Вход

Что такое диалектика

Курсовая работа* по философии
Дата добавления: 29 августа 2010
Язык курсовой: Русский
Word, rtf, 479 кб
Курсовую можно скачать бесплатно
Скачать
Данная работа не подходит - план Б:
Создаете заказ
Выбираете исполнителя
Готовый результат
Исполнители предлагают свои условия
Автор работает
Заказать
Не подходит данная работа?
Вы можете заказать написание любой учебной работы на любую тему.
Заказать новую работу
* Данная работа не является научным трудом, не является выпускной квалификационной работой и представляет собой результат обработки, структурирования и форматирования собранной информации, предназначенной для использования в качестве источника материала при самостоятельной подготовки учебных работ.
Очень похожие работы
Что такое диалектика? Литература: Вопросы философии.— 1995.— №1.— С. 118— 138. «Нельзя представить себе ничего настолько абсурдного или неправд оподобного, чтобы не быть доказанным тем или иным философом» (Декарт) 1. Диалектика, если ее разъяснить Приведенный эпиграф можно обобщить. Он относится не только к филосо фам и философии, но и вообще ко всей области человеческого мышления и дея тельности, к науке, технологии, инженерному делу и политике. В самом деле, общая тенденция к испытанию, подразумеваемая в нашем эпиграфе, просматр ивается и в более широкой области — в огромном разнообразии форм и явле ний, созданных жизнью на нашей планете. Поэтому если мы хотим разъяснить, почему человеческое мышление стремит ся испробовать все мыслимые решения всех проблем, с какими бы оно ни стал кивалось, то можем сослаться на одну в высшей степени общую закономернос ть. Метод, с помощью которого пытаются решить все проблемы, обычно один и т от же,— это метод проб и ошибок. Этот же метод , по сути дела, используется и организмами в процессе адаптации. Ясно, что его успешность в огромной степени зависит от количества и разнообразия проб: чем больше мы делаем попыток, тем более вероятно, что одна из них ока жется удачной. Метод, способствующий развитию человеческого мышления — и особенно фи лософии, мы можем охарактеризовать как частный случай метода проб и ошиб ок. Видимо, люди чаще всего реагируют на проблему двояко: они либо выдвига ют теорию и хранят верность ей как можно дольше (в случае ошибочности тео рии они порой даже предпочитают отречению смерть), либо борются против т акой теории, если поняли ее слабость. Эта борьба идеологических установо к — которая, несомненно, может быть разъяснена в терминах метода проб и о шибок — характерна для всего, что можно назвать развитием человеческог о мышления. Такая борьба отсутствует, как правило, в тех случаях, когда нек оторую теорию или систему, несмотря ни на что, догматически отстаивают в течение долгого времени. Однако найдется очень немного примеров (если он и вообще существуют) развития мышления, которое было бы медленным, неукл онным, непрерывным и шло бы путем постепенного улучшения, а не путем проб, ошибок и борьбы идеологических установок. Если метод проб и ошибок развивается все более и более сознательно, то он начинает приобретать характерные черты «научного метода». Этот «метод »вкратце можно описать следующим образом. Столкнувшись с определенной проблемой, ученый предлагает, в порядке гипотезы, некоторое решение — т еорию. Если эта теория и признается наукой, то лишь условно; и самая характ ерная черта научного метода состоит как раз в том, что ученые не пожалеют сил для критики и проверки обсуждаемой теории. Критика и проверка идут р ука об руку: теория подвергается критике с самых разных сторон, и критика позволяет выявить те моменты теории, которые могут оказаться уязвимыми. Проверка же теории достигается посредством как можно более строгого ис пытания этих уязвимых мест. Конечно, это опять-таки вариант метода проб и ошибок. Теории выдвигаются в качестве гипотез и тщательно проверяются. Е сли результат проверки свидетельствует об ошибочности теории, то теори я элиминируется; метод проб и ошибок есть, в сущности, метод элиминации. Ег о успех зависит главным образом от выполнения трех условий, а именно: пре длагаемые теории должны быть достаточно многочисленны (и оригинальны); о ни должны быть достаточно разнообразны; осуществляемые проверки должн ы быть достаточно строги. Таким образом мы сможем, если нам повезет, гаран тировать выживание самой подходящей теории посредством элиминации мен ее подходящих. Если это описание развития человеческого мышления вообще и научного мы шления в частности признать более или менее корректным, то оно поможет н ам понять, что имеется в виду, когда говорят, что развитие мышления происх одит «диалектически». Диалектика (в современном, то есть главным образом гегелевском, смысле т ермина) — это теория, согласно которой нечто — в частности, человеческо е мышление,— в своем развитии проходит так называемую диалектическую т риаду: тезис, антитезис и синтез. Сначала — н екая идея, теория или движение,— «тезис». Тезис, скорее всего, вызовет про тивоположение, оппозицию, поскольку, как и большинство вещей в этом мире, он, вероятно, будет небесспорен, то есть не лишен слабых мест. Противополо жная ему идея (или движение) называется «антитезисом», так как она направлена против первого — тезиса. Борьба между т езисом и антитезисом продолжается до тех по р, пока не находится такое решение, которое в каких-то отношениях выходит за рамки и тезиса, и антитезиса, признавая, однако, их относительную ценно сть и пытаясь сохранить их достоинства и избежать недостатков. Это решен ие, которое является третьим диалектическим шагом, называется синтезом. Однажды достигнутый, синтез, в свою очередь, может стать первой ступенью новой диалектической триады и действитель но становится ею, если оказывается односторонним или неудовлетворител ьным по какой-то другой причине. Ведь в последнем случае снова возникнет оппозиция, а значит, синтез можно будет рассматривать как новый тезис, ко торый породил новый антитезис. Таким образом, диалектическая триада воз обновится на более высоком уровне; она может подняться и на третий урове нь, когда достигнут второй синтез. То, что называют диалектической триадой, мы разъяснили достаточно полно . Едва ли можно сомневаться в том, что диалектическая триада хорошо описы вает определенные ступени в истории мышления, особенно в развитии идей, теорий и социальных движений, опирающихся на идеи или теории. Такое диал ектическое развитие можно «разъяснить», если показать, что оно происход ит в соответствии с методом проб и ошибок, который мы обсуждали ранее. Одн ако следует отметить, что диалектическое развитие не является полным эк вивалентом описанного нами развития теории посредством проб и ошибок. Р ассматривая метод проб и ошибок, мы имели в виду только идею и критику в ее адрес, или, используя терминологию диалектиков, борьбу между тезисом и а нтитезисом; мы не принимали во внимание дальнейшее развитие, не предпола гали, что борьба между тезисом и антитезисом должна закончиться неким си нтезом. Мы имели в виду, скорее, что борьба между идеей и ее опровержением, или между тезисом и антитезисом, приведет к элиминации тезиса (или, возмо жно, антитезиса), если он окажется неудовлетворительным, и что соревнова ние теорий должно завершиться принятием новых теорий, если, конечно, для испытания предлагается достаточно большое их число. Таким образом, можно сказать, что интерпретация в терминах метода проб и ошибок является несколько более гибкой, чем интерпретация в терминах ди алектики. Она не ограничивается ситуацией, где предлагается начинать с о дного-единственного тезиса, и потому с легкостью находит применение там , где с самого начала выдвигается несколько тезисов, независимых друг от друга и не обязательно противоположных. Однако надо признать, что очень часто — пожалуй, даже обычно — развитие определенной области человече ского мышления начинается с какой-то одной идеи. Если так, то диалектичес кая схема часто оказывается уместной, поскольку этот тезис будет открыт для критики и, таким образом, «создаст», как обычно выражаются диалектик и, свой антитезис. Диалектики настаивают еще на одном моменте, в котором диалектика нескол ько отличается от общей теории проб и ошибок. Действительно, в рамках тео рии проб и ошибок, как уже говорилось, достаточно сказать, что неудовлетв орительная точка зрения будет опровергнута или элиминирована. Диалект ик же настаивает, что этого недостаточно. Он подчеркивает, что, хотя обсуж даемая точка зрения (или теория) может быть опровергнута, в ней имеется, по всей вероятности, нечто достойное сохранения,— иначе она вряд ли была б ы вообще выдвинута и воспринята всерьез. Это рациональное зерно тезиса, вероятно, наиболее отчетливо осознается теми, кто защищает тезис от напа док оппонентов, сторонников антитезиса. Следовательно, единственно при емлемым исходом борьбы будет синтез, то есть теория, в которой сохранены наиболее ценные элементы и тезиса, и антитезиса. Необходимо признать, что подобная диалектическая интерпретация истори и мышления может быть вполне удовлетворительной и добавляет некоторые ценные моменты к интерпретации мышления в терминах проб и ошибок. Обратимся, скажем, к развитию физики. Здесь мы можем найти очень много при меров, которые вписываются в диалектическую схему. Так, корпускулярная т еория света, будучи сначала заменена волновой теорией, была «сохранена» в новой теории, которая заменила и ту, и другую. Если говорить точнее, форм улы старой теории обычно могут быть описаны — с точки зрения новой теор ии — как приближения, то есть они оказываются почти корректными, настол ько, что их можно применять либо если мы не нуждаемся в очень высокой степ ени точности, либо даже — в некоторых ограниченных областях — как сове ршенно точные формулы. Все это говорит в пользу диалектической точки зрения. Вместе с тем мы дол жны внимательно следить за тем, чтобы не приписать ей лишних достоинств. Мы должны быть осторожны, например, по отношению к ряду метафор, использу емых диалектиками и, к сожалению, часто воспринимаемых слишком буквальн о. Например, диалектики говорят, что тезис «создает» свой антитезис. В дей ствительности же только наша критическая установка создает антитезис, и там, где она отсутствует, никакой антитезис создан не будет. Далее, не сл едует думать также, что именно «борьба» между тезисом и антитезисом «соз дает» синтез. На самом деле происходит битва умов, и именно умы должны быт ь продуктивны и создавать новые идеи; история человеческого мышления на считывает много бесплодных битв, битв, закончившихся ничем. И даже если с интез достигнут, его характеристика как «сохраняющего» лучшие элемент ы тезиса и антитезиса, как правило, является весьма несовершенной. Эта ха рактеристика вводит в заблуждение, даже если она верна, поскольку помимо старых идей, которые синтез «сохраняет», он всегда воплощает и новую иде ю, которую нельзя редуцировать к более ранним стадиям диалектического р азвития. Другими словами, синтез обычно представляет собой нечто горазд о большее, нежели конструкцию из материала, доставляемого тезисом и анти тезисом. Принимая во внимание все сказанное, можно заключить, что диалек тическая интерпретация — прежде всего то ее положение, что синтез строи тся из идей, содержащихся в тезисе и антитезисе,— если и находит примене ние, все же вряд ли может способствовать развитию мышления. Этот момент п одчеркивали подчас и сами диалектики; и тем не менее они почти всегда дум ают, что диалектика может быть использована как метод, который поможет и м подтолкнуть или, по крайней мере, предсказать будущее развитие мышлени я. Однако самые серьезные недоразумения и невнятица возникают из-за распл ывчатости, характерной для рассуждений диалектиков о противоречиях. Они верно указывают, что противоречия имеют огромное значение в истории мышления,— столь же важное, сколь и критика. Ведь критика, в сущности, сво дится к выявлению противоречия. Это может быть противоречие либо в рамка х критикуемой теории, либо между этой теорией и другой теорией, которую у нас есть основания принять, либо между теорией и определенными фактами — точнее, между теорией и определенными утверждениями о фактах. Критика всегда лишь указывает на противоречие или же, можно сказать, просто прот иворечит теории (то есть служит утверждению антитезиса). Однако критика является — в очень важном смысле — главной движущей силой любого интел лектуального развития. Без противоречий, без критики не было бы рационал ьного основания изменять теории,— не было бы интеллектуального прогре сса. Верно заметив, таким образом, что противоречия — особенно, конечно, прот иворечия между тезисом и антитезисом, которые «создают» прогресс в форм е синтеза,— чрезвычайно плодотворны и действительно являются движуще й силой любого прогресса в мышлении, диалектики делают вывод — как мы ув идим, неверный,— что нет нужды избегать столь плодотворных противоречи й. Они даже утверждают, что противоречий вообще нельзя избежать, посколь ку они встречаются в мире всегда и повсюду. Данное утверждение равносильно покушению на так называемый закон прот иворечия (или, более полно, закон исключения противоречий) традиционной логики, который гласит, что два противоречащих друг другу утверждения не могут быть истинными одновременно или что утверждение, представляющее собой конъюнкцию двух противоречащих утверждений, всегда должно отвер гаться как ложное исходя из чисто логических оснований. Ссылаясь на плод отворность противоречий, диалектики заявляют, что от этого закона тради ционной логики следует отказаться. Они заявляют, что диалектика приводи т тем самым к новой логике — диалектической логике. Диалектика, которую я до сих пор характеризовал как принадлежащую исключительно к области и стории (as a merely historical doctrine) — как теорию исторического развития мышления,— оказы вается в результате совсем другим учением: она оказывается одновременн о и логической теорией, и — как мы скоро увидим — общей теорией мира. Эти огромные претензии, однако, не имеют под собой ни малейшего основани я. Действительно, они опираются лишь на неопределенную и туманную манеру речи, характерную для диалектиков. Диалектики говорят, что противоречия плодотворны и способствуют прогр ессу, и мы согласились, что в каком-то смысле это верно. Верно, однако, тольк о до тех пор, пока мы полны решимости не терпеть противоречий и изменять л юбую теорию, которая их содержит,— другими словами — никогда не мирить ся с противоречиями. Только благодаря этой нашей решимости критика, то е сть выявление противоречий, побуждает нас к изменению теорий и тем самым — к прогрессу. Нельзя не подчеркнуть со всей серьезностью, что стоит нам только изменит ь эту установку и примириться с противоречиями, как они утратят всякую п лодотворность. Они больше не будут способствовать интеллектуальному п рогрессу. Действительно, если мы готовы мириться с противоречиями, то ни какие противоречия, выявляемые в наших теориях, уже не заставят нас изме нить последние. Другими словами, в этом случае всякая критика (то есть выя вление противоречий) утратит силу. Критику будут встречать словами: «А п очему бы и нет?», а то и восторженным «Вот они!», то есть все сведется к приве тствованию замеченных противоречий. Это значит, что если мы готовы примириться с противоречиями, то критика, а вместе с нею и всякий интеллектуальный прогресс, должна прийти к концу. Поэтому мы должны сказать диалектику, что нельзя сидеть сразу на двух ст ульях: либо он ценит противоречия за их плодотворность — и тогда не долж ен принимать их как должное; либо же он готов примириться с противоречия ми — и тогда они станут бесплодными, а рациональная критика, дискуссия и интеллектуальный прогресс окажутся невозможными. Единственной «силой», движущей диалектическое развитие, является, таки м образом, наша решимость не мириться с противоречиями между тезисом и а нтитезисом. Вовсе не таинственная сила, заключенная в этих двух идеях, не загадочное напряжение, якобы существующее между ними, способствуют раз витию, а исключительно наша решимость не признавать противоречий заста вляет нас искать какую-то новую точку зрения, позволяющую избежать проти воречий. И это совершенно оправданная решимость. Ибо легко показать, что если бы человек примирился с противоречием, то ему пришлось бы отказатьс я от всякой научной активности, что означало бы полный крах науки. Это мож но сделать, доказав, что в случае признания двух противоре чащих друг другу высказываний придется признать какое угодно высказыв ание: ведь из пары противоречащих высказываний можно с пол ным правом вывести все что угодно. Поскольку это не всегда понимают , здесь будет дано исчерпывающее разъяс нение. Речь идет об одном из немногих не вполне тривиальных фактов элеме нтарной логики; он заслуживает того, чтобы его знал и понимал каждый мысл ящий человек. Его можно легко объяснить тем читателям, которые не испыты вают неприязни к символам, похожим на математические; однако и те, кому та кие символы не нравятся, без труда во всем разберутся, если только им дост анет терпения посвятить этому предмету несколько минут. Логический вывод осуществляется в соответствии с определенными правилами вывода. Вывод общезначим, если общезнач имо правило вывода, на которое он опирается; а правило выво да общезначимо, если и только если оно никогда не приводит от истинных по сылок к ложному заключению; или, другими словами, если оно бе зошибочно переносит истинность посылок (при условии, что они истинны) на заключение. Нам понадобятся два таких правила вывода. Чтобы разъяснить первое и наиб олее трудное, введем понятие составного высказывания [compound statement). Таковы, например, следующие высказывания: «Сократ му др и Петр — царь», или «Либо Сократ мудр, либо Петр — царь (н о не то и другое вместе)», или еще: «Сократ мудр и/или Петр — царь». Два высказывания («Сократ мудр» и «Петр — царь»), и з которых состоит составное высказывание, называются составляющими вы сказываниями. Нас интересует здесь одно составное высказывание, а именно — построенн ое таким образом, что оно истинно, если и только если истин но по крайней мере одно из двух его составляющих. Неуклюжее выражение «.и/или» создает как раз такое сост авное высказывание: «Сократ мудр и/или Петр — царь» будет истинным, только если одно или оба составляющие его выска зывания истинны; и оно будет ложным, если и только если оба его составляющ ие ложны. В логике принято заменять выражение и/или си мволом «v» и использовать для обозначения любого выражения буквы р и q. Мы можем сказать, ч то высказывание формы «р v q» истинно, если истинно, по крайней мере, одно из двух составля ющих р и q. Теперь мы можем сформулировать первое правило вывода. Выразим его так: (1) Из посылки р (например, «Сократ мудр») с полн ым правом можно вывести любое заключение формы «р v q» (например: «Сократ мудр v Петр — ца рь»). Мы сразу же поймем необходимую общезначимость этого правила, если вспом ним о значении «v». Этот символ создает составное высказывание, которое и стинно всегда, когда истинно, по крайней мере, одно из его составляющих. Со ответственно, если р истинно, то р v q тоже обязательно истинно. Таким образом, наше правило никогда не может приводить от истинной посылки к ложному заключению, а э то и означает, что оно общезначимо. При всей своей общезначимости первое правило вывода часто поражает неп ривычных к таким вещам людей — оно кажется им странным. И действительно, это правило редко применяется в повседневной жизни, поскольку его вывод содержит гораздо более скудную информацию, чем посылка. Однако иногда он о все же применяется, например при заключении пари. Скажем, я могу дважды п одбросить монету, побившись об заклад, что орел выпадет по крайней мере один раз. Это очевидным образом равносильно п оручительству за истинность составного высказывания «орел выпадет при первом подбрасывании монеты v, орел выпадет при второй попытке». Вероятн ость (в обычном смысле слова) такого высказывания равна 3/4; таким образом, о но отлично от высказывания «орел выпадет при первой попытке или орел выпадет при второй попытке (но не дважды)», вер оятность которого равна 1/2 Всякий признает, что я выиграл пари, если орел в ыпал при первом подбрасывании монеты,— иными словами, что составное выс казывание, за истинность которого я поручился, должно быть истинно, если истинно первое его составляющее; это показывает, что мы рассуждали в соо тветствии с первым правилом вывода. Мы можем также записать первое правило следующим образом: что читается так: «из посылки р получаем следствие р v q». Второе правило вывода, которым я соби раюсь воспользоваться, более привычно. Если отрицание р мы обозначим как «не-р», то прав ило можно сформулировать следующим образом: , или в словесной форме: (2) Из двух посылок не-р и р v q мы получаем заключение q. Общезначимость этого правила можно считать установленной, если принят ь, что высказывание не-р истинно только в том случае, когда р ложно. Соответственно, если п ервая посылка не-р истинна, тогда первое сост авляющее второй посылки ложно; следовательно, если обе посылки истинны, то второе составляющее второй посылки должно быть истинно; это означает , что q должно быть истинно всякий раз, когда об е посылки истинны. Условливаясь, что если не-р истинно, то р должно быть ложно, мы имплицитно употребляем «за кон противоречия», утверждая, что не-р и р не могут быть истинны одновременно. Поэтому ес ли бы моей задачей в настоящий момент было привести доводы в защиту прот иворечия, мы должны были бы насторожиться. Однако в данный момент я пытаю сь только показать, что, применяя общезначимые правила вы вода, мы можем вывести из пары двух противоречащих посылок любое заключе ние. Применяя наши два правила, мы действительно можем показать это. Допустим , имеются две противоречащие друг другу посылки, скажем: (а) Солнце сейчас сияет. (b) Солнце сейчас не сияет. Из этих двух посылок можно вывести любое высказывание, например, «Цезарь был предателем». Из посылки (а) мы можем вывести, согласно прав илу (1), следующее заключение: (c) Солнце сейчас сияет v Цезарь был предателем. Взяв теперь в качестве посы лок (b) и (с), мы можем в конечном счете вывести, согласно правилу (2): (d) Цезарь был предателем. Ясно, что с помощью того же метода мы могли бы вывести и любое другое выска зывание, например, «Цезарь не был предателем». Так что из «2 + 2 = 5» и «2 + 2 не= 5» мы можем вывести не только то высказывание, какое бы нам хотелось, но также и его отрицание, которое могло и не входить в наши планы. Отсюда мы видим, что если теория содержит противоречие, то из нее вытекае т все на свете, а значит, не вытекает ничего. Теория, которая добавляет ко в сякой утверждаемой в ней информации также и отрицание этой информации, н е может дать нам вообще никакой информации. Поэтому теория, которая закл ючает в себе противоречие, совершенно бесполезна в качес тве теории. Ввиду важности проанализированной нами логической ситуации, я предста влю теперь несколько других правил вывода, которые приводят к тому же ре зультату. В отличие от (1), те правила, которые мы сейчас рассмотрим, составл яют часть классической теории силлогизма, за исключением правила (3), кото рое мы обсудим первым. Из любых двух посылок р и q можно вывести заключение, которое тождественно одной из них — скажем, р; схематически: Несмотря на всю непривычность этого правила и на то, что его не признают н екоторые философу , это правило несомненно общезначимо: ведь оно безошиб очно приводит к истинному заключению всегда, когда истинны его посылки. Это очевидно и действительно тривиально; и сама тривиальность делает эт о правило, в обычном рассуждении, избыточным, а потому и непривычным. Одна ко избыточность не есть несостоятельность. В дополнение к правилу (3), нам понадобится еще одно правило, которое я назв ал «правилом косвенной редукции» (поскольку в классической теории силл огизма оно имплицитно используется для косвенного сведения «несоверше нных» фигур к первой, или «совершенной», фигуре). Предположим, имеется общ езначимый силлогизм: (а) Все люди смертны. (b) Все афиняне люди. (с) Все афиняне смертны. Тогда правило косвенной редукции гласит: Например, в силу общезначимости вывода (с) из посылок ( а) и ( b) силлогизм (а) Все люди смертны (не-с) Некоторые афиняне не смертны (не-b) Некоторые афиняне — не люди также должен быть общезначимым. Правило, которое мы будем использовать как незначительное видоизменен ие только что сформулированного правила, следующее: Правило (5) может быть получено, например, из правила (4) вместе с законом дво йного отрицания, согласно которому из не-не-b можно вывести b. Однако если (5) значимо для люб ого высказывания а, b, с (и значимо только при э том условии), тогда оно должно быть значимо и в том случае, если с окажется тождественно а', иными словами, должно быть з начимо следующее: Но (7) устанавливает в точно сти то, что мы хотели показать, а именно: из двух противоречащих посылок мо жно вывести любое заключение. Может возникнуть вопрос, распространяется ли это положение на любую сис тему логики или же можно построить такую систему, в которой из противоре чащих друг другу высказываний не следовало бы какое угодно высказывани е. Я специально занимался этим вопросом и пришел к выводу, что такая систе ма возможна. Она оказывается, однако, чрезвычайно слабой. В ней сохраняют ся лишь очень немногие из обычных правил вывода, не действует даже modus ponens, устанавливающий, что из высказываний формы «Е сли р, то q» и р мы м ожем вывести q. По моему мнению, подобная сист ема совершенно непригодна для вывода заключений, хотя и представляет, в озможно, некоторый интерес для тех, кто специализируется на построении ф ормальных систем. Иногда говорят, что факт следования из двух противоречащих высказывани й любого высказывания не доказывает бесполезности противоречивой теор ии: во-первых, теория может представлять интерес сама по себе, несмотря на всю свою противоречивость; во-вторых, в нее можно внести поправки, которы е сделают ее непротиворечивой; и наконец, можно придумать метод, пусть да же метод ad hoc (каковы, например, методы избежани я расхождений в квантовой теории), который предотвратит ложные заключен ия, требуемые самой логикой теории. Все это абсолютно верно, но при всех по правках такая паллиативная (makeshift) теория является источником серьезных о пасностей, ранее нами обсуждавшихся: если мы действительно хотим примир иться с этой теорией, тогда ничто не заставит нас искать лучшей теории, и н аоборот: если мы ищем более совершенной теории, то только потому, что счит аем данную теорию плохой вследствие содержащихся в ней п ротиворечий. Примирение с противоречием обязательно прив одит нас в этом случае, как и всегда, к отказу от критики, а значит,— к краху науки. Мы видим здесь, насколько опасна неопределенная и метафорическая р ечь. Расплывчатое утверждение диалектиков, что противоречия неизбежны и что избавляться от них даже нежелательно, поскольку они так плодотворн ы, ведет к опасному заблуждению. Оно приводит к заблуждению, поскольку та к называемая плодотворность противоречий, как мы видели, есть просто рез ультат нашего решения не мириться с ними (следуя закону противоречия). И о но опасно, поскольку мнение, что от противоречий избавляться не следует или вообще невозможно избавиться, с необходимостью приводит к концу и на уки и критики, то есть к концу рациональности. Надо подчеркнуть, что для вс якого, кто хочет утверждать истину и содействовать просвещению, являетс я необходимостью и даже долгом упражнять себя в искусстве выражать вещи ясно и недвусмысленно, даже если это означает отказ от утонченной метафо ричности и глубокоумной двусмысленности. Следовательно, лучше избегать некоторых формулировок. Например, вм есто использовавшихся нами терминов «тезис», «антитезис» и «синтез» ди алектики часто описывают диалектическую триаду с помощью терминов «от рицание (тезиса)» — взамен «антитезиса» и «отрицание отрицания» — взам ен «синтеза». Они также любят употреблять термин «противоречие» там, где менее обманчивыми были бы термины «конфликт», «противоположная тенден ция» или, может быть, «противоположный интерес» и т. д. Их терминология не причиняла бы никакого вреда, если бы термины «отрицание» и «отрицание от рицания» (а также «противоречие») не имели ясных и достаточно определенн ых логических значений, отличных от диалектических. По сути дела неправи льное употребление этих терминов играет не последнюю роль в смешении ло гики и диалектики, столь нередком в диалектических дискуссиях. Зачастую диалектика рассматривается в них как часть — причем наиболее совершен ная — логики или как что-то вроде реформированной, модернизированной ло гики. Более глубокие основания такой позиции мы обсудим ниже. Сейчас я ск ажу только, что наш анализ не приводит к тому заключению, что диалектика и меет какое-либо сходство с логикой. Действительно, логику можно определи ть — пусть приблизительно, однако для наших целей этого вполне достаточ но — как теорию дедукции. Вместе с тем у нас нет никакого основания счита ть, что у диалектики есть что-то общее с дедукцией. Подведем итог. Суть диа лектики — диалектики в том смысле, в каком мы способны наделить ясным зн ачением диалектическую триаду — может быть описана следующим образом. Диалектика, точнее теория диалектической триады, устанавливает, что нек оторые события или исторические процессы происходят определенным типи чным образом. Стало быть, диалектика есть эмпирическая, описательная тео рия. Ее можно сравнить, скажем, с теорией, согласно которой живые организм ы на определенной стадии своего развития растут, затем остаются неизмен ными, после чего начинают уменьшаться и умирают,— либо с теорией, соглас но которой люди сначала отстаивают свои мнения догматически, потом [начи нают относиться к ним] скептически, и лишь после этого, на третьей стадии, — [воспринимают их] научно, то есть в критическом духе. Как и эти теории, ди алектика допускает исключения — если только не навязывать диалектиче ские интерпретации насильно,— и, подобно им же, не состоит ни в каком особ ом родстве с логикой. Еще одна опасность, исходящая от диалектики, связана с ее туманностью. Он а предельно облегчает применение диалектической интерпретации ко всяк ой разновидности развития и даже к тому, что не имеет никакого отношения к диалектике. Известна, например, диалектическая интерпретация, которая отождествляет пшеничное зерно с тезисом, развившееся из него растение — с антитезисом, а все зерна этого растения — с синтезом. Что такие приме ры затуманивают и без того неясный смысл диалектической триады, делая ее расплывчатость просто угрожающей,— это очевидно; в какой-то момент, оха рактеризовав развитие как диалектическое, мы сообщим только то, что разв итие проходит определенные ступени, то есть очень немногое. Интерпретир овать же этот процесс развития в том смысле, что рост растения есть отриц ание зерна, которое перестает существовать, и что созревание многочисле нных новых зерен есть отрицание отрицания — некое новое начало на более высоком уровне — значит просто играть словами. (Не по этой ли причине Энг ельс сказал, что этот пример способен понять и ребенок?) Стандартные примеры из области математики, приводимые диалектиками, ещ е хуже. Возьмем знаменитый пример, использованный Энгельсом и кратко сфо рмулированный И. Хеккером , «Закон синтеза на более высоком уровне... широк о применяется в математике. Отрицательная величина (— а), умноженная сама на себя, становится а, то есть отрицание отрицания завершилось в новом синтезе». Но даж е если считать а тезисом, а — а антитезисом, или отрицанием, то отрицанием отрицания являе тся, надо думать, — (— а), то есть а, представляющее собой не синтез «на боле е высоком уровне», а тождество с первоначальным тезисом. Иными словами, п очему синтез должен достигаться только умножением антитезиса на самое себя? Почему, например, не сложением тезиса с антитезисом (что дало бы в ре зультате 0)? Или не умножением тезиса на антитезис (что дало бы — а, а вовсе н е а)? И в каком смысле а «выше», чем а или — а? (Явно не в смысле численного пре восходства, поскольку если а =1/2, то а = 1/4. Этот пример демонстрирует крайнюю произвольность в применении туманных идей диалектики. Такую теорию, как логика, можно назвать «фундаментальной», указывая тем самым, что, будучи общей теорией вывода, она постоянно используется во вс ех науках. Можно сказать, что диалектика — насколько мы можем найти для н ее разумное применение — является не фундаментальной, но просто описат ельной теорией. Поэтому считать диалектику частью логики почти столь же неуместно, как и считать частью логики, скажем, теорию эволюции. Только ра сплывчатая, метафоричная и двусмысленная манера говорить, которую мы уж е подвергли критике, может привести к мысли, что диалектика является как теорией, описывающей определенные типичные процессы развития, так и фун даментальной теорией, подобной логике. После всего сказанного, я думаю, ясно, что слово «диалектика» следует упо треблять очень осторожно, а лучше всего, пожалуй, вообще его не употребля ть,— ведь мы всегда можем использовать более ясную терминологию метода проб и ошибок. Исключение следует сделать только для тех случаев, где нед оразумение невозможно и где мы сталкиваемся с таким развитием теорий, ко торое действительно полностью укладывается в диалектическую триаду. 2. Диалектика Гегеля До сих пор я пытался обрисовать идею диалектики в том ее смысле, в кот ором, я надеюсь, она поддается пониманию, и моей целью было избежать неспр аведливого отношения к ее достоинствам. Диалектика была представлена м ною как некий способ описания событий — всего лишь один из возможных сп особов, не существенно важный, но иногда вполне пригодный. Была выдвинут а также — например, Гегелем и его школой — противоположная теория, преу величивающая значение диалектики и угрожающе обманчивая. Для того чтобы гегелевская диалектика стала понятной, полезно, может быт ь, коротко напомнить об одной главе из истории философии, на мой взгляд, не делающей философии особой чести. Важным моментом в философии нового времени является борьба между карте зианским рационализмом (главным образом, континентальным), с одной сторо ны, и эмпиризмом (в основном британским) — с другой. В слова, послужившие э пиграфом к моей статье, сам их автор, основатель рационалистической школ ы, вкладывал другой смысл, нежели я. Декарт не хотел сказать, что человечес кий ум должен все подвергнуть проверке, чтобы прийти к результату, то ест ь к полезному решению, но хотел выразить свое критическое неприятие по о тношению к тем, кто осмеливается предаваться подобным нелепостям. Основ ная идея его сентенции состояла в том, что настоящему философу следует т щательно избегать абсурдных и глупых идей. Чтобы постичь истину, он долж ен только уметь «уловить» те редкие идеи, что привлекают разум своей про зрачностью, ясностью и отчетливостью,— словом, «самоочевидные» идеи. С картезианской точки зрения мы можем строить объяснительные научные те ории без всякого обращения к опыту, просто силой собственного разума, та к как всякое разумное (reasonable) высказывание (то есть говорящее само за себя бл агодаря своей прозрачности) должно быть верным описанием фактов. Такова в общих чертах теория, которую в истории философии называют рационализмом. (Более удачным названием для нее был бы интеллектуализм.) Ее можно суммировать (испо льзуя гораздо более позднюю формулировку, принадлежащую Гегелю) в слова х «все разумное действительно». В противоположность этой теории, эмпиризм утверждает, что только опыт по зволяет нам судить об истинности или ложности научной теории. Чистый раз ум как таковой, согласно эмпиризму, никогда не может установить истину о фактах (bactual truth): чтобы сформулировать такую истину, мы должны прибегнуть к на блюдению и эксперименту. Можно с полной уверенностью сказать, что эмпири зм, в той или иной форме, пусть даже умеренной и видоизмененной, есть единс твенная интерпретация научного метода, которую в наши дни можно восприн имать всерьез. Спор между рационалистами и эмпиристами всесторонне обс уждался Кантом. Кант попытался создать теорию, которую диалектик (но не с ам Кант) назвал бы синтезом двух противополо жных точек зрения и которая, если говорить, точнее, была видоизмененным э мпиризмом. Его главной задачей было опровержение чистого рационализма. В «Критике чистого разума» он утверждал, что область нашего знания огран ичена сферой возможного опыта и что спекулятивное рассуждение за преде лами этой сферы — попытка построить метафизическую систему, исходя из ч истого разума,— не имеет никакого оправдания. Эта критика чистого разум а была воспринята как страшный удар по надеждам почти всех континенталь ных философов; и все же немецкие философы пришли в себя и, отнюдь не убежде нные кантовским отвержением метафизики, принялись строить новые метаф изические системы, основанные на «интеллектуальной инту иции». Они пытались использовать некоторые детали Кантово й системы, надеясь тем самым уклониться от его основного удара. Развивша яся школа, называемая обычно школой немецкого идеализма, имела своей кул ьминацией Гегеля. Мы должны обсудить здесь две стороны гегелевской философии,— идеализм и диалектику. В обоих случаях Гегель находился под влиянием некоторых ид ей Канта, но попытался пойти дальше. Чтобы понять Гегеля, мы должны показа ть, следовательно, как он использовал теорию Канта. Кант исходил из факта существования науки. Он хотел объяснить этот факт, то есть ответить на вопрос «как возможна наука?», или «почему человеческ ое сознание (mind) способно познавать мир?», или «как наше сознание может пони мать мир?». (Мы бы назвали это эпистемологической проблемой.) Кант рассуждал примерно следующим образом. Сознание способно постигат ь мир или, вернее, мир, как он представляется нам, потому что этот мир не явл яется совершенно отличным от сознания,— он подобен сознанию. Дело в том, что в процессе приобретения знания, постижения мира наше сознание, так с казать, активно усваивает весь материал, который привходит в него посред ством чувств. Оно оформляет этот материал, отчеканивает на нем собственн ые внутренние формы или законы,— формы или законы нашего мышления. То, чт о мы называем природой,— мир, в котором мы живем, каким он является нам,— есть мир уже усвоенный, систематизированный нашим сознанием. И будучи, т аким образом, ассимилирован сознанием, он сознанию и подобен. Такой ответ «сознание способно постигать мир, потому что мир, как он является нам, подобен сознанию», основан на идеа листическом аргументе; ведь идеализм только и утверждает, что мир имеет что-то общее с сознанием. Я не собираюсь предлагать доводы за или против кантовской эпистемологи и и не намерен подробно обсуждать ее. Но я хочу подчеркнуть, что она безусл овно не является полностью идеалистической. Как отмечает сам Кант, она п редставляет собой смесь, или синтез, своеобр азного реализма и идеализма; ее реалистический элемент — это утвержден ие, что мир, как он является нам, есть некоторый материал, организованный нашим сознанием, идеалистический же — утв ерждение, что он есть материал, организованный нашим созн анием. Такова довольно абстрактная, но, несомненно, оригинальная эпистемологи я Канта. Прежде чем перейти к Гегелю, я должен попросить читателей — моих любимых читателей, которые не являются философами и привыкли полагатьс я на свой здравый смысл,— не забывать об эпиграфе, предпосланном этой ст атье, поскольку то, что они сейчас услышат, наверное, покажется им абсурдо м — и, на мой взгляд, совершенно справедливо. Как я сказал, Гегель в своем идеализме пошел дальше Канта. Гегель тоже зад авал себе эпистемологический вопрос: «почему наше сознание может пости гать мир?» И вместе с другими идеалистами он отвечал: «Потому что мир подо бен нашему сознанию». Но его теория была более радикальной, нежели Канто ва. Он не говорил, как Кант: «Потому что сознание системати зирует или организовывает мир », а говорил, что «сознание есть мир» или еще: « разумное есть действительное; действительность и разум тождественны». Это и называется гегелевской «философией тождества разума и действите льности», или кратко: «философией тождества». Мимоходом замечу, что эпис темологическое решение Канта: «Сознание систематизирует мир» и гегеле вскую философию тождества: «Сознание есть мир» исторически соединил мо ст — именно Фихте, с его «сознание творит мир» . Гегелевская философия тождества — «разумное действительно и действит ельное разумно, значит, разум и действительность тождественны» — была, несомненно, попыткой восстановить рационализм на новом основании. Она п озволяла философу строить некую теорию мира, исходя из чистого разума, и утверждать, что это и есть истинная теория действительного мира. Тем сам ым допускалось именно то, что считал невозможным Кант. Гегель, следовате льно, должен был попытаться опровергнуть Кантовы доводы, направленные п ротив метафизики. Он сделал это с помощью своей диалектики. Чтобы понять диалектику Гегеля, мы должны снова вернуться к Канту. Стрем ясь избежать чрезмерно детального обсуждения, я не стану рассматривать триадичное строение кантовской таблицы категорий, хотя оно несомненно вдохновило Гегеля . Однако я должен упомянуть о кантовском методе опрове ржения рационализма. Как я отмечал ранее, Кант утверждал, что область наш его знания ограничена сферой возможного опыта и что деятельность чисто го разума (pure reasoning) за пределами этой сферы лишена основания. В разделе перво й «Критики», озаглавленном им «Трансцендентальная диалектика». Кант до казывал это так. Пытаясь построить теоретическую систему на основании ч истого разума,— например, доказывая, что наш мир бесконечен (идея, явно вы ходящая за пределы возможного опыта), мы можем достичь своей цели. Однако мы обнаружим, к своему ужасу, что с помощью равноценных аргументов всегд а можно доказать и прямо обратное. Иными словами, выдвигая метафизически й тезис, мы всегда можем сформулировать и защитить его полный антитезис. Причем оба эти аргумента будут иметь примерно равную силу и убедительно сть — оба они будут казаться в равной или почти равной мере разумными. Во т почему, говорил Кант, разум обречен спорить сам с собою и сам себе против оречить, если он выходит за пределы возможного опыта. Если бы я решил дать некую осовремененную реконструкцию или реинтерпре тацию Канта, отклоняющуюся от его собственного взгляда на свою деятельн ость, я бы сказал, что, по Канту, метафизический принцип разумности или сам оочевидности не приводит однозначно к одному и только одному результат у или теории. Всегда можно привести доводы, внешне примерно равноценные, в защиту различных и даже противоположных теорий. Таким образом, если мы не прибегаем к помощи опыта, не проводим эксперимент или наблюдение, кот орые, по крайней мере, указали бы нам на необходимость элиминировать опр еделенные теории, а именно те, которые, будучи внешне вполне обоснованны ми, противоречат наблюдаемым фактам, то мы никак не можем надеяться когд а-нибудь разрешить спор соперничающих теорий. Как же Гегель преодолел Кантово опровержение рационализма? Очень прост о — он предложил не обращать внимания на противоречия. Они просто-таки н еизбежны в развитии мышления и разума. Они только показывают недостаточ ность и неудовлетворительность теории, которая не учитывает того факта, что мышление, то есть разум, а вместе с ним (согласно философии тождества) и действительность, не есть нечто раз и навсегда установившееся, но нахо дится в развитии, что мы живем в эволюционирующем мире. Гегель утверждае т, что Кант опроверг метафизику, но не рационализм. Ибо то, что Гегель назы вает «метафизикой» — в противоположность «диалектике»,— есть просто такая рационалистическая система, которая не принимает во внимание эво люцию, движение, развитие, то есть пытается представить действительност ь стабильной, неподвижной и свободной от противоречий. Гегель в своей фи лософии тождества приходит к выводу, что, поскольку развивается разум, д олжен развиваться и мир, и поскольку развитие мышления или разума являет ся диалектическим, то и мир должен развиваться по диалектическим триада м. Таким образом, в гегелевской диалектике мы находим следующие три элемен та: (а) Попытка обойти Кантово опровержение «дог матизма» — в понимании Канта — метафизики. Это опровержение, как счита ет Гегель, имеет силу только для систем, которые являются метафизическим и в более узком, собственно гегелевском смысле, но не для диалектическог о рационализма, который принимает во внимание развитие разума и потому н е боится противоречий. Ускользая таким образом от Кантовой критики, Геге ль пускается в крайне опасное предприятие, поскольку доказывает пример но следующее: «Кант опроверг рационализм, заявив, что тот непременно при водит к противоречиям. Допустим. Однако ясно, что этот аргумент черпает с вою силу из закона противоречия: он опровергает только системы, признающ ие этот закон, то есть пытающиеся избавиться от противоречий. Этот аргум ент не представляет угрозы для системы вроде моей, которая готова примир иться с противоречиями, то есть для диалектической системы». Очевидно, ч то такая позиция закладывает фундамент для чрезвычайно опасной разнов идности догматизма — для догматизма, которому уже не надо бояться крити ки. Ведь всякая критика в адрес любой теории должна основываться на мето де обнаружения противоречия — в рамках самой теории или между теорией и фактами, как я сказал ранее. Поэтому гегелевский метод вытеснения Канта эффективен, но, к несчастью, слишком эффективен. Он делает систему Гегеля неуязвимой для любой критики и нападок и, таким образом, является догмат ическим в чрезвычайно специфическом смысле. Я назвал бы этот метод желез обетонным догматизмом. (Можно отметить, что подобный же железобетонный д огматизм помогает устоять зданиям и других догматических систем.) (b) Описание развития разума в терминах диалектики — весьма правдоподоб ный элемент гегелевской философии. Это становится ясно, если мы вспомним , что Гегель употребляет слово «разум» не только в субъективном смысле — для обозначения определенной умственной способности,— но и в объективном смысле — для обозначения всех видов теорий, мыслей, идей и т. д. Утверждая, что философия является наивысшим выражением деятельности разума, и гов оря о развитии разума, Гегель имеет в виду главным образом развитие фило софского мышления. Действительно, вряд ли диалектическая триада может н айти лучшее применение, чем при исследовании развития философских теор ий. Поэтому не удивительно, что с наибольшим успехом Гегель применил диа лектический метод в своих «Лекциях по истории философии». Чтобы уяснить связанную с этим успехом Гегеля опасность, мы должны вспом нить, что в его время — и даже много позже — логика обычно определялась к ак теория разумной или мыслительной деятельности; соответственно, фунд аментальные законы логики обычно назывались «законами мышления». Отсю да вполне понятно, почему Гегель, видевший в диалектике истинное описани е действительного процесса рассуждения и мышления, считал своим долгом изменить логику, с тем чтобы сделать диалектику важной — если не важней шей — частью логической теории. Для этого ему необходимо было отбросить «закон противоречия», который служил серьезным препятствием для диале ктики. Здесь корень той точки зрения, согласно которой диалектика «фунда ментальна», то есть может конкурировать с логикой, является усовершенст вованной логикой. Я уже критиковал такое представление о диалектике; хоч у только повторить, что любая разновидность логического рассуждения — будь то до или после Гегеля, в науке, математике или же в любой подлинно ра циональной философии — всегда основывается на законе противоречия. Ге гель, однако, пишет («Наука логики», 81(1)): «В высшей степени важно уяснить себе, как следует понимать и познавать д иалектическое. Оно является вообще принципом всякого движения, всякой ж изни и всякой деятельности в сфере действительности. Диалектическое ес ть также душа всякого истинно научного познания». Однако если Гегель считает диалектическим такое рассуждение, которое п ренебрегает законом противоречия, то он наверняка не сможет найти в наук е ни одного примера подобного рассуждения. (Многочисленные примеры, прив одимые диалектиками, все без исключения находятся на уровне упоминавши хся примеров Энгельса — когда он рассуждал о зерне и о том, что (— а) = а,— а то и ниже.) На диалектике зиждется не научное рассуждение как таковое,— б олее или менее успешно описать в терминах диалектического метода можно лишь историю и развитие научных теорий. Как мы уже видели, этот факт не опр авдывает характеристики диалектики как «фундаментальной», поскольку о н поддается объяснению и в рамках обычной логики, в терминах метода проб и ошибок. Главная опасность такого смешения диалектики и логики, как я уже говорил , состоит в том, что оно учит людей догматическому поведению в споре. Дейст вительно, слишком часто приходится наблюдать, как диалектики, испытывая логические затруднения, в качестве последнего средства сообщают своим оппонентам, что их критика ошибочна, поскольку основывается на обычной л огике, а не на диалектике, и что стоит им только обратиться к диалектике, к ак они поймут, что замеченные ими в некоторых доводах диалектиков против оречия вполне законны (а именно, законны с диалектической точки зрения). (с) Третий элемент гегелевской диалектики основывается на философии тож дества. Если разум и действительность тождественны и разум развивается диалектически (как это хорошо видно на примере развития философского мы шления), то и действительность должна развиваться диалектически. Мир дол жен подчиняться законам диалектической логики. (Эта точка зрения была на звана «панлогизмом».) Следовательно, мы должны находить в мире противоре чия, которые допускаются диалектической логикой. Именно тот факт, что ми р полон противоречий, еще раз разъясняет нам, что закон противоречия дол жен быть отброшен за негодностью. Ведь этот закон гласит, что никакое вну тренне противоречивое высказывание, ни одна пара противоречащих выска зываний не могут быть истинными, то есть не могут соответствовать фактам . Иными словами, этот закон предполагает, что противоречие никогда не вст речается в природе, то есть в мире фактов, и что факты никак не могут проти воречить друг другу. На основании философии тождества разума и действит ельности утверждается, что поскольку идеи противоречат друг другу, такж е и факты могут противоречить один другому, и что факты, как и идеи, развив аются благодаря противоречиям,— и поэтому от закона противоречия необ ходимо отказаться. Однако если — отвлекшись от того, почему философия тождества (о которой я еще буду говорить) представляется мне полным абсурдом — мы повнимател ьнее присмотримся к так называемым противоречивым фактам, то поймем, что все предложенные диалектиками примеры выявляют одно — а именно то, что наш мир обнаруживает иногда определенную структуру, которую можно опис ать, пожалуй, с помощью слова «полярность». В качестве примера можно взят ь существование положительного и отрицательного электричества. Только склонностью к метафорам и неопределенности можно объяснить, скажем, утв ерждение, что положительное и отрицательное электричество противореча т друг другу. Примером настоящего противоречия могли бы послужить два пр едложения: «данное тело 1 ноября 1938 г. от 9 до 10 часов утра имело положительный заряд» и аналогичное предложение о том же теле, которое в тот же отрезок времени не имело положительного заряда. Эти два предложения действительно противоречат друг другу; соответств енно, противоречивым был бы и тот факт, что некое тело, как целое, в одно и то же время заряжено и положительно, и неположительно, а значит, в одно и то ж е время и притягивает, и не притягивает тела с отрицательным зарядом. Одн ако излишне говорить, что подобные противоречивые факты не существуют. ( Углубленный анализ мог бы показать, что несуществование таких фактов не является законом, родственным законам физики, а основывается на логике, то есть на правилах употребления научного языка.) Итак, налицо три момента: ( а) диалектическая о ппозиция антирационализму Канта и, следовательно, восстановление раци онализма на основе «железобетонного» догматизма; (b) включение диалектики в состав логики, основанное на двусмыслен ности таких выражений, как «разум», «законы мышления» и так далее; (с) прим енение диалектики к «миру в целом», основанное на гегелевском панлогизм е и философии тождества. Эти три момента являются, на мой взгляд, основным и элементами гегелевской диалектики. Прежде чем перейти к описанию судьбы диалектики после Гегеля, я хотел бы высказать свое личное мнение о гегелевской философии и особенно о филос офии тождества. Я думаю, что она представляет собой наихудшую из всех тех абсурдных и невероятных философских теорий, какие имел в виду Декарт в с ловах, которые я выбрал эпиграфом к данной статье. Беда не только в том, чт о философия тождества предлагается нам без малейшего намека на серьезн ое доказательство; даже сама проблема, ради решения которой была придума на эта философия,— а именно «каким образом наше сознание постигает мир? » — на мой взгляд, так и не была отчетливо сформулирована. И идеалистичес кий ответ, который в разных вариациях исполнялся философами-идеалистам и, а по существу оставался одним и тем же,— «потому, что мир подобен созна нию»,— является лишь видимостью ответа. Мы ясно поймем это, стоит нам тол ько рассмотреть какой-либо аналогичный аргумент, скажем: «почему это зер кало может отражать мое лицо?» — «потому, что оно похоже на мое лицо». Хот я полная негодность такого рода аргумента очевидна, его все повторяют и повторяют. Например, Джинc (Jeans), уже в наше время, сформулировал его приблизи тельно так: «почему математика .способна объяснить мир?» — «потому, что м ир подобен математике». Он доказывает, таким образом, что действительнос ть имеет ту же природу, что и математика — что мир есть математическое мы шление (а потому идеален). Это аргумент явно не более здравый, нежели следу ющий: «почему язык может описывать мир?» — «потому, что мир подобен языку — он лингвистичен», и далее: «почему английский язык может описывать ми р?» — «потому, что мир устроен по-английски». Что этот последний аргумент действительно аналогичен ходу мысли Джинса, легко понять, если признать , что математическое описание мира есть просто определенный способ опис ания мира и ничего более и что математика обеспечивает нас лишь средства ми описания — чрезвычайно богатым языком. Пожалуй, легче всего показать это с помощью тривиального примера. Есть п римитивные языки, в которых числа не используются, а идеи чисел передают ся с помощью особых выражений для единицы, двойки и т. д. Ясно, что такой язы к не способен описывать более сложные отношения между определенными гр уппами предметов, которые легко описать с помощью числовых выражений «т ри», «четыре», «пять» и так далее. В рамках такого языка можно сказать, что у А много овец, причем больше, чем у В, но нельзя — что у А — 9 овец, что на 5 ове ц больше, чем у В. Иными словами, математические символы вводятся в язык, д ля того чтобы можно было описывать определенные достаточно сложные отн ошения, которые невозможно описать по-другому; язык, содержащий арифмети ку натуральных чисел, просто богаче, чем язык, не располагающий соответс твующими символами. Из факта, что описание мира требует языка математики , о природе мира можно заключить лишь то, что миру присуща определенная ст епень сложности: в нем налицо определенные отношения, которые нельзя опи сать с помощью слишком примитивных инструментов описания. Джинса смутило, что наш мир оказывается соответствующим математически м формулам, первоначально выведенным чистыми математиками, которые сов сем не собирались прилагать свои формулы к миру. Видимо, он изначально бы л, как я говорю, «индуктивистом», то есть думал, что теории получаются из о пыта с помощью более или менее простой процедуры вывода. Если человек ис ходит из такой посылки, то вполне понятно, почему он удивляется, обнаружи в, что теория, сформулированная чистыми математиками в чисто спекулятив ной манере, впоследствии оказывается применимой к физическому миру. Но л юдей, не склонных к индуктивизму, это совсем не удивляет. Они знают, что те ория, первоначально выдвинутая как отвлеченное рассуждение, как чистая возможность, очень часто впоследствии оказывается эмпирически примени мой. Они знают, что нередко именно спекулятивное предвосхищение (anticipation) отк рывает путь для эмпирических теорий. ( В этом смысле так называемая пробл ема индукции связана с проблемой идеализма, которую мы здесь рассматрив аем.) 3. Диалектика после Гегеля Та мысль, что факты или события могут противоречить друг другу, каже тся мне образцом неразумия. Дэвид Гилберт Гегелевскую философию тождества разума и действительности иногда характеризуют как (абсолютный) идеализм, поскольку она утверждает, что д ействительность подобна сознанию или разуму. Но ясно, что диалектическу ю философию тождества легко перевернуть, с тем чтобы она стала разновидн остью материализма. Сторонники последнего доказывали бы, что действите льность носит по существу материальный или физический характер, каково й ее и считает обычный человек, а под словами, что действительность тожде ственна разуму или сознанию, они подразумевали бы, что сознание тоже ест ь явление материальное или физическое — или, желая быть менее радикальн ыми,— что если сознание и отличается от действительности, то несуществе нно. Такого рода материализм можно рассматривать как возрождение некоторых сторон картезианства, претерпевшего изменение под влиянием диалектик и. Однако отказавшись от своей первоначальной идеалистической основы, д иалектика утрачивает всякое правдоподобие и понятность. Вспомним, что л учшим доводом в защиту диалектики является ее применимость к развитию м ышления, особенно философского мышления. Здесь же мы сталкиваемся с прям ым утверждением, что физическая реальность развивается диалектически, — с утверждением крайне догматическим, настолько мало подкрепленным н аукой, что материалистические диалектики вынуждены очень широко испол ьзовать тот вышеупомянутый опасный метод, который отметает всякую крит ику как недиалектическую. Таким образом, диалектический материализм со гласуется с пунктами (а) и ( b), о которых мы говор или ранее, но значительно изменяет (с), причем на мой взгляд без всякой пол ьзы для диалектики. Выражая такое мнение, хочу подчеркнуть, что, хотя я не назвал бы себя материалистом, моя критика не направлена против материал изма, который я лично, пожалуй, предпочел бы идеализму, если бы мне пришлос ь выбирать (к счастью, необходимости такого , выбора нет). Именно соединени е диалектики и материализма кажется мне даже худшим, чем диалектический идеализм. Мои замечания относятся в особенности к «диалектическому материализму », разработанному Марксом. Материалистический элемент этой теории срав нительно легко переформулировать так, чтобы серьезные претензии к нему стали невозможными. Насколько я понимаю, суть дела сводится к следующему . Нет никакого основания думать, будто естественные науки могут развиват ься на базе свойственного людям здравого, реалистического мировоззрен ия, социальные же науки нуждаются в идеалистической посылке, вроде той, ч то была предложена Гегелем. Подобное предположение нередко высказывал ось во времена Маркса, поскольку тогда казалось, что Гегель своей идеали стической теорией государства значительно повлиял на социальные науки , и даже развил их, тогда как бесплодность его естественнонаучных взгляд ов была, по крайней мере для естествоиспытателей, совершенно очевидна . Я думаю, что мы правильно проинтерпретируем идеи Маркса и Энгельса, если с кажем, что одним из главных оснований их материализма было стремление оп ровергнуть любую теорию, которая утверждает, ссылаясь на рациональную и ли духовную природу человека, что социология должна основываться на иде алистической или спиритуалистической посылке или на анализе разума. В п ротивовес подобным теориям они подчеркивали материальную сторону чело веческой природы, выражающуюся, например, в потребности людей в пище и др угих материальных благах, и ее важность для социологии. Это совершенно здравый подход, и я думаю, что данное положение Маркса дей ствительно важно и сохраняет свое значение и в наши дни. Маркс научил нас тому, что даже развитие идей нельзя понять до конца, если трактовать исто рию идей — хотя такое толкование часто имеет большие достоинства — не принимая во внимание условия их возникновения и жизненную ситуацию их с оздателей, где экономическая сторона чрезвычайно важна. Тем не менее я л ично считаю, что Марксов экономизм — настойчивое утверждение им эконом ических предпосылок в качестве последнего основания любого развития — является ошибочным и фактически несостоятельным. На мой взгляд, социа льный опыт ясно показывает, что при определенных обстоятельствах влиян ие идей (возможно, поддержанных пропагандой) может перевесить и вытеснит ь влияние экономических сил. Кроме того, если мы считаем, что невозможно п олностью понять интеллектуальное развитие, не поняв его экономической подоплеки, то по меньшей мере равно невозможно понять экономическое раз витие, не принимая во внимание, например, развитие научных или религиозн ых идей. В настоящий момент для нас важно не столько проанализировать материали зм и экономизм Маркса, сколько выяснить, что произошло в рамках его систе мы с диалектикой. Здесь, как мне кажется, важны два момента, во-первых, Марк сов акцент на историческом методе в социологии — тенденция, которую я н азвал «историцизмом», и во-вторых,— антидогматическая тенденция Маркс овой диалектики. Что касается первого момента, то мы должны помнить, что Гегель был одним и з изобретателей исторического метода — основателем целой школы мысли телей, которые считали, что описание истории развития является его причи нным объяснением. Они были убеждены, например, что можно объяснить опред еленные социальные институты, если показать, каким образом они медленно вырабатывались человечеством. В наши дни часто признают, что значение ис торического метода для социальной теории было значительно завышено, од нако вера в этот метод никоим образом не иссякла. Я пытался критически пр оанализировать данный метод в другом месте (специально посвятив ему сво ю книгу «Нищета историцизма»). Здесь же я хотел бы подчеркнуть, что Марксо ва социология заимствовала у Гегеля не только ту мысль, что метод социол огии должен быть историческим и что социология, так же как история, должн а стать теорией социального развития, но и тезис о необходимости объясня ть это развитие в диалектических терминах. Для Гегеля история была истор ией идей. Маркс отбросил идеализм, но сохранил гегелевское учение, согла сно которому движущими силами исторического развития являются диалект ические «противоречия», «отрицания» и «отрицания отрицаний». В данном о тношении Маркс и Энгельс шли за Гегелем след в след, и это можно доказать т екстуально. Гегель в «Энциклопедии философских наук» (часть 1 гл. VI) описыв ает диалектику как «универсальную и неотразимую мощь, пред которой ничт о не может устоять, сколь бы надежным и стабильным оно себя ни мнило». В эт ом же духе пишет и Энгельс («Анти-Дюринг», часть 1, «Диалектика: отрицание о трицания»): «Итак, что же такое отрицание отрицания? Чрезвычайно общий ... з акон развития природы, истории и мышления, закон, который ... имеет силу в жи вотном и растительном царстве, в геологии, математике, истории и философ ии». По Марксу, главная задача социологии — показать, как диалектические сил ы действуют в истории, и таким образом предсказать ход истории; или, как он говорит в предисловии к «Капиталу», «конечная цель моего труда состоит в том, чтобы раскрыть экономический закон движения современного общест ва». И этот диалектический закон движения, отрицание отрицания, лежит в о снове Марксова пророчества о неминуемом конце капитализма («Капитал», I гл. XXIV): «Капиталистический способ производства ... есть первое отрицание ... Но кап итализм, с неумолимостью закона Природы, порождает свое собственное отр ицание. Это есть отрицание отрицания». Пророчество, конечно же, не должно быть обязательно ненаучным, о чем свид етельствуют предсказания затмений и других астрономических событий. О днако гегелевская диалектика, включая ee материалистическую версию, не м ожет служить надежным основанием для научных прогнозов. («Но все предска зания Маркса оказались правильными»,— обычно отвечают марксисты. Отню дь нет. Из множества примеров возьмем только один. В «Капитале» сразу же п осле процитированного отрывка Маркс сказал, что процесс перехода от кап итализма к социализму естественно будет несравненно менее «затяжным, н асильственным и трудным», чем промышленная революция, и в примечании под крепил свой прогноз, сославшись на «нерешительную и не оказывающую сопр отивления буржуазию». Мало кто из современных нам марксистов решится ск азать, что эти предсказания были удачными.) Таким образом, основывающиес я на диалектике прогнозы иногда будут правильными, а иногда — неправиль ными. В последнем случае, очевидно, возникает непредвиденная ситуация. О днако диалектика настолько расплывчата и растяжима,* что может истолков ать и разъяснить эту непредвиденную ситуацию так же замечательно, как и ту ситуацию, которая была предсказана ею, однако так и не осуществилась. Л юбое развитие можно подогнать под диалектическую схему, и диалектик мож ет не опасаться опровержения будущим опытом . Как уже упоминалось, ошибо чен не просто диалектический подход, ошибочна сама мысль о теории истори ческого развития,— представление, согласно которому целью научной соц иологии являются крупномасштабные исторические прогнозы. Однако в дан ной статье мы не рассматриваем эту тему подробно. Кроме той роли, какую играет диалектика в историческом методе Маркса, не обходимо вспомнить и о его антидогматической установке. Маркс и Энгельс настойчиво утверждали, что науку не следует интерпретировать как масси в, состоящий из окончательного и устоявшегося знания или из «вечных исти н», но надо рассматривать ее как нечто развивающееся, прогрессирующее. У ченый — это не тот человек, который много знает, а тот, кто полон решимост и не оставлять поиска истины. Научные системы развиваются, причем развив аются, согласно Марксу, диалектически. Против этой мысли, собственно, нечего возразить — хотя я лично думаю, что диалектическое описание развития науки не всегда применимо без насили я над фактами и что лучше описывать развитие науки менее амбициозным и р асплывчатым образом, например, в терминах теории проб и ошибок. Я готов до пустить, впрочем, что это мое замечание не имеет большого значения. Реаль ность, однако, такова, что Марксов прогрессивный и антидогматический взг ляд на науку на деле никогда не проводился ортодоксальными марксистами. Прогрессивная, антидогматическая наука критична, в критике — сама ее жи знь. Но марксисты никогда не отличались терпимостью к критике марксизма , диалектического материализма. Гегель полагал, что философия развивается и что его система, однако, долж на оставаться последней, наивысшей и вечно непревзойденной стадией раз вития. Марксисты переняли эту установку, распространив ее на систему Мар кса. Поэтому антидогматическая установка Маркса проводится только в те ории, а не в практике ортодоксального марксизма, диалектика же используе тся марксистами, по примеру энгельсовского «Анти-Дюринга», главным обра зом в апологетических целях — для защиты марксизма от критики. Как прав ило, критиков хулят за неумение понять диалектику — эту пролетарскую на уку — или за предательство. Благодаря диалектике антидогматическая ус тановка была оставлена и марксизм утвердился как догматизм, и догматизм достаточно гибкий, чтобы с помощью диалектического метода уклониться о т всякой животворной критики. Таким образом он превратился в то, что я наз вал железобетонным догматизмом. Однако для развития науки нет большего препятствия, чем такого рода догм атизм. Не может быть развития науки без свободного соревнования мыслей, — такова сущность антидогматического подхода, когда-то столь решитель но отстаиваемого Марксом и Энгельсом. Вообще говоря, свободное соревнов ание научных идей невозможно без свободы мышления как такового. Таким образом, диалектика сослужила дурную службу не только для развити я философии, но и для развития политической теории. Нам легче будет понят ь эту ее несчастливую роль, если мы постараемся разобраться в том, каким о бразом сформировалась политическая теория Маркса. Рассмотрим ситуацию в целом. Маркс, прогрессивно, эволюционно и даже революционно мыслящий м олодой человек, попал под влияние Гегеля, знаменитейшего немецкого фило софа. Гегель был представителем прусской реакции. Он использовал свой пр инцип тождества разума и действительности для поддержки существующих властей — ведь то, что существует, разумно — и для защиты идеи Абсолютно го Государства (которая теперь называется тоталитаризмом). Маркс, восхищ авшийся Гегелем, но имевший совершенно другой политический темперамен т, нуждался в философии, которая могла бы обосновать его политические вз гляды. Можно представить себе охватившее его ликование, когда он понял, ч то гегелевскую диалектическую философию легко повернуть против ее тво рца — что диалектика подходит скорее для революционной политической т еории, чем для консервативной и апологетической. Кроме того, диалектика прекрасно отвечала его потребности в теории, которая была бы не просто р еволюционной, но и оптимистической — предсказывала бы прогресс на том о сновании, что каждый следующий шаг есть шаг вперед. Это открытие, неотразимо притягательное для последователя Гегеля и в эр у господства Гегеля, теперь, вместе с гегельянством, полностью утратило значение и едва ли может считаться чем-то большим, нежели умный tour de force блестящего молодого студента, обнаружившего спе кулятивную слабость незаслуженно прославленного учителя. Однако же эт о открытие Маркса стало теоретическим основанием так называемого науч ного марксизма. И оно способствовало превращению марксизма в догматиче скую систему, поскольку препятствовало тому научному развитию, на котор ое, возможно, марксизм был способен. Поэтому марксизм сохранял догматиче скую установку десятилетиями, повторяя своим оппонентам в точности те д оводы, которые с самого начала использовали его основатели. И печально и поучительно наблюдать, как нынешний ортодоксальный марксизм официальн о рекомендует в качестве основы научной методологии гегелевскую «Логи ку» — не просто устаревшую, но представляющую собой типичный образец до научного и даже дологического мышления. Это хуже, чем пропагандировать А рхимедову механику в качестве основы для современного инженерного дел а. Все развитие диалектики должно предостерегать нас против опасностей, н еотделимых от философского системосозидания. Оно напоминает нам, что фи лософия не должна быть основанием для каких бы то ни было научных систем и что философам следует быть гораздо скромнее в своих притязаниях. Было бы чрезвычайно полезно, если бы они обратились к исследованию критическ их методов науки.
© Рефератбанк, 2002 - 2024