Вход

Константин Паустовский

Реферат* по исторической личности
Дата добавления: 23 января 2002
Язык реферата: Русский
Word, rtf, 500 кб
Реферат можно скачать бесплатно
Скачать
Данная работа не подходит - план Б:
Создаете заказ
Выбираете исполнителя
Готовый результат
Исполнители предлагают свои условия
Автор работает
Заказать
Не подходит данная работа?
Вы можете заказать написание любой учебной работы на любую тему.
Заказать новую работу
* Данная работа не является научным трудом, не является выпускной квалификационной работой и представляет собой результат обработки, структурирования и форматирования собранной информации, предназначенной для использования в качестве источника материала при самостоятельной подготовки учебных работ.
Очень похожие работы

Константин Паустовский НЕСКОЛЬКО ОТРЫВ ОЧНЫХ МЫСЛЕЙ. ( вместо предис ловия ). Обычно писатель знает себя лучше , чем критики и литер атуроведы . вот почему я согласился на пред ложение издательства написать краткое предислови е к своему Собранию сочинений . Но , с др угой стороны возможность говорить о себе у писателя ограничена . Он связан многими трудностями , в первую очередь – неловкос тью давать оценку собственным книгам . Кроме того , ждать от автора собственных вещей – дело бесполезное . Чехов в таких случ аях говорил : “Читайте мои книги , у меня же там все написано” . Я с охотой мо гу повторить эти чеховские слова. Поэтому я выскажу лишь некоторые сооб ражения относительно своего творчества и вкра тце передам свою биографию . Подробно рассказы вать ее нет смысла . Вся моя жизнь с раннего детства до начала тридцатых годов описана в шести книг ах автобиографич еской “Повести о жизни” . Работу над “Повес тью о жизни” я продолжаю и сейчас. Родился я в Москве 31 мая 1892 г ода в Гранатном переулке , в семье железнод орожного статистика . Отец мой происходил из запорожских казаков , переселившихся после раз грома Сечи на берега реки Рось , ок оло Белой Церкви . Там жили мой дед - бы вший николаевский солдат – и бабка-турчанка. Несмотря на профессию статистика , требующую трезвого взгляда на вещи , отец был неисправимым мечтателем и протестантом . Из-за этих своих ка честв он не засиживался долго на одном месте . После Мо сквы служил в Вильно , Пскове и , наконец , осел , более или менее прочно , в Киеве . Моя мать – дочь служащего на сахарном заводе – была женщиной властной и с уровой. Семья наша была большая и разнообразн ая , склонная к занятиям искусством . В семье много пели , играли на рояле , в карты , спорили , благоговейно любили театр. Учился я в 1-й киевской классической гимназии . Когда я был в шестом классе , семья наша распалась . С тех пор я с ам должен был зарабатывать себе на жизнь и учение . Перебивался и довольно тяж елым трудом – так называемым репетиторством . В последнем классе гимназии я написал первый рассказ и напечатал его в киевс ком литературном журнале “Огни” . Это было , насколько я помню , в 1911 году . После окончан и я гимназии я два года пробыл в Киевском университете , а затем перевелс я в Московский университет и переехал в Москву. В начале мировой войны я работал вожатым и кондуктором на московском трамвае , потом – санитаром на тыловом и поле вом санитарных поездах. О сенью 1915 года я перешел с поез да в полевой санитарный отряд и прошел с ним длинный путь отступления от Любл ина в Польше до городка Несвижа в Бел оруссии. В отряде из попавшегося мне обрывк а газеты я узнал , что в один и тот же день убиты на разных фронта х оба мои брата . Я вернулся к матери – она в то время жила в Москве , но долго высидеть на месте не смог и снова начал свою скитальческую жизнь : у ехал в Екатеринослав и работал там на металлургическом заводе Брянского общества , пот ом переехал в Юзовку на Н о вор оссийский завод , а оттуда в Таганрог на котельный завод Нев-Вильдэ . Осень 1916 года уше л с котельного завода в рыбачью артель на Азовском море. В свободное время я начал писать в Таганроге свой первый роман – “Роман тики”. Потом переехал в Москву , где м еня застала Февральская революция , и начал работать журналистом. Мое становление человека и писателя п роисходило при Советской власти и определило весь мой дальнейший жизненный путь . В Москве я пережил Октябрьскую революцию и стал свидетелем многих событий 1917-1919 годов , несколько раз слышал Ленина и жил напр яженной жизнью газетных редакций. Но вскоре меня “завертело” . Я уехал к матери (она снова перебралась на Укра ину ), пережил в Киеве несколько переворотов , из Киева уехал в Одессу . Там я впер вые попал в среду молодых писателей – Ильфа , Бабеля , Багрицкого , Шенгели , Льва Славина. Но мне не давала покоя “муза даль них странствий” , и я , пробыв два года в Одессе , переехал в Сухум , потом – в Батум и Тифлис . Из Тифлиса я ездил в Армению и даже попал в северную П ерсию. В 1923 году вернулся в Москву , где нес колько лет проработал редактором РОСТА . В то время я уже начал печататься. Первой моей “настоящей” книгой был сборник рассказов “Встречные корабли” (1928). Летом 1932 года я начал работать над кни гой “Кара-Бугаз ” . История написания “Кара-Б угаза” и некоторых других книг изложена д овольно подробно в повести “Золотая роза” . Поэтому здесь я на этом останавливаться не буду. После выхода в свет “Кара-Бугаза” я оставил службу , и с тех пор писательств о стало моей единств енной , всепоглощающей , порой мучительной , но всегда любимой раб отой. Ездил я по-прежнему много , даже больше чем раньше . За годы своей писательской жизни я был на Кольском полуострове , жи л в Мещоре , изъездил Кавказ и Украину , Волгу , Каму , Дон , Днепр , Оку и Десну , Ладожское и Онежское озера , был в Средн ей Азии , в Крыму , на Алтае , в Сибири , на чудесном нашем северо-западе – в Пс кове , Новгороде , Витебске , в пушкинском Михайло вском. Во время Великой Отечественной Войны я работал военным корреспондентом на Южном фронте и тоже изъездил множество мест . После окончания войны я опять много путешествовал . В течение 50-х и в начале 60-х годов я посетил Чехословакию , жил в Болгарии в совершенно сказочных рыбачьих городках Несебре (Мессемерия ) и Созополе , об ъехал Польшу о т Кракова до Гдан ьска , плавал вокруг Европы , побывал в Стам буле , Афинах , Роттердаме , Стокгольме , в Италии (Рим , Турин , Милан , Неаполь , Итальянские Аль пы ), повидал Францию , в частности Прованс , А нглию , где был в Оксфорде и шекспировском Страдфорде . В 1965 г оду из-за своей упорной астмы я довольно долго прожил на острове Капри – огромной скале , спл ошь заросшей душистыми травами , смолистой сре диземноморской сосной – пинией и водопадами (вернее , цветопадами ) алой тропической бугенви лии , - на Капри , погруженно м в теп лую прозрачную воду Средиземного моря. Впечатления от этих многочисленных поездо к , от встреч с самыми разными и – в каждом отдельном случае – по-своему интересными людьми легли в основу многих моих рассказов и путевых очерков (“Живописная Болгария” , “Амфора” , “Третья встреча” , “ Толпа на набережной” , “Итальянские встречи” , “ Мимолетный Париж” , “Огни Ла-Манша” и др .), ко торые читатель тоже найдет в этом Собрани и сочинений. Написал я за свою жизнь немало , но меня не покидает ощущение , чт о мне нужно сделат ь еще очень мно го и что глубоко постигать некоторые стор оны и явления жизни и говорить о них писатель научается только в зрелом возра сте. В юности я пережил увлечение экзотико й . Желание необыкновенного преследовало меня с детства . В скучной киевской кварти ре , где прошло это детство , вокруг меня п остоянно шумел ветер необычайного . Я вызывал его силой собственного мальчишеского вообра жения . Ветер этот приносил запах тисовых л есов , пену атлантического прибоя , раскаты троп ической грозы , звон эоловой арфы. Но п естрый мир экзотики существов ал только в моей фантазии . Я никогда н е видел ни темных тисовых лесов (за ис ключением нескольких деревьев в Никитском бот аническом саду ), ни Атлантического океана , ни тропиков и ни разу не слышал эоловой арфы . Я даже не знал , к ак о на выглядит . Гораздо позже из записок путе шественника Миклухо-Маклая я узнал об этом . Маклай построил из бамбуковых стволов эоло вую арфу около своей хижины на Новой Гвинее . Ветер свирепо завывал в полых ство лах бамбука , отпугивал суеверных туземцев , и они не мешали Маклаю работать. Моя любимой наукой в гимназии была география . Она бесстрастно подтверждала , что на земле есть необыкновенные страны . Я знал , что тогдашняя наша скудная и неустро енная жизнь не даст мне возможности увиде ть их . Моя мечта была я вно несбыто чна . Но от этого она не умирала. Мое состояние можно было определить д вумя словами : восхищение перед воображаемым м иром и – тоска из-за невозможности увидет ь его . Эти два чувства преобладали в м оих юношеских стихах и первой незрелой пр озе. С год ами я ушел от экзотики , от ее нарядности , пряности , приподнятости и безразличия к простому и незаметному чел овеку . Но еще долго в моих повестях и рассказах попадались ее застрявшие невзначай золоченые нити. Часто мы ошибочно соединяем в одно целое два разн ых понятия – то , что мы называем экзотикой , и то , что н азываем романтикой . Мы подменяем романтику чи стой экзотикой , забывая о том , что это последнее является лишь одной из оболочек романтики и лишена самостоятельного содержания . Сама по себе экзотика отор в а на от жизни , тогда как романтика уходит в нее всеми корнями и питается всеми ее драгоценными соками . Я ушел от экзот ики , но я не ушел от романтики , и н икогда от нее не уйду – от очистител ьного ее огня , порыва к человечности и душевной щедрости , от постоя н ного ее непокоя . Романтическая настроенность не позволяет человеку быть лживым , невежественным , трусливым и жестоким . В романтике заключена облагораживающая сила . Нет никаких разумных оснований отказывать от нее в нашей борьбе за будущее и даже в нашей об ы денной трудовой жизни. Разумеется , экзотику можно найти в “Ро мантиках” , “Блистающих облаках” и во многих моих ранних романтических рассказах . Мне не казалось нужным переделывать эти вещи по зднее . На них лежит печать своего времени , моего тогдашнего мироощу щения . Поэтому они публикуются здесь в том виде , в каком появились на свет . Лишь кое-где приш лось исправить явные ошибки и стилистические погрешности. Не без внутреннего сопротивления порвал с чистой экзотикой и написал об этом рассказ под названием “ Морск ая прививка ” . В этом разрыве последним толчком было пос ещение Московского планетария . Его только что открыли . Строитель планетария архитектор Син явский повел меня на первый показ искусст венного звездного неба . Я был , как и вс е , захвачен этим зрелищем. Мы в ышли из планетария поздним вечером . Стоял сухой октябрь . На улицах пахло палым листом , и вдруг как бы впе рвые я увидел у себя над головой огро мное , живое , кипящее звездами небо . Дым лег ких облаков пролетал в вышине , но не з астилал звезд . Казалось , черный в озду х осени усиливал пылание небесного свода. И вот - почти все , написанное мною до этого вечера представилось мне таким ж е искусственным , как небо планетария – бе тонный купол с фальшивыми созвездиями . В н ачале оно поражало , но в нем не было глубины , возд уха , объема , слияния с м ировым пространством . После того вечера я уничтожил некоторые наиболее нарядные и искус ственные свои рассказы. Однако на протяжении своей да льнейшей жизни я убедился в банальной ист ине , что ничто – даже самая малость н е проходит дл я нас даром . Юношеская приверженность моя к экзотике в какой то мере приучила меня искать и находить живописные и даже подчас необыкновенные че рты в окружающем. С тех пор рядом с действител ьностью всегда сверкал для меня , подобно д ополнительному , хотя бы и неяркому свету , легкий романтический вымысел . Он освещал , как маленький луч на картине , такие частн ости , какие без него , может быть , не бы ли бы замечены . От этого мой внутренний мир становился богаче. Это легкое вмешательство вымысла помогло мне в работе над “Кара-Бугазом” , “Ко лхидой” , “Черным морем” и другими повестями и рассказами . С экзотикой было покончено . Ее сменило стремление к правде и прост оте. Но сравнительно недавно экзотика заставил а меня задуматься над ее сущностью . Случил ось это во время плав ания вокруг Европы. Наш теплоход отошел от Одессы и д вое суток пересекал пасмурную от облачного неба синеватую пустыню Черного моря . Пенист ый след ложился за кормой и как бы тянул на буксире стаю чаек с поджатыми красными лапами . Мгла лежала на горизонте . Только на подходе к Босфору она просветлела , и за ней проступили дикие , покрытые черными лесами Анатолийские горы. Теплоход , круто разворачиваясь , вошел в Босфор. Перед нами открылась картина , похожая на старинную пышную декорацию приморской стра ны . Кое-гд е на этой декорации облетела позолота , кое-где ее подправили свежими к расками . Вся эта путаница год , древних баш ен , минаретов , скал , аркад , замков , маяков , о ливковых рощ , парусов , диких роз , вековых к ипарисов , мачт и рей показалась мне в огне заката нароч и тым и подчеркну то праздничным зрелищем , придуманным неутомимым и веселым художником. Десятки пестрых , как попугаи , фелюг – карминных , желтых , зеленых , белых , синих и черных с золотыми обводами по бортам – шли , пеня воду , навстречу нашему тепл оходу. Мы стал и на якорь против игру шечного городка . Вечером в домах загорелись огни . Они светили неярко , пробиваясь сквозь зелень . Я увидел с палубы узкую улицу , уходящую в горы . Ее во всю длину перекрывал глухой , почти черный навес из в иноградных лоз , растянутых на ж е рд ях . Большие зрелые кисти винограда висели низко над улицей . Под ними шел ослик с фонариком на шее . Фонарик был электрическ ий и светил очень сильно. Этот городок был преддверием Стамбула . С террасы маленькой кофейни , висевшей над водой , доносилась тягучая музыка . Девушк и – турчанки в светлых платьях , облокотив шись о перила , смотрели на пролив . Их л ица , различимые в бинокль , казались очень бледными . С берега пахло олеандрами . В мер кнущем небе слабо сиял полумесяц – такой же , как на куполах бесчисленных мал е ньких мечетей. Мне все это казалось каким-то нереальн ым и напомнило вымыслы юности . Но вместе с тем это была действительность. Я , наконец , поверил , что передо мной легендарный Босфор , что это именно я ст ою на палубе и что рядом в сумраке тонут древнейшие о бласти земли – Малая Азия , мифическая Троя , Геллеспонт. Чем больше я воочию знакомился с тем , что недавно еще существовало только в моем воображении в виде экзотических кар тин , тем яснее становилось , что этот мир , перенесенный из области фантазии в область познания , гораздо интереснее , значительнее и , я бы сказал , сказочнее , чем были мои выдумки о нем. С тех пор это сознание реальности не покидало меня на всем пути – в лиловом Эгейском море , где тянулась по горизонту торжественное шествие розовых остров ов , в Акрополе , как бы построенном из старого воска , изъеденного пчелами , в Мес синском проливе с его ослепляющей голубизной воздуха , в Риме , где на простой сурово й гробнице Рафаэля в Пантеоне лежала высо хшая гвоздика , в Атлантике , в кипучем Пари же и в Ла-Манш е , когда сквозь туман звонили навстречу кораблю старинные колокола на плавучих бакенах , - всюду и вез де… Мне кажется , что одно из характерных черт моей прозы является ее романтическа я настроенность . Это , конечно , свойство характе ра . Требовать от любого чело века , в частности от писателя , чтобы он отказался от этой настроенности , – нелепо . Такое требование можно объяснить только невежеством. Романтическая настроенность не противоречит острому интересу к “грубой” жизни и любви к ней . Во всех областях деятельнос ти и человеческой деятельности , за ред кими исключениями , заложены зерна романтики. Их можно не заметить и растоптать или , наоборот , дать им возможность разрастис ь , украсить и облагородить своим цветением внутренний мир человека . Романтичность свойстве нна в сему , в частности науке и поз нанию . Чем больше знает человек , тем полне е он воспринимает действительность , тем тесне е его окружает поэзия и тем он счастл ивее. Наоборот , невежество делает человека равн одушным к миру , а равнодушие растет медлен но , но необрат имо , как раковая опухоль . Жизнь в сознании равнодушного быстро вян ет , сереет , огромные пласты ее отмирают , и , в конце концов , равнодушный человек оста ется наедине со своим невежеством и своим жалким благополучием. Истинное счастье – это , прежде всего удел знающих , удел ищущих и мечтате лей . И меня очень радует то обстоятельство , что после некоторых споров , бурно протек авших в критике еще совсем недавно , романт ика опять заняла свое законное место в жизни нашей литературы. В этом введении к своим книгам я пыта юсь проследить свой собственный путь , сделать его более ясным (в частности , и для себя ), определить те явления , ка кие привели к рождению той или иной м оей книги. Необходимо знать , какие побуждения руково дят писателем в его работе . Сила и чис тота этих побуж дений находятся в прям ом отношении или к признанию писателя со стороны народа , или к безразличию и д аже прямому отрицанию всего им сделанного . Желание все знать , видеть путешествовать , быть участником разнообразных событий и столкновений человеческих стра стей вылилось у меня в мечту о некоей необыкновенн ой профессии . Она обязательно должна была быть связана с этой кипучей жизнью. Но есть ли на свете такая професс ия ? Чем больше я думал об этом , тем быстрее одна профессия отпадала вслед за другой . В них не б ыло полной св ободы . Они не охватывали жизнь целиком в ее стремительном развитии и разнообразии. Одно время я всерьез думал стать моряком . Но вскоре мечта о писательстве вы теснила все остальное . Писательство соединяло в себе все привлекательные профессии ми ра . Оно было независимым , мужественным и благородным делом. Однако тогда я еще не знал , что писательство – это и труд , тяжелый и расточительный , что даже одна – единственн ая крупица правды , утаенная писателем от л юдей , - преступление перед собственной сове стью , за которое он неизбежно ответит. Страдания и радости всех людей станов ятся уделом писателя . Он должен обладать т алантом собственного видения мира , непреклонность ю в борьбе , лирической силой и общностью жизни с природой , не говоря уже о многих других качествах , хотя бы о простой психологической выносливости. Решение пришло . Будущее стало ясно . Из бранный путь оказался прекрасен , хотя и оч ень труден . И ни разу за долгие годы у меня не возникло искушение изменить ему. Моя писательская жизнь , как я уже гов орил , началась с желания все знать и все видеть . И , очевидно , на этом она и окончится. Поэзия странствий , слившись с неприкрашен ной реальностью образовала наилучший сплав дл я создания книг . Почти в каждой повести и каждом моем рассказе видны следы ски таний. Сначала был юг . С ним связаны “Ром антики” , “Блистающие облака” , “Кара-Бугаз” , “Колхид а” , “Черное море” и ряд рассказов , в то м числе “Этикетки для колониальных товаров” , “Потерянный день” , “Парусный мастер” , “Синева ” и некоторые другие. Первая моя поездка на север – в Ленинград , Карелию и на Кольский по луостров – просто ошеломила меня . Я узнал пленительную власть севера . Первая же бел ая ночь над Невой дала мне больше для познания русской поэзии , чем десятки книг и многие часы размышлений над ними. Оказалос ь , что понятие “север” озн ачает не только тихую прелесть природы , но почему-то еще и стихи “Подруга дней м оих суровых…” , написанные Пушкиным в глуши псковских лесов , грозные соборы Новгорода и Пскова , величавый и стройный Ленинград , Н еву за окнами Эрмитаж а , песни ск азителей , спокойные глаза северянок , черную хв ою , слюдяной блеск озер , белую пену черему хи , запах коры , звон пил лесорубов , шелест страниц , перечитываемых ночью , когда заря уже проступает над Финским заливом и в памяти поют слова Блока : …Руку Одн а з аря закинула к другой, И , сестры двух небес , прядут они – То розовый , то голубой туман, И в море утопающая туча В предсмертном гневе мечет из очей То красные , то синие огни. Можно исписать много страниц этими неясными приметами , с оздающими явственный о блик севера . Я б ыл захвачен севером сильнее , чем югом. Пожалуй , ни одному из художников не удалось передать таинственное безмолвие северн ой сыроватой ночи , когда каждая капля росы и отражения костра в луговом озерке вызывают такую внезапную , сокровенную , т ак ую застенчивую и глубокую любовь к России , что от нее глухо колотится сердце . И хочется жить сотни лет , чтобы смотреть на эту бледную , как полевая ромашка , сев ерную красоту. Север вызвал к жизни такие книги , как “Судьба Шарля Лонсевиля” , “Озерный фронт”, “Северная повесть” , и такие рассказы , как “Колотый сахар” и “Беглые встречи” . Но самым плодотворным и счастливым для меня оказалось знакомство со средней полос ой России . Произошло оно довольно поздно , когда мне было уже под тридцать лет . К онечно , и до эт о го я бывал в Средней России , но всегда мимоходом и наспех. Так иногда бывает : увидишь какую– нибудь полевую дорогу или деревушку на косогоре – и вдруг вспомнишь , что уже видел ее когда-то очень давно , может быть даже во сне , но полюбил всем сердцем. Так же случилось у меня и со Средней Россией . Она завладела мной сразу и навсегда . Я ощутил ее как свою настоящую давнюю родину и почувствовал себя русским до последней прожилки. С тех пор я не знаю ничего бо лее близкого мне , чем наши простые русские люди , и ниче го более прекрасного , чем наша земля. Я не променяю Среднюю Россию на с амые прославленные и потрясающие красоты земн ого шара . Сейчас я со снисходительной улыб кой вспоминаю юношеские мечты о тисовых л есах и тропических грозах . Всю нарядность Неаполитанского залива с его пиршеством красок я отдам за мокрый от дождя и вовый куст на песчаном берегу Оки или за извилистую речонку Таруску – на ее скромных берегах я теперь часто и по долгу живу. С этим кустом и с пасмурным небом , помаргивающим дождями , с дымком дерев ень и сырым луговым ветром отныне накрепко связана моя жизнь. Я снова зд есь в семье родной, Мой край , задумчивый и неж ный… Самое большое , простое и бесхитро стное счастье я нашел в лесном Мещорском краю . Счастье близости к своей земле , сосредоточенности и внутренней свободы , люби мых дум и напряженного труда. Средней России – и только ей – я обязан большинством написанных мною вещей . Перечисление их займет много места . Я упомяну только главные : “Мещорская сторона” , “Исаак Левитан” , “Повесть о лесах” , цикл ра ссказов “Летние дни” , “Старый челн” , “Ночь в октябре” , “Телеграмма” , “До ждливый рассвет” , “Кордон 273” , “Во глубине Р оссии” , “Наедине с осенью” , “Ильинский омут”. В Мещорском краю я прикоснулся к чистейшим истокам народного русского язы ка . Не буду здесь го ворить об этом , чтобы не повторяться . Свое отношение к русскому языку и мысли о нем я выск азал в книге “Золотая роза” (в главе “ Алмазный язык” ). Возможно , читателям этой статьи покажется странным то обстоятельство , что а втор останавливается главным образом на внешней среде , но почти ничего не говор ит о своих героях . Я не могу дать своим героям беспристрастной оценки . Поэтому говорить мне о них трудно . Пусть оценку даст им читатель. Я могу лишь сказать , что всег да жил со своими героями одной жизнью , всегда с тарался открыть в них добр ые черты , показать их сущность , их незамет ное порой своеобразие . Не мне судить , удал ось ли это. Я всегда был с любимыми своими ге роями во всех обстоятельствах их жизни – в горе и счастье , в борьбе и трев огах , победах и неудачах . И с той же силой , с какой любил все подлинно человеческое в самом незаметном и незавидн ом герое , ненавидел людскую накипь , тупость и невежество. Каждая моя книга – это собрание многих людей разных возрастов , национальностей , занятий , характеров и поступков. Поэтому меня несколько удивляет упрек некоторых критиков , что я бегло и неохотно пишу о людях . Очевидно , за беглость принимают с жатые характеристики людей. Ну что ж , это легко проверить . Для этого можно взять любую книгу , хотя б ы из автобиографического ци кла и посм отреть , кого мы встретим на ее страницах. Меня всегда интересовала жизнь замечатель ных людей . Я пытался найти общие черты их характеров – те черты , что выдвинул и их в ряды лучших представителей человеч ества. Кроме отдельных книг о Левитане , Кипре нском , Тарасе Шевченко , у меня есть главы романов и повестей , рассказы и оч ерки , посвященные Ленину , Горькому , Чайковскому , Чехову , лейтенанту Шмидту , Виктору Гюго , Бло ку , Пушкину , Христиану Андерсену , Мопассану , При швину , Григу , Гайдару , Шарлю де Костеру, Флоберу , Багрицкому , Мультатули , Лермонтову , Моца рту , Гоголю , Эдгару По , Врубелю , Диккенсу , Гр ину и Малышкину. Но все же чаще и охотнее всего я пишу о людях простых и безвестных – о ремесленниках , пастухах , паромщиках , лес ных объездчиках , бакенщиках , стор ожах и деревенских детях – своих закадычных друз ьях. В своей работе я многим обязан по этам , писателям , художникам и ученым разных времен и народов . Я не буду перечислять здесь их имена , от безвестного автора “Слова о полку Игореве” и Микеланджело до Стенда ля и Чехова . Имен этих оч ень много. Но больше всего я обязан самой жи зни , простой и значительной . Ее свидетелем и участником мне посчастливилось быть. Напоследок хочу повторить , что мое ста новление писателя и человека произошло при советском строе. Моя стр ана , мой народ и создан ие им нового , подлинно социалистического обще ства – вот то высшее , чему я служил , служу и буду служить каждым написанным словом. ТВОРЧЕСТВО КОНСТАНТИНА ПАУСТОВСКОГО Колорит раннег о творчества молодого писателя и некоторые особенност и позднейшего времени обусловила бросающаяся в глаза книжность юноши Паус товского . Его герои , как правило , характеризуют ся через их отношение к книгам , картинам , музыкальным пьесам . Они читают Диккенса и Роденбаха , Лермонтова и Гофмана , Гончарова и Метерл и нка , Франса и Бабеля , Пруста и Гамсуна , Фаррера и Ренье , они по памяти цитируют любимые автором стихи Пушкина и Батюшкова , Фета и Беранже , Б лока и Мея , Волошина и Киплинга . Да и сам писатель видит этих героев похожими то на портреты Ренуара (Хатидже в пов е сти “Романтики” ), то на выходцев на романа Стивенсона (старик Эрнест в рассказе “Пневматическая дверь” ), то на чехо вского Вершинина (дядя Коля в “Повести о жизни” ). Любая страна , любая местность или город предстают в произведениях писателя уже преломленны м и через призму тех или иных историко-культурных представлений . Такова в его изображении даже Колхида в одноименной повести . Несомненная самобытность Колхиды Паустовского , создавшая традицию соотве тствующих представлений об этой стране , обнар уживает сложну ю природу : страна стан овится и “пламенной Колхидой” Пушкина , и К олхидой Гиппократа , и Колхидой аргонавтов. Свойственным Паустовскому пониман ием живой связи поколений , в том числе и поколений “мастеровых литературы” , объясняютс я некоторые особенности его как новелли ста . Истоки таких образцов прозы писателя , как главы из “Повести о жизни” - “Ночной дилижанс” , “Вода из реки Лимпопо” , “Старик в станционном буфете” и другие , с их особой щеголеватой законченностью , эффектностью , игрой и блеском формы , - едва ли с л едует искать в традиции русского рассказа . Новелла Паустовского несомненно вп итала в себя опыт зарубежной , в частности французской , литературы. Паустовский - художник длительного идейного и творческого становления . И это во мно гом объясняется тем , что в по ру юн ости он был не столько участником , сколько “заинтересованным свидетелем” эпохи широких общественных движений и революционных преобразов аний. С 1921 года , побродив и поездив по раз ным городам России , пережив войну , сменив несколько профессий , Паустовск ий начинает более регулярно выступать в печати , становитс я газетчиком , проходит школу журналистики . В насыщенной и разнообразной репортерской деятел ьности - он пишет заметки , корреспонденции , мале нькие рассказы , наброски , зарисовки , небольшие статьи , а ещ е более в создаваемы х одновременно крупных вещах , особенно в к ниге “Романтики” (написаны в 1916 — 1923 гг ., напе чатаны в 1935 г .), уже проступают эстетические интересы и симпатии автора. О ком и как пишет Паустовский в статьях и книгах начальной поры своего т ворчества ? Чья жизнь и судьбы привле кают ею внимание ? Это — Максим Горький , “большой человек” , “великий скиталец” , вырвавши йся из чадной , пьяной , пахнущей сапожным в аром и сивушной отрыжкой России (“Большой человек” ). Это Эдуард Деккер , “Многострадальный”, голландский писатель и революционер , по рвавший с фарисейским обществом на родине , чтобы встать на сторону угнетенного народа Явы (“Приговоренные к перу” ). Это грузинск ий художник Нико Пиросманишвили , нищий и г ениальный самоучка , вынужденный писать картин ы за обед в духане , за ночле г , за то , чтобы не умереть с голоду на раскаленных мостовых окраин , и признанны й лишь после смерти (“Грузинский художник” ). Каждый из них - борец и протестант преж де всего . Они выковывают себя в непрерывны х столкновениях со сред о й . Фанатич ески преданные большой идее - идее искусства или свободы , - они противопоставлены всем ок ружающим и со всеми вступают в бой. Преимущественное право на гениальность и протестантизм , а в особенности резкое про тивопоставление героя враждебной или за ур ядной среде , были в творчестве Паустовского связаны с романтической концепцией действитель ности . В первый период творчества писателя наблюдается огромный и ничем не компенсиру емый разрыв между впечатлениями его реального существования и преломлением их в творческой фантазии . В самом деле : ж итейски сложная , полная нелегкого , черного тру да биография Паустовского - репетитора , санитара , репортера , кондуктора трамвая и просто безр аботного , отделена непроходимой пропастью от бытия героев его первых книг (Берг, М аксимов , Батурин ), переживающих исключительно утонч енные муки творчества , эгоцентрических и осво божденных от треволнений низменной жизни. Писатель стремится “подтянуть” повествовател я “Романтиков” к трагическим и героическим фигурам . Для этого оказываетс я необходи мым резко поделить мир на две неравные части , воздвигнув между ними будто бы н епроходимую преграду , по одну сторону которой - гении , по другую - обыватели . Любимые перс онажи писателя особо отмечены необыкновенными , исключительными качествами . Ес л и эт о журналисты , то это фанатики , “приговоренные к перу” . Если моряки , то каждый из них обязательно человек либо феноменальной памяти (“Слава капитана Миронова” ), либо ред кого , необыкновенного мужества и благородства (“Рапорт капитана Хагера” ), либо небы в ало богатого жизненного опыта и затей ливой выдумки . Это эксцентрики , подобные капит ану Кравченко в “Блистающих облаках” (1928) да и самому Батурину (там же ) с его бог емным существованием , неопределенностью занятий , с транными , “гриновскими” снами . Таковы ж е действующие лица “Романтиков” - молодой писатель Максимов и группа его друзей . Отк ровенно противопоставившие себя устойчивому “мещ анскому” прозябанию , они горды своей причастн остью к высоким материям искусства , довольны неустроенностью и “скитальчеством” (излюбленное слово раннего Паустовского ), попытк ами “создать свой мир - необычный и чуждый всему окружающему - царапающемуся , жалкому и смешно неразумному” . С закрытыми глазами ид ут они мимо скучной для них реальности , и ничто не прикрепляет их к эпохе . И х беседы и споры отвлеченно ли тературны , их порывы неопределенны , их творчес тво дается ценою лишений , несчастий , разбитых жизней и смертей . Иным - согласно традицио нным романтическим представлениям - оно быть н е может . Оттого-то Максимов так жаждет пот рясе н ий , почти радуется им : “Часто я спрашиваю себя - достаточно ли я стр адал , чтобы быть писателем” ,- рассуждает он сам с собою . Оттого безрадостна любовь Наташи , нелепа гибель художника Винклера , так странно сталкиваются судьбы двух героинь , влюбленных в Мак с имова. Типу романтического героя соответствует и тип романтической героини . Галерею женских образов Паустовского начинают Хатидже и На таша . Одна - мягкая и всепрощающая , сдержанная и целомудренная ; другая - порывистая , увлекающа яся , страстная , но обе женст венны , обая тельны и равно прекрасны . Обаяние , простота , одухотворенность - непременные качества романтизиро ванного женского образа Паустовского , которому он остался верен на протяжении всего с воего творчества. Сравнительно небольшому количеству бытовых жен ских образов - натруженных и несчастн ых “баб” , горемычных беженок трудных военных лет и разрухи , “замученных проституток” ( см . “Романтики” ), какой-нибудь “бестолковой и ск упой старухи” “в старой паневе , с жилистым и сизыми ногами , измазанными грязью , с баб ь ими непонятными слезами на глаза х” - сопутствует в творчестве писателя образ Женщины с большой буквы , всегда поставленно й на некоторое возвышение . Она чиста даже в пороке (Валя в “Блистающих облаках” ) а неизменно прекрасна даже в болезни и смерти (Христя и Анфиса в “Зол отой розе” ). Ее обязательные внешние признаки : бледное , как бы от скрытого волнения , лицо , золотистые легкие волосы , неожиданно тем неющие глаза , девичье стройное тело и тонк ие руки . Она вносит в жизнь “легкий , пр иятный беспорядок” , подобно М а ри в “Северной повести” , она прихотлива , беспечна , порою взбалмошна , с точки зрения скучной добропорядочности и мещанской респектабельности , - как поэтичная певунья “тетя Надя” в книге “Далекие годы” . Она не может быть некрасива и непоэтична , потому что а в тор всегда смотрит на нее гл азами влюбленного , и всякая хоть сколько-нибуд ь снижающая подробность уже отвергается , ибо не отвечает принципам изображения и авто рского видения героини. Романтически-приподнятые женские образы Пауст овского могут варьироваться, но у всех у них есть одно высшее назначение - одар ивать ожиданием счастья , облагораживать обаянием улыбки , голоса , самого присутствия , благоухани ем юности , неизвестности и тайны . Поэтому и любовь , изображаемая Паустовским , - обычно еще не самая любовь , а только ее зарождение , ее предчувствие . Она появляется незаметно , внезапно и н авсегда , ее робкое мерцание озаряет все во круг особым , немного фантастическим , чудесным светом (“Снег” и “Бриз” , 1944, “Дождливый рассвет” , 1945). Поэтому и сама женщина , какую б ы видимость реальности ни придавал ей автор впоследствии (ср . Невская в “Колхид е” , 1934),- всегда , хоть немного , та “бабочка с острова Борнео” , неуловимую прелесть которой - неуловимую , быть может , оттого , что она лишена четко очерченной индивидуальности и бытовой характеристики , - так хорошо поч увствовал и запомнил Паустовский - гимназист и с таким изяществом и тактом нарисовал потом Паустовский - художник (см . главу “Вода из реки Лимпопо” в первой книге “Пов ести о жизни” ). В лучших произведениях позднего пер иода Константин Паустовский остался приверженцем лирико-романтического отношения действительности . В “Повести о лесах” (1948), “Дыме отечества” (М ., 1964; написано в 1944 г .), “Золотой розе” и “Повести о жизни” художественный метод Пау стовского окончат е льно определился и остался в основном неизменным. Настоящее и прошлое нашей действительност и , полной борьбы , самоотверженности , а иногда - трагизма и лишений , писатель рассматривает теперь преимущественно с точки зрения тех ее элементов , которые принадлежа т миру желаемого будущего. Нравственно-философская основа миросозерцания писателя - вечное “непокорство” идеала , требующе го реализации в изменчивом и конфликтном земном бытии . Здесь и его сила , и его слабость . Слабость - в том , что как только он покидает почву воображаемого и желанно го , так все подвохи “суровой правды жизни” становятся у него на пути , как зло , избежать которого куда легче , нежели одолет ь . Сила - в неутомимости призыва к человеку и человечности. Романтический ключ сообщает прозе Паустов ског о характерные для нее легкость и яркость . Она отталкивается от повседневной “деловитости” , она не может поступиться сво ей праздничностью , которую автор стремится до нести до читателя в чистом , нерасплесканном виде. Писатель уводит нас в простор полей , проду тых свежим ветром , в сумрак вл ажных , тенистых лесов Мещоры . Его мир - это жизнь , какой она бывает , какой может б ыть и более всего - какой быть должна . Это храм невраждебной природы , искусства и красоты , где мирно и дружелюбно соседствуют века , народы , кул ь тура , где ка ждая травинка растет для умножения прекрасног о. Закономерно , что новое мироощущение в основном формируется у Паустовского ближе ко второй половине 30-х годов . Он не был одинок в разведке своей темы : она рожде на самой обстановкой в литературе и жизни страны тех лет - настроением бод рости и уверенности в будущем , сознанием н еизбежного торжества , полной и окончательной победы социализма. В рассказах и повестях Паустовского ч еловек раскрывается преимущественно в сфере э моциональной и выступает не в его п роизводственном , профессиональном , собственно “обществ енном” качестве , но , напротив , предстает в своих “личных” отношениях с миром . Именно они становятся предметом художественного анализа писателя , через них он исследует и ут верждает закономерности н о вого общест ва. В этом смысле примечателен маленький сборник рассказов К . Паустовского “Летние дни ” (1939), “книга , которую не заметили” , как назв ал свою рецензию о ней в “Литературной газете” критик А . Роскин. Несколько миниатюрных новелл с самыми непритяз ательными , преимущественно юмористичес кими сюжетами (“Барсучий нос” , “Кот-ворюга” , “Ре зиновая лодка” ) уводят нас от масштабной п анорамы вздыбленной промышленной и социальной нови “Кара-Бугаза” - к загородному житью-бытью приезжих друзей , чередующих работу с рыбной ловлей , взаимным общением , неторопливы м шутливым и лирическим созерцанием подробнос тей их сельского окружения в том располож ении к нему , которое заставляет вспомнить сочувственные деревенские картины Пушкина , Турген ева , Аксакова (кому К . Паустовс к ий посвятил позже свои “Рыболовные заметки” , 1948). Творческие интересы писателя начинают пересе каться с упрочивающейся традицией природоведческ их , охотничьих , этнографических , фенологических и краеведческих очерков , зачинателями которой в советской литер а туре можно счит ать В . Бианки , II. Соколова-Микитова , Михаила Пришв ина. Новое самоопределение Паустовского по отн ошению к объекту изображения и к его оценке вносит большие изменения не только в проблематику , но и в структуру его произведений . Это изменение реализуется в основном в трех направлениях . Во-первых , р адикально меняются отношения повествователя и героев , героев и среды , в связи с че м определяется характер типичных для новеллы Паустовского сюжетных ситуаций . Во-вторых , ста новится иным самый тип гер о я и вместе с этим постепенно находит свое решение проблема изображения характера . Наконец , в-третьих , совершенно по-новому , глубоко осмыс ленно и программно начинает звучать тема природы. Итак , прежде всего изменяется в творче стве Паустовского точка зрения повествовате ля (или автобиографического героя ). Не “я и среда” , но “среда и я” - такой принцип становится организующим для его произведений . Если Максимов поставлен в “Романтиках” н ад остальными действующими лицами , то писател ь Леонтьев в “Повести о лесах ” подчеркнуто отвергает попытки окружающих защитить его во время лесного пожара , у беречь от опасности ради его профессии , ра ди его творчества . “Я такой же , как все ” ,- говорит он. Только эта общность со всеми дает автобиографическому герою Паустовского возмо жность приблизиться к жизни простых л юдей , вникнуть в истинную сущность человеческ их отношений , характерных для “начала неведом ого века”. Рассказы и повести последнего периода творчества Паустовского вводят читателя в народную жизнь : “Повесть о лесах” и “М ещорская сторона” , “Летние дни” , десятки других небольших рассказов свидетельствуют о том , каким душевно щедрым и бескорыстным писатель хочет видеть и показать своего современника . Этот современник входит в его произведения образами людей , встреченных пис а телем на перепутьях разных дорог , где-то “во глубине России” , в “маленьких городах со смешными и милыми именами : Петушки , Спас - Клепики , Крапивна , Железный Гу сь”. Мир героев Паустовского - это мир прос тых безвестных тружеников и умельцев , любовно украшающ их родную землю . Это люди доброжелательные , глубоко мирные , очень “домашн ие” , понятные и близкие , люди труда , с их устоявшимся бытом и его знакомыми подр обностями . У них обыкновенные , с детства с лышанные каждым имена и фамилии : студент К оля Евсеев , садово д Николаи Никитич , весной объездчик Баулин , художник Петров , писатель Леонтьев , фельдшерица Варвара Яковлевна , учитель Иван Лукич по прозвищу Патагонец . Это они сажают леса и цветы , строят плотины и уничтожают овраги , меняют геогр афию страны ; много учатся, читают , р азмышляют , спорят. Осмысленное существование , благородные общест венные жизненные цели соответственно формируют их внутреннее существо , их душевный склад , черты их характера . Сердца их открыты н австречу друг другу , склонны к дружбе , к привязанности , им враждебны жестокость и пошлость , они бережны и чутки к чужом у горю . Поэтому н самое горе - смерть б лизкого человека , временная неудача , какое-нибудь жизненное потрясение переносятся легче ; разд еленное сочувствием друзей , горе не оставляет незаживающи х ран : оно только уг лубляет и очищает душу , делает ее восприим чивее и строже . Мир оказывается так полон хороших симпатичных людей , что в нем нельзя , невозможно долго оставаться страдающим , одиноким , лишенным дружеского участия и сер дечной теплоты. Неутомимы е , неустанные художественные разыскания писателя фиксируют в этой “устойч ивой жизни” все новые и новые проявления будущего , “великолепного мира свободы , справе дливости и культуры”.По глубокому убеждению П аустовского , сущность отношений между людьми , налич и е или отсутствие в них элементов идеала , для опытного глаза делается ясной очень скоро . Не обязательны особые обстоятельства , чрезвычайные события , драматическ ая напряженность . Они могут быть и могут не быть - само по себе это мало ин тересует писателя . Ск о рее напротив - он их избегает . Его внимание приковано к тому , что может казаться незначительным , несущественным . Именно в этих “как будто пустяках” и стоящих за ними нравственных принципах Паустовский находит большие общественн ые закономерности. Знаменател ен написанный еще в 1928 го ду рассказ “Ценный груз” . Простая игрушка - что-то неосновательное и несерьезное для любо го уважающего себя моряка , привыкшего иметь дело с более солидным грузом , - приобретает большое политическое значение , не говоря уже о чист о человеческом смысле игрушки , которая всегда хоть немного возвраща ет каждому его лучшее , “детское” . А несура зный , казавшийся нелепым и смешным “чудак” - игрушечник становится глубоко располагающим к себе человеком и оказывается достойным и полномочным пре д ставителем своей великой страны. Особо глубокого смысла исполнены в ра ссказах Паустовского проявления такта , внимания , признательности , знаки любви , маленькие подарки , сюрпризы - все то , что подтверждает просто душную мысль старика Коркия в повести “Ко лхида ” : “Теперь нет уже богатых и меньшевиков ... и человек должен быть ласковым с другим человеком”. Нужно заметить , впрочем , что утверждаемый Паустовским тип отношении между людьми н еобходим и обязателен только как закон но вого , социалистического мира и действ ител ен только в его границах . Поэтому когда умение “быть ласковым” , доброжелательство , бере жность не только по отношению к человеку , но и к животным , к растениям становит ся темой многих рассказов писателя , это не значит , что гуманность его приобретает аб с т рактный и всеобъемлющий характер . В жизненных случаях , положенных в основу рассказов “Заячьи лапы” (1937), “Подарок” и “Сив ый мерин” (1940), “Нет ли у вас молока ?” (1944). “Старик в потертой шинели” (1956), и других , подразумевается свой , советский мир . Н е даром боец Тулиген , проявляющий трогатель ную заботу о старой черепахе (“Старая чере паха” , 1942) и отучивший двух девочек-школьниц от жестокого обращения с животными , в то же время - солдат , снайпер , прямое назначение которого на войне - убивать фашиста , у б ивать врага . Но , хотя Паустовский легко решает для себя проблему воинствую щего гуманизма , не случайно и то , что е го объект - Тулиген - гуманист и воспитатель , человек мягкий и деликатный , а не Тулиг ен - суровый воин-мститель. Таков типичный для Паустовског о п оворот темы , такова особенность его метода. Общество будущего , “того будущего , куда народ стремится всей силой своих надежд” , начинается для Паустовского сегодня , сейчас и начинается там , где любовь к женщине , бережное отношение к ребенку , преклонение п еред красотой и талантом , благоговение перед юностью становятся величинами , безусло вно принимаемыми в расчет . Один из лучших рассказов - именно с таким подтекстом - о маленькой худенькой девочке Маше в розовом платье , которая появилась в пустынном сад у Ти х она Петровича , как робкий луч солнца , и , сама того не ведая , вн есла с собой душу , свет , жизнь (“Маша” ). Поиски максимальной гармонии в отношении человека к человеку накладывают свою печ ать на характер конфликтов , обычных для но веллы Паустовского . Паустовск ий не выдерж ивает конфликтного напряжения долго , он спеши т разрядить обстановку и торопится к разв язке , если и не счастливой вполне (как любимые им праздничные апофеозы - ср . “Колхиду” и “Северную повесть” ), то перспективной и ли примиряющей (“Роза ветров”, “Телеграмма” , “Старик в потертой шинели” ). Это легко увидеть и в его новелли стике военного периода . В нашей жизни и литературе период войны воспринимается как совершенно особый . Воззвания , стихи , повести , страстная и гневная публицистика - все подчини лось в то время одной всепоглощающей идее - идее священной ненависти к врагу , идее предельного напряжения сил ради победы . На этом фоне рассказы Паустовского , несм отря на внешние тематические изменения , на появление среди его героев солдат , командир ов , санита р ок , медсестер , партизан , сохранились как безмятежный , почти идиллический островок мира среди военного пожара. В годы новой всенародной беды писател ь по-своему искал в буднях фронта и ты ла , чем поддержать в человеке мужество жит ь и бороться . Он неизменно пы тался напомнить читателю о реальностях того жела нного мира , где возможны похожие и непохож ие друг на друга “счастливые семьи” , где люди обладают талантом приносить радость любимым и не стыдятся добрых порывов с ердца. В тревожном напряжении 1943 года и в по бедном , но еще оглушенном , контуженном войной 1945 году написаны две нежнейшие лириче ские акварели К . Паустовского - его новеллы “Снег” и “Дождливый рассвет”. И там и там - родные “русские город ки , где с крыльца видны заречные луга , широкие взвозы , телеги с сеном на па ромах” , где неукоснительны сезонные перемены в хозяйском саду и ближней роще , где з имой так приятно расчистить от снега доро жку к беседке , а летом “открыть настежь окна , лечь , укрыться и слушать , как дождь стучит по лопухам” . И там и там о фиц е р-фронтовик , после перенесенных не давно ран и лишений , на краткое время приобщался к размеренности “простодушного уюта” в обветшалом деревянном домишке со скрип учей дворовой калиткой , старинным колокольцем на дверях и жилым теплом скромного семейн ого кров а . Негаданная встреча помогает двум людям найти друг в друге что-то знакомое , как будто уже виденное прежде. Испытания и пережитые опасности с год ами лишь обострили у писателя чувство цен ности иных “незамысловатых вещей” и “веками мучившую людей мысль о не обратимости каждой минуты”. Не от иллюзий неведенья и не от заповедей “красивой неправды” , а от горчайш его опыта собственного прошлого исходил Пауст овский , стараясь напомнить о минутах просвета и передышки , о близких людях , о клочке неба , завидневшемся из окопа , о крат ком затишье , - о чем разливалась тогда на солдатских привалах гармонь , наигрывая “старинн ый вальс “Осенний сон” (М . Исаковский ), и пел Марк Бернес в кинофильме “Два бойц а” , о чем была и “Землянка” А . Суркова , и стихи и пьесы К . Симонова . К . П а устовский поступал так же , как работники фронтовых концертных бригад , когда на торопливо сколоченных эстрадах-времянках , ча сто под открытым небом они исполняли нокт юрны Шопена , пели о любви Онегина и Та тьяны , о сердечных неурядицах Марицы и Сил ьвы. Изменен ие основной направленности пис ательского внимания Паустовского в годы зрело сти определяет эволюцию жанра и характера в творчестве писателя . Уже в первых наб росках , зарисовках , отрывках Паустовский отличался способностью запомнить и живо изобразить чем-то п оразивший его случай , прои сшествие” ситуацию. В ранние годы , мечтая о “большой ф орме” , о масштабном сюжетном романе (“Блистающ ие облака” относятся к попыткам такого ро да ), он пренебрегал этой своей особенностью . Однако вскоре его субъективные желания при шл и в столкновение с характером даров ания , и несколько лет спустя Паустовский п ризнается : “Сюжетно строить вещь для меня всегда мучительно” . В сущности , уже во вре мена “Романтиков” он , еще неосознанно , еще только стремясь наиболее точно выразить свое мироощ у щение , искал , как теперь видно , контуры масштабной лирико-прозаической ф ормы с характерной для нее ослабленной ли нией сквозного действия и усиленно акцентиров анным присутствием личности повествователя . Он бился над своей творческой задачей долгие годы , то отступаясь от нее , то находя более или менее удовлетворительные варианты ее решения в ряде последующих книг : “Блистающие облака” , “Коллекционер” , “Дым отечества” и других . Архитектоника его боль ших произведений оказывается тем более стройн ой , чем более он а тяготеет к “цикличности” ,- когда основой , ядром повествования остается новелла и когда ряд новелл , объединенных общей мыслью И пафосом повествов ателя , образует крепко спаянный цикл . Такой цикличностью отмечены и “Черное море” , и “Мещорская сторона” , и , н а конец , “Повесть о жизни” ,- особенно интересный опыт построения достаточно монументального романа и з отдельных повестей , также подразделяющихся на относительно самостоятельные рассказы , имеющие свой объект изображения , свою цель и часто - своего героя . Эта обманчивая простота , незамысловатость композиции обязывает , однако , с особым вниманием отнестись и к произведению в целом , и к единственному сквозному его герою - к самой фигуре п овествователя. Книга создавалась много лет спустя по сле описанных в ней событ ий , на во лне того интереса к революционным истокам формирования национально-патриотического и граждан ского сознания советских людей , который получ ил особо широкое развитие в нашей литерат уре после Великой Отечественной войны. Всеохватным чувством словно бы втор ого рождения народа и еще неизбытой радос ти отчасти объясняется , по-видимому , в тот период обращение советских писателей - Ф . Гладк ова , В . Кожевникова , В . Смирнова , М . Пришвина , К . Федина - к начальным страницам собствен ной жизни , к ранним детским вп е чатлениям , к .важнейшим урокам долгой работы в литературе. Повесть Паустовского - одна из позднейших в этом ряду и одна из первых в другом : в ряду литературных и житейских воспоминаний , в которых прошлое оценивается с высот , открывавшихся нам накануне всту пления страны в новую полосу истории - период зрелого социализма . Это мемуары К . Чуковского , Н . Тихонова , Ю . Либединского , В . Лидина , И . Эренбурга , В . Каверина , В . Ке тлинской , М . Шагинян . Тогда же , в 1945 году , К . Паустовский задумывает свою “Золотую розу ” - художественное исследование психолог ии искусства , его природы . Этого рода книг и впоследствии также были значительно преумно жены в нашей литературе. В автобиографическом цикле Паустовский , п ожалуй , меньше , чем кто-либо другой , стремится доподлинно расска зать о своей жизни и больше всего - о виденном в жизни . По этой причине искушённый автор , давно уже ставший уверенным “режиссером” наших ч итательских эмоций , властной рукой мастера вы бирает , компонует , соотносит факты былого в соответствии с замыслом пове с твова ния : человеческая песчинка , взрослеющий мечтатель , юная “демографическая единица” неблагополучной Российской империи , с еще не определившим ся в ней уделом , ввергается в самумы и смерчи грозного исторического времени . Кажущ аяся статичность и малое вни м ание к процессу созревания героя проистекают в “Повести о жизни” из того , что “Кост ик” , автобиографический прототип К . Паустовского , не рассматривается автором как главное дей ствующее лицо , это в большой степени позиц ия наблюдателя-рассказчика , будущего х у дожника , со всей страстью и жаждой познания отдающегося на волю могучего “пот ока жизни” , как назвал он позднее одну из своих статей . Поэтому как действующее лицо он остается большей частью в тени. Действительно , разве о нем и ради него написаны “Розовые ол еандры” , “Брянск ие леса” , “Пустынная Таврида” и другие гла вы ? Разве не дядя Юзя , бродяга , искатель приключений , никогда не знавший покоя , но зато знавший , что такое врожденное чувство справедливости , герой “Шариков из бузины” ? Точно так же не автору посвя щ ена новелла “Вода из реки Лимпопо” - об учителе Черпунове . “Дедушка мой Максим Григорьевич” , “Великий трагик Кип” , “Преподав атели гуманитарных наук” - уже сами заглавия называют героев. Но эта “тень” рассказчика незаметно в ырастает , постепенно раскрывая бо гатейшую содержательность образа .самого повествователя , пр евращая весь цикл повестей в один из протяженных и емких “романов воспитания” XX век а. Константин Паустовский пишет художественное произведение , а не подробную биографическую анкету ; он подчиняет отбор впечатлений , их трактовку собственным представлениям о целях творчества . Оттого он так равнодушен к хронологии , к строгой последовательности событий и так неравнодушен к лирическим размышлениям и воспоминаниям , прямо не связ анным с действием и , как и ногда кажется , более близким к новеллам “Золото й розы” . Таковы , например , главы “Рассказ н и о чем” , “О записных книжках и “памят и” , “Материалы к истории московских особняков ” , “О фиринке , водопроводе и мелких опасно стях”. До - и пореволюционная русская дейс твительность , воссоздаваемая Паустовским через пр изму личного опыта героя , оценивается им с точки зрения заложенных в ней элементов будущего . Главное во всей автобиографической книге Паустовского - это сопоставление и столкновение двух отношений к жизни и двух ее толкований . С одной стороны , жизнь - как радость , как счастье и творч ество , как непрерывное духовное обогащение , с другой - как неизменные отношения господина и раба , как мещанское прозябание , как ве чный страх и унизительная зависимость от стихии, от власти слепого случая , о т социальных катастроф , от тысячи условностей и предрассудков . Непоколебимая вера юности автора - вера в торжество радости и побе ду разума , можно даже сказать , своего рода “философия счастья” - обусловливает общий эмо циональный т он книги , то упоение жизнью , которое переполняет ее , несмотря на все тяжелое и безобразное , чему находится еще место на земле и о чем невоз можно не говорить . Невыразимый ужас ожидания еврейского погрома , вопль целого города , “обращенный к остаткам человеч е ской совести” (“Крик среди ночи” ), трупы женщин и детей на дорогах войны и полные мрачного библейского величия проклятия войне в стенах костелов и синагог (“Две тысяч и томов” , “Местечко Кобрин” ), картина принижающ его человеческое достоинство религиозного фанатизма (“Поездка в Ченстохов” ), бессилие и беспомощность перед эпидемией черной о спы - над всем этим и рядом с этим , повсюду - проявление добра и красоты , человечно сти и труда. Два разных мироощущения сталкиваются Паус товским не как абстрактное противоп оставл ение полярных и взаимоисключающих сил и н е как неизбежная в старом романтизме анти теза героя и толпы , личности и среды , п о в тех житейских соотношениях , которые ав тор наблюдает сам , которые он видит не только в себе , но и в окружающих . От сюда неизбе ж ная “многогеройность” и “эпизодичность” повести , все новые и новы е осуществления авторского замысла : “искать к аждый проблеск человечности в окружающих , как бы они ни казались нам чуждыми и неинтересными” (глава “Гостиница “Великобритания” ). Отсюда и ощути м ое деление перс онажей на друзей и врагов , на тех , кто воспитал и сохранил в себе творческое и свободное отношение к миру и владеет его действительным богатством , и на тех , чьи “богатства” мнимы - на собственников , случайных людей , хищников и их жертв . Вод о раздел между теми и другими - не прямая , а сложная , извилистая , причудливая линия ; бывает , что она разделяет родных людей навсегда и безвозвратно , бывает и та к , что те , кто вчера еще не знал др уг друга , случайно встретившись , оказываются п о одну ее сторон у . Так расходятс я в повести пути автора с его близким и - с братьями и матерью . Щемящая нота жалости к ней слышится на протяжении всей книги : душевная слепота матери , скованной ложными понятиями о “приличиях” , “благопристойнос ти” , “интеллигентности” , ее неу д ачно и несчастливо сложившаяся жизнь печалит ав тора не меньше , чем слепота и вынужденная узость интересов его сестры : они ничем не защищены от случайностей жизни и бе ссильны перед миром жадных собственников , ава нтюристов , разъяренных мещан , перед миром , п у ть которого “к справедливости , св ободе и счастью "был временами поистине ст рашен”. Еще в первых частях цикла Паустовский познакомил читателей с настроени ями близкого ему круга художественной и с лужилой “средней интеллигенции” в эпоху между двух революций . Благоговейная память о демократических традициях 60-80-х годов , об и деалах “разумного , доброго , вечного” , преклонение перед величием гениев русской и мировой литературы , скрытый конфликт робкой мещанско й респектабельности с отвлеченной , но неистре бимой ме ч тательностью - такова была атмосфера среды , с детства окружавшей писат еля. Но уже с гимназических лет судьба Паустовского , интеллигента и разночинца , узнавш его бедность , сиротство и суровость борьбы за кусок хлеба , столкнула его с широчай шими прослойками г ородского неимущего люд а , заставила почувствовать родство и солидарн ость с ними , близко к сердцу принять и х интересы. И с каждой новой частью автобиографич еского цикла все с большим правом входят в пего вереницы представителей “низов” о бщества - матросов , горничных , рыночных торгов цев , нищих слепцов , балагул-возчиков , типографских рабочих , разночинцев , инородцев , бродячих музы кантов , циркачей , рыбаков. Он любил художников и писателей , котор ые всматривались в эту среду , с ее шир очайшим диапазоном от пушкинск ого Гермапн а до купринского Желткова , от судебных крю чков , отысканных еще Гоголем в капищах уез дных и губернских присутствий , до канцелярист ов , писцов , статистиков и капельмейстеров Чехо ва-юмориста . Он чтил ее самоотверженных защитн иков , ставших на сторон у угнетенных , он избирал героями своих книг ее ода ренных детей (а ведь ими были и Левита н , и Грин , и Пиросманишвили ). Ее знатоков - Куприна , Гиляровского - глубоко уважал . А лит ера турными учителями - при всей широте своего литературного кругозора - назвал в одной из устных бесед таких несхожих д руг с другом и с ним самим , но зат о социально близких ему писателей , как Гор ький , Пришвин , Бабель и Багрицкий. О себе он говорил : “Да , я принадлеж у к этой “гуще народа” . Я чувствую себ я своим среди этих мастеровых , к рестья н , рабочих , солдат , среди того великого про стонародья , из которого вышли и Глеб Успен ский , и Лесков , и Никитин , и Горький , и тысячи талантливых наших людей”. Характерно , что и в рассказах , и в повестях зрелого периода его творчества он остался в осно вном верен тому же кругу героев : ведь это они или их дети стали органической частью массы совет ских трудящихся - агрономов , актеров , гидрологов , строителей , включив и тех из них , кто заново осел в деревне , будь то медработ ники , библиотекари , учителя , про м ыслови ки , лесоводы . С ними писатель охотнее всег о общался , их непритязательный жизненный укла д - его неторопливый ритм , нецеремонные манеры , обстоятельные чаепития , немудрящее , но обжито е хозяйство - считал для себя наиболее бла готворным . В их домах ему л у чш е всего работалось и жилось. Смолоду он хотел создавать свои книги для этих людей . И когда он понял , что Россию ожидают “невиданные перемены” , он был нищ , как его народ , и , как он , баснословно богат . В этом было его счастье - в совпадени и интересов тех п рослоек , к которым он принадлежал , с целями надвигающегося общ ественного переворота и с индивидуальными тво рческими планами писателя. “Повесть о жизни” и другие произведен ия позднего периода создают весьма отчетливое представление о том , как именно автор р ешил для себя проблему положительного героя. Поставленный лицом к лицу со своим современником , наблюдая его в труде , в т ворчестве , в тяге к знанию , к искусству , Паустовский увидел широкую народную основу талантливости и героизма . “Героизм - явление народно е , - писал он . - Народ создает гер оев так же , как создает замечательные леге нды , сказы , песни . Он создает героев , любит их и преклоняется перед ними потому , что в героях справедливо видит образ буду щего человека”. На собственном житейском и писательском оп ыте убеждается Паустовский , что сте на , отделяющая “замечательного” человека от “ толпы” , разрушена . Гуманизм и душевное богатст во народа оказываются почвой талантов и п итающей их средой . Писатель называет Мещору “родиной талантов” и вспоминает в “Повести о лесах” “знаменитых уроженцев ср еднерусской области”. В рассказах Паустовского простые люди из народа - мальчик Ленька с Мало го озера , деревенская девочка Аннушка , впослед ствии ставшая известной артисткой , застенчивый стекольный мастер - мечтательны , талант ливы , чутки ко всему прекрасному . В свою оч ередь , каждый герой - “замечательная личность” - есть только наиболее концентрированное выражение лучших народных черт , их носитель , что и позволяет ему “с наибольшей полнотой выразить свое время и свой народ” . Ц е лью писателя делается отыскание в каждом отдельном простом человеке его “ потенциальной способности быть гениальным” , а в каждом герое - его человеческого , его нар одного . Растет по-горьковски сочувственный интерес Паустовского к “замечательным людям” , кто б ы они ни были , вне зависимост и от размеров их славы . “Собирательность” и многоликость героя обязала писателя использ овать специфические способы изображения характер а . Он прибегает к однолинейному сюжетному повествованию , где судьба героя прослеживается с н ачала и до конца , он об ращается к формам “воспоминаний” , рецензии , вс тупительной статьи : “Молодость” - о Багрицком , “ Малышкин . (Памяти писателя )” , “Константин Симон ов” , “Алексей Толстой” , “Жизнь Грина” и т . д ., он создает и разрабатывает самостояте льный ж анр своеобразного романтического портрета. Характеры в новеллах и последних повестях Паустовского - это чаще всего сж атые портреты , основные принципы создания кот орых неоднократно декларированы автором и осу ществлены на практике . Паустовский достигает крат кости своих портретов и единства впечатления , извлекая из каждой личности ее высшие человеческие и творческие потенции и отбрасывая все прочее . Характеризуя в од ном из творческих портретов некоторые особенн ости Пришвина - художника , писатель очень верно ф о рмулирует также и собственные принципы изображения героя : “Пришвин пишет о человеке , как бы чуть прищурившись от своей проницательности . Его не интересует наносное . Его занимает та мечта , что жив ет у каждого в сердце , будь он лесоруб , сапожник , охотник ил и знаменитый ученый”. Благодаря сосредоточенности Паустовского на “самом заветном” в его героях , отпадает необходимость их подробного и детализированн ого изображения . Портрет приобретает сжатость , не теряя выразительности . Таким способом писа тель достигает своей цели : разнообразие портретируемых им индивидуальностей в совокупнос ти с чертами самого повествователя создает в читательском представлении собирательный обр аз положительного героя в творчестве Паустовс кого. Повествователь в зрелом творчестве Паусто вс кого приобретает значение типического л ица не только в области его отношений с окружающими , но и в том , как он проявляет себя , будучи поставлен лицом к лицу с природой . Паустовскому всегда , с детства , было свойственно обостренное чувство природы , поэтому о на нередко присутс твует на страницах ранних произведений. Если в 20-х годах было заметно его тяготение к экзотическому пейзажу с хара ктерной для такого пейзажа экспрессией и яркостью красок , то с 30-х годов , когда П аустовский начинает смотреть на природу н е глазами романтика - отщепенца , а глаз ами своего современника , она входит в его книги как их неотъемлемая часть . Она почти целиком вытесняет интерьер , либо полнос тью поглощая его (ср . главу “Мой дом” в повести “Мещорская сторона” ), либо так ил и иначе - о с обенной игрой солнечно го света , палым листом бульвара , весенним ливнем или букетом цветов - подавая о себе весть даже среди асфальта улиц и кам ня городских домов (ср . рассказ “Грач и троллейбусе” , 1953, и аналогичный эпизод с цвет ами в “Повести о жизни” ). Художник , плохо знакомый с природой , - н епонятное для Паустовского , странное и смешно е существо . По его убеждению , “нельзя писа ть книги и не знать , какие травы расту т на лесных полянах и на болотах ; где восходит Сириус , чем отличаются листья бе рез от лист ь ев осин , улетают л и на зиму синицы , когда цветет рожь и какие ветры приносят дожди или засуху , пасмурность или яркое небо . Нельзя писать книги и не знать , что такое предрассв етный ветер или глухая ночь под открытым небом в октябре . Писательство несовмести м о с изнеженностью , с комнатной скукой , с пренебрежением к 'природе . У пи сателя должны быть руки не только покрыты е мозолями от пера , но и потрескавшиеся от речной воды”. Утверждение пейзажа становится одним из краеугольных камней эстетики Паустовского , п ри обретая сознательный и программный хара ктер. В очерках , пейзажных набросках , многочисле нных рассказах , связанных с поэзией среднерус ской природы , постепенно вырисовываются , проясняют ся и приобретают законченность шедевра - если вспомнить , как в рассказе “Н аедине с осенью” (1963) толкует это слово сам писат ель , - черты возлюбленной “ойкумены” К . Паустовс кого - “скромной земли под неярким небом” , в мягкой смене времен года , в насыщенной жизнью и красотой протяженности каждого из “потерянных” дней , в чередова н и и лугов и перелесков , таинственных речушек , песчаных косогоров и плакучих ив над т ихими заводями . Там , в этой общности челов ека с его природным окружением , К . Паустов ский обрел наконец одну из надежнейших оп ор своего творчества . Захватывающий размах и ще м ящая красота просторов России , “ее степей холодное молчанье , ее лесов безбрежных колыханье , разливы рек ее , подобн ые морям” , вызывают у писателя чувства , не отрывные от гордости за свой обновленный революцией край . Гражданское Отечество и куль турно - истор и ческая Родина совмещаютс я в этом волшебном пункте в единый па триотический образ социалистической Отчизны . Ниче го нет для писателя желанней , чем из л юбого земного далека , пусть хотя бы мыслен но , вновь и вновь возвращаться сюда ради встреч с застенчивыми св е тловоло сыми ребятами , вездесущими мальчишками - рыболовами , охотничьими привалами , шалашами пасечников , и збушками лесников , рассказами бывалых дедов , с мешливыми языкатыми колхозницами , с хозяйственным ладом деревенского дома и с непременной дворовой живно с тью . Какая-нибудь приветливая или , напротив , отчаянно свирепая д ворняга , надменный красавец петух , бородатая о зорница коза и многочисленные мелкие представ ители коварного семейства кошачьих то и д ело привносят в повествование частичку тепла , остро подмече н ный штрих неповтор имой индивидуальности , неистребимый комический эл емент. И все это - в привольном раздолье л есов и полей , напоенных прохладой и влагой . Образы , связанные с животворностью водной среды , играют в книгах Паустовского особую роль . Беды засушли вых земель пережива ются им как острое мучение , трудные заботы гидрологов и оросителей - как подвиг (“Гер оический юго-восток” , 1952-1956). В ненависти своей к пустыне , насылающей на человека исчадия зно я и пыльных бурь , писатель признавался не раз . Тяга ег о к стихии воды с юности питалась многолетними впечатлениями причерноморских акваторий , она привела его к Балтике и карельским озерам , сделала “бардом” заболоченной Пры , патриотом Таруски , энтузиастом комариных мещерских мшар , восторженны м созерцателем зло в ещих грозовых спектаклей и увлеченным классификатором любых небесных водяных даров , будь то снегопад и метельный занос или изморось , туман , п ушистый иней , торкая наледь или роскошное изобилие всякого рода дождей - обложных , морося щих , ливневых , грибных и з атяжных “осенних мелких дождичков” , едва копошащихся в палой листве . Зелень , живность и щедро е на “метеорологические осадки” небо умеренны х широт , не знающих ни полярных , ни тро пических крайностей , позволяют писателю породнить любимые рязанские или костро м ски е края с дубравами Приднепровья и с п одножием синих Карпат : “Страна эта прекрасна . Она закутана в светлый туман . Кажется , что этот туман возникает над ее мягкими холмами от ды хания первых трав , цветов и листьев , от распаханной земли и поднявшихся зелене й. Маленькие радуги дрожат над шумящими мельничными колесами , брызжут водой на черные прибрежные ветлы. Холмы сменяют друг друга , бегут от горизонта до горизонта . Они похожи на о громные волны из зелени и света . Небо такое чистое и плотное , что невольно хоч ется назвать его по-старинному - небосводом . Солнце отливает желтизной . И с каждым вздохом втягиваешь целебный настой из сосн овой коры и снега , что еще не всюду растаял на вершинах гор”. Если принять во внимание , что этим пейзажем начинается один из военны х рассказов 1944 года (“Стеклянные бусы” ), то что уж говорить о восторженном , ненасытном уд ивлении многообразными проявлениями круговорота природной жизни , о чувстве слиянности с не ю во всем творчестве К . Паустовского . Это чувство со временем накапливаетс я , возрастает , находит все более совершенн ое художественное воплощение. В последнее десятилетие жизни писателя стойкая радость преисполненных ликования расск азов , пейзажных зарисовок и путевых впечатлен ий осложняется отголосками мирских тревог , чт о , составл яя достаточно характерную черту сегодняшней жизненной реальности , накладывает заметную печать на литературу наших дней . Так , в спокойном , величавом завершении “Вил лы Боргезе” (1956) летучие тени тягостных впечатле ний пытаются , но все же не могут возоб лада т ь над торжествующим “ощущением ясности и счастья” . И неоглядные дали развернутой в пространстве красочной перспекти вы “Ильинского омута” (1964) утоляют обостренное с ознание пережитых невзгод , желание вместить в себя как образ прекрасного целого этот уголо к земли “в его ошеломляющем и таинственном разнообразии” . Тот , кому о ткрылась эта удивительная гармония , приобщен к стройному ладу народной души , вкусившей “состояние глубочайшего мира” . Сходные мотивы и чувства запечатлены и в лирико-патетическом строе по с ледней поэмы А . Твар довского “За далью - даль”. Чрезвычайно интересно и важно , как сво е отношение к природе Паустовский сверяет с народным опытом и чувством . Он не раз возвращается к мысли о том , что “о бразность и волшебность (по словам Тургенева ) русского языка неуловимым образом связ аны с природой , с бормотанием родников , кр иком журавлиных стай , с угасающими закатами , отдаленной песней девушек в лугах и тя нущим издалека дымком от костра...”. Становится понятным , почему , почти затаив дыхание , писатель прис лушивается к го лосам деревенских детей , хорошо знающих неисч ерпаемое богатство “разнотравья” , почему с гл убоким вниманием относится к словам ворчливог о бакенщика , раскрывающего городским пионерам с детства знакомый для него мир природы , почему возникает в “Золотой розе ” глава “Алмазный язык” , где с таким с очувствием вспоминаются замечательные , подхваченные у народа словарные находки поэтов. От “Романтиков” к “Повести о жизни” - таков путь творческого развития Паустовского . За долгие , годы многосложного жизн ен ного и литературного опыта его писательский почерк - не без ошибок , спорных эксперимен тов - приобрел твердость и уверенность . Время , большой творческий труд способствовали обогаще нию и шлифовке его таланта. Стало привычным находить в тщательно отделанных произведениях писателя уравновешенно сть мысли и чувства , отточенность языка и то “легкое дыхание” , которое сам К . Па устовский в новелле “Умолкнувший звук” (1967) почи тал выражением тончайшего соответствия между “вздохами” жизнетворящих изначальных стихий и благодетельным ритмом поэтически органи зованной речи. Имя К . Паустовского постепенно приобретае т некоторый оттенок легендарности . В воспомин аниях близких людей , случайных спутников , това рищей по работе воспроизводятся в его чел овеческом облике черты благ ородства и глубокой интеллигентности , оттеняемые иногда чу вством юмора , или достоинствами превосходного рассказчика - импровизатора , или смешными причудам и заядлого рыболова. Известен К . Паустовский - пейзажист , различа ющий неприметные переливы красок , и л и рик , способный выразить неуловимые движения д уши ; доброжелательный педагог , учтивейший собеседн ик , любитель деревенского уединения. Но те , кто хорошо знал его в ж изни , помнят и другое : его стойкость , незав исимость и силу характера , порой - непредвиденн ую, но справедливую жесткость оценок и суждений . Говорят и о “не знающей устал и энергии” писателя , о его нерасторжимой с вязи со своим временем , об остроте и п ринципиальности его позиции гражданина и публ ициста. Литературная деятельность К . Паустовского была д вижима беспредельной преданностью искусству и вдохновлялась так остро необходим ой в определенные исторические периоды масшта бной идеей , понятой как собственная индивидуа льная жизненная программа , - идеей культурно-творче ской работы художника , обращенной к каждому читателю. Принести в дар народной аудитории лич ные способности , сокровища памяти , ювелирное в ладение словом , высокий профессионализм талантлив ого рассказчика : он знает , что значит в новелле “точка , поставленная вовремя” , и пер вые фразы повествовате льного зачина , и трудное искусство заглавий , и яркий финал - завершение . Он знает цену неожиданного сра внения , точной комической детали , кружевного п летения вольных ассоциаций. Просеять и выбрать самые прекрасные с лова народного языка и лучшие строки миро в ой поэзии ; воссоздать несколькими штриха ми неповторимое лицо земель , морей и город ов ; “перезнакомить” современников друг с друг ом , дать им почувствовать свою историю , на учить раскованности воображения и смелости бы ть талантливым. Показать землю как детище многовеко вой культурной деятельности поколений , торжествую щей наперекор свирепым силам хаоса и ванд ализма. Помочь увидеть и понять бесконечность проявлений органической и неорганической жизни как возвышенное , вдохновляющее зрелище , непов торимое в подробнос тях любого часа и дня. Пробудить беспокойство за убывающее плодо родие земель , размытые склоны брошенных карье ров , обезображенные неумелым хозяйствованием ланд шафты , сведенные леса , обмелевшие реки. Научить хоть по складам разбирать сло жнейшую партитуру , до ступную нашим органа м чувств , чтобы осознать все разнообразие запахов , звуков и ощущений , всю роскошь кр асок на полотнах художников и на “стендах ” самой природы . Такова лишь часть задач его малой энциклопедии “наук , искусств и ремесел”. Он многое знал и не уставал открывать “новые области красоты” . За широту интересов и научную дотошность друзья на зывали его в шутку “доктор Пауст” ; “...источ ники поэзии и прозы , - говорил он , - заключаю тся в познании и в могучем человеческом воображении”. Зоркая наблюдательн ость Паус товского , интеллектуальная и эмоциональная отзывч ивость , изобретательная фантазия высвечивают под блестящим и радужным поверхностным слоем его прозы глубины сложнейшей проблематики века : интеллигенция и революция , художник и общество , природа и ц и вилизация . По отношению к многовековому культурному н аследию прошлого и способам его сохранения во всех социальных потрясениях XX века он чувствовал себя так же , как один из его героев , ученый - литературовед Швейцер : “Я сторож . Даже не сторож - я часовой ” (роман “Дым отечества” ). Как немногие из писателей , Паустовский богат литературными наследниками , испытавшими влияние его личнос ти и таланта . Можно сказать , что “из Па устовского” вышел в советской литературе мощн ый поток последующей лирической прозы ; в р а зной мере и в разных отношен иях ему наследуют С . Антонов , Ю . Яковлев , В . Солоухин , Ю . Нагибин , Ю . Казаков , Р . Погодин , В . Конецкий и другие. Никогда не прекращавшаяся работа духа , щедрость творческой самоотдачи были т ем главным , на чем основано нравственно е влияние личности К . Паустовского при его жизни и эстетическое воздействие кни г , оставленных писателем нам в наследство. Долгое становление Паустовского - художника увенчалось в конце концов признанием его творчества в широких читательских кругах и в боле е узкой среде его приверже нцев , последователей , учеников. Но такая судьба в искусстве уготована только подлинным и самобытным его мастер ам. К.Г . Паустовский умер в 1968 году и , согласно его завещанию , похоронен на городском кладбище Тарусы . Место , где нахо дится могила , - высокий холм , окруженный деревьями с просветом на реку Таруску , - было выбрано самим писателем . Могила располаг ается в зеленом квадрате , окруженном дорожкам и . В изголовье лежит камень не отшлифованн ого красного гранита , на котором с одной с тороны помещена надпись "К.Г . Па устовский ", а с другой "1892 - 1968".

© Рефератбанк, 2002 - 2024