии мощи, способной конкурировать с США (в коалиции с их союзниками). «Предотвратить появление на международной арене доминирующей и антагонистической евразийской державы – остается центральным моментом в плане способности Америки осуществлять свое мировое лидерство», – отмечает тот же Бжезинский. Фактически это лидерство, чтобы стать таковым, должно быть признано прежде всего атлантическими партнерами Вашингтона. Поэтому, подчеркивает Л. Гелб, президент нью-йоркского Совета по внешним сношениям, «взаимодействие Соединенных Штатов и Европы должно стать центральным элементом американских усилий по формированию нового мирового порядка»⁵.

Однако реализовывать все эти проблемы в прежней форме намного труднее в изменившейся обстановке: геополитические императивы США на международной арене плохо стыкуются с региональными устремлениями европейских партнеров.

Между тем и сама правящая элита Западной Европы при всем ее стремлении к большей самостоятельности региона вовсе не торопится расставаться с Вашингтоном. В условиях быстро меняющейся внешней конъюнктуры, усиливающейся неуверенности относительно исхода изменений в постсоциалистическом пространстве правящей западноевропейской элите, не способной в ряде случаев справиться с собственными проблемами, не хотелось бы оставаться один на один с гигантскими по своим масштабам, но не непредсказуемыми по своим последствиям потрясениями в Евразии. «Такая Европа, – утверждает Дж. Ньюхауз, известный американский эксперт по трансатлантическим отношениям, – на международной арене еще нуждается в сильном американском лидерстве»⁶.

Тем не менее, многие западные политики и эксперты не могут не сознавать, что в новых условиях самому Североатлантическому союзу требуется какая-то иная ориентация, иная стратегия, иной смысл существования. В результате происходит смещение приоритетов в деятельности НАТО, всего «атлантического сообщества». То, что ранее было наиболее определяющим, становилось менее важным, те же элементы в деятельности союза, которые играли роли второго плана, в новых условиях становились наиболее важными. Представляется, что на процесс переоценки союзом своих функций и ее результаты в наибольшей мере повлияли следующие обстоятельства.

Во-первых, то, что государства Атлантического мира, разделяют (возможно, в разной степени, учитывая наличие в нем таких стран, как Турция, бывшие социалистические страны) общую систему западных ценностей. В новой стратегической концепции НАТО, одобренной сессией совета организации на высшем уровне в Вашингтоне 23–24 апреля 1999 г., подчеркивается, что Североатлантический союз «стремится обеспечить справедливый и устойчивый мирный порядок в Европе, опираясь на ценности демократии, прав человека и законности». Более того, члены альянса не только разделяют эту систему ценностей, но, как предполагается, ради всеобщей безопасности они заинтересованы в ее утверждении и распространении и в ближайшем окружающем пространстве, и во всем мире. Эти ценности, считают лидеры Запада, являются неотъемлемыми (т.е. данными при рождении) и универсальными в современном мире, хотя в разных странах они утверждаются в разной форме⁷.

Таким образом, ныне провозглашается, что одна из главнейших функций союза – не только защита демократии, но и стремление к ее территориальному распространению. Эта функциональная корректировка объективно потребовала пересмотра вопроса о зоне ответственности блока, ибо эта зона теперь уже включает в себя не только его членов, но и те страны (демократические или демократизирующиеся), которые готовы войти в союз или сотрудничать с ним.

Во-вторых, то, что союз имеет тенденцию инкорпорировать в свой состав страны, в прошлом враждебные государствам – основателям альянса. Эта линия последовательно прослеживается на протяжении всей его 50-летней истории. Уже в 1949 г. при возникновении блока в его состав вошла Италия, которая была противником антигитлеровской коалиции во время второй мировой войны. В 1955 г. в НАТО вступила Федеративная Республика Германии, воспреемница бывшего нацистского рейха, которой американцы навязали демократию сверху. В 1982 г. в состав блока вошла Испания, более 40 лет находившаяся под полуфашистским авторитарным режимом Франко. И, наконец, в 1999 г. членами союза впервые стали бывшие страны тоталитарного социалистического содружества, против которого, собственно говоря, альянс и был создан. В постсоциалистическом пространстве насчитывается около десятка стран, некогда противоборствующих с НАТО, которые в перспективе намерены стать полноправными членами союза и уже сотрудничают с ним в рамках программы «Партнерство ради мира», миротворчества, евро-атлантического партнерства. Таким образом, тенденция (необходимость) инкорпорировать в себя государства с переходной, недавно чуждой идеологией, потенциально расширяет зону ответственности Атлантического мира⁸.

В-третьих, изменение характера угроз в Европе. В самом деле, ранее основными среди них были угрозы внешние, создаваемые недружественными государствами – носителями агрессивной мессианской идеологии, обладающие огромной разрушительной военной мощью. Сейчас возникающие вызовы безопасности Запада формируются в иной плоскости. Так, по мнению его политических лидеров, обострение внутренней ситуации, гражданская война в том или ином государстве Европы, в непосредственной близости от нее, да и в мире вообще, может создавать угрозу Западу, отдельным его странам, их жизненно важным интересам⁹. Причем эти угрозы не обязательно носят военный характер или являют собой военную агрессию. Они могут иметь разные формы – нарушение традиционного межнационального равновесия в каком-то районе, этнополитические конфликты, потоки беженцев, хлынувшие в ту или иную страну в результате кризиса центральной власти, техногенные катастрофы – из-за потери контроля общества и государства над состоянием свой научно-производственной сферы (новые чернобыли); интернационализация мафиозных структур; отмывание денег, подрывающее финансовую систему; поощрение (использование) тем или иным государством международного терроризма, предоставление ему баз на своей территории и технических возможностей; распространение оружия массового уничтожения и т.д. Многие из этих угроз не подпадают под ооновское определение агрессии и, тем не менее, представляют или могут представлять собой существенный вызов безопасности тех или иных государств или их объединений.

Важно учитывать и другое. Эти угрозы могут представлять собой нарушение не только норм международного поведения государств, но и некоторых общепринятых норм их внутреннего поведения, прежде всего тех из них, которые кодифицированы международными конвенциями или соглашениями (прав человека, прав национальных меньшинств, включая их право на собственный суверенитет и т.д.). Даже такой видный представитель «реал-политик», как Г. Киссинджер, вынужден признать, что «обеспокоенность соблюдением прав человека стала важнейшей компонентой внешней политики демократических государств и что подобный подход имеет мощную поддержку общественного мнения»¹⁰.

В ряде случаев результатом внутреннего противоборства может стать распад или реальная угроза распада государств, повышая уровень напряженности (или неопределенности) в окружающем пространстве. Крах СССР породил неопределенность на обширных просторах Евразии. Распад СФРЮ создал нестабильность в масштабах всего Балканского региона, которая будет ощущаться здесь еще не одно десятилетие. Поэтому зона ответственности союза, по мнению идеологов атлантизма, должна распространяться и на внутренние дела евро-атлантического пространства. Однако многие политики, особенно России, Белоруссии, Сербии, не разделяют этого убеждения.

Следует принять во внимание и то, что нормотворческая деятельность международного сообщества зачастую отстает от развития ведущих мировых тенденций. В результате этого нередко сами правила международного поведения вступают в столкновение друг с другом (наиболее типичное из них противоречие между правом наций или национальных меньшинств в многонациональном государстве на самоопределение и правом государства на сохранение своей территориальной целостности: и то и другое в равной мере правомерно, поскольку зафиксировано в международных документах ОБСЕ, например)¹¹. Юрий Дубов, сотрудник Центра военно-стратегических исследований Генерального штаба РФ, и генерал Леонтий Шевцов, руководивший российскими миротворцами в Боснии, обоснованно пишут по этому поводу: «Наиболее существенным пробелом сегодняшнего миротворчества является недостаточная разработанность, а по отдельным сферам и направлениям – полное отсутствие единых нормативно-правовых актов по организации и проведению миротворческих операций многонациональными силами (особенно операций по принуждению к миру). Такое положение даже при наличии прочих слагаемых не позволяет эффективно реализовать возможности, заложенные в существующие механизмы коллективной безопасности»¹².

1.2. Формирование новой зоны ответственности

Ранее зона ответственности союза затрагивала, прежде всего, территориальный аспект безопасности, т.е. ограничивалась территорией, на которой располагались атлантические государства, и можно было говорить о зоне ответственности НАТО в узком понимании этого термина. Теперь понятие «зона ответственности» получает более широкое толкование. Расширение этого понятия сегодня происходит как по горизонтали (охватывая территории, выходящие за рамки государств – членов альянса), так и вертикально – включает в себя новую проблематику, новые сферы активности. Сама концепция расширения зоны ответственности союза (Атлантического мира) находится в стадии формирования, и здесь присутствует еще много неясностей, которые не снимает и обнародование новой стратегической концепции НАТО¹³.

Очевидно, правильнее было бы говорить об основных направлениях или тенденциях становления нового расширительного толкования зоны ответственности Атлантического мира. В чем же конкретно находят свое выражение эти новые направления и тенденции?

Прежде всего, в изменениях понятийного аппарата: вместо понятий «атлантический мир», «атлантизм» все чаще, в том числе и в официальных документах, используются термины «Евро-Атлантический мир», «Евро-Атлантизм». Если прежняя дефиниция четко подразумевала исключительно территорию членов НАТО плюс Северную Атлантику и Средиземноморье, то новое определение более расплывчато и размыто, и уже за счет этого оно расширяет зону ответственности союза. С одной стороны, оно предполагает, что угрозы членам альянса, прежде всего невоенного характера, могут исходить из сопредельных НАТО европейских стран (беженцы из Косово, курды, мафия, например). С другой – оно фактически включает в себя (помимо стран) пространство, занимаемое государствами, в той или иной степени (форме) сотрудничающими с союзом. Это означает, что новое понятие включает в себя по крайней мере всю Европу, а не только членов альянса. На самом деле гораздо больше, поскольку сюда входят, во-первых. вся Россия, включая ее азиатскую часть; во-вторых, многие постсоветские государства, в том числе и не имеющие никакого отношения к Европе (стоит отметить, что этот прецедент был создан не НАТО, а ОБСЕ, принявшей в свои ряды все постсоветские государства)¹⁴.

Конечно, это расширение понятия не влечет за собой распространение на эти государства положения статьи 5 Вашингтонского договора 1949 г. о коллективной обороне. Но прецедент с Боснией, а потом и косовский кризис демонстрируют, что государства, входящие в расширенную Евро-Атлантическую зону (и не обязательно связанные с НАТО соглашениями о партнерстве – как известно Сербия не сотрудничает с альянсом), отныне составляют сферу его интересов, сферу его безопасности, в конечном счете – сферу его ответственности. Разумеется, это не значит еще, что НАТО будет готова вмешиваться в любые кризисы в государствах, составляющих Евро-Атлантическую зону (сегодня – в дела Сербии, завтра – России, как утверждали некоторые депутаты Государственной Думы), но это означает, что ситуация в данной зоне, по мнению членов НАТО, может затрагивать интересы их безопасности. Этот вывод, однако, не предопределяет однозначного ответа на возможную угрозу – натовские стратеги предпочитают держать этот вопрос открытым. Вместе с тем при определенных обстоятельствах новое понятие может быть истолковано и как стремление к созданию системы международной безопасности, выходящей за рамки Атлантического мира и покрывающей пространство от Ванкувера до Владивостока, что, несомненно, было бы шагом в правильном направлении¹⁵.

Расширение зоны ответственности НАТО выражается и в модификации самого понятия «коллективная оборона». Традиционно оно предполагало коллективную оборону территории государств – членов союза. Нападение на ту или иную страну считалось нападением на всех членов альянса. Теперь конкретный территориальный аспект коллективной обороны все чаще подменяется более расплывчатым понятием защиты коллективных интересов. В официальном справочнике НАТО 1995 г. уже утверждается, что «Североатлантический союз всегда представлял собой политическое сообщество, призванное способствовать защите общих интересов». В новой стратегической концепции НАТО также подчеркивается, что «союз должен обеспечивать соблюдение общих интересов безопасности в меняющейся и зачастую непредсказуемой обстановке»¹⁶.

Таким образом, союз защищает коллективно не только территорию своих стран от агрессии извне, но защищает и их интересы (общие или индивидуальные?), что значительно растягивает прежнее значение коллективной обороны. В самом деле, интересы коллективные или индивидуальные – понятия крайне широкие и неопределенные, при желании в них можно вогнать все что угодно, не случайно национальными интересами часто оправдываются все действия государств во внешней среде. Известно, что обычно национальные интересы подразделяются на жизненно важные и интересы второго порядка, политические лидеры часто путают одно с другим.

В понятии «коллективные интересы» Евро-Атлантического мира такого деления не предусмотрено, не раскрывается, о чем вообще идет речь в данном случае. А это дает широкий простор для различных интерпретаций, подталкивает потенциального соперника к тому, чтобы калькулировать возможное развитие событий по наихудшему (для себя) варианту. Легко, например, продекларировать, что коллективным интересам НАТО соответствует обеспечение безопасности всей Европы. Само по себе это утверждение не вызывает возражений, но оно может быть истолковано по-разному, и деятельность по обеспечению такого коллективного интереса может быть и многоплановой и безграничной (включая и принуждение к обеспечению безопасности Европы в соответствии со своим, односторонним видением проблемы)¹⁷. Между тем неясно, идет ли речь об интересах союза или сумме интересов группы государств, что опять не одно и то же. Нарочитая туманность и неопределенность понятийного аппарата имеют цель не только беспредельно расширить зону ответственности НАТО, но и сохранить свободу действий союза в критических ситуациях.

Наряду с этим происходит и пространственное расширение зоны ответственности НАТО за счет включения в него новых членов, на которых распространяются обязательства и гарантии по Вашингтонскому договору 1949 г., в том числе и ядерные гарантии Соединенных Штатов своим союзникам. За счет этого, констатирует А. Квашнин, начальник Генерального штаба Вооруженных сил РФ, «глубина зоны ответственности НАТО увеличилась на 650-750 км на восток»¹⁸.

Однако пространственное расширение зоны ответственности союза осуществляется и в других формах – реализации программы «Партнерство ради мира», в рамках Совета евро-атлантического сотрудничества, взаимодействия с Западноевропейским союзом (ЗЕС), имеющим в свою очередь крайне дифференцированный статус партнерства. Помимо всего прочего, пространственное расширение зоны ответственности НАТО призвано продемонстрировать, что обеспечение безопасности того или иного государства более эффективно в рамках интернациональных, нежели национальных структур, и что наиболее эффективной такой интернациональной структурой сегодня является НАТО¹⁹. Войсковые маневры, командно-штабные учения в рамках нового партнерства обычно проводятся с использованием крайне разветвленной и надежной инфраструктуры альянса, представляющей собой систему региональных и субрегиональных командований, связи, информации, разведки, тылового обеспечения, транспортных возможностей, позволяющих быстро реагировать на развитие событий и перебрасывать из одного района в другой боевые части и средства их поддержки. Ни одна другая страна или военная организация не имеет чего-либо подобного. Инфраструктура (по сути дела это и есть военная организация НАТО) составляет наиболее сильную сторону этого военно-политического союза, именно она дает лидерам союза основание утверждать, что НАТО – ключевой элемент безопасности Европы. По сути дела инфраструктура и есть та основа, на которой покоится зона ответственности НАТО и происходит ее постоянное расширение. Вместе с тем пространственное расширение Атлантического мира создает и определенные проблемы. Все большее сомнение вызывают ядерные гарантии США европейским странам: вопрос, некогда поднятый генералом де Голлем – готово ли американское руководство в случае ядерного конфликта пожертвовать Нью-Йорком на этот раз ради Праги или Будапешта – вновь становится актуальным²⁰.

Однако в наибольшей степени расширение зоны ответственности НАТО проявляется в том, что деятельность союза распространятся на области, которые ранее были либо сферой национальных суверенитетов, либо сферой ответственности исключительно ООН. Это, прежде всего, вопрос о нарушении прав человека в тех или иных странах, прав национальных меньшинств, их права на самоопределение вплоть до образования самостоятельной государственности, сохранение территориальной целостности государств, возможный их распад, его последствия и особенно проблема миротворчества на всех его стадиях – предупреждения конфликта, управления им, его разрешения, принуждения к миру и т.д.²¹

Выше упоминалось, что тенденция к глобализации в развитии современного мира требует, чтобы основой международных отношений были не силовые критерии, а определенные нормы поведения государств (и других субъектов международных отношений) во внешней среде. Эти нормы вырабатываются и устанавливаются мировым сообществом в форме двусторонних или многосторонних межгосударственных соглашений; решениями международных (в том числе региональных) институтов, в компетенцию которых входит подобное нормотворчество; или прецедентами, которые становятся впоследствии нормами такого международного поведения. Одна из наиболее важных задач трансатлантического партнерства, по мнению того же Р. Блэкуилла, – убедить остальной мир в том, что ему выгоднее следовать этим нормам и установлениям, чем игнорировать их²².

Вследствие этого в системе внешних сношений постоянно возникает проблема, как поступать с теми, кто не согласен с существованием (способом формирования) всеобщей нормативной базы международного поведения, кто нарушает или просто подрывает как их, так и те институты, которые стоят за ними. Следует ли в этом случае использовать силу, в том числе и военную, против тех, кто нарушает нормы международного (а в ряде случаев и внутреннего) поведения? Встает и другой вопрос – могут ли эти нормы, принятые наиболее развитой частью мирового сообщества, их соблюдение, навязываться силой или нет? И кто должен в том и другом случае принимать по этому поводу решение? Для кого оно будет обязательным? Короче говоря, кто ответственен за нормотворчество, за внедрение согласованных правил в международную практику, кто является гарантом их соблюдения. Помимо этого возникает не менее сложный вопрос об интерпретации этих норм, которые в нашем плюралистическом мире сформулированы обычно в довольно общей (компромиссной) форме, что дает возможность различной их интерпретации. Теоретически это, возможно, и не столь уж важно, но в практическом плане это имеет огромное значение, становясь источником противоречий, конфликтов, споров, охлаждения отношений и т.д. Например, на вопрос, что важнее: право национальности (национального меньшинства) на самоопределение или территориальная целостность государства, в котором эти национальности имеют место быть, разные страны и даже разные силы в них могут давать разные ответы²³.

Предполагается, что миротворчество и нормы поведения государств в этом процессе – традиционно зона ответственности таких международных, как ООН и ее Совет Безопасности, а также представительных, работающих в контакте с ООН региональных организаций, таких как ОБСЕ, Организация африканского единства и т.п. Однако в ряде случаев их миротворческая деятельность не всегда эффективна, иногда она запаздывает, нередко их решения шаблонны. Бюрократия этих организаций, готовящая в центре решения, как правило, слабо представляет, что происходит на местах. А самое главное – в их распоряжении нет собственных сил и средств, для того, чтобы влиять на ситуацию, и они вынуждены использовать ресурсы государств, у которых при реализации этих решений могут быть собственные интересы. Все это ведет к тому, что мировое сообщество не удовлетворено нынешней миротворческой деятельностью ООН, ОБСЕ (например, в Боснии, где международные представители пытались задействовать кабинетные схемы разрешения кризиса, весьма далекие от реальности). Поэтому отдельные страны, региональные организации, их представители, ощущая наличие вакуума в этой сфере, ищут иные способы решения этнополитических кризисов, в ряде случае вторгаясь в зоны ответственности традиционных международных организаций, произвольно расширяя зону своей собственной ответственности²⁴. В этих условиях НАТО использовала эту ситуацию для расширения зоны своей ответственности в сфере миротворчества, утверждая, что подобное расширение в сложившихся условиях отвечает интересам мирового сообщества и рождающегося нового мирового порядка.

2. ЦЕЛИ И РЕЗУЛЬТАТЫ ПЕРВОЙ ВОЛНЫ РАСШИРЕНИЯ НАТО

2.1. Мотивы расширения НАТО

Любой исследователь, изучающий мотивы и движущие силы расширения НАТО неизбежно сталкивается с той точкой зрения, что решение о расширении было одной из самых больших ошибок НАТО, повлекшей за собой ряд других. Интересно, что среди сторонников такого взгляда на Западе много политиков, принесших ему победу в «холодной войне», а на Востоке – сторонников «европейского выбора», сыгравших значительную роль в либеральных преобразованиях бывшего «социалистического лагеря». Причина этого проста: многие продолжают рассматривать НАТО как инструмент отношений Запада с Россией. Если встать на эту точку зрения, то действительно приходится признать, что принципиальное решение о расширении НАТО на Восток, принятое на пике прозападных настроений в России, было иррациональным. Однако трудно представить, что это действительно так. Скорее, отношения Запада с Россией – это цена, но не причина расширения. Тогда что есть причина?

Организация, созданная для парирования угрозы со стороны России, географически расширяется в отсутствие этой угрозы, рискуя спровоцировать ее возрождение. Существует множество объяснений этого феномена. Вызвано это тем, что, к сожалению, язык официальных документов НАТО при рассмотрении причин расширения расплывчат и противоречив²⁵.

Взаимоисключающими являются даже такие официально объявленные мотивы расширения, как стирание искусственных разделительных линий в Европе и расширение зоны стабильности. Если существует зона стабильности, то, очевидно, она должна быть отделена от зоны нестабильности, причем отделена надежно. Иначе, какой смысл в гарантиях безопасности? Проблема в том, что проведение знака равенства между зоной европейской стабильности и зоной ответственности НАТО было бы идеологической натяжкой, ведущей к проведению новых искусственных линий по новому идеологическому принципу. Границы НАТО не делят Европу на стабильную и нестабильную, они делят ее на членов и не членов НАТО. Турция вряд ли стабильнее Швеции, а Греция – Финляндии. Апеллировать к российскому и балканскому факторам также особо не приходиться – объявленная дополнительная стоимость инкорпорации в НАТО трех новых членов ($1,5 млрд. в расчете на десять лет) говорит о том, что ни в момент приема, ни в ближайшие десять лет реальной угрозы Польши, Чехии и Венгрии не существовало и ее появления не предвидится. Но если внешние обстоятельства не были доминирующими, это значит, что решение о расширении было вызвано, прежде всего, отношениями внутри самого трансатлантического сообщества²⁶.

Система европейской безопасности времен «холодной войны» не была в полной мере двухполюсной. В то время, как единственной задачей Организации Варшавского договора было противостояние Западу, функции НАТО отличались большим разнообразием – “keep the Americans in, the Russians out, and the Germans down” (держать Америку в, Россию вне, Германию под). Согласившись с членством в НАТО объединенной Германии, СССР фактически подписал индульгенцию на существование НАТО после распада двухполюсной системы. Но все же, сформулировать новую концепцию существования в начале 90-х для Альянса оказалось непросто²⁷.

Американский арбитраж в Западной Европе был опосредствованным, основанным на советской угрозе. С исчезновением этой угрозы, не столь уникальными оказались также внутренние функции НАТО. В условиях пожинания дивидендов мира и сокращения военных расходов у НАТО появились конкуренты, способные выполнять ее остаточные функции. ЗЕС уже имел опыт контроля над военными программами Германии, а набирающий обороты ЕС с его амбициозными концепциями единой валюты и общей политики в области безопасности и обороны, казалось, мог полностью заменить НАТО. Неплохие шансы проявить себя в решении проблем европейской безопасности появились также у ООН и ОБСЕ²⁸.

Однако самая большая проблема НАТО сразу после окончания «холодной войны» состояла в том, что сами США не имели четкого видения своей дальнейшей стратегии в отношении Европы. С одной стороны, миссия НАТО была выполнена, с другой – разрушение НАТО означало бы разрушение наиболее эффективного механизма европейской вовлеченности США. Другими словами, США должны были решить, рационально ли to be in if not to keep the Russians out and the Germans down (быть в <Европе>, если не держать Россию вне и Германию под).

Несколько событий подтолкнули процесс формирования новых направляющих дальнейшего развития НАТО:

– усиление патронажа Германии над Восточной Европой, особенно, Вышеградской группы;

– формирование независимого от НАТО Еврокорпуса;

– неспособность ООН, ОБСЕ и ЕС остановить войну на Балканах²⁹.

Чтобы прекратить войну на Балканах НАТО были необходимы легитимные формы действий вне зоны ответственности, чтобы избежать военно-политической конкуренции с ЕС НАТО были необходимы новые организационные механизмы, чтобы выполнить свои обязательства в отношении Германии НАТО должна была учесть новые интересы этой страны на Востоке.

К Брюссельскому саммиту НАТО 1994 года стратегия США в отношении Европы и НАТО была уже четко обозначена: «Соединенные Штаты и в дальнейшем сохранят значительное влияние на решения и политику правительств Европы и многонациональных организаций. <...> Критическим для американских интересов в регионе является поддержание жизнеспособности и живучести НАТО, как организации, способной защищать своих членов и удерживать от любого нападения на них. В основе успеха НАТО – интегрированная военная структура, посредством которой союзники сотрудничают, обучаются и планируют свою защиту». Для предотвращения деградации организации в условиях отсутствия масштабной внешней угрозы и набирающей обороты европейской оборонной интеграции были задействованы несколько механизмов: Многонациональные оперативные силы – МОС (Combined Joint Task Forces – CJTF), Партнерство во имя мира – ПИМ (Partnership for Peace – PfP) и расширение (первоначально на уровне принципиальной возможности). В 1995 году, после завершения НАТО «Исследования о расширении», принятие в Альянс новых демократий Центральной и Восточной Европы стало вопросом времени³⁰.

Основа для нового трансатлантического соглашения между США и Европой была заложена. США получали содействие Европы в сохранении интегрированных структур НАТО, через которые США могли бы влиять на события на континенте, а европейцы – содействие европейской оборонной интеграции, прежде всего посредством CJTF. Ситуация была характерны тем, что решение сохранить НАТО как дееспособную и активную организацию было принято до окончательной концептуальной проработки новых военных миссий, которые оправдывали бы существование интегрированных военных структур³¹. Для такой проработки просто не было времени: процессы, происходившие в Европе в начале 90-х ставили НАТО перед жестким выбором – либо быть и расширяться, либо обречь себя на постепенную деградацию. НАТО решила быть и расширяться, не до конца решив ради каких военных задач.

Два наиболее очевидных мотива инициации расширения – это исключить поиск Германией новых, альтернативных трансатлантическим, механизмов обеспечения безопасности ее восточных интересов, и не допустить возникновения на континенте отличных от НАТО наднациональных интегрированных военных структур.

Второй мотив не так отчетливо связан с расширением как первый. Формально проблема Еврокорпуса была решена путем его двойного подчинения: административного – ЗЕС, оперативного – НАТО. Что касается более широкого интереса европейских стран к самостоятельным от США военным операциям, то принципиально проблема решалась с помощью концепции Многонациональных объединенных оперативно-тактических сил. Но все же только этого было недостаточно³².

ЕС, ЗЕС и НАТО имеют несовпадающую систему членства. Совокупность обязательств европейских стран в отношении коллективной обороны по Вашингтонскому и модифицированному Брюссельскому договорам в случае более быстрого, чем НАТО, расширения ЗЕС ставило перед США, как гарантом европейской безопасности проблему «черного хода». В случае приема, например, стран Вышеградской группы в ЗЕС они получали бы гарантии со стороны европейских членов НАТО, а опосредованно и США. Хотя проблема была несколько надуманной, тем не менее, превращение европейской оборонной интеграции во внутреннее дело НАТО требовало большей географической универсальности Альянса. НАТО не могла остановить формирование европейской идентичности в области безопасности и обороны, но она могла ее инкорпорировать, прибегнув к внутренним трансформациям и расширению³³.

То, что фокус расширения – страны Вышеградской группы – оказался совпадающим как исходя из необходимости гарантировать новые интересы Германии, так и стремления сохранить НАТО как единственную в Европе организацию с интегрированной военной структурой связано со следующим. Первоначально, идея ESDI была организационно связана с ЗЕС. Поскольку последний являлся подмножеством НАТО, единственная реальная возможность появления несовпадающего членства была связана с лоббированием Германией интеграции в ЗЕС стран Вышеградской группы. Развитие ESDI, сотрудничество Германии со странами ЦВЕ и расширение НАТО на Восток оказались тесно связанными³⁴.

Третий мотив принятия НАТО решения о расширении, собственно и превративший расширение из события в процесс, нуждается в более широких комментариях. В целом, он связан с «реизобретением» НАТО как ключевого элемента Европейской безопасности. Четыре десятилетия развития превратили НАТО к концу «холодной войны» в дееспособный инструмент европейской безопасности, однако юридический статус Альянса не позволял ему быть ключевой организацией европейской безопасности. Единственное неограниченное право НАТО – это право на коллективную самооборону в случае внешней агрессии, а преобладающее понимание этого права оставляет мало места для интерпретаций. Во всех силовых действиях, отличных от самообороны, НАТО, в соответствие со статьей 103 Устава ООН и статьей 7 Вашингтонского договора, зависит от решений Совета Безопасности ООН. Прецедентное право, основанное на опыте последних лет, может дать иную интерпретацию, однако буква Устава ООН и Вашингтонского договора именно такова³⁵.

В годы «холодной войны» проблема легитимности действий НАТО не стояла. Благодаря постоянному использованию права вето со стороны США и СССР деятельность Совета Безопасности в отношении европейской безопасности была блокирована, и принятие решений осуществлялось на уровне двустороннего диалога США – СССР. После этого, принятые решения реализовывались НАТО и ОВД в зонах их ответственности.

После распада двухполюсной системы появился шанс более эффективной роли Совета Безопасности ООН при решении проблем европейской безопасности. Определенные надежды существовали также в связи с институализацией СБСЕ, обсуждался даже вопрос о создании в рамках последней «европейского совета безопасности»³⁶. По всей видимости, в течение определенного времени лидеры стран НАТО склонялись к тому, чтобы рассматривать новую экстерриториальную роль НАТО, как инструмента, действующего под эгидой ООН и ОБСЕ. Однако неэффективность этих организаций при разрешении конфликта в Боснии и Герцеговине заставили НАТО принять более активную роль. Стало очевидно, что новая система безопасности требовала автоматизма выполнения принятых решений. Постепенно тенденция превращения НАТО в центральный форум европейской безопасности, а Североатлантический Совет в своего рода «Совет Безопасности Европы» стала проявляться все отчетливей.

Легитимизация новой роли НАТО имела два основных направления: усиление натоцентричности новой системы европейской безопасности и создание успешных прецедентов решения Североатлантическим Советом ключевых проблем европейской безопасности.

Поддержание натоцентричности новой системы настоятельно требовало от Альянса расширения членства, причем расширения открытого, понимаемого как процесс³⁷.

Если бы НАТО объявила о разовом, пусть даже более широком расширении, как это предлагала Франция, это означало бы новый раздел зон влияния, который ограничил бы географию трансатлантического сообщества. Партнерство во имя мира, лишенное опоры на возможность членства в НАТО, не решало бы проблему. Для государств постсоветского пространства оно стала бы не более чем формой вежливого отказа со стороны Запада заниматься их безопасностью. Кроме того, разовое расширение, прочертив географические пределы НАТО, не ограничило бы ЕС и ЗЕС. Со временем это могло бы сделать европейские институты безопасности предпочтительнее трансатлантических³⁸.

Но самое главное, открытость процесса и отказ от установления принципиальных пределов расширения давали НАТО возможность решить проблему новой роли России. Эффективность органа, принимающего основные решения, касающиеся европейской безопасности, предполагает отсутствие принципиальных расхождений по ключевым вопросам. Совет НАТО избавлен от многих болезней Совета Безопасности ООН, но он лишен также поддержки России. Россию невозможно игнорировать, а единственный способ вовлечь ее в конструктивное сотрудничество, лишая при этом права вето в решении проблем европейской безопасности, состоит в том, чтобы не оставлять ей стратегических альтернатив такому сотрудничеству.

Пока новые независимые страны (ННГ) находятся в зоне де-факто признанного российского влияния, Россия, во-первых, остается самодостаточной, во-вторых – она потенциально может консолидировать ресурсы постсоветского пространства для блокирования действий НАТО в ее новой роли ключевой роли в Евро-Атлантическом регионе. Если Россия лишится доминирующего влияния на страны постсоветского пространства, то по военно-политическим и экономическим причинам ей будет крайне сложно находиться в оппозиции к НАТО³⁹.

Провозглашение НАТО открытости процесса расширения дает странам, окружающим Россию возможность стать частью привлекательного для них западного сообщества наций. Концепция отсутствия у Запада восточной границы «сдувает» с России ее геополитический ореол и ставит ее перед выбором: либо конструктивное сотрудничество с НАТО, либо деструкция, чреватая саморазрушением.

Таким образом, третий мотив расширения НАТО, причем расширения открытого, понимаемого как процесс, состоит в придании новой системе европейской безопасности натоцентричности и превращение Альянса в ключевой элемент европейской безопасности.

Четвертый мотив расширения не связан прямо с проблемами европейской безопасности, он относится к лоббированию со стороны различных групп внутри ведущих членов НАТО, в первую производителей оружия. Каждый новый член НАТО должен будет тратить значительную часть своего бюджета на техническое перевооружение техникой западного производства⁴⁰. Эти затраты достаточно велики, чтобы давление внутри западных стран в пользу расширения было существенным.

2.2. Инкорпорация новых членов в структуру НАТО

Рассмотренные выше мотивы были согласованными, то есть, они дополняли друг друга в фокусировании первой волны расширения на странах Вышеградской группы, и таким образом, их мощность складывалась.

Рассмотренные мотивы позволяют дать иллюстрационную оценку мощности первой волны расширения. Расширяя НАТО страны, определяющие этот процесс, «покупают» дополнительную безопасность за цену расширения. Очевидно, чтобы покупка состоялась, ценность расширения НАТО для ее покупателя должна быть большее цены расширения. Существует множество количественных оценок последней. Однако какова сила мотивации? Исходным предположением для количественной оценки может быть взгляд на расширение как на страхование определенных экономических интересов, прежде всего товарооборота и инвестиций на прогнозируемый период (в нашем случае десять лет).

Ставка такого страхования может быть оценена на основе следующего соображения: государства, не имеющие существенных внешних военных обязательств, несут военные затраты ради гарантии безопасности валового внутреннего продукта (ВВП), то есть процент ВВП, идущий на военные нужды, отражает приемлемую для государства ставку страхования экономических интересов. Там, где расширение НАТО является не единственным механизмом страхования, можно применить экспертное взвешивание различных механизмов. Применим эти рассуждения к исследованию конкретных мотивов⁴¹.

Представление о заинтересованности Германии в Польше, Чехии и Венгрии можно получить, оценив ее товарооборот с этими странами. По данным ежегодника ЦРУ, в 1998 году он составил примерно $47,7 млрд. В расчете на десять лет это $477 млрд. Приведенная цифра отражает нижнюю оценку, не учитывающую инвестиции и косвенные интересы. Если предположить, что Германии самостоятельно пришлось бы обеспечивать безопасность своих интересов, она могла бы потратить на это около 1,6 % этой суммы (нижняя оценка затрат на оборону Германии в 90-х), или $7,6 млрд. Принимая во внимание иллюстративный характер подобной оценки, можно говорить о мотивации порядка $10 млрд. Поскольку безопасность интересов Германии обеспечивается НАТО, то оцененная в эту сумму восточная политика Германии сублимируется в мотив Альянса к расширению⁴².

Инкорпорация в НАТО формирующейся европейской идентичности в области безопасности и обороны может быть оценена исходя из заинтересованности США в сохранении военного контроля над континентом. Доклад США, посвященный стратегии США в отношении НАТО, подготовленный к моменту принятия решения о расширении, указывает на масштаб мотивации США, в том числе:

– на Европу приходится 50 % прямых внешних инвестиций США;

– Европа занимает второе место во внешнем торговом обороте США⁴³.

Товарооборот США с Западной Европой в 1998 году составил около $303 млрд., прямые инвестиции США в Западную Европу на 1997 год составляли $1 914 млрд. Суммарный товарооборот на прогнозируемый период в десять лет можно оценить суммой в $3 030 млрд.

Таким образом, экономический интерес, требующий гарантий безопасности составляет порядка $5 000 млрд. Далее, США тратят на оборону более 3 % ВВП, однако, эта цифра уже включает внешнеполитические интересы. Если сравнить военный бюджет США с совокупной величиной ВВП и внешнеэкономических интересов, процент страхования окажется меньше. Предположим, что он равен 2%, которые, можно считать допустимыми для членов НАТО. Отсюда получаем оценку заинтересованности США в сохранении военного контроля над Западной Европой – $100 млрд. Это не значит, что США ежегодно тратят такую сумму на свое военное присутствие в Европе, это означает, что таков масштаб мотивации США в поддержании их доминирующей военной роли в Европе на прогнозируемый период в десять лет⁴⁴.

Очевидно, мотивация США не ограничивается НАТО. Безусловно, НАТО – это наиболее эффективный инструмент, однако реальное военное присутствие может быть обеспеченно на основании, например, двусторонних соглашений и способности США к проекции силы. Кроме того, проблема взаимодействия НАТО с европейскими структурами безопасности решается не только путем расширения Альянса, но и через другие организационные мероприятия, такие как МОС. Экспертное ранжирование, проведенное в рамках исследования дает следующие результаты: соотношение приоритетов европейской военной политики США в выборе между механизмами НАТО и механизмами вне НАТО составляет 80% против 20%, а соотношение эффективности организационных мероприятий и расширения Альянса при решении проблемы инкорпорации в НАТО европейской оборонной интеграции – 70% против 30%. Умножив 0,8 на 0,3, получим 0,24. Следовательно, мотив к расширению в связи с реализацией европейской идентичности в области безопасности и обороны составляет около 25 % от $100 млрд, или $25 млрд⁴⁵.

Рассмотрим теперь мотив к обеспечению натоцентричности новой системы европейской безопасности. Натоцентричность призвана исключить возможность появления государства или союза государств, способных представлять масштабную угрозу. Значит, мотив может быть оценен исходя из стоимости для НАТО возрождения такой угрозы. Здесь необходимо отметить следующее. Принципиальное решение о расширение НАТО было принято под давлением двух обстоятельств – появлением новых восточных интересов объединенной Германии и реальным прогрессом независимой от США европейской оборонной интеграции. И то и другое требовало быстрой реакции. НАТО – приходилось либо определяться со своей новой политикой в Европе, либо уступать инициативу. Натоцентричность не являлась первичным мотивом, скорее она возникла в результате стремления встроить расширенное НАТО в новую систему европейской безопасности. Таким образом, оценивая силу этого мотива мы можем исходить из оценки стоимости возрождения масштабной угрозы уже расширенному Альянсу. Для этого имеет смысл воспользоваться анализом стоимости различных вариантов обеспечения безопасности трех новых членов, которые производились в разное время в США⁴⁶.

Оценки, делавшиеся на ранних стадиях Министерством обороны США, Бюджетным комитетом Конгресса и RAND и варьировали от $10 до $125 млрд в зависимости от исходных предположений и методик. Поздняя согласованная цифра в $1,5 млрд отражает только совместно финансируемые затраты (соответствующая им цифра в более ранних исследованиях – $4,9...6,2 млрд) и основана на следующих предположениях:

– уровень внешней угрозы не измениться существенно в течение планируемого периода;

– фокусом военного планирования будут скорее региональные конфликты, чем столкновения на театре военных действий;

– предварительного размещения сил НАТО на территории новых членов не потребуется;

– на территории новых членов не будет создаваться штабы НАТО⁴⁷.

Такой режим обеспечения минимально необходимой обороны, возможно, будет адекватным уровню угрозы в течение ближайших 10 лет, однако в случае возникновения сколько-нибудь серьезных военных угроз со стороны России он станет явно недостаточным. Традиционно Россия понимала гарантии безопасности НАТО как результат присутствия на территории государств, которым даются гарантии, сил США. Вряд ли она придает такое же значение самому по себе факту наличия соответствующих подписей под Вашингтонским договором. Если российский вопрос действительно станет актуальным, НАТО потребуется прибегнуть к мероприятиям, которые продемонстрировали бы России необратимость принятых НАТО обязательств⁴⁸.

В исследовании RAND 1996 года рассматривалось четыре варианта обеспечения безопасности новых членов: поддержка самообороны (фактически реализованный вариант), переброска ВВС, переброска объединенных сил и передовое присутствие. Суть последней альтернативы – возможность выполнения крупных военных операций в условиях кратковременного предупреждения, и о ней имеет смысл упомянуть только для теоретической полноты картины. В то же время стоимости переброски ВВС и переброски объединенных сил можно использовать для оценки стоимости возрождения масштабной угрозы для НАТО.

RAND оценила стоимость развертывания на территории новых членов десяти авиакрыльев НАТО в $10 млрд, а стоимость передислокации десяти дивизий на Восток – $22 млрд. Сумма этих цифр должна быть последовательно умножена на вероятность возрождения масштабной угрозы в случае нового раздела зон влияния и на «долю» расширения среди мероприятий, предотвращающих такой раздел. Вероятность возрождения угрозы оценена нами в 40%, а значение расширения – 75% (остальные 25% приходятся на «Партнерство во имя мира» и другие мероприятия). Произведение этих цифр дает 0_,3. Таким образом, получаем оценку мотива порядка 30 % от $32 млрд, или $10 млрд⁴⁹.

Создание дополнительных рынков для оружия, производимого в США и Западной Европе, может быть важным фактором. Суммарный военный бюджет Польши, Чехии и Венгрии в 1998 году составил около $5 млрд, в расчете на десять лет это $50 млрд. Если предположить, что новые члены будут тратить на техническое перевооружение порядка 20 % своих военных расходов, емкость дополнительного рынка составит около $10 млрд.

Таким образом, энергию первой волны расширения НАТО можно оценить суммой $55 млрд, и эта величина превосходит большинство оценок необходимых затрат. Ценность расширения НАТО оказалась больше цены расширения, что и сделало его неизбежным.

Расширение НАТО было вызвано взаимоотношениями внутри самого трансатлантического сообщества, оно было обусловленным внутренне, и, как таковое, не было направлено против кого бы то ни было. Наиболее важным фактором, определившим принятие решения о расширении было стремление США сохранить приоритет трансатлантических структур безопасности. Мощный импульс независимой от США европейской обороной интеграции мог оставить НАТО не у дел и обречь ее на постепенную деградацию. Реакция США состояла в том, чтобы превратить этот процесс во внутреннее дело Альянса. Расширение не было основным механизмом инкорпорации ESDI в НАТО, но оно позволило сместить акцент интересов европейских стран к трансатлантическим механизмам⁵⁰.

Еще одним фактором, требовавшим быстрой «территориальной реакции» НАТО, было расширение германской вовлеченности в Центральной и Восточной Европе. Гарантия безопасности интересов Германии – это одна из основных функций НАТО, и если организация стремилась сохранить свою активную роль, она обязана была действовать.

Политика НАТО в отношении других стран, в том числе России, формировалась исходя из внутренних императивов Альянса к расширению. Основным выражением этой политики стало провозглашение открытости процесса расширения и формирования концепции ключевой роли НАТО в обеспечении безопасности пространства ОБСЕ. В результате, демаркационные линии, сложившиеся в Европе после второй мировой войны, были сломаны.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Таким образом, смена политических режимов в странах Восточной Европы, объединение Германии, роспуск СЭВ и ОВД и распад Советского Союза привели к краху Ялтинско-Потсдамской системы, международных отношений. Одновременно с этим, в начале 90-х годов в системе европейской безопасности обозначились две противоположные друг другу тенденции. С одной стороны, преодоление конфронтации между Москвой и Вашингтоном, принятие «Парижской хартии для новой Европы», подписание ДОВСЕ способствовали построению единой общеевропейской системы, безопасности. Фундаментом такой системы было призвано стать СБСЕ, членами, которой на равных условиях являлись все страны Евро-Атлантического региона. С другой стороны, политика НАТО на Балканах, западноевропейская интеграция и, наконец, идея вступления в Североатлантический альянс стран из Центральной и Восточной Европы демонстрировали тенденцию к сохранению раскола европейской безопасности на Запад и Восток.

НАТО начала реализовывать свою концепцию «подкрепляющих друг друга институтов». Концепция, формально признававшая институциональный плюрализм в Европе, на практике предполагала создание конгломерата западных организаций, где не было места для России, а ключевая роль среди них отводилась Североатлантическому альянсу. В этой ситуации решение о расширении НАТО на Восток, принятое политической элитой стран Запада, становилось абсолютно логичным, и согласовывалось с интересами стран-членов и стран-кандидатов на вступление в блок.

Для американцев расширение- НАТО на Восток означало экспансию в страны Восточной Европы, что соответствовало их общей стратегии, направленной на мировое лидерство. Более, того, сохранение альянса означало и сохранение легитимности американского военно-политического присутствия в Западной Европе.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

1. Беблер А. Как далеко зайдет расширение НАТО? // Актуальные проблемы Европы. – 2010. – № 3. – С. 14-34.

2. Бодрилин И. К вопросу о расширении НАТО на восток // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Международные отношения. – 2005. – № 1. – С. 236-252.

3. Брутенц К. Может ли Европа сказать нет американскому патронажу? // Новая и новейшая история. – 2009. – № 5. – С. 41-69.

4. Восточная Европа: двадцать лет спустя // Новая и новейшая история. – 2009. – № 6. – С. 3-31.

5. Келин А.В. О расширении НАТО и интересах безопасности России // Европейская безопасность: события, оценки, прогнозы. – 2004. – № 12. – С. 4-7.

6. Коровина Е. Современные международные отношения: актуальные проблемы. – Новгород: Нижегородский гос. технический ун-т им. Р. Е. Алексеева, 2009. – 219 с.

7. Кортунов С. Новая архитектура европейской безопасности // Безопасность Евразии. – 2009. – № 4. – С. 377-388.

8. Котляр В. Эволюция стратегической доктрины НАТО // Современная Европа. – 2004. – № 2. – С. 110-119.

9. Максимычев И. Угрозы безопасности России, связанные с началом расширения НАТО: (Внешнеполит. аспекты). – М.: Б. и., 1998. – 35 с.

10. Медведев Е. Военно-политическиe отношения российской федерации и североатлантического альянса (1991-1999 гг.) // Вестник Военного университета. – 2010. – № 22. – С. 64-68.

11. Новикова О. Распространение демократии как идеологическая основа расширения НАТО // Актуальные проблемы Европы. – 2004. – № 4. – С. 34-58.

12. Пархалина Т. НАТО сегодня // НАТО: факты и комментарии. – 1997. – № 1. – С. 2-6.

13. Пархалина Т. О природе трансатлантических отношений на современном этапе развития // Актуальные проблемы Европы. – 2002. – № 4. – С. 9-12.

14. Пархалина Т. Россия и НАТО: проблема восприятия // Актуальные проблемы Европы. – 2000. – № 2. – С. 105-125.

15. Расширение НАТО. – М.: Регионы России, 1997. – 38 c.

16. Робертс С. Россия и НАТО: пределы частичной интеграции // Актуальные проблемы Европы. – 2004. – № 4. – С. 87-113.

17. Рубинский Ю. Две Европы или одна? // Современная Европа. – 2000. – № 3. – С. 32-46.

18. Современные международные отношения в условиях многополярности: [сборник]. – Челябинск: Изд-во ЮУрГУ, 2008. – 188 с.

19. Халоша Б. НАТО в меняющемся мире: особенности политики и стратегия на современном этапе. – М.: «Знание». – 40 с.

20. Штоль В. Двери НАТО остаются открытыми // Научно-аналитический журнал Обозреватель - Observer. – 2008. – № 6. – С. 56-70.