Вход

Аналитические модели объяснения

Реферат* по философии
Дата добавления: 09 октября 2011
Язык реферата: Русский
Word, rtf, 187 кб
Реферат можно скачать бесплатно
Скачать
Данная работа не подходит - план Б:
Создаете заказ
Выбираете исполнителя
Готовый результат
Исполнители предлагают свои условия
Автор работает
Заказать
Не подходит данная работа?
Вы можете заказать написание любой учебной работы на любую тему.
Заказать новую работу
* Данная работа не является научным трудом, не является выпускной квалификационной работой и представляет собой результат обработки, структурирования и форматирования собранной информации, предназначенной для использования в качестве источника материала при самостоятельной подготовки учебных работ.
Очень похожие работы
Аналитически е модели объяснения Блинов А.К. Проблеме научного объяснения посвящена обширнейшая литература. Аналит ические аспекты этой темы могут быть резюмированы так: каким образом про блема перехода от описания к объяснению связана с проблемой значения яз ыковых выражений? Исходный вопрос может быть сформулирован следующим о бразом: как возможно и как осуществляется расширение дескриптивности, о значающее, по существу, увеличение знания о мире? Введем определения: дескрипция понимается как языковая (текстовая) характеристика предмет а по некоторым из его признаков, которая может употребляться в языке (реч и) вместо имени этого предмета (при этом успешность такого употребления выступает показателем релевантности тех параметров, по которым произв едена дескрипция); объяснение считается каким бы то ни было видом языковой (текстовой) хара ктеристики предмета, который может быть противопоставлен дескрипции (п о тем или иным основаниям). Поэтому нам следует говорить об определении границ дескрипции, или уста новлении различия между дескрипцией и объяснением. Задача разграничен ия дескрипции и объяснения будет в таком случае задачей эксплицировани я оснований их противопоставления. Например, мы говорим: "Вода — это Н 2О". Указываем ли мы таким способом на св ойство воды "быть веществом, молекула которого состоит из двух атомов во дорода и одного атома кислорода" или же мы даем с помощью этого высказыва ния объяснение (т.е., в данном случае, теоретическое описание) молекулярно й структуры вещества "вода"? Очевидно, и то, и другое: это будет зависеть от к онтекста, в который помещено высказывание "Вода — это Н 2О" — будет ли оно, например, являться ответом на общий вопрос: "Что такое вода?" или на специа льный: "Какова молекулярная структура воды?" Дескрипция, в отличие от объя снения, может не предполагать вообще никакого вопроса или же наиболее об щий вопрос: "Каков этот предмет?" Объяснение же управляется более специал ьными вопросами — например (чаще всего): "Почему этот предмет таков (каков он есть)?" — и, соответственно, имеет целью установление таких взаимосвяз ей между различными видами представлений об исследуемом предмете, в сил у которых имеет место то или иное знание о нем. В этом смысле, например, Бас ван Фраассен доказывает, что теория объяснения должна быть теорией вопр осов "почему" ( why - questions )[5] . В таком случае следует признать, что дескрипция является таковой в силу определенных свойств контекста, т.е. само свойство дескриптивности конт екстно-зависимо. Попытаемся прояснить характер этой зависимости. Так, хорошо известны за труднения, связанные с применением метода дескрипций в референциально непрозрачных контекстах, где кореферентные выражения не могут быть вза имозаменимы salva veritate . Причем можно по-разному классифицировать непрозрачны е контексты: например, принято различать собственно интенсиональный ко нтекст, запрещающий подстановку контингентно кореферентных выражений , но разрешающий подстановку необходимо кореферентных выражений, и так н азываемый гиперинтенсиональный контекст, запрещающий подстановку и те х, и других. Подобные дистинкции могут быть, вообще говоря, сколь угодно се мантически тонкими: так, Э. Сааринен различает пять видов неоднозначност и при квантификации в пропозициях с интенсиональными предикатами[6] . Для наших целей будем считать, что такие контексты могут быть двух видов. Для этого вернемся к примеру, рассмотренному нами в § 10.4.1. Если, скажем, вместо имени "Наполеон" мы употребляем дескрипцию "побежден ный при Ватерлоо", то ее может быть недостаточно для идентификации рефер ента участником коммуникации, если он не знаком с историей. Допустим, далее, что участники коммуникации знают историю, и мы успешно у потребляем вместо имени "Наполеон" дескрипцию "побежденный при Ватерлоо " — или, скажем, дескрипцию " vaincu a Waterloo ", являющуюся переводом первой на другой естественный язык, что по-прежнему позволяет нам указать на референт еди нственным образом. Вместе с тем дескрипция "побежденный при Бородино" мо жет указывать на Наполеона, а ее перевод на французский язык — " vaincu a Borodino " — н аоборот, на его противника Кутузова: поскольку в этом сражении было унич тожено примерно равное число людей с обеих сторон, а войска при этом оста лись на прежних позициях, то вопрос о том, кто же при этом оказался победит елем, оказывается вопросом интерпретации. Можно прочитать во французск их учебниках истории — и каждый француз, ходивший в школу, знает это — чт о сражение при Бородино явилось еще одной славной победой французского оружия перед тем, как морозная зима вынудила Наполеона оставить Россию. Бородино всегда упоминается в списке побед Наполеона на памятниках ему во Франции. И напротив, каждый русский знает значение победы русских вой ск при Бородино, которая привела к падению империи Наполеона. Дело здесь не только в официальной идеологии, отраженной в образовательных програ ммах: важно, что это событие стало фактом национальной культуры, будучи о писанным в замечательных произведениях литературы. Таким образом, когда мы говорим, что дескрипция является таковой в силу о пределенных свойств контекста, то это означает, что дескрипция оказывае тся релятивизованной к некоторой системе описания, или концептуальной схеме. Мы видим это в обоих примерах, но очевидно различными способами. В первом случае в качестве такой схемы выступает совокупность широко ра спространенных мировоззренческих установок и элементов знания, т.е. нек оторая (научная) картина мира. Поражение Наполеона при Ватерлоо является историческим фактом, по поводу которого существует общее согласие, и не возможность идентифицировать референт по такой дескрипции свидетельс твует о некачественности, неполной истинности того знания, которым обла дает реципиент. Контекст может быть прояснен путем согласования индиви дуальной концептуальной схемы реципиента с общепринятой, разделяемой всеми участниками коммуникативного сообщества. Общепринятая концепту альная схема выступает здесь неким (в этом отношении предельным) горизон том знания, и согласование в таком случае будет заключаться в приближени и к нему — реципиент должен прочесть учебник или прийти на урок и попрос ту узнать, кого же победили при Ватерлоо. Индивидуальная концептуальная схема реципиента (недействительная) была бы, таким образом, исправлена с огласно имеющему силу образцу — стандартной схеме. Во втором же случае контекст референциально непрозрачен в силу конфлик та двух социальных концептуальных схем, фиксируемых естественными язы ками и существующих в языковых сообществах. Согласование таких схем име ло бы иную форму, чем обучение истории малограмотного реципиента. Оно по требовало бы не приближения к чему-то данному с целью не отличаться от не го, но установления соответствий между двумя классами понятий. Причем ре чь здесь идет не только — и, конечно, не столько — об интерпретации факто в, сколько о свойствах и элементах языковых картин мира. Например, в некот орых африканских языках есть лишь два термина для характеристики цвето вой гаммы: "теплый" цвет и "холодный", в общем соответствующие двум половин ам спектра[7] ; соответственно радуга, в пределах такой концептуальной схе мы, может иметь дескрипцию "наблюдаемый в небе двухцветный феномен", т.е. т акую дескрипцию, по которой носитель любого индоевропейского языка, на к оторой будет переведена дескрипция, никак не сможет идентифицировать р еферент. Аналогичным образом мы можем интерпретировать проблематику модальных и косвенно-речевых контекстов, где референция невозможна в силу нарушен ия принципа подставимости тождественного. Например, выражения "число пл анет в Солнечной системе" и "9" являются двумя подстановками числа 9, но перв ое не может быть подставлено вместо второго в высказывании "9 с необходим остью больше 7" или вместо одной из девяток в "9 с необходимостью равно 9". При нашей оценке истинности выражения "Число планет в Солнечной системе с не обходимостью равно 9" мы исходим из того, что, согласно нашим позитивным пр едставлениям, не существует ни закона природы, с необходимостью регулир ующего число планет, ни всемогущего существа, которое могло бы задать та кую модальность. Однако в рамках, например, мифологической картины мира утверждение вида "Число планет с необходимостью равно 9" могло бы восприн иматься как истинное. "Квантифицируемые переменные" в этом примере Куайн а ( N ( x )>7 или N ( x )=9 ) находятся для нас не в указательных позициях не столько в си лу того, что пропозиция модальна (т.е. "иначе не могло бы быть"), сколько в сил у того, что они отсылают к определенным (возможно, конфликтующим) положен иям дел, в которых — и именно в них — известно, каким образом обстоят дел а, и известно, что они обстоят отличным друг от друга образом. Поэтому, воз можно, вернее было бы говорить не о том, что переменные здесь находятся не в указательных позициях, а о том, что подобного рода контексты не предост авляют возможности для сравнения различных положений дел или определе ния отношений между ними: мы не можем отсюда заключать о том, каково может быть соотношение между различными положениями дел и их элементами. По традиционным представлениям, идущим от Рассела и Фреге, предмет референции обладает свойствами, которые фиксир уются соответствующими дескрипциями. Согласно этой идее, имена обеспеч ивают референцию к предметам через дескриптивное содержание, которое с вязано с именем; имя оказывается связанным с эквивалентным множеством д ескрипций и относится к чему бы то ни было, что удовлетворяет всем (или наи большему количеству из имеющихся или возможных) дескрипций. С такой точк и зрения дескрипции дают значение имени, определяя предмет референции, к оторый является тем, что удовлетворяет (или лучше всего удовлетворяет) д ескрипции. Имя отсылает к своему носителю в силу некоторой связанной с и менем дескриптивной информации, которая относится исключительно к нос ителю имени. Так, имя собственное является сингулярным выражением обращ ения, которое используется для того, чтобы обеспечить референцию к единс твенному — притом известному — индивиду или предмету. Возможность реф еренции при таком подходе определяется некоторым уровнем знания об объ екте, а сама проблема референции ставится как эпистемологическая пробл ема. Вопрос, возникающий в этой связи, таков: как мы можем знать, что некоторая дескрипция является истинной? Согласно общепринятой дедукти вно-номологической модели объяснение предполагает описание некоторог о исходного знания об исследуемом предмете и описание некоторого допол нительного знания более общего характера. С такой точки зрения, к послед овательности подобных построений сводимы выводы, возникающие в реальн ом процессе познания. Объяснением того, почему истинно высказывание "Вод а — это Н 2О", будет, например, указание на то, что это высказывание дедуктив но выводимо из высказываний "Вещества, молекула которых состоит из двух атомов водорода и одного атома кислорода, представляют собой Н 2О" и "Молек ула воды состоит из двух атомов водорода и одного атома кислорода". Разум еется, возможны и другие пути вывода, но в любом случае эксплананс как сов окупность утверждений, выражающих то или иное знание об исследуемой пре дметной области, и экспланандум как совокупность утверждений, выражающ их некоторое исходное знание об исследуемом предмете, должны быть связа ны отношением дедуктивной выводимости экспланандума из эксплананса. Привлечение логических понятий и символических средств призвано устра нить так называемый парадокс объяснения, который заключается в следующ ем: для того, чтобы объяснить, как произведено то или иное объяснение, нужн о знать, в чем заключается общий механизм объяснения, т. е. заранее знать т о, что неизвестно и еще только рассматривается в качестве предмета объяс нения. В дедуктивно-номологической модели парадокс оказывается снятым, однако оценка истинности высказывания фактически сводится к проверке соответствия этого высказывания некоторому (полагаемому данным) множе ству истинных высказываний; оцениваемая таким способом истинность не м ожет не быть аналитической, что в данном случае означает — конвенционал ьной. Здесь нет еще оснований считать полученное таким образом знание о мире истинным в смысле, скажем, прямого соответствия миру. Центральным в опросом, таким образом, здесь оказывается выбор базовых примитивов, или элементарных терминов ( primitive terms ) — "семантических атомов", из которых строит ся объяснение. Предполагаемая непроизвольность такого выбора может бы ть постулирована как положение о том, что по крайней мере элементарные т ермины языковой системы должны функционировать как термины естественн ых видов ( c м § 11.4.1.) Предлагаемые решения могут оперировать определением истинности выраж ения как истинности относительно некоторой концептуальной структуры. В частности, относительность истины представляется важной предпосылко й, если мы пытаемся говорить о конвенциональности значения, удерживая пр и этом представления о связи значения языкового предложения с условиям и его истинности. С другой стороны, такие модификации могут помочь вывес ти концепцию значения как условий истинности из-под удара содержательн ой критики, которой она была подвергнута, например, М. Даммитом. Как мы, воз можно, еще помним, согласно Даммиту, концепция значения как условий исти нности неприемлема, поскольку она не приводит к удовлетворительному об ъяснению феномена понимания языка; любая теория значения, которая не явл яется теорией понимания или не дает ее в итоге, не удовлетворяет той фило софской цели, для которой нам требуется теория значения — а следователь но, теория значения должна включать, помимо теории референции, еще некот орую теорию иллокуции. Оставаясь в пределах корреспондентных представлений об истинности, мы должны будем рассуждать примерно так: отношение между знаками – наприм ер, повествовательными предложениями изъявительного наклонения объек тного языка — и трансцендентной описанию реальностью есть отношение д ескриптивности. При этом по отношению к описываемой реальности как тако вой, как к имеющемуся в наличии в качестве реальности трансцендентному р еференту, отношение между предложениями и тем, что они описывают, может з адаваться в конкретной ситуации по крайней мере двумя способами: как дескрипция исходной данности и как конструкция, т.е. расширенная по отношению к первично репрезентирова нному материалу дескрипция более высокого уровня репрезентации. В контексте понимания репрезентации как отношения описания к некоторо й реальности (М. Вартофский) такая расширенная дескрипция предстает опис анием некоторой иной, новой по отношению к первично репрезентированной, реальности. Конструктивное отношение характеризуется привнесением но вых элементов, чей референциальный статус может быть не прояснен, т.е. эти референции могут не отсылать к изначально наличной реальности так, как к ней отсылают референции, устанавливаемые в первичной дескрипции. Тогда мы должны будем признать, что попытка расширения дескрипции, т.е. построе ния объяснения, означала бы, в определенном смысле, удвоение референта. В самом деле, если мы имеем дело с системой обозначений, в которой взаимос вязаны как дескриптивные, так и конструктивные отношения к реальности — а эта реальность полагается в пределе общей для дескриптивного выраж ения в данной системе предложений — то перед нами встает вопрос: как эта внутренняя взаимосвязность достигается и сохраняется в контексте разл ичного характера соотнесения с реальностью внутри данной системы пред ложений? По существу мы описываем внутри этой системы две реальности, пр инимаемые теоретически за одну. Следует признать, что попытка онтологич еского обоснования такого вывода явилась бы весьма дискуссионной. Итак, мы рассмотрели традиционные представления о критериях перехода о т описания к объяснению как основанные на репрезентационистском подхо де к анализу языковых значений и показали связанные с этим проблемы, воз никающие при использовании корреспондентной концепции истины. Альтерн атива, к которой мы подошли в ходе этого рассмотрения, такова: представле ния об условиях истинности языковых выражений могут быть развиты в терм инах когерентной концепции истины. Согласно последней, мера истинности высказывания определяется его рол ью и местом в некоторой концептуальной системе. Чем более связаны, или со гласованы между собой наши идеи, тем в большей степени они истинны. Истин ность любого истинного предложения состоит в его когерентности с некот орым определенным множеством предложений. В то же время теоретики корреспонденции позволяют себе не озадачиватьс я этим видом вопросов, рассматривая корреспонденцию как отношение sui generis . " Помимо риторики высмеивания, существуют ли действительно принципиальн ые возражения против того, что общезначимая концепция корреспонденции нередуцируема, не подлежит анализу?"[8]. В таком случае уместно задать вопр ос, почему тогда когерентность не может быть отношением sui generis так же, как ко рреспонденция? Поскольку любой концептуальный анализ должен иметь основу, то следует п ринять наличие концептуальных "атомов", из которых сформированы все друг ие концепции и которые сами не могут быть проанализированы. Но так как лю бая система имеет структуру, мы можем сказать то же самое и относительно отношений между ними. (Поэтому, вероятно, может быть обоснован и более сил ьный тезис: если мы признаем корреспонденцию отношением sui generis , то мы тем са мым с необходимостью признаем таким же отношением когерентность.) Основание, если не наиболее существенное, по которому может быть оспорен а как сама концепция когерентности истинности, так и ее связь с когерент ной теорией обоснования, таково: даже если допустить, что определение ко герентности с множеством полаганий является верификационной процедур ой для определения истинности, то сама истина при этом могла бы тем не мен ее состоять не в чем ином, как в соответствии объективным фактам. Но этот к онтраргумент встречает следующее возражение: если истина заключается в соответствии объективным фактам, то когерентность с множеством полаг аний никак не может быть критерием истинности, поскольку не может сущест вовать никакой гарантии того, что сколь угодно непротиворечивое множес тво полаганий соответствует объективной действительности. Поэтому, удерживая связь когерентной концепции истины с когерентной те орией обоснования знания, мы можем по-новому взглянуть на классический э пистемологический аргумент в пользу когерентной концепции истины, осн ованный на (свойственном, в частности, конструктивизму) представлении о том, что мы не можем "выйти вовне" нашего множества полаганий и сравнивать суждения с объективными фактами. Этот аргумент может быть рассмотрен ка к вытекающий из когерентной теории обоснования знания. Исходя из такой т еории, аргумент заключает о том, что мы можем знать только единичные факт ы когерентности или отсутствия когерентности определенного предложен ия с определенным множеством предложений, выражающих определенные пол агания. Мы никаким образом не находимся и не можем оказаться в такой эпис темологической позиции, откуда мы могли бы заключать о том, соответствуе т ли то или иное предложение действительности. Контраргумент здесь будет заключаться в т ом, что такой аргумент может быть рассмотрен как содержащий некорректну ю импликацию. Из того факта, что мы не можем знать, соответствует ли некото рое предложение действительности, мы еще не можем вывести, что оно не соо тветствует действительности. Даже если некто признает, что мы можем знат ь лишь то, когерентны ли определенные предложения с нашими полаганиями, это само по себе еще не дает ему основания считать, что истина не состоит в соответствии объективным фактам. Если сторонники корреспондентной ко нцепции истины принимают эту позицию, то они тем самым могут признавать, что существуют истины, которые не могут быть нам известны — например, чт о существует некоторая абсолютная истина, к которой мы можем лишь прибли жаться путем уточнения известных нам относительных истин. Или же сторон ники корреспондентной концепции истины могут утверждать, как это делае т Дэвидсон, что когерентность предложения с множеством полаганий являе тся хорошим признаком того, что предложение действительно соответству ет объективным фактам и что эти факты соответствия доступны нашему знан ию [9] . Сторонники корреспондентной концепции и стины могут даже утверждать, что когерентная теория — вообще не теория истины[10]; следовательно, они исходят из предположения, что они знают, чем я вляется истина, то есть они имеют определение истины. И конечно, они знают , что такое истина: это — соответствие фактам. Действительно, когерентна я теория истины — не теория соответствия фактам. Но сторонники когерент ной концепции никогда не претендовали на это. Это различие в значениях самого термина "истина" может интерпретироваться как связанное с различием цел ей, для которых дается теория истины. Могут быть по крайней мере две такие цели: чтобы дать определение понятия "является истинным" как характеристики п ропозиции; чтобы определить тестовые условия для выяснения, действительно ли имее тся основание для применения характеристики "является истинным" к данно й пропозиции. Согласно Н. Решеру, резюмировавшему это различие[11], эти два вопроса совер шенно неидентичны: мы можем иметь критерий или критерии истинности (усло вия истинности) пропозиции и все еще испытывать недостаток определения, что значит для этой пропозиции быть истинной, и наоборот. Но если мы хотим быть способными использовать лингвистическую единицу, то нам потребуются релевантные критерии для успешности использования. Именно это и делает условие-истинностная теория значения: она отождеств ляет значение с условиями истинности предложения, и эта идентификация о снована на концепции "значение как употребление", отождествляющей значе ние лингвистической единицы с условиями ее использования. Если мы прини маем это представление, мы должны признать, что все спецификации значени я, которые не эффективны для определения правил применения знака, попрос ту избыточны. Поэтому моя задача здесь заключается не в том, чтобы показать, что мы не мо жем знать наверное, соответствуют ли языковые выражения элементам и хар актеристикам некоторого внешнего (по отношению к описанию) мира. Такое с кептическое заключение носило бы метафизический характер и было бы бес полезно для построения теории значения — как показали, например, дискус сии по проблеме следования правилу у Витгенштейна (см. § 5.2). Скорее, я пробу ю последовательно выстроить аргументацию, свидетельствующую о том, что факт такого соответствия иррелевантен для когерентной концепции обосн ования и соответственно для основанной на когерентной концепции истин ы теории значения как условий истинности. Для этого нам следует найти до полнительные аргументы, уточняющие когерентистские представления. Пос кольку мы удерживаем наше представление о языковом сообществе как пред ельном истинностном операторе, постольку мы можем рассуждать здесь сле дующим образом. Как мы видели, корреспондентная и когерентная концепции имеют различны е представления о природе условий истинности. Согласно когерентной кон цепции, условия истинности предложений состоят в других предложениях. С огласно корреспондентной концепции, условия истинности предложений со стоят не в предложениях, но в объективных свойствах и особенностях дейст вительного мира. Один из способов сделать выбор в пользу той или иной кон цепции истины (т.е. определить, в каких случаях та или иная концепция истин ы является более адекватной) состоит в том, чтобы обратить внимание на пр оцесс, которым предложениям назначаются условия истинности. С когерент истской точки зрения, условия истинности предложения — это те условия, при которых говорящие (на языке) утверждают это предложение в своей рече вой деятельности, т.е. употребляют это предложение. Это означает, что гово рящие могут употреблять предложения только при тех условиях, которые са ми говорящие и другие члены языкового сообщества могут распознать как о босновывающие эти предложения. Отсюда становится важна предполагаемая неспособность говорящих "выйти вовне" своих полаганий. Это важно потому, что те условия, при которых предложение когерентно с полаганиями говоря щих, являются единственными условиями истинности в том отношении, что он и являются единственными условиями, которые говорящие могут распознав ать как обоснование нашего знания значения этого предложения. Когда гов орящие в своей речевой деятельности утверждают то или иное предложение при этих (определенных) условиях, то эти условия становятся условиями ис тинности предложения. Признание последнего тезиса в предложенных аспектах рассмотрения прив одит нас к принятию конструктивистского подхода. Представляется, что описанная проблематика может быть рассмотрена как связанная с различением двух эпистемологических подходов: репрезентац ионистской и конструктивистской установок. Первая, свойственная как ра ционалистической, так и эмпирицистской традиции, представляет собой эп истемологический реализм, т.е. исходит из убеждения в том, что познание по существу направлено на приобретение знания о некотором внешнем мире, тр ансцендентном по отношению к познающему субъекту, независимом от него и являющемся "данным" заранее. Для конструктивистской установки, напротив , характерны отклонение понятия "данного", отказ от проведения различия м ежду перцепцией и концептуализацией (и следовательно, от всех такого род а подходов к дихотомии наблюдения/теории для науки), отказ от априорност и в пользу инструментального подхода к проблеме обоснования знания, акц ент на прагматических соображениях в выборе теории и т.д. Конструктивная система при подобном подходе является интерпретируемо й формальной системой определений и теорем, созданных на языке исчислен ия предикатов первого порядка. Определения конструктивной системы пол агаются "реальными" определениями, отвечающими некоторым определенным семантическим критериям точности в дополнение к обычным синтаксически м критериям, налагаемым на чисто формальные или "номинальные" определени я. Таким образом, конструктивная система — это формализация некоторой о бласти предполагаемого знания, которая может быть помыслена как множес тво предложений, сформулированных в несистематизированном дискурсе (о бычно естественного языка). При этом некоторые термины должны быть соотв етственно определены в системе, использующей, кроме логики, специальное множество терминов, принятых в этой системе за базисные (ее "внелогическ ое основание", или "семантические примитивы"). Эти примитивные дескрипции могут быть помыслены как уже имеющие намеренное использование или инте рпретацию; если это не очевидно, то может быть обеспечено неформальным о бъяснением, не входящим собственно в систему. Теперь мы можем сделать следующее замечание по поводу оснований, по кото рым мы противопоставляем описание и объяснение. В рамках конструктивис тского подхода то, что мы противопоставляем дескрипции, не является прес крипцией, поскольку такая дистинкция здесь не будет иметь смысла: если м ы полагаем, что дескрипция дает нам возможность построить объект, то мы т ем самым признаем за этой дескрипцией и прескриптивное значение. Задача разграничения дескрипции и объяснения будет в таком случае задачей экс плицирования оснований их противопоставления. Поэтому можно предполож ить, что проблематика перехода от описания к объяснению связана с анализ ом соотношения данных наблюдения и теоретической конструкции и может б ыть рассмотрена в этом контексте, т.е. в контексте ситуации приращения зн ания[12]. Это может быть сделано через различение репрезентационистской и конструктивистской парадигм, которое не тождественно собственно разли чению языка наблюдения и языка теории: как в языке наблюдения, так и в язык е теории можно выделить как репрезентационистские, так и конструктивис тские элементы. По замечанию Шлика, например, мы не сомневаемся в фактах г еографии или истории не потому, что мы полагаем их эмпирически проверяем ыми, а потому, что нам известен и не вызывает у нас сомнений способ, которо м обычно делаются такие фактуальные утверждения. Для нас здесь важно подчеркнуть, что в каче стве и языка наблюдения, и языка теории могут, вообще говоря, выступать не только различные фрагменты естественного языка, но и один и тот же фрагм ент, или весь естественный язык в целом. Предложения языка наблюдения бу дут включать в себя, как правило, некоторые шифтеры, локализующие значен ие во времени, пространстве и т.д., но нет никаких препятствий для использо вания тех же самых языковых средств в предложениях языка теории. Определ ение языка наблюдения как части естественного языка, лишенной теоретич еских терминов, уязвимо в том отношении, что язык наблюдения и язык теори и будет иметь одну и ту же грамматику, то есть управляться теми же самыми л ингвистическими правилами, как синхроническими, так и диахроническими. Последнее соображение покрывает возражение ван Фраассена против этой дихотомии, заключающееся в том, что если бы мы могли очистить наш язык от т еоретически нагруженных терминов, начиная с недавно представленных, за тем через "массу" и "импульс" к "элементу" и так далее в предысторию формиров ания языка, то у нас вообще не осталось бы значимых терминов[13] . Итак, если т акие выражения, как, например, "часть" и "А является частью B " рассматриваютс я различными способами, как принадлежащие к языку наблюдения или к языку теории, что же происходит в этом случае с их значениями? Если мы рассматриваем множество предложе ний, полагаемых тривиально истинными языковым сообществом в данный мом ент времени, как множество примитивных дескрипций ("семантических прими тивов") конструктивной системы, то становится ясно, каким образом мы ввод им в эту систему новые элементы, расширяющие дескриптивность (например д о "теоретического описания", т.е. объяснения). Значение дескрипций не своди тся, с такой точки зрения, до их референции, но признание этого положения е ще не дает нам оснований отклонить представления о значении как об услов иях истинности предложения. Статус нового элемента будет зависеть в так ом случае от количества и характера его когерентностных связей с другим и элементами. Поэтому мы можем ответить на наш исходный вопрос Как возможно и как осуществляет ся расширение дескриптивности, означающее по существу увеличение знан ия о мире? следующим образом: увеличение знания состоит в построении когерентности: установлении на ибольшего числа семантических связей исходной дескрипции с наибольшим числом семантических примитивов системы описания. Sui generis отношение когерентности реализуется (воспринимается) и посредством семантических связей между лингвистическими единицами, причем эти свя зи образуют открытое множество. Отсюда представляется возможным доста точно общий семантический подход, снимающий противопоставление семант ики Тарского — Дэвидсона, где предметная область рассматривается как м ножество однородных объектов (элементов данного мира) и семантики возмо жных миров, использующей обращение к онтологически различным видам объ ектов: "объектам реального мира" и "объектам возможного мира". Соответстве нно, такой подход позволит эксплицировать более широкий круг контексто в естественного языка. Для этого, как мы видели, возможно применить в усло вие-истинностной теории значения не корреспондентную, как у Дэвидсона, н о когерентную концепцию истины. Вопрос о том, может ли когерентная истинность быть использована для опре деления значения в рамках условие-истинностного подхода, оказывается п ри этом вопросом о возможности употребления языка некоторым языковым с ообществом. Референции, возникающие в ходе этого употребления, обнаружи ваются, таким образом, в поле согласования некоторых (индивидуальных) ка ртин мира, или концептуальных схем носителей языка[14]. Эпистемологически сама возможность реального употребления языка предстает обнаружением некоторой полисубъектности в интерсубъективности, избегая таким образ ом традиционно адресуемого релятивизму упрека в бессодержательности, недостаточном предоставлении референциальных оснований. Семантическ ий статус общей для всех носителей языка области согласования их индиви дуальных картин мира оказывается при этом открытым для точного анализа и прояснения. Расширение знания как объяснение будет, с такой точки зрения, выглядеть следующим образом. Согласно традиционной дедуктивно-номологической модели объяснение пр едполагает описание некоторого исходного знания об исследуемом предме те и описание некоторого дополнительного знания более общего характер а; к последовательности подобных построений сводимы выводы, возникающи е в реальном процессе познания. Объяснением того, почему истинно высказы вание "Вода — это Н 2О", будет, например, указание на то, что это высказывани е дедуктивно выводимо из высказываний "Вещество, молекула которого сост оит из двух атомов водорода и одного атома кислорода, представляет собой Н 2О" и "Молекула воды состоит из двух атомов водорода и одного атома кисло рода". Разумеется, возможны и другие пути вывода, но в любом случае эксплан анс как совокупность утверждений, выражающих то или иное знание об иссле дуемой предметной области, и экспланандум как совокупность утверждени й, выражающих некоторое исходное знание об исследуемом предмете, должны быть связаны отношением дедуктивной выводимости экспланандума и экспл ананса. Собственно, исходно модель Гемпеля основана на дедукции. Событие объясн яется, когда утверждение, описывающее это событие, дедуцируется из общих законов и утверждений, описывающих предшествующие условия; общий закон является объясняющим, если он дедуцируется из более исчерпывающего зак она. Гемпель впервые четко связал объяснение с: (1) дедуктивным выводом; (2) дедуктивным выводом из законов; (3) сформулировал условия адекватности объяснения. Эта точка зрения на объяснение и особенно ее применение к историческому объяснению и объяснению человеческих действий вызвала резкую полемику . Поэтому Гемпель, обобщая модель охватывающих законов, предлагает вероя тностно-индуктивную, или статистическую, модель объяснения и формулиру ет общее условие адекватности для двух разновидностей модели "охватыва ющих законов". Он также предлагает понятие "эпистемической пользы" для об ъяснения понятия "принятия гипотезы" в модели принятия решения в условия х неопределенности". Привлечение подобных техник призвано устранить так называемый парадок с объяснения, который заключается в следующем: для того чтобы объяснить, как произведено то или иное объяснение, нужно знать, в чем заключается об щий механизм объяснения, т.е. заранее знать то, что неизвестно и еще только рассматривается в качестве предмета объяснения. В дедуктивно-номологи ческой модели парадокс оказывается снятым, однако оценка истинности вы сказывания фактически сводится к проверке соответствия этого высказыв ания некоторому (полагаемому данным) множеству истинных высказываний; о цениваемая таким способом истинность не может быть корреспондентной. З десь нет еще оснований считать полученное таким образом знание о мире ис тинным в смысле прямого соответствия миру. Центральным вопросом, таким о бразом, здесь оказывается выбор семантических примитивов, через которы е строится объяснение. Однако в последнем случае исследователю необязательно занимать репрез ентационистскую позицию. Казалось бы, подобным утверждением мы не откры ваем Америки (скорее, честно говоря, мы ее закрываем), не изобретаем даже с амоката, а не то что велосипеда, но действительность не устает поражать ф илософов нечеловеческим догматизмом[15] . Отсутствие собственно эпистемологических оснований для формализации эмпирических данных в дедуктивных теориях не является на сегодняшний д ень специфически "анархическим" допущением: оно не оспаривается и вполне сдержанными исследователями. Более релевантным здесь оказывается пра гматический критерий: поскольку теория отвечает предъявляемым к ней тр ебованиям (объяснения известных фактов и предсказания новых), постольку она признается удовлетворительной, а отсутствие или невозможность обо снования теории как описания некоторой трансцендентной ей сущности не снижает ее ценности как теории. Традиционная трактовка объяснения является, в своей наиболее сущностн ой характеристике, редукционистской: объяснить нечто, с такой точки зрен ия, — это свести неизвестное к известному. Основные возражения здесь (Ге мпель[16], М.Фридман[17], ван Фраассен[18]) таковы: объяснение известного феномен а может быть произведено с помощью совершенно новых и необычных теорий. Сам термин "объяснение" представляет, с такой позиции, прагматическое по нятие и, следовательно, является релятивистским: согласно Гемпелю, мы мо жем построить некоторое значимое объяснение только в той или иной позна вательной ситуации, только для того или иного конкретного индивидуума — реципиента информации; невозможно дать некоторое универсальное объ яснение, "объяснение вообще", валидное всегда и для всех. (Так совершился п ереход Гемпеля от дедуктивной модели объяснения к индуктивной, или стат истической.) Объяснение признается контекстно-зависимым. Традиционный редукционизм, таким образом, отождествляется с универсализмом: трактов ка объяснения как сведения неизвестного к известному оказывается прод иктованной стремлением обнаружить некоторые общие и общезначимые крит ерии интеллигибельной теории (например каузальность, возможность моде лирования, визуализация и т.д.). В этой связи принятие множества предложений, полагаемых тривиально ист инными языковым сообществом в данный момент времени, в качестве множест ва семантических примитивов, или исходных дескрипций, относительно кот орого определяется истинность языковых значений, позволяет избежать т акого противопоставления универсализма и релятивизма. В самом деле, уст ановление наибольшего числа семантических связей исходной дескрипции с наибольшим числом семантических примитивов системы никак не означае т редукцию. Напротив, речь здесь идет о построении нового знания, о приращ ении знания за счет увеличения числа его структурных элементов. Объясни тельная сила теории будет в таком случае зависеть от строгости логическ ого следования и от количества семантических примитивов, с которыми объ яснение устанавливает связи. Рассмотрим, например, "вывод к лучшему объяснению" — идею, восходящую к Ч. С. Пирсу ("абдукция") и эксплицированную Г. Харманом[19]. Согласно этому предс тавлению, тот факт, что теория объясняет некоторые явления — часть очев идности, побуждающей нас принять эту теорию. И это означает, что отношени е объяснения видно прежде, чем мы полагаем, что теория истинна. Предположим, что мы имеем очевидность E и рассматриваем несколько гипоте з, скажем H и H ' . Тогда, согласно этой теории, мы должны вывести H скорее, чем H ', е сли H — лучшее объяснение E , чем H ' . Критерии, применимые здесь, могут относи ться к статистической теории: H — лучшее объяснение E , чем H ' ( ceteris paribus ), если: P ( H ) > P ( H ') — H имеет более высокую вероятность, чем H ' P ( E / H ) > P ( E / H ') — H дает более высокую вероятность E , чем H ' . Эта версия теории объяснения непосредств енно привлекала бы когерентность в ее вероятностной интерпретации (Бон жур) — P будет истинно для S ттт P логически непротиворечиво с остальными п редложениями, полагаемыми S истинными, и имеются целесообразные вероятн остные связи между другими предложениями, полагаемыми S истинными, и P . Мы можем суммировать вышесказанное, сформ улировав два аргумента относительно объяснения: ничто не является объяснением, е сли оно не истинно; ни у кого нет оснований утверждать "я имею объяснение", если у него нет осн ований утверждать "я имею теорию, которая является приемлемой и дает объ яснение". Ясно, что эти аргументы различаются только с точки зрения корреспондент ной истинности. Для когерентиста они идентичны. Такая интерпретация позволяет сохранить базовые интуиции, согласно ко торым объяснение должно связывать неизвестное с известным, и в то же вре мя снимает возражение этому подходу, заключающееся в том, что объяснение известного феномена может быть произведено с помощью совершенно новых и необычных теорий: в любом случае это новое и необычное знание должно бу дет быть когерентно с множеством предложений, полагаемых языковым сооб ществом тривиально истинными, т.к. в противном случае это новое знание, не располагая определенными значениями, попросту не сможет функционирова ть, т.е. не будет существовать как знание. Итак, анализ семантического аспекта перехода от описания к объяснению о казывается связанным с проведением нескольких дихотомий: данные наблюдения/теория; репрезентационизм/конструктивизм; корреспондентная/когерентная истинность; дескрипция/объяснение. [5] van Fraassen B. The Scientific Image. — Oxford., 1980. Р .134. [6] Saarinen E. Quantifier Phrases Are (At Least) Five Ways Ambiguous in Intensional Contexts — Heny F. (ed.) Ambiguities in Intensional Contexts. Synthese Language Library, V.12. — Dordrecht — Boston — N.Y., 1981. [7] Мартине А. Основы общей лингвис тики //Новое в лингвистике, вып. III. — М ., 1963. [8] Fumerton R. Truth and Correspondence (manuscript). [9] Davidson D. A Coherence Theory of Truth and Knowledge — LePore E. (ed.) Truth And Interpretation. Perspectives on the Philosophy of Donald Davidson. — Oxford, 1986. p.307-319 [10] Fumerton R. Metaepistemology and Skepticism. — Lanham, Maryland, 1995. — p.142. [11] Resher N. The Coherence Theory of Truth. Ox ., 1973. Pp . 1-4. [12] Мы исходим здесь из допущения — дискуссионного и, безусловно, контекст уального — о том, что с каждым новым объяснением увеличивается количест во нашего знания — уже хотя бы в том смысле, что появляется новый текст. [13] van Fraassen B. The Scientific Image. Р.14. [14] Лебедев М.В., Черняк А.З. Конвенция: опыт генетического анализа. — Филосо фские исследования, 1996, № 3. С. 106-115. [15] Вот пример из современного отечественного философского текста: "А если у кого-либо возникает желание спросить, откуда у Ф. Энгельса и всех, кто со гласен в этом с ним, право квалифицировать вопрос об отношении мышления к бытию в качестве основного вопроса всей философии, т.е. философии как та ковой безотносительно к тому, в какой форме, в какой стране и в какое время она существует, словом, безотносительно к конкретной исторической форм е ее самореализации, то на это можно ответить следующим образом: спрашив ать об этом поздно, ибо указанный статус основного для философии вопроса об отношении мышления к бытию было дано иметь давно без какого-либо соде йствия этому Ф. Энгельса и тех, кто в этом согласен с ним, и тем более без его и их заслуги в том, что это объективно имело и продолжает иметь место". — Г оран В.П. Философия. Что это такое ? — Философия науки . № 1 (2). Новосибирск , 1996. [16] Hempel C.G. Aspects of Scientific Explanation. — In: Aspects of Scientific Explanation and Other Essays in the Philosophy of Science. N.Y., 1965. [17] Friedman M. Explanation and Scientific Understanding. — Journal of Philosophy №71 (1974), pp. 5-19. [18] van Fraassen B. The Scientific Image. [19] G. Harman, The Inference to the Best Explanation, Philosophical Review, 74 (1965), pp. 88 — 95; G. Harman, Thought, (Princeton, N.J., 1973), pp. 155-173.
© Рефератбанк, 2002 - 2024