Вход

Идея "языковых игр"

Реферат* по философии
Дата добавления: 01 ноября 2011
Язык реферата: Русский
Word, rtf, 199 кб
Реферат можно скачать бесплатно
Скачать
Данная работа не подходит - план Б:
Создаете заказ
Выбираете исполнителя
Готовый результат
Исполнители предлагают свои условия
Автор работает
Заказать
Не подходит данная работа?
Вы можете заказать написание любой учебной работы на любую тему.
Заказать новую работу
* Данная работа не является научным трудом, не является выпускной квалификационной работой и представляет собой результат обработки, структурирования и форматирования собранной информации, предназначенной для использования в качестве источника материала при самостоятельной подготовки учебных работ.
Очень похожие работы
В этой статье речь пойдет о "языковых играх" - ключевом понятии философии позднего Витгенштейна. Работа задумана как своего рода введение в его ко нцепцию игр, у нас еще мало изученную, творчески не освоенную. В прошлом ав тор уже представляла читателям функционально-игровую модель языка, раз работанную Витгенштейном, - в форме ее теоретической реконструкции[1]. Одн ако со временем стало понятно, что смысловое "поле" этой философии в дейст вии все же сильно деформируется при таком изложении. Чем более внятно во ссоздаешь ее в форме учения (выявлением и приведением в систему основных тезисов), тем больше утрачивается суть того, над чем бился, чего достиг ав тор[2]. Становится понятным: нужно постараться хоть как-то передать то, что было для него главным, - творческий практикум концептуальных прояснений . Строго говоря, это - невыполнимая задача: поведать о том, что, по убеждению самого Витгенштейна, может быть лишь содеяно и продемонстрировано - пока зом, сказыванию же (оформлению в теорию) не поддается[3]. В самом деле, его "по здние" работы намеренно атеоретичны. Они полны нескончаемых вопросов, на которые не получаешь сформулированных ответов, изобилуют примерами ко нцептуальных ловушек и множеством изощренных методик выхода из тупико в. И именно эти, процедурные, наработки составляют главную ценность. Поня ть, освоить их позволяет лишь самостоятельное (от первого лица) штудиров ание - под этим углом зрения - текстов позднего Витгенштейна. Сделать это з а кого-то и передать ему такой род знания пересказом не получается[4]. Как ж е все-таки познакомить читателя с философской техникой Витгенштейна, вв ести в особый мир его философского творчества? Выход практически один: о тразить в изложении, насколько возможно, "текстуру" его размышлений, прим еры концептуальных сбоев, приемы философских прояснений[5]. Понятно, что п одобное изложение может показаться кому-то скучно-подробным. Но дело в т ом, что Витгенштейн вообще философ тщательного, детального анализа. В св оих философских изысканиях он избегает "общих мест", считая, что они мало ч то дают и ощутимо сбивают с толку. То, что интересует этого оригинального мыслителя без внимания к деталям, нюансам просто не уловить. Тексты с поп ытками воссоздания его приемов, процедур адресованы специалистам, спос обным извлечь из них какой-то толк, и тем, кто по тем или иным причинам всер ьез заинтересован сутью дела. При более популярном изложении смысл того , над чем всю жизнь трудился Витгенштейн, ускользает[6]. Но характеризуя ту или иную его идею (или концепцию) в целом, все-таки приходится воссоздават ь мысли философа более или менее связно. Тем самым они невольно переводя тся - в нашем случае это принцип языковых игр - из методологического модус а в теоретический. Отсюда слишком ощутимое присутствие того, кто "выстра ивает" мысли автора в подобие теории и нежелательный эффект восприятия и усвоения его концепции именно в этом, не свойственном ей ключе. Такова си туация, о которой нельзя не предупредить читателя. Как же возникла идея языковых (концептуальных) игр и в чем ее суть? Известн о, что Людвига Витгенштейна привел в философию интерес к комплексу пробл ем символической логики, оснований математики и логического анализа яз ыка. Успехи в этой области (мысли Г.Фреге, Б.Рассела и др.) вдохновили его на поиск предельно ясной логической модели знания-языка, общей матрицы пре дложения, в которой была бы явлена суть любого высказывания[7], а, стало быт ь, - так думалось автору - и мысленного постижения фактов, этой основы осно в подлинного знания о мире. Разработанная Витгенштейном в 1912-1914 гг. концепц ия базировалась на трех принципах: толковании предметных терминов язык а как имен объектов; элементарных высказываний - как логических картин п ростейших ситуаций (или, иначе говоря, конфигураций объектов) и, наконец, с ложных высказываний (логических комбинаций элементарных предложений) - как картин соответствующих им комплексных ситуаций - фактов. В результат е совокупность истинных высказываний мыслилась как картина мира. Тщате льно продуманная логическая модель "язык - логика - реальность" была предс тавлена в "Логико-философском трактате" (ЛФТ), увидевшем свет в 1921 году. Идеи трактата произвели сильное впечатление и вызвали большой резонанс в ум ах и работах исследователей в области философии языка и логики науки[8]. По жалуй, наибольшим было его стимулирующее влияние на участников Венског о кружка - Р.Карнапа, Ф.Вайсмана и др., да и на всю программу логического пози тивизма, изложенную в манифесте "Научное миропонимание" (1929). Сам же автор Трактата к концу 20-х гг. начал переосмысливать свою концепцию . Ряд обстоятельств помог ему понять, что отточенная до логического сове ршенства идеальная модель языка ЛФТ не просто далека от практики речево го разумения, но не схватывает, даже схематично, ее принципиальных механ измов. Именно по этой причине философ покидает прежние позиции и выбирае т совсем иной, в каком-то смысле даже противоположный первому, исследова тельский путь. Вернуться на "грешную землю", вглядеться и понять, как на са мом деле работает язык, каковы реальные функции предложений и прочих язы ковых форм не в теории, а в практическом мышлении и поведении людей - таков а была в самых общих чертах его новая установка. Широкий спектр философс ких проблем он теперь стремится рассмотреть под особым углом зрения - че рез призму языка в его действии, работе. Может создаться впечатление, что при таком функционально-деятельном подходе к языку интерес философа к л огике угас. Между тем Витгенштейн время от времени пояснял, что именно ло гика все-таки остается главным предметом его внимания. Правда разительн о меняется исследовательский акцент, угол зрения: интерес к логическому синтаксису и семантике языка, составлявший доминанту Трактата, несколь ко приугас, на первый же план вышла логическая (а то и просто речевая) праг матика, логическое поведение понятий. Преодолевая прежние, ранее казавшиеся ему безупречными, позиции[9], Витге нштейн приходит к выводу: постижение сути высказываний, значений слов - и не в последнюю очередь важнейших философских положений, понятий - требуе т не искусства проникать в их скрытую логическую структуру, заключенный в них смысл, а предполагает нечто совсем иное. Что действительно необход имо, - таково теперь его убеждение - так это умение ориентироваться в дейст вии, функциях языка, его практическом использовании в "ткани" самой жизни, поведения, - то есть там, где работа слов, фраз вполне открыта взору. При так ом реалистичном (его еще называют прагматическим), земном взгляде на вещ и базовыми структурными образованиями языка Витгенштейну представили сь не искомые прежние некие его предельные элементы в виде элементарных предложений, соотнесенных с простейшими (тоже предельными) ситуациями и якобы составляющими своего рода "субстанцию" языка. В рассуждении, повес твовании, чтении, письме и иных формах речевого разумения высвечивались "семейства" более или менее родственных друг другу[10], подвижных и живых фу нкциональных систем, практик. Витгенштейн назвал их языковыми играми. Ид ея языковых игр заняла очень важное место в его новой концепции, став не п росто одним из понятий, фиксирующих определенные реалии, но постоянно ра ботающим принципом уяснения все новых практик людей вкупе с их речевым, коммуникативным оснащением. Догадки о том, что важно принимать во внимание "динамику" языка, его работу, функции, употребление прозвучали е ще в "Логико-философском трактате": "Вопрос: "Для чего собственно мы исполь зуем это слово, это предложение?" - всегда ведет к ценным прозрениям в фило софии" (6.211). И это не единственное замечание в таком духе. В Трактате, в целом построенном методом априорного теоретического рассуждения, нескольки ми штрихами был набросан эскиз, как бы угадана возможность развития иной , еще не оформившейся концепции, тех идей, что вышли на авансцену во второй период творчества философа[11], когда предметом пристального изучения ст ало действие языка. И именно новый акцент привел к позициям, существенно отличающимся от первоначальных. Они представлены в "Философских исслед ованиях"[12] и других работах "позднего" Витгенштейна. Что же подтолкнуло ег о к радикальному изменению точки зрения? Не исключено, что первые импул ьсы к переосмыслению концепции дал Витгенштейну его учительский опыт, о бучение детей чтению, счету, письму, составление для них словаря и пр.[13]. Не случайно в работах философа затем будет то и дело прослеживаться связь п онятий значение и обучение (PU, § 42 и др.). Размышляя над "тайной" речевых значе ний, Витгенштейн пришел к выводу: постоянно стоит задумываться над тем, п ри каких обстоятельствах мы научились применять то или иное слово, выраж ение, как учат фразам детей и как они их усваивают на деле. Немаловажным бы ло, по-видимому, и философское подкрепление педагогического опыта, найде нное в прагматизме. Так в предисловии к "Философским исследованиям" Витг енштейн отмечал, что в формировании его новой концепции большую роль сыг рала критика Трактата его друзьями в Кембридже - Фрэнком Рамсеем и Пьетр о Сраффа[14]. Конкретное содержание этой критики неизвестно, но о ее общей н аправленности позволяет судить сопоставление новых мыслей Витгенштей на с рядом моментов в работах его оппонентов[15]. Так Ф.Рамсей, по-видимому, п ередал философу общее настроение прагматицизма Ч.С.Пирса, влияние котор ого испытал сам. Известно, в частности, что Рамсей считал важным принимат ь во внимание не только объективный аспект логико-языковой картины мира (факты, объекты и др.), но и деятельность субъекта. Высоко оценив логику Вит генштейна, он, однако, усмотрел в ней пробел: невнимание к прагматике, к св язи значения предложения с вытекающими из него действиями. Приверженно сть автора "Логико-философского тра ктата" теоретической строгости критик сч ет максималистской. В частности, чрезмерным, нереалистичным ему предста влялось стремление к точному логическому выражению того, что на деле явл яется смутным, не поддается точным определениям. Расценивая подобную ус тановку как схоластическую, Рамсей усматривал в ней серьезную опасност ь для философии. Возможно, такие настроения были навеяны ему мыслями У.Дж емса, который разъяснял, что теоретический подход к любому предмету стро ится на сверхупрощениях и потому чреват догматизмом, что наиболее ощути мо в области философии и религии. Такого рода аргументы, несомненно, прои звели впечатление на Витгенштейна. Мотивы прагматизма и критики платон изма, "теоретизма" органично вошли в мышление философа, кстати, знавшего и ценившего работы Джемса[16]. Антиплатоновскую идею "языковой игры", в известной мере возрождавшую представления и практику софистов, Витгенштейн прор абатывал до конца своих дней, находя ей все новые и новые применения. В лек циях 1933-1935 гг.[17], уже став, по сути, на новую точку зрения, он вводит принцип игр и активно применяет "игровой" подход к языку"[18]. Своего рода "элементарным в ведением" в концепцию языковых игр можно считать методику развития данн ой темы в "Коричневой книге" (см.: BBB, p. 77 и след.). Именно здесь Витгенштейн вводи т свои хорошо известные примеры игр-коммуникаций, начиная с простейшей и шаг за шагом восходя к более сложным. Действующие лица в игре (1) - строитель и его подручный; первый, используя лишь названия строительных элементов , выкрикивает команды: "плита", "куб" и др., что означает: "подай плиту", "принеси куб" и пр. Затем в игре (2) в коммуникацию вводится новый тип инструмента - чи слительные. Далее (3) добавляется такое средство коммуникации, как собств енные имена (этот блок! та плита!). На следующей ступеньке (4) игра обретает с лова и жесты, указывающие место, позже (5) в нее включаются вопросы и ответы ( сколько блоков? - Десять). Уже эти первые пять примеров позволили Витгеншт ейну дать контуры идеи в общем виде. Он пояснил: системы коммуникации (1-5) мы будем называть языковыми играми. При этом указывается, что их реальным а налогом могут быть простые языки примитивных племен или способы обучен ия детей их родному языку (см.: BBB, p. 80)[19]. На базе исходных простых воссоздаются все более сложные формы речевой практики. Игра (6) уже включает в себя вари анты вопроса о названии предмета (или цвета, числа, направления и др.): что э то такое? (p. 82). В игре (7) фигурируют таблички, соотносящие знаки с рисунками п редметов. В дальнейшем к этим практикам добавляются новые, игры усложняю тся. В целом их число было доведено здесь до 73, а идея и метод игр были предс тавлены в действии. Живой, работающий язык необычайно сложен, включает в себя как бы множест во взаимосвязанных "игр". Выявляя их типы в естественном языке (или придум ывая их искусственные аналоги), Витгенштейн как бы "сканирует" речевую пр актику, аналитически разграничивает ее компоненты, аспекты, уровни. Преж де всего он выделяет элементарные функции языка и варьирует их сочетани я. Предполагается, что исходные речевые модели абстрагируются из естест венного языка за счет его упрощения, возврата слов, фраз на ту реальную жи зненную почву, где они обрели свои начальные значения. Над простейшими п остепенно надстраиваются все новые, более сложные игры. Так воссоздаетс я "лесенка" усложнений языка, моделируется нарастание его возможностей. Языковые игры - своеобразный аналитический метод (совокупность приемов) прояснения языка, высвечивания его функций, работы[20]. Он мыслится как пои ск выходов из разного рода концептуальных тупиков, которыми изобилует ф илософская традиция. Именно для этого Витгенштейн придумал свой принци п игр и наработал богатую практику его применения. Метод рассмотрения вначале простейших, а затем усложненных форм коммун икации активно используется и развивается далее в "Философских исследо ваниях", где идея и методы игрового прояснения представлены, пожалуй, наи более полно и многоаспектно[21]. Что же касается предмета уяснения, то тако вым здесь служит прежде всего широкий спектр запутанных философских пр облем сознания. Это - вопросы соотношения языка и мышления, интуитивного и дискурсивного, внешнего человеческого действия и внутреннего плана с ознания, персонального (индивидуально-субъективного) и интерсубъектив ного в довербальном и вербальном человеческом опыте. На страницах главн ого из своих поздних трудов философ напряженно размышляет также о феном енах значения (смысла) языковых выражений, инвариантного и варьируемого , статичного и процессуального, выразимого и невыразимого в языке, о прир оде понимания, о человеческом "я" и "чужих сознаниях" (сознаниях других люд ей в отличие от моего собственного) и др.[22]. Полна соображений о сути интере сующей нас идеи и великолепных иллюстраций книга "Замечания по основани ям математики"[23]. Заслуживают внимания и мысли о языковых играх в последн ей работе Витгенштейна "О достоверности", в том числе толкование игр как ф орм жизни. Но, пожалуй, наиболее впечатляющ и поучителен сам Витгенштейн ов опыт виртуозного применения игровой методики при анализе концептуа льных замешательств. Совершенно особое место в этом опыте занимают игро вые прояснения философских (и околофилософских) формул и слов, в которых скрыто множество смысловых оттенков и таится постоянная опасность сби ться в рассуждении, пойти по ложному пути[24]. Возможно, что идея элементарных "языковых игр" и постепенного восхождени я от них к играм усложненным была подсказана Витгенштейну его дискуссия ми в Кембридже с Пьетро Сраффа. В предисловии к "Философским исследовани ям" автор признается: "Стимулирующему воздействию этой критики я обязан наиболее плодотворными идеями моей работы" (PU, S.X.). Сам П.Сраффа в пору дискус сий с философом (ок. 1929-1930 гг.) трудился над экономическим исследованием[25], в к отором применял метод искусственного мысленного "конструирования" сис тем хозяйства. При этом за отправную точку условно бралось воображаемое общество, ведущее натуральное хозяйство. Затем мысленно конструировал ось общество, производящее всего лишь два товара. И далее путем постепен ного расширения обмена и добавления новых черт строились все более слож ные формы экономики. Прием "языковых игр", принципиально важный для "поздн ей" концепции Витгенштейна, весьма напоминает такой метод "спекулятивно й антропологии"[26]. В самом деле, в раздумьях зрелого Витгенштейна то и дело высвечивается "антропологический" аспект: язык мыслится не как "извне" пр отивостоящий миру его логический "двойник". Это - набор "форм жизни" или жиз ненных "игр". В нем постоянно что-то делается, причем это "что-то" укоренено в человеческой жизни. Автор неустанно напоминает читателю: "...Приказывать, спрашивать, рассказывать, болтать (вообще совершать все привычные дейст вия языка - М.К.) - в той же мере часть нашей естественной истории, как ходьба, еда, питье, игра" (PU, § 25). Истоки тех или иных языковых игр философ тоже связыв ал с жизнедеятельностью воображаемых сообществ или племен. Идея языковой игры предполагает, что язык - явление в принципе нестатичн ое, что он - подобно исполнению музыки, сценическому действию, спортивным и иным играм - динамичен по самой своей природе, живет лишь в действии, дея нии, в практике коммуникации. Витгенштейн подчеркивал: знаки как нечто "в ещественное" - в звуковом, письменном, печатном виде - мертвы, но это не знач ит, что к ним, дабы вдохнуть в них жизнь, нужно добавить что-то принципиаль но иное по сравнению с материальным - нечто сугубо духовное. Это старое-пр естарое затруднение философ разрешает по-своему: жизнь знаку дает его пр именение! А таковое, понятно, предполагает реальную жизнь языка или язык овую игру. Толкование значения знака как способа его употребления[27] и при нцип языковых игр - аспекты по сути единой позиции.В основу понятия языко вой игры положена аналогия между поведением людей в играх как таковых и в разных системах реального действия, в которые вплетен язык. Их подобие усматривается, в частности, в том, что и там и тут предполагается заранее в ыработанный комплекс правил, составляющих, скажем так, как бы "устав" игры . Этими правилами задаются возможные для той или иной игры (системы повед ения или формы жизни) комбинации "ходов" или действий. Ведь игра без правил - не игра: резкое изменение правил способно парализовать игру[28]. Вместе с т ем правила определяют "логику" игры нежестко, предусматриваются вариаци и, творчество. Система действий, подчиненная жестким правилам, - это уже не игра. Под языковыми играми понимаются модели (образцы, т ипы) работы языка, его варьируемых функций. Подобно всяким моделям, предн азначенным для прояснения усложненного, непонятного, "языковые игры", вы ступают в концепции Витгенштейна прежде всего как простейшие или упрощ енные способы употребления языка, дающие ключ к пониманию более зрелых и нередко неузнаваемо видоизмененных случаев. "Языковые игры - это более п ростые способы употребления знаков, чем те, какими мы применяем знаки на шего в высшей степени сложного повседневного языка", - разъяснял Витгенш тейн свою идею в лекциях студентам (BBB, p. 47). Понимание языковых игр как "прост ейших форм языка" сохранено в "Философских исследованиях" и последующих работах философа. Причем постоянно подчеркивается, что корневым формам языка присуща неразрывная связь с жизнедеятельностью: "Языковой игрой я буду называть также целое, состоящее из языка и действий, в которые он впл етен" (PU,§ 7). "Игры представляют собой образцы речевой практики, единства мы сли-слова-дела, а также обстоятельств, при которых все это вместе взятое о существляется, "срабатывает". Для пояснения идеи языковой игры Витгенште йн иногда сравнивал ее с театральным спектаклем, где в одно целое объеди нены "сценическая площадка", "акты", "действия", "роли", конкретные "сцены", "сло ва ", "жесты" ("ходы" в игре). Со времен ем философ все чаще стал характеризовать языковые игры как "формы жизни". Понятие языковой игры, подобно всем прочим в конце пции позднего Витгенштейна, не принадлежит к числу четко очерченных, тео ретически определенных. Его границы "размыты", однако это не поставишь фи лософу в вину, - хотя бы потому, что в его задачу и не входило - это подчеркив алось многократно - создание какой бы то ни было теории - будь то теория яз ыка, значений знаков или что-то еще. Теории (или что-концепции) вообще не пр едставлялись теперь Витгенштейну сколько-нибудь эффективными для проя снения механизмов языка и овладения ими (знание-как). В отличие от первого периода творчества он больше не руководствуется идеалом точности, так к ак постиг, что в практике языка альтернатива "точное-неточное" делается в есьма подвижной и относительной. Иначе говоря, в разных видах практики, в разных ситуациях (контекстах) эти понятия обретают разный смысл - с ними и граются как бы разные "деловые игры", а стало быть, и игры языковые. И при это м обнаруживается множество случаев, для которых особая точность (матема тическая, логическая, техническая, лингвистическая и пр.) не требуется во все и потому ее поиск становится неоправданным и смешным. К понятиям, не п редполагающим и не допускающим "точного определения", философ относит и понятие игры. Дело в том, что игры вообще, подобно множеству иных реалий, н е обладают набором устойчивых типовых признаков, присущих каждой из них в отдельности, а стало быть, и всем играм, вместе взятым. Сходство между ни ми носит тот особый характер, который Витгенштейн называл "семейным сход ством". С точки зрения соответствия речевым реалиям языковые игры можно толков ать как локальные области или аспекты языка, как целостные языки более п ростого типа, чем сложный современный язык (скажем, как языки примитивны х племен), или же как практики обучения детей родному языку (PU, § 7). Будучи упр ощенными речевыми формами, языковые игры реально лежат в основе форм усл ожненных и потому служат удобной абстракцией, дающей ключ к их пониманию . Кроме того, вчитываясь в тексты Витгенштейна, подмечаешь, что языковые и гры нередко изобретаются искусственно, в порядке мысленного экспериме нта. В этом случае они могут не иметь прямого реального аналога и служат л ишь средством выявления и уяснения того, что в обычном языке присутствуе т в скрытом виде, невнятно. Впрочем, таково же по сути и назначение "игр", име ющих вполне реальные речевые аналоги. Для каждой сколько-нибудь развитой речевой практики отыскиваются ее эл ементарные образцы. Затем - на этой основе - осуществляется постепенное м ысленное воссоздание или "реконструкция" практик все более зрелых. И вот уже в поле внимания оказываются сколь угодно сложные типы игр, в том числ е те, что связаны с применением искусственных языков. Иначе говоря, в Язык е различается как бы множество языков, выполняющих весьма разные функци и. Когда ребенок или взрослый, поясняет Витгенштейн, учатся тому, что можн о назвать специальными техническими языками - т.е. употреблению карт, диа грамм, описательной геометрии, химической символике и т.д., он учится новы м языкам (см. BBB, p. 89). При этом в текстах Витгенштейна постоянно имеется в виду логико-генетическая соподчиненность игр по принципу "первичное/вторич ное" или "исходное/производное" и ее роль в концептуальных прояснениях оч ень важна[29]. Так для прояснения столь сложного понятия, как "бесконечное", вводится гр уппа вымышленных, но в принципе возможных, правдоподобных языковых прак тик. Например, придумывается племя, способное считать до 10, затем племена, владеющие усложненным счетом, - скажем, до 159 и более. Наконец, мысленно конс труируется сообщество, имеющее в своем распоряжении два способа исчисл ения - закрытый и открытый. Вторая, неограниченная, система счета связыва ется с операцией "и так далее". Именно эта операция и проясняет, по убежден ию Витгенштейна, тайну рождения идеи бесконечного. Выявляя ее простой зе мной "росток", она позволяет мысленно "взрастить" его, проследить шаг за ша гом возможные переходы от простых ко все более сложным случаям - вплоть д о тех отвлеченных суждений о бесконечном в чистой математике и метафизи ке, что вызывают характерный эффект головокружения, чувство мистическо го. В такой реконструкции видится путь к преодолению философско-языково й иллюзии о необычайно трудном, непостижимом характере понятия бесконе чного. Прием языковых игр позволяет прояснить, что наше употребление сло ва "бесконечный" по сути столь же незамысловато, как и слова "открытый", а пр едставление, будто его значение "трансцендентно", навеяно неверным поним анием (см.: BBB, p. 95). В результате "бесконечное" обретает вполне земную основу: о ткрытая система исчисления характеризуется тем, что "игра" идет с систем ой конструируемых числительных. Приведенный пример показывает, что мет од языковых игр (в качестве проясняющей процедуры) включает в себя - наряд у с другими моментами - и своего рода "заземление" абстракций[30], поиск их "ко рневой основы". Цель таких "реконструкций" - аналитически-философская: прийти к ясному по ниманию функций того или иного понятия, добиться верного соотнесения ве рбального и реального для разнообразных конкретных случаев. Процедуры прояснения нередко бывают сложны, и степень их сложности определяется т ем, насколько запутано понимание, как много помех нагромождено на пути к искомой ясности. Фантазия Витгенштейна в изобретении самых невероятных языковых игр не знала пределов. Иногда он сам искренне смеялся: так нелепы с точки зрения реального языка были выдуманные им игры[31]. Но при этом он все же постоянно действовал в рамках принципиально допустимого в языке (не противоречащ его его природе), в поле тех возможностей, что в иных условиях, в иных культ урах могли бы оказаться реалиями знаково-речевого поведения. Языковые игры, в понимании Витгенштейна, бесконечно многообразны, приче м это относится не только к возможным вариациям конкретных игр, но и к их в идам и разновидностям. А это значит, что концептуально-речевые практики не подвластны сколько-нибудь четким классификациям, разграничениям. Дл я постижения идеи игры в философии позднего Витгенштейна важно не упуск ать это из вида. Так в "Философских исследованиях" читаем: "Сколько же суще ствует видов предложения? Скажем, утверждение, вопрос, повеление? - Имеетс я бесчисленное множество таких видов: бесконечное многообразие способ ов употребления всего того, что мы называем "знаками", "словами", "предложен иями". И это многообразие не представляет собой чего-то устойчивого, раз и навсегда данного, наоборот, возникают новые типы языка, или, можно сказат ь, новые языковые игры, а другие устаревают и забываются. Приблизительну ю картину этого процесса способны дать нам изменения в математике" (PU, § 23). Языковые игры мыслятся как компоненты деятельности или формы жизни, при том не менее многообразные, чем сами жизненные практики. В разных ситуац иях люди делают то или это, как правило, сочетая предметные и др. действия с речевыми. Им приходится "отдавать приказы или выполнять их, оценивать в нешний вид объекта или его размеры, изготавливать предмет по его размера м, информировать о событии, выдвигать и проверять гипотезу, представлять результаты эксперимента в таблицах и диаграммах, сочинять рассказ и чит ать его, играть в театре, распевать хороводные песни, разгадывать загадк и, острить, рассказывать забавные истории, решать арифметические задачи , переводить с одного языка на другой, просить, благодарить, проклинать, пр иветствовать, молить" (PU, там же). Таков один из перечней возможных языковых игр, постоянно дополняемый в текстах Витгенштейна все новыми и новыми пр имерами. Среди назначений идеи игры есть и такое: довести до сознания читателей н еобычайное многообразие инструментов языка (типов слов, предложений и д р.) и способов их применения, расшатать укорененное в сознании за долгие в ека представление, будто язык всегда работает одинаково и служит одной и той же цели. Автор предупреждает читателя: "Не принимая во внимание много образие языковых игр, ты, вероятно, будешь склонен задавать вопросы типа: " Что такое вопрос?" - является ли он констатацией моего незнания того-то или же констатацией моего желания, чтобы другой человек сообщил мне о ...? Или ж е это описание моего состояния неуверенности? - А призыв "Помогите!" тоже т акое описание? Подумай над тем, сколь различные вещи называются "описани ем": описание положения тела в пространственных координатах, описание вы ражения лица, описание тактильных ощущений, описание настроения. Конечн о, можно заменить обычную форму вопроса утверждением или описанием типа "Я хочу узнать..." или же "Я сомневаюсь, что..." - но от этого не сближаются друг с другом различные языковые игры..." (PU, § 24). Витгенштейн проявлял бесконечную изобретательн ость в варьировании языковых игр. Скажем, человек во время прогулки расс казывает нам о каких-то случаях своей жизни. Это - определенная языковая и гра. Но характер ее совершенно меняется, если к этому добавить, что все про изошедшее с этим человеком было во сне. Ведь рассказ о сновидении - совсем иная языковая игра (см.: PU, § 184). Используется и такое изменение контекста: пр едставляется, что фразы, произносимые в реальных ситуациях, звучат на те атральной сцене, в спектакле. Понятно, что они приобретают совсем иной ха рактер. А вот еще один из многочисленных примеров: языковая игра доклада, сообщения. В обычных случаях она предполагает повествование о чем-то, пе редачу какой-то информации о тех или иных реалиях. Но игре можно дать и ино й поворот, изменить ее смысл, при этом ничего не меняя порой в "фактуре" игр ы. Так одно и то же (вроде бы) сообщение способно служить информацией не то лько о предмете повествования, но и о повествующем человеке. Такое бывае т, например, на экзамене, когда учи тель выясняет прежде всего знания ученик а. Тут иначе акцентированы цель и средство. Целью такой игры становится д обывание информации о человеке, рассказывающем или пишущем о чем-то. Соо бщение же о предмете его повествования становится вторичным, подчинено основной задаче. Ведь вопрос, на который отвечает ученик, более или менее случаен и вполне может быть заменен другим вопросом. Важен уровень его з наний. В жизни, замечу, подобные повороты игры - дело довольно частое. Нетр удно представить себе разные ситуации, в которых важно не столько содерж ание сообщений, сколько способ их построения, эмоциональная выразитель ность, доходчивость рассказа (случаи показательного урока, пробной лекц ии, актерского мастерства и др.). В языковых играх как мысленном экспериментирова нии, проигрывании речевых вариаций, отчетливо выступает та особенность рассматриваемого метода, что он позволяет искусственно придумывать не ограниченное многообразие случаев, оттеняя любую нужную для исследова теля сторону дела, в том числе улавливать нюансы ("тонкие оттенки поведен ия", как их называет Витгенштейн). Возможности свободных вариаций здесь с толь же неограничены, как и при изобретении игр в собственном смысле сло ва. В этом еще одна черта сходства предлагаемых приемов речевого проясне ния с играми. Далее, не только в играх как таковых, но и в играх языковых при меняется множество условных "подстановок" - принятие одного за другое, пр иписывание людям или предметам самых разных ролей по условным правилам, изменение смысловой нагрузки форм поведения, жестов, фраз и т.д. Ясное понимание дотоле смутного, запутанного, непонятного достигается многими способами. При этом проясняющие процедуры нередко довольно сло жны. Степень их сложности определяется тем, насколько запутано понимани е, как много нагромождено помех к ясному соотнесению вербального и реаль ного в том или ином конкретном случае. В ткани языка нелегко подметить, разглядеть и осмыслить разные типы его работы. Язык "переодевает", "вуалирует" мысли, неединожды повторял Витгенш тейн, прибегая к образу одежд или шалей, скрывающих формы тела. "Одежды наш его языка все делают похожим, - вот почему нами не осознается поразительн ое разнообразие всех повседневных языковых игр" (PU, § 294). Например, в речевом "облачении" стандартных слов "почему?", "потому что" внешне одинаково выгля дят причина и основание, цель, мотив. В этом и многих других подобных случа ях язык нивелирует различия "игр", как бы подталкивая к концептуальным ил и философско-грамматическим (Витгенштейн называл их и так), то есть катег ориальным ошибкам-подменам. Внимательно отнестись к опасности "фундаме нтальных подмен одного другим (которыми полна вся философия", Витгенштей н призывал еще в "Логико-философском трактате" (3.324). Чувство этой опасности нисколько не притупилось и в дальнейшем, скорее наоборот: философ пришел к выводу, что число возможных концептуальных ловушек несчетно. В его поз дних текстах приводятся все новые и новые тому подтверждения. Умение различать, усматривать многообразие значений (функций) понятий д ается нелегко, требует навыка, тренировки. Языковые игры выступают как м етод концептуального прояснения: скрытое в статике языка выявляется в е го действии, динамике. Игровыми приемами за внешне неподвижными "масками " слов, фраз открываются как бы живые лица с множеством выражений, гримас. Прежде всего и, пожалуй, более всего Витгенштейна занимали источники фил ософских "сбоев", таящиеся в именной картине языка. С развенчания такой пр очно утвердившейся картины (концепции) языка начинаются "Философские ис следования". Это - одна из главных тем всего произведения. Витгенштейн под черкивал: нас то и дело запутывает, сбивает с толку впечатление, будто вес ь язык составлен из знаков-меток, соотнесенных с предметами. Не без скрыт ой иронии (характерная для него интонация в отношении предрассудков) Вит генштейн набросал эскиз именной картины языка. "Считается, что обучение языку состоит в наименовании предметов. То есть: форм, цветов, болевых ощу щений, настроений, чисел и т.д. ...Именование в каком-то смысле напоминает пр икрепление ярлыка к вещи. Это склонны считать подготовкой к употреблени ю слова. Но к чему это подготавливает?" |PU, § 26). И как бы сам собой напрашиваетс я ответ: "Мы даем наименования вещам и тогда, беседуя, можем о них говорить, ссылаться на них". Словно в акте именования уже было заложено то, что мы де лаем в дальнейшем. Как если бы все сводилось лишь к одному "говорению о вещ ах". Витгенштейн разъяснял, что именное толкование языка ориентировано н а предметные слова (типа человек, стул и др.) и отвлекается от слов типа: сег одня, нет, но, возможно и многого др. Чтобы продемонстрировать (выявить), ск оль многообразны способы действия с фразами, словами, он советовал: "Поду май хотя бы об одних восклицаниях с их совершенно разными функциями. Вод ы! Прочь! Ой! На помощь! Прекрасно! Нет! Неужели ты все еще склонен называть э ти слова "наименованиями предметов"?" (PU, § 27). Естественно, при этом не отрицалась важная роль функции обозначения (име нования) вещей в процессе формирования и действия языка. "...Можно сказать, что именование вкупе с его коррелятом - указательным определением - явля ется реальной языковой игрой. Это по сути означает: мы воспитаны, приучен ы спрашивать: "Как это называется?" - после чего следует название. Существу ет и такая языковая игра: изобретать имя для чего-нибудь. А стало быть, и го ворить: "Это называется..." - и затем употреблять это новое имя. (Так, например, дети дают имена своим куклам и потом говорят о них и с ними, подумай в этой связи, насколько своеобразно применение собственного имени человека, с помощью которого мы обращаемся к нему!" (там же). Одним словом, поясняется, ч то именование - вполне правомерная языковая игра, и даже не просто игра, а набор разных игр, неустранимых из языка. Отрицается другое - что это единс твенно возможная, базовая (исходная, предельная) и, более того, универсаль ная игра. Не один, а множество раз проговаривается, иллюстрируется, внуша ется та истина, что именование уже предполагает владение языком, что оно может быть осуществлено лишь на базе уже имеющегося языка. Вот как это, к п римеру, звучит у Витгенштейна: "...Указательное определение объясняет упо требление - значение - слова, когда роль, которую это слово призвано играть в языке, в общем уже достаточно ясна... Можно сказать: о названии осмысленн о спрашивает лишь тот, кто уже так или иначе знает, как к нему подступиться . ...Человек уже должен владеть языковой игрой, чтобы понять указательное о пределение..." (PU, §§ 27, 30, 31, 33)[32]. Да и при этом возможно недопонимание, поскольку у казательные определения довольно неопределенны: пояснение "Это - ..." может указывать на форму предмета, на его цвет, давать его собственное имя или о бобщенное название и пр. Вот почему могут потребоваться уточняющие вопр осы ("Ты имеешь в виду...?") - то есть уже предполагается владение языком, навык и языковых игр. Иллюзия однотипно-именной природы любых речевых единиц прочно укорене на в характере индоевропейских языков, и потому соответствующее воспри ятие и толкование языка стало здесь прочной традицией[33]. Возможно, в этом и не было бы беды, не дезориентируй оно, не веди к концептуальным сбоям, в ч астности, таким, что в конце XIX - начале XX вв. вызвали "кризис оснований матема тики" и доставили немало треволнений специалистам, в том числе наставник ам Витгенштейна - Фреге и Расселу. Именно это, по-видимому, во многом опред елило причины столь серьезного внимания Витгенштейна к развенчанию тр адиционной именной модели языка, начатому еще в Трактате и развернутому фронтально в поздних работах. Вслед за Расселом он никак не считал ее без обидной, напротив, пришел к заключению, что как раз на почве именной схемы языка возникли и постоянно воспроизводятся "туманные", "головоломные" (вы ражу так настроение автора) философемы в стиле платонизма или реализма с их вечным поиском неких универсальных сущностей[34]. Витгенштейн пришел к выводу, что эта традиция опирается (одновременно закрепляя ее) на устойч ивую и живучую, усваиваемую еще в детстве обыденную картину языка как им енования предметов и рассуждения о них. А картины, укорененные в нашем со знании, внушаемые самим языком, в стихии которого мы живем, очень прочны: п ринимая их за самоочевидные, как бы "срастаешься" с ними, они обретают силу мифов. Вот почему так непросто отнестись к ним критично, отойти, дистанци роваться, усомниться в них. Еще труднее преодолеть эти картины, заменить их иными, даже если эти последние осознаются как более совершенные. Обыч но в нелегком процессе высвобождения из плена навязчивых идей (картин) у частвует время, постепенно нарастающие суммарные перемены в схемах мыш ления, опыте осознания. Но свою лепту, возможно, вносят, в известной мере, и великие умы, гений философов. Витгенштейн взял на себя мучительную и почти непосильную задачу: если не искоренить, то основательно расшатать именную модель языка и, судя по ми ровой философской, логической и лингвистической литературе наших дней, немало преуспел в этом. По крайней мере большая часть специалистов посте пенно приняла его довольно сложную и богатую функционально-игровую мод ель. Однако философа всерьез беспокоила не просто переориентация профе ссионалов. Он пояснял, что пишет не для тех, кто публикуется в философских журналах. Его вела, насколько можно судить, и некая сверхзадача, замысел с воего рода "культурной революции"[35]. Ему хотелось освободить от призраков языка не только философских экспертов (вылечить врачей), но и обычных здр авомыслящих людей, приучить их обходить "капканы" языка или выпутываться из них. Кроме прочего он вынашивал и формировал новый образ дидактическ ой философии, чем-то напоминающей античную софистику или беседы Сократа. Еще предстоит, мне думается, вчитаться в тексты фи лософа те м особым, непривычным для большинс тва читателей образом, какой предполагает их стилистика. Как уже отмечал ось, Витгенштейн не стремился получить какие-то оригинальные философск ие утверждения, которые можно сгруппировать в некое подобие теории. Смыс л своих усилий он видел в другом - в демонстрации некоего "know how" - того, как вып утываться из концептуальных тупиков. Таковые рождаются, по его представ лениям, вследствие подмен реального, конкретного мышления особым ирреа льным рассуждением на философский (идеологический и т.п.) манер, в ходе кот орого фразы не совершают нормальной работы (подобно колесам, отвинтивши мся от машины и вращающимся вхолостую)[36]. Всевозможные "призраки языка" из давна привлекли внимание философов, стимулировали их работу "очищения" р азума, переросшую в XX столетии, притом во многом усилиями Витгенштейна, в " критику" - "прояснение" - языка или речевого разумения. Впрочем, и сами филос офы разных веков внесли немалую лепту в порождение концептуальных "химе р", вынуждая своих собратьев по ремеслу, в том числе Витгенштейна, тратить затем неимоверные усилия на их преодоление. Разнообразные упражнения, примеры, по яснения Витгенштейна, на мой взгляд, предусматривают особую тренировку концептуального рассуждения, формирование своего рода иммунитета прот ив "заморочек" языка. Уверена, что этим идеям (методикам, играм, головоломк ам) суждено в недалеком будущем сыграть - через педагогику, дидактику - нем алую роль в формировании мышления, значительно более ясного и свободног о от всевозможных пут языка, чем нынешнее, наше. Список литературы 1. Аналитическая философия в XX в. (Матери алы "Круглого стола") // Вопр. философии. 1988. № 8. С. 48-94. 2. Балмаева С.Д. Аналитическая "философия сознания": Взгляд сквозь призму и нтеллектуальной биографии Герберта Фейгла // Историко-философский ежег одник. М., 1991. С. 123-143. 3. Баллаева Е.А. Витгенштейнова концепция мира как "микрокосмоса" // Человек. Общество. Познание. М., 1981. 4. Баллаева Е.А. Философское мировоззрение Людвига Витгенштейна: Автореф. дис....канд. филос. наук. М., 1980. 5. Вейш Я. Учение Л.Витгенштейна и религиозная философия // Проблема челове ка в современной буржуазной философии. М., 1988. С. 83-87. 6. X Всесоюзная Конференция по логике, методологии и философии науки (24-26 сен т. 1990 г.). Минск, 1990. Секция 10. Методология и философия гуманитарных наук. Коллок виум "Людвиг Витгенштейн и философская мысль XX века". 7. Григорян Г.П. Витгенштейн и проблема солипсизма // Методологические проб лемы исследования и критики современной буржуазной философии. Ч. 1. М., 1986. С . 45-48. 8. Григорян Г.П. Л.Витгенштейн и П.Стросон о проблеме чужих сознаний // Истори ко-философский ежегодник,86. М., 1986. С. 191-207. 9. Григорян Г.П. Философия сознания Л.Витгенштейна: Проблемы интерпретаци и // Современная аналитическая философия. Вып. 3. М., 1991. 10. Грязнов А.Ф. Концепция противоположностей Витгенштейна в историко-фил ософском контексте // Науч. докл. высш. шк. Филос. науки. 1983. № 1. С. 96-103. 11. Грязнов А.Ф. Эволюция философских взглядов Л.Витгенштейна. М.: Изд-во МГУ , 1985. 172 с. 12. Грязнов А.Ф. Аналитическая философия и проблема "концептуальной необхо димости" // Язык и познание. Вильнюс, 1986. С. 20-22. 13. Грязнов А.Ф. Л.Витгенштейн о методологических вопросах математическог о знания // Вестн. МГУ. 1987. Сер. 7. Философия. № 4. С. 63. 14. Грязнов А.Ф. Философия языка Л.Витгенштейн (материалы к курсу Критики со временной буржуазной философии). М.: Изд-во МГУ, 1987. 94 с. 15. Грязнов А.Ф. Аналитическая "философия сознания": вокруг Витгенштейна // Со временная аналитическая философия (сб. обзоров). М., 1988. Вып. 1. С. 110-126. 16. Грязнов А.Ф. Философия математики Л.Витгенштейна // Методологический ан ализ оснований математики. М., 1988. С. 82-93. 17. Грязнов А.Ф. "Скептический парадокс" и пути его преодоления // Вопр. филосо фии. 1989. № 12. С. 140-150. 18. Грязнов А.Ф. "Витгенштейн" // Словарь по этике. - М., 1989. 19. Грязнов А.Ф. "Витгенштейн" // Философский энциклопедический словарь. М., 1989. 20. Грязнов А.Ф. Этическая проблематика в трудах Л.Витгенштейна // Историко-ф илософский ежегодник. М., 1989. С. 235-238. 21. Грязнов А.Ф. Язык и деятельность. Крит. анализ витгенштейнианства: Автор еф. дис... д-ра филос. наук. М., 1990. 22. Грязнов А.Ф. Витгенштейн // Современная западная философия. Словарь . М ., 1991. 23. Griaznoww A.F. The problem of "conceptual necessity"in L.Wittgenstein's works // Abstracts of the VIII International Congress of Logic, Methodology and Philosophy of Science. Moscow. 1987. М.: Наука, 1987. Vol. 3. Sect. 13. P. 129-130. 24. Грязнов А.Ф. К 100-летию со дня рождения Людвига Витгенштейна // Филос. науки . 1990. № 4. С. 127-129. 25. Грязнов А.Ф. Язык и деятельность. Критический анализ витгенштейнианств а. М.: Изд-во МГУ, 1991. 141 с. 26. Козлова М.С. Концепция знания в философии Л.Витгенштейна: Автореф. дис. ка нд. филос. наук. Л., 1965. 27. Козлова М.С. Проблемы философии языка: Автореф. дис. д-ра филос.наук. Л., 1973. 28. Козлова М.С. Логика и реальность (К критике концепции логического отобр ажения реальности в "Логико-философском трактате" Л.Витгенштейна) // Вопр. философии. 1965. № 9. 29. Козлова М.С. Концепция знания в философии Л.Витгенштейна // Современная и деалистическая гносеология. М., 1968. 30. Козлова М.С. Философия и язык. М.: Мысль, 1972. 256 с. 31. Козлова М.С. Nyelv es filozofia. Budapest", Kossuth", 1976 (Пер. на венг. яз. кн.: Философия и язык. М., 1972). 32. Козлова М.С. Концепция природы философского знания в трудах позднего Ви тгенштейна // Природа философского знания. М.: ИНИОН, 1975. 33. Козлова М.С. Витгенштейн и дзен-буддизм // Реф. журн. ИНИОН . М ., 1974. 34. Kozlova M. Die Linguistische Konzeption der Philosophie und der Philosophischen Irrtummer // Studien fur Geschichte der westlichen Philosophie. Frankfurt a/M., 1986. S. 221-243. 35. Kozlova M. Methods of Language Analysis in the Late Wittgen stein's Concept // Abstracts of the VIII International Congress of Logic, Methodology and Philosophy of Science. Mos cow, 1987. М., 1987. Vol. 3. Sect. 13. P. 162-164. 36. Козлова М.С. Поиск ясности. К интерпретации философии Л.Витгенштейна // Сп ецифика философского знания и проблема человека в истории философии. Те з. докл. XVIII Всемир. филос. конгр. (21-27 авг. 1988, Брайтон, Великобритания). М., 1988. С. 57-65.
© Рефератбанк, 2002 - 2024